Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

Интерпретация проективных тестов


Rorschach & Psychoanalytic Diagnostics
Быть психологом

Здравствуйте, уважаемые читатели!
Выпуск первой недели марта 2011.

В 2011 году в выпусках рассылки «Интерпретация проективных тестов» будет перепечатана моя монография «Посттравма: диагностика и терапия», изданная в 2006 году издательством «Речь» тиражом 1500 экземпляров. Как мне неоднократно приходилось слышать, тираж книги давно распродан. Где прочесть издание он-лайн, я не знаю, поэтому опубликую текст здесь, в «Золотой» рассылке, - в книге 248 страниц, неделя за неделей по пять страниц у вас будет возможность прочесть её всю, бесплатно. Книгу я писала в 2005 году, новые статьи, лекции и практические занятия по психодиагностике и психотерапии еженедельно пишу для тех, кто оформил платный абонемент.

Книга на сайте Озон

© О.В. Бермант-Полякова, 2006
Со стр. 40-45

Пост-травма.

Пост-травма – это душевная драма, которая развивается по своим законам. Прежде чем говорить о соучастии в этой драме в качестве психодиагноста или психотерапевта, необходимо обсудить, что имеется в виду, когда речь идёт о пост-травматической патологии или, другими словами, о травмированной душе.
۰
Пост-травма диагностируется, когда человек неспособен осмыслить случившееся, избегает вспоминать и говорить о травме, отрицает дезорганизацию психической деятельности, гнев и ярость, страдает от диссоциации мыслительной и эмоциональной сфер и утрачивает способность эмоционально откликаться. Его отличает сверхнастороженность и хроническая депрессия, а также отход к социально пассивной роли.

Психотерапия создаёт благоприятные условия для процессов синтеза, интеграции, для работы Я-функции. Разговаривая с человеком, испытавшем душевное потрясение, психотерапевт поддерживает его усилия по осмыслению травмы, помогая ему осознать отделённые прежде от Я воспоминания и переживания.

Душа пережившего травму человека подобна стеклу, разбитому на осколочки и осколки. Первый осколочек, который должен быть обозначен и назван, это реакция шока. Исследователи отмечают, что часть пассажиров при авариях на дороге замирают и бездействуют. Эта неподвижность мешает им покинуть тонущий корабль или горящий самолёт. Реакция такого рода получила название «негативной паники». По статистике, так реагируют от 10 до 25% людей. Это наблюдение сопоставимо с инстинктивной реакцией животных на опасность: бегство, нападение, замирание. Тенденция сохранять неподвижность в ситуации опасности, уподобляя себя мёртвому, имеет древнее филогенетическое происхождение.

В случае сильной, превосходящей возможности человека, травмы, бездействие и ступор сопровождаются дезорганизацией сознания.

Реальный мир, происходящие в нём события, изменения не привлекают внимания пострадавшего, а если и воспринимаются им, то фрагментарно и бессвязно. Возможность понимания явлений окружающей жизни ослаблена либо полностью утрачена. Мышление, речь, ассоциативные процессы грубо расстраиваются. Нарушается процесс запоминания. Воспоминания всегда неполные, непоследовательные, в ряде случаев отсутствуют вовсе. Разрушается способность к психическому синтезу даже в самой элементарной форме. Аффект растерянности становится резко выраженным, появляется недоумённость. У людей физическая неподвижность, наблюдаемая в состоянии угрозы их жизни, сопровождается массивной блокировкой фактически всей психической активности - не только аффектов, но также инициативы, суждения и другой когнитивной активности. Часто пациенты винят себя в бездействии и подчинении в травмировавшей их ситуации. Феномен неподвижности должен быть объяснён пациенту как можно раньше, чтобы обеспечить возможность раскрыть и проговорить связанные с бездействием чувства.

Гнев и ярость выживших становятся очевидны, как только они оказываются в относительной безопасности. Потребность в ненависти и жажда мести психодинамически сходна с потребностью в самообвинении и хронической депрессией. В обоих случаях человек испытывает гнев и стремится наказать ответственных за случившееся. Гнев на себя или на других, когда он полагается неприемлемым импульсом, подавляется и проявляется сильным чувством вины за испытываемые чувства. Решением проблемы подавленного гнева и злости часто служит изоляция от социального контакта во всём спектре её проявлений: от апатии, смены дня и ночи в распорядке дня до алкоголизации или выбора уединённого места жительства.

Последствием тяжёлой травмы является диссоциация эмоциональной и мыслительной сфер. Очень часто у страдающих посттравматическим расстройством фиксируется алекситимия – неспособность выражать чувства словами. При этом часто развиваются психосоматические заболевания. Высокая встречаемость психосоматических заболеваний в посттравматических состояниях связана с природой травмы, блокирующей доступ человека к собственным чувствам. Соматизация как психологическая защита опирается на механизм смещения. Сосредоточение внимания на болезни смещает внимание от внутрипсихического конфликта или эмоционального стресса к доставляющему беспокойство симптому. Процесс соматизации не осознаётся. Подавленный гнев проявляет себя головными болями, желудочно-кишечными нарушениями, сердечными приступами и многим другим.

Заглянувшего в глаза смерти человека наполняет чувство почти полной омертвелости, он переживает себя бесчувственным, неживым или умершим. Поведение переживших травму свидетельствует об их «мёртвости для мира». Выживших характеризует оскудение, обеднение мира переживаний, умственное «отупение» и сопутствующее понижение профессионального, социального и семейного статуса. Они сознательно выбирают непрестижные, низшие виды деятельности, отходят на обочину жизни, ничего не ждут ни от окружающих, ни от жизни. Они отказываются брать на себя лидерство, служить примером для подражания детям, принимать на себя ответственность, предвидеть последствия собственных действий или действий детей, вообще загадывать и планировать. Когнитивные и эмоциональные проблемы родителей приводят к нарушениям эмоциональной сферы у их детей.

Неспособность эмоционально откликаться проявляет себя исчезновением из репертуара переживаний удовольствия, надежды и любопытства. Выжившие люди, перенесшие психологическую капитуляцию и смерть Я, в особенности те из них, кто находился в таком состоянии в течение длительного периода времени, живут опустошёнными и не ждут от жизни ничего. В них как бы увядают все ростки жизненности – интерес к окружающему его миру, ожидание перемен. События внешнего мира и происходящие в нём изменения никак не затрагивают выживших. Наблюдается поразительное отсутствие чего-либо, кроме крайне неглубоких и поверхностных социальных взаимодействий. Человеческие взаимоотношения означают для него монотонный круговорот автоматизмов. Создаётся впечатление, что душа иссушилась и очерствела, и способность к эмпатии в пережившем травму умерла.

Хроническая ангедония в эмоциональной сфере переплетается чуть позже с различными проблемами девиантного поведения.

Парадоксальным образом, занятия экстремальными видами спорта, альпинизмом, автогонки, представляющие собой легализованное покушение на самоубийство, а также практика самоповреждения могут быть спасительными для стремления к жизни. Испытать боль означает в таком случае ожить, уверить себя в принадлежности к миру живых. Рискуя жизнью или причиняя себе боль, человек утверждает свою власть над ситуацией, вырываясь на миг из состояния беспомощности и капитуляции.

У переживших тяжёлую травму наблюдается пожизненный страх возвращения встречи с Ничто, ощущения разорванности Я, соприкосновения с бездной, хаосом, смертью. Пережитое навсегда изменяет их представления о мире и о себе.

Встреча со смертельной опасностью разрушает веру человека в собственные силы. Травма отнимает у человека способность утешаться иллюзиями, отрицая конечность своего существования и жестокие стороны реальной жизни. Пережив однажды трагическую ограниченность своих возможностей во внешнем мире, человек убеждается в том, что он ни на что не способен, и переносит это ощущение в дальнейшую жизнь. Чтобы приспособиться к новым обстоятельствам, в которых он ничтожен, слаб и мал, он отказывается от притязаний, довольствуется малым, соглашается с другими. Его поведение утрачивает черты самостоятельности, уверенности и целеустремлённости.

Жизненным стилем становится покорность и подчинение. Потребность подчиняться и быть наказанным иногда становится ведущей. Иногда мазохистическая установка отрицается, но чаще она частично осознаётся и расценивается человеком как продолжение акта капитуляции, что заставляет его переживать жгучий стыд за желаемое подчинение и ненависть к себе.

Часто пережившие травму отходят к очень пассивной роли. Их поведение напоминает второстепенную роль в стае или смирение выезженной лошади. Их поведение подобно пожизненной беспомощной реакции. Подобно животным, которые перенесли сильную боль, но не умерли, они развивают пожизненную беспомощную реакцию; они не пытаются избегать будущей подверженности боли, а ложатся и скулят. Имеются данные об органических причинах таких изменений.

Ситуация травмы наносит иллюзии безопасности непоправимый урон. Фактически, с момента травмы человек живёт в постоянном ожидании её возвращения. Тревожные состояния и приступы паники следует понимать с этой точки зрения. Установки и поведение пережившего травму изменяется. Он движим убеждением, что весь мир опасен. Попытки компенсировать разрушенное чувство безопасности бытия в мире психиатры описывают как постоянную настороженность, повышенную чувствительность к шорохам и звуковым раздражителям, нарушения сна. Повышенная бдительность защищает человека от повторения травматической ситуации.

Посттравматическая депрессия представляет собой реакцию на утрату иллюзий. Депрессивное мироощущение часто звучит как уверенность таких людей в том, что будущее не сулит ничего хорошего. Многие из них выбирают жизненный стиль отчаяния и пессимизма, который приводит их к врачу с жалобами на физические симптомы хронической усталости, слабости и пониженной сопротивляемости заболеваниям. Хроническую депрессию питают чувства вины, испытываемые уцелевшим за то, что выжил, в отличие от других. Питаемая чувством вины потребность быть наказанным формирует мазохистскую динамику его взаимоотношений с окружающими. Заболевание может быть подсознательно желаемым способом наказания, облегчающим чувство вины за то, что выжил.

Усталость от постоянной настороженности, повторяющиеся ночные кошмары, расстройства сна и психосоматические боли изнуряют человека. Когда физическая усталость умножается на возросшую ненависть к себе, человеком всецело завладевает идея прекращения страданий. В таком состоянии он совершает попытку самоубийства.
۰
Профессионалам сферы душевного здоровья следует помнить, что неспособность самоутверждающего, уверенного поведения после травмы, психологическая динамика депрессии и самонаказания пациента могут быть им осознаны.

Перенесшие травму люди боятся стимулов, ассоциативно связанных с травмой. Для выживших жертв Холокоста обычна неспособность смотреть по телевизору что-либо напоминающее о нацистах. Этот страх и непереносимость простираются на всех одетых в униформу людей. Нередки приступы паники в период врачебного обследования, которое пробуждает воспоминания о концлагере. Тревожные расстройства чрезмерной силы у переживших травму завершаются психотическим или параноидальным эпизодом. С психодинамической точки зрения утрата способности адекватно оценивать реальность в этом случае выполняет защитную функцию.

Попытки избавиться от пережитого в ситуации травмы опыта тотальной беспомощности психологи характеризовали как невротические стили адаптации к жизни после травмы. В семьях выживших наблюдали два стиля. Первый условно назывался «семьи жертв», в них смыслом жизни для членов семьи становилось «свидетельство против зла». В жизни семьи не оставалось места ничему кроме памяти о жертве. Сохранение духовной близости с умершим, а точнее, невозможность проститься с ним, освобождали членов такой семьи от «вины выжившего». В их переживаниях доминировали депрессия, скорбь и вина.

Второй невротический стиль получил название «семьи борцов». Члены семьи отказывались от идентичности жертвы, культивировали агрессию и поощряли неповиновение другим людям, что приводило в результате к неадаптивному поведению. Своеобразие жизненной позиции в таких семьях объяснима в точки зрения действия психологических защит на системном уровне. Легко заметить, что в обоих случаях имеет место принудительное повторение (repetition compulsion) – совладание путём воспроизведения неприемлемых взаимоотношений или травмирующей ситуации, которые имели место в прошлом, в другом времени и месте, в бессознательной попытке на этот раз разрешить всё иначе.

Лукас и Сейден предложили называть стили совладания с тяжёлыми эмоциональными переживаниями «сделками, которые люди заключают с жизнью». Это «сделка», потому что в её основе лежит обмен. Выбирая один-единственный способ реагировать на травму, выживший получает облегчение душевных мук неопределённости. Неоднозначность естественного хода жизни несёт с собой слишком много болезненных чувств и мыслей, и сделки защищают человека от её разрушительного воздействия. К сожалению, стереотипность мало содействует адаптации. Жизнь заключивших «сделку» людей принимает новые формы. Она избавляет от невыносимости чувств, но причиняет страдание фиксацией на одном из них. Лукас и Сейден иллюстрируют примерами различные стили совладания, образно названными ими «Заговор умолчания», «Поиск козла отпущения», «Вина как наказание», «Соматические проблемы», «Самоуничижение», «Суицид», «Скитания», «Бесплодные искания причин», «Жёсткий контроль», «Спасение мира», «Запрет на сексуальную радость».

С уважением,
Бермант-Полякова Ольга Викторовна
психолог, психотерапевт, супервизор
Новые лекции и практические занятия


Наверх

В избранное