Александра Давид-Неэль

«Посвящения и посвященные в Тибете»

/продолжение/

ГЛАВА XI

ДАЛАЙ-ЛАМА

Многие читатели, вероятно, удивлены, почему до сих пор в этой книге ничего не сказано о далай-ламе. Коль скоро нашей основной темой являются ламаистские посвящения, то основное внимание, по-видимому, должно быть уделено именно ему – Великому Главе посвященных. Рассмотрим этот вопрос.

Хотя на Западе и начинает складываться более ясное представление о Тибете и этой стране посвящено уже большое количество серьезных книг, тем не менее иностранцы слабо представляют себе, кто такой далай-лама и какова его роль. Английские чиновники, которые либо лично встречались с далай-ламой, либо поддерживали дипломатические отношения с его представителями, пожалуй, являются наиболее осведомленными авторами, однако изображают правителя Тибета практически только как политического деятеля (именно это и интересовало их читателей).

Помимо этих авторов, встречаются люди, не то что никогда и шагу не сделавшие по тибетской земле, но и не располагающие мало-мальски достоверной информацией относительно его жителей, которые, тем не менее, берут на себя смелость выдавать за действительность свои ничем не обоснованные выдумки.

Некоторые из них изображали далай-ламу человеком, владеющим всеми языками мира. Другие безапеляционно утверждали, что он является "папой" буддистов. Третьи, в свою очередь, говорили, что он-де маг, который обычно занят творением чудес самого фантастического характера; а его дворец в Потале некоторые изображали как некую "святая святых", недоступную для непосвященных и населенную сверхлюдьми, иерофан-тами, хранителями грозных мистерий.

Все это не более чем фантазии. Далай-лама преимущественно глава светской власти, автократический монарх Тибета62.

В книге "Магия и тайна Тибета" я вкратце описала далай-ламу в роли аватара [тулку] Ченрези. Здесь же дополню ранее сказанное, дабы рассеять неверное толкование этой величественной персоны в ламаистском мире.

Далай-ламы являются преемниками первоначальных великих лам школы "желтошапочников". Чтобы познакомиться с их историей, мы должны вернуться к моменту основания этой школы Цзонхавой, то есть к XV веку.

Монастырь Гандан, расположенный в двадцати километрах от Лхасы, – колыбель далай-лам. Он был сооружен Цзонхавой в весьма необычном для возведения гомпа [монастырей] месте. Обычно гомпа, в гордом и суровом одиночестве, строились на какой-нибудь возвышенности; Гандан стоит в окружении гор. Два других монастыря, относящихся к тому же периоду и возведенных учениками Цзонхавы, также пренебрегли вершинами и располагаются у подножья гор, но они хорошо видны проходящим мимо путникам, тогда как Гандан полностью скрыт в воронкообразной впадине, и путник может проехать совсем рядом, не подозревая, что в двух шагах находится большое монастырское здание.

Традиция объясняет эту странность: говорят, что Цзонхава предвидел наступление времен, когда его учение подвергнется нападкам и будет изгнано из Тибета, а потому он хотел создать для монахов, – своих учеников, – спокойное место, где они могли бы найти убежище и сохранить его учение на благо грядущих поколений.

Цзонхава был первым настоятелем Гандана и там же закончил свои дни. Великолепный мавзолей из серебра и золота, украшенный драгоценными камнями и окруженный своеобразным навесом, был воздвигнут в его честь в большом храме, выстроенном в центре монастыря. Многочисленные паломники, – я была одной из них, – посещают эту гробницу, у подножья которой непрерывно горят сотни светильников.

Цзонхава был традиционным религиозным наставником; продолжая работу, начатую Атишей и его учеником Домтоном, он сделал все возможное, чтобы укрепить ставшую к тому времени крайне слабой монашескую дисциплину тибетского духовенства. Именно по этой причине его ученики были названы "гэлугпа", то есть "следующие добродетели". Название "желтые шапки" они получили потому, что Цзонхава, желая отличить их от других монахов, носивших красные, обязал их носить желтые головные уборы. Однако такая простая причина не показалась удовлетворительной для людей, жаждущих чудес.

Говорят, что Цзонхаве явилась богиня Дордже Налд-жорма и посоветовала изменить цвет и форму головных уборов учеников, заверив его, что если они будут носить желтые шапки, то, несомненно, превзойдут своих "красно-шапочных" соперников. Сокращая широко распространенные названия "желтые шапки" и "красные шапки" до "Желтая школа" и "Красная школа", некоторые иностранцы думают, что одни ламаистские монахи носят красные одеяния, а другие – желтые. Я уже отмечала, что это не так. Одеяние монахов обязательно темно-гранатового цвета и одинакового покроя для всех школ и обоих полов. Монахи наиболее значительного ответвления последователей древней религии тибетцев, "белого бонпо", носят такое же платье. Только форма головного убора, его цвет и цвет мантии (нечто вроде католического далматика), называемой дагам, которую ламы надевают во время службы, и позволяют определить, к какой школе принадлежит облаченный в это одеяние человек.

Было бы неправильно думать, что Цзонхава стремился вернуть ламаизм к учению первоначального буддизма, исключив примеси индотантристского и бон-шаманистско-го происхождения. Он в неменьшей мере придерживался ритуалов, чем "красные шапки", и принимал большую часть их предрассудков.

Отличительные – и можно сказать, единственные – черты его реформы проявились в том, что касается монастырской дисциплины. В то время как "красным шапкам" дозволялось употребление спиртного и обет безбрачия требовался только от монахов, получивших более высокое посвящение в духовный сан ге-лонга [букв, "добродетельный нищенствующий"] и выше, Цзонхава запретил женитьбу и употребление возбуждающих напитков всем членам монастыря без исключения63.

Религиозный наставник, почитаемый множеством своих учеников, Цзонхава никогда не был непременным главой всей церкви. Ни наследовавший ему племянник Кхайдуб-Дже, ни другие ламы, которых считали перевоплощением последнего, а потому и преемственными настоятелями Гандана, точно так же не были облечены властью как диктовать свои убеждения верующим, так и отлучать от церкви всех тех, чьи взгляды не совпадали с их собственными. Такой привилегии среди буддистов никто и никогда не имел.

Несмотря на интеллектуальный спад среди тех, кто возвратился к суевериям, дух первоначального Учения все же жив среди буддистов и достаточно силен, чтобы предотвратить отход от свободы воззрений среди ученого духовенства, к которой обязал своих учеников Будда.

Бескомпромиссная позиция, занятая в этом вопросе буддистами, можетбыть подтверждена многими отрывками из палийского канона. Я приведу здесь отрывок из "Калама-супы".

Несколько молодых людей поведали Будде о том, что в их стране наставники различных философских школ проповедуют так много разных учений, что они не знают, какому верить, и потому испрашивают совета.

Будда ответил: "Не принимайте ничего на веру лишь в силу традиций, хотя бы это и высоко чтилось многими поколениями и в различных местах. Не верьте ничему на том основании, что многие говорят об этом. Не поклоняйтесь слепо вере мудрецов прошлого. Не верьте тому, что вы создали в своем воображении, убедив себя, что это есть божественное откровение… Не верьте ничему лишь на основании авторитета ваших наставников или духовников. После исследования верьте тому, что вы сами проверили и нашли обоснованным, и только тогда согласуйте с этим свое поведение".

Какие бы модификации в последующем ни внесли ма-хаянисты в Учение Будды, этот пункт остался неприкосновенным. Можно даже сказать, что они подчеркивали необходимость духовной независимости.

Несколько отрывков из ритуалов мистических посвящений, приведенных в этой книге, подтверждают, какое важное значение этому придают и ламаисты. Здесь совершенно очевидно, что истинное "посвящение" – это процесс, р котором разум познает свою истинную природу, а все остальное – не более чем средства для достижения этого состояния.

И поэтому, хотя настоятели Гандана, как преемники Цзонхавы, и обладают определенным превосходством среди гэлугпа, это превосходство всегда сводится лишь к выражению почтения к ним, но ни в коем случае не дает им права оказывать какое-либо духовное давление как на монахов, так и на мирян, относящихся к их школе. Титул "Глава Желтых шапок", употребляемый иногда иностранными писателями и используемый мною как наименование, понятное западному читателю, на самом деле не указывает на какие-либо официальные функции.

Настоятели Гандана даже особо не упоминаются как наставники-мистики, хранящие специфическую устную традицию [дам-наг] методов психической тренировки. Монополия на дам-наг, а следовательно и связанные с ними посвящения, по-видимому, принадлежит школам "красношапочников", чьи корни уходят в далекое прошлое, к тем временам, когда религиозный мир Тибета был еще связан с буддистами Индии.

За несколько веков до рождения Цзонхавы, два могущественных великих ламы – школы кармапа и особенно школы сакьяпа – захватили светскую власть в стране, вытеснив феодалов, поделивших Тибет на княжества-провинции после прекращения рода последней царской династии. По существу, великий лама школы сакьяпа стал настоящим царем – правда, по милости Хубилая, первого китайского императора монгольской династии (XIII век), который, как сюзерен Тибета, утвердил его верховную власть.

Хотя реформа Цзонхавы и повысила строгость дисциплины у части ламаистского духовенства, но ни в коей мере не погасила в нем жажду светской власти. Власть, приобретенная великим ламой школы сакьяпа, возбудила зависть у настоятелей Гандана.

Лобсанг Гьяцо, пятый из них в линии преемственности, достиг своей цели, заручившись поддержкой монгольского хана, захватившего Тибет. Этот хан уничтожил власть школы "красных". Множество их монастырей были стерты с лица земли, другие конфискованы в пользу "желто-шапочников", а их члены были насильно введены в состав "желтой" школы. Светская власть в Тибете была передана Лобсангу Гьяцо его монгольским покровителем, подобно тому, как четырьмя веками ранее она была передана великому ламе сакьи другим монголом – ханом Хубилаем.

Возвысившись до царского звания, Лобсанг Гьяцо объявил себя аватаром бодхисаттвы Ченрези, покровителя Тибета, а своего наставника объявил аватаром мистического будды Опагмеда (Амитабхи).

Монастырь Гандан, скрытый среди гор в пустынной местности, уже не мог более служить прибежищем монаха, ставшего царем, хотя последний был обязан сохранять и на царском троне религиозную роль и даже носить монашеское одеяние.

В VII веке нашей эры великий царь Сронгцан Гампо построил крепость-дворец (ныне от нее остались только развалины) на холме Потала в Лхасе. Трудно было бы найти более подходящее место для нового властелина. Традиция сделала это место священным, связав его с памятью самых знаменитых царей Тибета, а диковинный вид холма, одиноко возвышающегося посреди необозримой равнины, делает его исключительно подходящим пьедесталом для жилища божественного повелителя. Лобсанг Гьяцо начал строительство необыкновенного здания, к которому впоследствии делались пристройки и которое со временем стало теперешним дворцом Потала.

Мы отнюдь не считаем его таинственной святыней, будоражащей воображение некоторых людей на Западе. Безусловно, Потала представляет собой монастырь, настоятелем которого является далай-лама, но с точки зрения совершаемых в нем ритуалов он ничем не отличается от всех прочих монастырей. Единственное отличие заключается в его явно аристократическом характере. Только сыновья самых знатных и богатых семейств могут стать его монахами. Их материальные издержки очень велики: они должны возложить на себя огромные расходы по содержанию монастыря и его гостей, оплачивая таким образом честь быть трапа64 в личном монастыре далай-ламы. К этому надо добавить, что прием в монахи учитывает также и способности кандидата, и недостаточно иметь лишь богатство и благородных предков: монах Поталы должен быть образованным – как правило, так оно и есть. Сыновья из состоятельных семейств, свободные от всех материальных забот, обычно с детства обучаются лучшими учителями, а поскольку, кроме учения, им больше совершенно нечем заниматься, то они без особых трудностей обретают того рода схоластическую эрудицию, которая столь ценима в Тибете.

Но мы по-прежнему далеки от высот мистицизма. Дело в том, что не следует рассчитывать найти их скорее в Пота-ле, чем в любом другом большом государственном монастыре: Сэра, Гандане, Дрепунге и их отделениях вблизи Лхасы. В этих великих ламаистских учреждениях можно встретить людей выдающегося интеллекта, эрудированных ученых-философов, в чем-то скептиков, в чем-то эпикурейцев, а также небольшое число истинно религиозных лам, специфическая буддийская форма религиозности которых проявляется в благотворительности. Что касается тибетских мистиков, то они, как и их индийские собратья, предпочитают одиночество и живут в уединенных местах.

Истина принуждает нас лишить Поталу и ее правящего владыку того фантастического ореола, который незаслуженно создается вокруг них некоторыми людьми, но мы не должны бросаться и в другую крайность, заключая, что высшее учение сокрыто от далай-ламы и его ученых монахов некими почти недосягаемыми наставниками.

Мне кажется, я уже неоднократно и достаточно ясно высказывалась по этому поводу. Ни в самом буддизме, ни в его ламаистской форме, ни среди более ортодоксальных школ нет ничего эзотерического. Будда ясно и определенно говорил об этом своему двоюродному брату и ученику Ананде, хотя и здесь люди, незнакомые с буддийским каноном, считают, что ему было передано некое тайное учение.

"Я проповедовал Учение, ничего не утаивая, Ананда, не вводя различие на эзотерическое и экзотерическое. Я не уподобляюсь тем наставникам, которые боятся упустить нечто из своих рук или что-то скрывают", – так заявил Будда двоюродному брату незадолго до своей смерти, когда тот спросил, не осталось ли еще что-либо, чему он может научить своих учеников65. Следовательно, мы можем не сомневаться в том, что далай-лама имеет полную возможность получить исчерпывающие наставления в возвышенных философских и мистических учениях ламаизма. Со своей стороны я могу утверждать, что XIII далай-лама (скончался 17 декабря 1933 г.), с которым довелось мне беседовать, был глубоко осведомлен в этих учениях и мог в совершенстве их истолковать.

Ангкуры даруются далай-ламам так же, как и любому другому адепту ламаизма. Цзонхава, их великий духовный предок, испрашивал "посвящение" у нескольких наставников не только в юности, но и когда был уже признанным главой многих учеников.

Помните о том, что факт получения ангкура не обязательно означает, что получающий ангкур стоит ниже того, кто его дарует. Бывают случаи, когда двое лам обмениваются ангкурами при взаимном посвящении.

Естественно, невозможно узнать, какие мистические ангкуры получил далай-лама, или даже то, вступил ли он вообще на мистический путь. Точно так же невозможно узнать, какие ангкуры далай-лама способен даровать сам. Эту тайну хранит каждый наставник. Можно утверждать лишь то, что далай-ламы никогда не претендовали быть наставниками-мистиками или духовными руководителями и что не к Потале устремляются ищущие духовного просветления.

Тринадцать далай-лам сменилось в Потале до нынешнего монаха-царя. Большинство из них скончались в молодом возрасте, и только двое из них прославились, но по совершенно различным причинам.

Первый – Лобсанг Гьяцо, которого часто называют "Великий Пятый". Именно он обрел светскую власть над всем Тибетом и, как правитель, завоевал репутацию способного энергичного человека, не пренебрегающего помпезностью и церемониями, столь любимыми тибетцами.

Известность его преемника, шестого далай-ламы, по нашим западным меркам, – скандального происхождения, хотя и он заслуживает специального упоминания из-за предания, связанного с нашей темой.

Ребенок, которому по воле коварной судьбы было предназначено считаться перевоплощением Лобсанга Гьяцо и аватаром Ченрези, казалось, был необыкновенно способным. Несомненно, он мог бы быть как блестящим царем, так и изящным поэтом, если бы далай-ламы, хотя и будучи аватарами, не были вынуждены соблюдать монашескую дисциплину, включающую и строжайший целибат. Именно это последнее условие и оказалось гибельным для Цаньяна Гьяцо.

От звания аватара [тулку] нельзя отказаться; далай-лама не может сложить с себя полномочия. Молодой мужчина, чьи чувства не могло сдерживать занимаемое им положение, пренебрег порицанием своего окружения и дал полную волю своим греховным наклонностям.

Цаньян Гьяцо написал множество стихов, до сих пор очень популярных в Тибете. Они выражают тоску и борение бедного великого ламы. Здесь приведен вольный перевод некоторых из них.

Как ароматен персик в вышине!

Рукою не дотянешься к нему…

О, дева юная, очарование весны,

украдкой на тебя смотрю и вижу сны.

Тайком я на свидание спешу

обнять прекрасную любимую свою…

Увы, ту бирюзу, что найдена с трудом,

оставить должен навсегда потом.

К любимой все мечты обращены,

она близка, но не доступна для меня.

Приснилось мне -я в Океане отыскал

жемчужину, которой нет цены.

Болтливый попугай, замолкни, наконец!

Там, в роще у реки, подруга соловья поет.

Мне безразлична месть богов, и плод, что

предо мной лежит, вкусить не запретит никто.

Я обратился к мудрому ламе66, моля

направить к благу разум мой.

Но даже рядом с ним я как во сне, и

мысль стремится не к нему, а к ней.

Узреть лицо наставника, хотя б на миг, –

напрасен труд, в моем воображенье

незванно предстает любимой лик

необоримой силой, зовом и томленьем.

Мои мысли, блуждая, уносят меня далеко.

О, если б они так к Святому Ученью бежали,

то в краткий миг жизни, что мне отведен,

я Буддой бы стал, отринув земные печали.

На востоке, над вершинами гор,

диск луны ослепительно ярок…

И подобно ему, образ милой моей

неотступно скользит перед взором.

Бессонными ночами далеко мой разум

убегает из дворца, и дни мне не даруют

облегченья… Устало сердце без любимой.

Две следующие строчки, дающие прекрасное описание шестого далай-ламы, известны всем тибетцам:

В Потале он Ринчен Цаньян Гьяцо, а в Шоле и Лхасе – он молодой, веселый парень!

Что думали тибетцы о том, почему августейший Ченрези явился им в образе столь странного аватара? Вера заставляет людей видеть все в особом свете; несмотря на эксцентричность Цаньяна Гьяцо, большинство тибетцев продолжало верить в него.

Но китайцы, которые в то время все больше прибирали власть в Тибете к своим рукам, проявляли гораздо меньше терпимости. Они сместили чересчур пылкого далай-ламу и в конце концов убили его, вызвав тем самым недовольство всего населения Тибета. Напрасно предлагали они другого ламу, выбранного ими молодого человека, ссылаясь на то, что Цаньян Гьяцо не был настоящим аватаром и был утвержден по ошибке. Верующие отказались признать его новым шестым далай-ламой и нетерпеливо ждали перевоплощения несчастного Цаньяна Гьяцо.

Говорят, что в этом отношении Цаньян Гьяцо оставил следующее предсказание. Как и предыдущие стихи, оно очень популярно в Тибете:

О белый журавль, моим зовам внемли!

Дай мне сильные крылья свои.

В дальних краях не задержусь, только слетаю в Питан и вернусь.

И действительно, в провинции Литан был найден ребенок, удовлетворяющий условиям признания в нем перевоплощения покойного далай-ламы.

Изложенное выше представляет собой перечень исторических фактов. Я так подробно остановилась на них по той причине, что хотела познакомить вас с необыкновенной личностью Цаньяна Гьяцо.

Вероятно, он был посвящен в определенные методы, позволявшие – или, возможно, даже поощрявшие – то, что нам представляется развратом, каковым бы это и было в случае любого другого человека, но не "посвященного" в такую специфическую тренировку, о которой трудно говорить, не пользуясь медицинской терминологией.

Считать, что Цаньян Гьяцо был адептом подобных упражнений, наряду с другими данными нас заставляет и одна явно фантастическая история, символизм которой, однако, совершенно ясен любому, кто знаком с указанной тренировкой. Вот эта история.

Случилось так, что однажды Цаньян Гьяцо пребывал на террасе своего дворца в Потале в окружении тех, кто был возмущен его слишком вольным поведением.

"Да, у меня есть любовница, – сказал он в ответ на их упреки, – но и у вас, обвиняющих меня, они тоже есть, однако неужели вы осмеливаетесь думать, что близость с женщиной для меня значит то же самое, что и для вас?"

Затем он приблизился к краю террасы и помочился через балюстраду. Струя упала до фундамента Поталы, а потом "вознеслась" до верхней террасы и вернулась в великого ламу тем же каналом, из которого была выпущена. Великий Лама обратился к окружающим его:

"Попробуйте то же самое, – сказал он, – и если вам не удастся, то уразумейте, что мои отношения с женщинами отличаются от ваших".

Пересказанная подобным образом, эта история кажется просто фарсом, но мы можем считать ее искаженным изложением события, случившегося на самом деле.

Определенная категория тибетских оккультистов изучает особый тип отчасти физических, отчасти психологических упражнений, включающих столь необычные действия, как возвращение назад семенной жидкости, либо находящейся на грани извержения, либо уже извергнутой. Для объяснения целесообразности таких упражнений приводятся любопытные доводы. Во-первых, дело заключается не просто в удержании внутри себя энергии, вместилищем которой, как считают тибетцы, являются "семена жизни" (это, естественно, выполняется аскетами, придерживающимися строгого целибата), но в возбуждении этой скрытой энергии с последующим сохранением ее в себе. И во-вторых, утверждают, что энергия мужского семени может во время совокупления обогатиться элементами женской энергии, которую оно впитывает и уносит с собой в процессе обратного поглощения.

Некоторым кажется, что таким способом они могут практиковать утонченный вампиризм, завладевая психической энергией тех отмеченных специфическими знаками женщин, которых считают воплощением небесных дев [дакини].

Отличительным знаком налджорпа, способных на столь необычный подвиг, являются длинные волосы, заплетенные в одну косу, спадающую на спину. Но теперь многие стали носить такую прическу – "не имея на то права", как информировал меня один "посвященный".

Новички практикуют это упражнение, втягивая жидкость (воду или молоко) по мочеиспускательному каналу. Об этом своеобразном аспекте тайной науки Тибета можно рассказывать многое. Однако какой бы смехотворной или вредной она нам ни показалась, можно с уверенностью сказать, что для практикующих в ней нет ничего распутного или похотливого и они никоим образом не стремятся с ее помощью к чувственному наслаждению.

Индийцы тоже знакомы с только что упомянутой специальной тренировкой. Мы встречаем ее описание в различных трудах по хатха-йоге. Заимствовали ли ее тибетцы у них через Непал, с которым они поддерживали постоянные отношения на протяжении столетий с момента проникновения буддизма в их страну? Вполне возможно, но тем не менее происхождение этих упражнений, как и вообще всей тантрической системы, с которой они связаны, все еще остается для нас загадкой.

Как в Индии, так и в Тибете некоторые полагают (и не без основания), что выражения в описании этой натуралистической практики в действительности не имеют ничего общего с тем, что они означают.

Действительно, у тибетцев есть мистический язык, называемый "языком дакини", слова которого, хотя и заимствованные из разговорного языка, имеют для посвященных совершенно особый смысл.

А потому остается только догадываться, правы ли те, кто объявил единственно возможным иносказательное толкование учения, которое первоначально было сугубо материалистическим, либо, напротив, те, кто исказил изначально чисто духовное учение, низведя его до уровня грубой материальной практики.

Вероятно, никакая другая возможность и не придет на ум человеку Запада, однако в случае аборигенов Востока это не так, ибо они не воздвигают между явлениями тела и психики того непроницаемого барьера, который побуждают нас создавать века нашего западного образования.

"Посвященный" в погоне за экспериментами или просто раб чрезмерно пылких чувств, – а может быть, то и другое одновременно, – шестой далай-лама оставил по себе очень хорошую память. Добрые жители Лхасы создали вокруг него полутаинственный неофициальный культ. В этом городе тайными красными знаками отмечены несколько домов, где, по преданию, Цаньян Гьяцо встречался со своими прекрасными подругами. В знак почитания молодого вольнодумца, который был аватаром мистического божества Безграничного Сострадания, временами простые люди, таясь, касаются этих знаков лбом67.

Поскольку Цаньян Гьяцо предоставил мне возможность поговорить на столь пикантную тему, то я перескажу еще одну слышанную мною историю. Ее героем является знаменитый ведантийский философ Шри Шанкара-чарья (учитель Шанкара), которому брамины обязаны возвращением их привилегированного положения, сильно пошатнувшегося из-за распространения рационалистического и антиритуалистического учения Будды.

Личность этого учителя, если судить по его биографиям, на три четверти состоящим из легенд, была весьма незаурядной. К сожалению, кастовая система, по-видимому, притупила остроту его интеллекта, сделав Шанкару поборником гибельной социальной концепции, полностью противоречащей проповедуемому им возвышенному пантеизму.

История, которую я расскажу, очень хорошо известна в Индии, где она пересказывалась на протяжении веков, не вызывая у учеников великого философа ни малейшего подозрения в том, что она высмеивает их почтенного учителя. В последние годы, вероятно под влиянием западных идей, перенятых во время обучения в английских колледжах, некоторые индийские интеллектуалы осознали гротескный характер приписываемого Шанкаре приключения и теперь отказываются признавать эту историю правдивой. Однако некоторые адепты индуистского так тризма защищают ее достоверность и истолковывают ее как чисто символическое описание той разновидности тренировки, в которую, вероятно, был посвящен и Цаньян Гьяцо. Однако поспешу отметить, что это мнение разделяют лишь немногие последователи тантризма.

Итак, однажды Шанкара странствовал по Индии в поисках достойных противников, с которыми он, согласно обычаю тех времен, мог бы помериться силами в философском поединке. Он вызвал на диспут наставника по имени Мандана, ученика знаменитого Батта, который проповедовал ритуалистическое учение карма-миманса, согласно которому спасение достижимо лишь путем богослужения, таинств, жертвоприношений богам и т. п. Шанкара, напротив, утверждал, что спасение является результатом Знания.

Уговор был таков: побежденный в споре становится учеником победителя и принимает его образ жизни. Так как Мандана был мирянином, а Шанкара аскетом (сань-ясином), то если победит первый, второй должен будет снять свое религиозное одеяние и жениться, в противном же случае Мандана будет обязан оставить жену и дом и облачиться в оранжевую накидку, которую в Индии носят все отрекшиеся от мирской жизни68.

Поединок происходил на глазах собравшегося народа. После продолжительной защиты Мандана признал, что у него нет более весомых доводов, и Шанкарачарья уже был готов объявить его своим учеником, когда жена побежденного мирянина, глубоко образованная женщина по имени Бхарати, заявила Шанкаре:

"Священные тексты гласят, что муж и жена образуют единую личность. А потому, победив моего мужа, ты восторжествовал только над половиной нашего неделимого существа. Твоя победа будет по-настоящему полной, если и я буду побеждена тобой".

Шанкара ничего не мог возразить против этого, так как заявление Бхарати опиралось на ортодоксальные тексты. Он начал диспут уже с ней. Бхарати быстро заметила, что ее познания и умение вести спор несравненно ниже, чем у ее оппонента, и поэтому со свойственной женщинам ловкостью спасла положение с помощью хитрой уловки.

Священные тексты индусов полагают чувственную любовь такой же наукой, как и все остальные. Бхарати задала своему противнику-аскету некоторые вопросы из этой области. Он был смущен и сбит с толку. Он объяснил ученой женщине, что с юных лет философия владела всеми его помыслами и что, будучи саньясином, он дал обет безбрачия, а потому женщины и все с ними связанное были для него "терра инкогнита". Тем не менее он не думает, что его неосведомленность не может быть восполнена: он считает себя вполне способным приобрести недостающие знания. Это лишь вопрос времени. Не согласится ли ученая Бхарати дать ему месяц для самообразования? По истечении месяца он возобновит диспут.

И здесь Бхарати допустила промах. Она недооценила способности своего противника или, возможно, сочла месячный срок недостаточным для овладения требуемой наукой. Поэтому она согласилась, и Шанкарачарья отправился искать себе наставников.

Случилось так, что как раз в то время умер раджа по имени Амарука. Шанкара не мог приступить к своим занятиям в облике слишком хорошо известного философа-аскета, но расценил этот случай как исключительную возможность, которую не следовало упускать. Он наказал своим ученикам заботливо хранить его тело в месте, недоступном для посторонних глаз, а затем, используя сверхъестественные йогические силы, его "двойник" покинул тело Шанкары и "вошел" в тело раджи, которого уже везли на погребальный костер. Воскресшего Амаруку привезли обратно во дворец к вящей радости многочисленных рани – его законных супруг и еще большего числа хорошеньких наложниц.

Шанкара проявил себя ревностным учеником, приятно удивив женскую половину обитателей дворца, которой покойный раджа несколько пренебрегал по причине преклонного возраста. Министры и члены совета тоже обратили внимание на то, что интеллект раджи существенно возрос после его воскрешения. Теперешний правитель совсем не походил на тупоумного раджу, которого они знали много лет.

В итоге как женщины во дворце, так и члены государственного совета начали подозревать, что тело умершего Амаруки используется духом какого-то могущественного сиддха (то есть человека, обладающего сверхъестественными способностями). Опасаясь, как бы он не покинул их и не вернулся в свое собственное тело, министры приказали по всей стране разыскивать бездыханное тело, спрятанное в каком-либо укромном месте, и как только оно будет найдено, немедленно сжечь его.

Шанкара настолько глубоко погрузился в свои занятия, что совершенно забыл, кто он на самом деле, и у него не возникало ни малейшей мысли о возвращении в тело философа-аскета, лежавшее где-то под охраной нескольких учеников.

Но когда настал день, назначенный для возвращения, ученики, обнаружив, что Шанкары по-прежнему нет, начали беспокоиться. А когда они узнали об объявленном розыске, их беспокойство переросло в панику. Несколько из них спешно отправились ко дворцу Амаруки, проникли вовнутрь и под окнами раджи запели философский гимн, сочиненный самим Шанкарачарьей. Это пение вернуло память их наставнику. Его "двойник" мгновенно покинул тело Амаруки и вернулся в свое собственное, которое уже было найдено и водружено на погребальный костер…

Теперь, будучи вполне компетентным, наш философ вернулся к Бхарати, поразив ее своими обширными познаниями, и женщина была вынуждена признать свое поражение.

Те, кто в этой истории склонен видеть вещи, никогда в ней не подразумеваемые, говорят, что здесь искажены действительные факты. Дело в том, что Шанкара в некоторые моменты своей деятельности должен был восполнять недостающую психическую энергию посредством практики, требующей половой связи с женщиной, – таково их мнение, и ответственность за него я возлагаю на тех, кто его придерживается.

Но как бы то ни было с великим индийским философом, определенно известно, что Миларепа, целомудренный и строгий холостяк, предложил своему ученику Ре-чунгпе некоторое время сожительствовать с женщиной, которую он ему указал. По преданию, эта пара выбрала для жилья уединенную горную пещеру – деталь, призванная показать то, что адепты таких практик не распутники и предполагают нечто иное, чем чувственное удовлетворение69. В действительности, что бы в данном случае ни имелось в виду, буддизм, как и официальный ламаизм, не признает подобной практики.

Роль таши-ламы идентична роли далай-ламы. Единственная разница между ними заключается в том, что последний, как аватар, является светским правителем Тибета. Практические результаты этого различия весьма существенны. Это проявилось, в частности, когда предшественник нынешнего таши-ламы был вынужден бежать из Тибета, спасаясь от своего могущественного коллеги70.

Поскольку таши-ламы официально не занимаются политикой и живут в уединении в своих владениях в провинции Цанг, то некоторые считают, что они несравненно более религиозны, чем далай-ламы, хотя в этом отношении основная масса тибетцев не делает между ними различия.

И совсем не в большей степени, чем далай-ламам, приписывается таши-ламам представительство линии преемственности наставников, хранящих устную традицию Учения. Их официальный титул – цан панчен римпоче.

"Панчен" – тибетская адаптация санскритского слова "пандита", которое означает ученого, в особенности философа. Это звание, таким образом, относит таши-ламу скорее к категории ученых-философов, чем мистиков-созерцателей. Цан панчены являются великими ламами монастыря Ташилхумпо [букв, "полнота процветания"] в Шигадзе. По названию монастыря иностранцы стали именовать их таши-ламами, однако в Тибете этот титул не распространен.

Чем бы ни представлялась популярная точка зрения, согласно которой эти ламы являются последовательными воплощениями одной и той же мистической сущности, несомненно то, что все таши-ламы отличаются своими приятными манерами и крайней благожелательностью. Этот факт удостоверяют путешественники, посещавшие их в прошлые века, а радушный прием, оказанный мне предпоследним таши-ламой, позволяет и мне о том свидетельствовать.

Непосредственно за далай-ламами и таши-ламами следует еще один великий аватар, воплощение Дордже Палмо (женского божества тантрического пантеона) в женском обличье, тулку которой – настоятельница монастыря, расположенного вблизи озера Ямдок в Южном Тибете. Эта величественная личность ламаистского мира считается не более сведущей в мистицизме, чем два знаменитых тулку Ченрези и Опагмеда – далай-лама и таши-лама.

В действительности ни один тибетец не ожидает увидеть этих аватаров во главе философских школ, ведущими учеников по Стезе Мудрости или совершающими мистические посвящения. Эти эманации существ, превосходящие своим могуществом даже богов, являются, в основном, защитниками71. Их присутствие в Тибете, как верят тибетцы, обеспечивает непрестанное процветание и счастье, а благословения, испрашиваемые жителями страны у этих высокопоставленных лам, в основном касаются обретения материальных благ либо в этой, либо в последующих жизнях.

 ГЛАВА XII

МАЛАЯ И БОЛЬШАЯ КОЛЕСНИЦЫ

Термины "махаяна" и "хинаяна" знакомы тем, кто читал работы по буддизму, поэтому объяснять их излишне. Но поскольку буддисты, и особенно посвященные ламаисты, придают им существенно иное значение, нежели бытующее на Западе, то здесь уместно слегка затронуть этот вопрос.

На языке востоковедов выражения "хинаяна" [тиб.тэг-ман] и "махаяна" [тиб.тэгпа-ченпо] применяются для разделения буддизма на первоначальную доктрину и более поздние учения, представляющие собой либо развитие, либо искажения древнего Учения.

В мои задачи не входит разъяснение философских концепций, характеризующих эти две "колесницы". Более того, деление буддийского мира на две противостоящие фракции чисто теоретическое и практически не согласуется с действительными фактами.

Прежде всего, название "хинаяна", "низшая колесница", первоначально данное последователями ортодоксальной традиции своим оппонентам, последними не признается. Сингалезцы, бирманцы, сиамцы (таиландцы) и все буддисты, которых иностранцы включают в число хиная-нистов, совершенно справедливо считают себя не ниже своих единоверцев в Китае, Японии и Тибете во всех вопросах буддийской философии. Напротив, они утверждают, что являются носителями единственно подлинного учения, Учения Старейших (тхеравада).

Буддисты стран Северной Азии, которых иностранцы без разбора называют махаянистами, как правило, более осторожно относятся к подобной классификации.

Здесь я ограничусь лишь тибетцами, а еще точнее – наставниками мистицизма, носителями дам-нгага, дарующими эзотерические и мистические посвящения. Как уже сказано, выражение "большая колесница" обозначает учение, более приемлемое для большинства последователей, нежели Учение Старейшин, такое учение, которое способно вести за собой верующих к спасению.

Подобная интерпретация, которую я на самом деле в Азии не встречала, неизвестна и ламаистам. В представлении последних махаяну следует понимать как "большую колесницу" в том смысле, что она превосходит, является более возвышенной.

Если же им говорят, что развитие учений махаяны следовало бы приписывать Ашвагхоше, Нагарджуне или иному буддийскому философу, то они решительно отрицают это мнение. Они заявляют, что эти наставники учили доктринам, относящимся к "большой колеснице", но отнюдь не изобрели их. "Большая колесница" существовала во все времена; она включает разнообразные высшие учения, которые недоступны обычному уму. А отсюда, согласно ламаистам, следует, что махаяна не есть всеохватывающая "колесница", легко доступная массам, но скорее путь, приемлемый только для избранных.

Ламаистские мистики не рассматривают все свои канонические писания как относящиеся исключительно к ма-хаяне. Они включают в "низшую колесницу" работы, связанные с наставлениями по обычной этике, правила монастырского поведения и прочие, имеющие к этому отношение.

"Спасение, – неизменно утверждают они, – есть чисто духовный вопрос. Оно есть овладение "знанием", освобождение от заблуждения, а поэтому вышеупомянутые наставления и правила необходимы как подготовительный этап для "очищения" сознания".

Ламаистам известны не только две "колесницы". Они выделяют множество "колесниц", соответствующих числу философских систем, которые мы относим к махаяне, ошибочно приписывая ей исключительное значение.

Таким образом, обычно упоминаемые "колесницы" можно расположить в следующем порядке:

1. Низшая колесница [тэг-ман].

2. Колесница ран-сангайяй, то есть "будд, достигших просветления для себя", которые не проповедуют Учение.

3. Колесница чанчубсемпа, то есть тех, кто вкладывает всю свою энергию в осуществление безграничного сострадания, блага и просветления всего человечества [санскр. бодхисаттва].

4. Наивысшая совершенная колесница [лама-мэд-па-тэгпа].

Низшая колесница, зачастую называемая "колесницей слушающих" [ньян-той-кйи тэгпа], соответствует хинаяне. Путь к нирване тех, кто не способен воспринимать труднопостижимое учение махаяны, в этой колеснице исключительно долог. Кроме того, утверждают тибетцы, адепты этой колесницы стремятся лишь к личному освобождению от страдания, не ставя целью спасение других существ; и именно по этой причине они духовно уступают альтруистичным бодхисаттвам.

Такая оценка тибетцами "слушающих" [санскр. шрава-ка] ошибочна и является следствием полного непонимания не только первоначального буддийского Учения, но и его последующего философского и мистического развития в махаяне, что и будет показано ниже.

Колесница ран-сангйяй, по мнению ламаистов, исключительно интеллектуальна. Ран-сангйяй является подлинным буддой. Он обрел знание путем исследования, интроспективного анализа и созерцания, после чего он наслаждается результатом своего духовного просветления. Он не проповедует Учение, не стремится к труду на благо других. Ламаисты изображают его как сверхинтеллектуала в башне из слоновой кости. Его иногда именуют "тот, кто осознал только одну причину", подразумевая, что он постиг Пустоту, но не Сострадание. Его путь не популярен в Тибете. Тибетцы укоряют его в эгоизме, не замечая, однако, что он во многом напоминает героя, столь превозносимого в "высшей совершенной колеснице", который достиг состояния абсолютной не-активности.

"Великой колесницей", махаяной в строгом смысле этого слова является колесница чанчубсемпа. Она характеризуется особой целью, в качестве которой выступает не нирвана, но состояние бодхисаттвы, чье сердце преисполнено сострадания к мукам других существ и кто способен оказать им помощь. Во всех возможных ситуациях, его отличительная черта именно такова. Однако в Тибете сострадание, дабы быть признанным махаянистским, должно сопровождаться совершенным осознанием Пустоты. Отсутствие же его низведет сострадание до уровня обычной жалости.

"Пустота и Сострадание едины" – таков девиз тибетских адептов "великой колесницы". Бодхисаттва практически осуществляет свое сострадание, когда освобождается от иллюзии, порождающей верование в реальность воспринимаемого нами мира. Направленность его психики, трудно постижимая для тех, кто не достиг этого уровня, прекрасно представлена в "Алмазной сутре": "И когда бодхисаттва не верует ни во что, приходит время совершать дары", – и только тогда эти дары плодотворны. Кроме того, сказано, что "когда бодхисаттва приведет в нирвану столь неисчислимое число существ, как число песчинок в реке Ганг, он должен осознать, что не спас никого". Почему? Потому что если он верит, что спас некое число живых существ, он сохраняет привязанность к представлению о "самости", "я", а в этом случае он не является бодхисат-твой. Это исключительно абстрактное учение, любой термин которого с трудом удается передать на западном языке, но и в этом случае он требует пространного комментария.

Четвертая "колесница" – "лама-мэд-па-тэгпа", буквально "не существует более высокой". Ее адепты утверждают среди всего прочего, что нирвана и мир явлений [санскр. сансара] фундаментально едины, это два аспекта одного и того же, или, скорее, два в равной мере иллюзорных образа представления реальности.

Помимо указанных четырех колесниц, существует также мистическая колесница [нгаг-кйи тэгпа], тантрическая, или магическая колесница [гьюд-кйи тэгпа] и некоторые другие.

Роль и личность бодхисаттвы трактуется в указанных колесницах различным образом, но независимо от этого ему уделяется важное место, и обычно необходимо получение ангкура бодхисаттвы, прежде чем будешь допущен к мистическим "посвящениям".

Сомнительно, чтобы сам Будда проповедовал путь бод-хисаттв. Истории его прежних рождений – джатак, – в которых он предстает как бодхисаттва, скорее являются плодами вымысла общей массы верующих, которые переиначивали традиционные индийские истории о перевоплощениях или создавали свои в их стиле. Кроме того, поведение исторического Будды было лишено эксцентричности, присущей многим бодхисаттвам. И его Учение не поощряло этого. Пример, который он рекомендовал своим ученикам, -это умиротворенный образ арахана (архата), мудреца, совершенно освободившегося от "десяти пут"72, достигшего неколебимой безмятежности сознания.

А соответственно, те из буддистов, чей разум не способен подняться до высот этого типа духовного совершенства, противопоставили бодхисаттву арахану. Они превратили бодхисаттву в фантастического героя, чье непомерное милосердие часто проявлялось в неподражаемых деяниях, порой противоречащих здравому смыслу или даже жестоких и аморальных.

Наиболее популярное повествование о бодхисаттве, вызывающее слезы у тысячи простодушных верующих от далеких границ тропического Цейлона до северных степей Монголии, это рассказ о Вессантаре.

Вессантара дал обет никогда не отказывать в том, о чем его просят, дабы посредством накопления заслуг и благодеяний обрести способность достичь состояния Будды.

Получилось так, что, будучи принцем и наследником трона, он отдал врагу волшебный камень73, который обеспечивал процветание и непобедимость отцовского царства. Завладев этим талисманом, враги вторглись в страну, грабя и убивая жителей. Безмятежность нашего героя ни в коей мере не была нарушена этим несчастьем. Он оставался верен своему обету – только обет имел для него значение.

Безграничная добродетель такого рода не вызвала особого восторга у придворных: они изгнали его. Верная супруга Вессантары разделила его изгнание вместе с двумя детьми. Они поселились в лесу в убогой хижине. Пред ними предстал старый брахман. У него не было слуг, и он попросил Вессантару отдать детей себе в услужение. Не задумываясь, он отдал их брахману. Маленькая девочка и ее брат умоляли отца не отдавать их, ибо злой брахман будет с ними жесток, но и здесь принц не нарушил своего обета. Он даже возрадовался такой возможности проявить свое милосердие. Вскоре ему представилась еще одна возможность: на сей раз он отдал свою жену. В конце концов он предложил отдать свои глаза слепому, дабы "тот мог воспользоваться ими взамен своих утраченных".

Авторы таких повествований совершенно отлично от нас представляют себе права главы семьи. С их точки зрения, муж является законным владыкой своей жены и детей. Отдавая их, он просто распоряжается своим имуществом. Поэтому поступок бодхисаттвы не вызывает у них возмущения: они расценивают это деяние не более как отказ от самых дорогих сердцу вещей, то есть как вершину жертвенности. К счастью, такие варварские представления в настоящее время существенно изменились, даже у народов, стоящих в стороне от цивилизованного мира, и современные последователи Вессантары зачастую утверждают, что "на самом деле он отдал свою жену и детей с их согласия".

Конечно же, история заканчивается благополучно: старый брахман оказался богом, желавшим испытать Вессантару, и возвратил жену и детей. Другой бог "вернул ему глаза, ставшие еще более прекрасными, чем прежде", а вражеский царь возвратил драгоценный камень. Кто-то, наверно, удивился бы, как это совесть авторов подобных историй не возмутилась и позволила так страдать невинным жертвам их чрезмерно милостивого героя. Но, на мой взгляд, дело в том, что авторов интересовал только принц, именно его они вели сквозь все его несчастья, остальные же были для них не более чем статисты, не представлявшие никакого интереса. И как часто случается не только в сказках, но и в реальной жизни, экстравагантное милосердие, к которому обязывает бодхисаттву его обет, оборачивается не чем иным, как чудовищным эгоизмом.

Некоторые ламы-мистики считают, что эта повсеместно известная история не имеет никакого отношения к ма-хаяне. Они уверяли меня, что ей присущи все признаки "малой колесницы". Ее герой в своем стремлении осчастливить и освободить все чувствующие существа жаждет лишь личного освобождения; наверняка он не испытывал бы тех же чувств, если бы то же самое даровал человечеству другой будда, ибо он преисполнен веры в реальность "своей самости". Кроме того, здесь будда рассматривается как "личность". Принц не осознал истинный характер будды как существа всеохватывающей "мудрости".

С другой стороны, существуют истории, которые рассматриваются этими ламами как выражающие истинный дух махаяны. В качестве примера приведу такую историю, широко известную во всех буддийских странах.

Некий молодой принц (говорят, что это был исторический Будда в одно из своих прежних существований) блуждал по лесу. Страшная засуха иссушила родники, русла рек превратились в сплошной песок и гальку, листья деревьев, сожженные солнцем, рассыпались в пепел, звери спасались бегством. И среди всего этого опустошения принц заметил невдалеке тигрицу с тигрятами, умирающую от голода. Зверь тоже заметил бодхисаттву. В глазах тигрицы принц прочел жажду напасть на столь доступную добычу, чтобы накормить своих детенышей, которые, как и она сама, обессилев, должны были погибнуть от голода. Но она, бессильная, оставалась лежать – вызывающее жалость воплощение материнского отчаяния и жажды жизни. Преисполненный сострадания, молодой принц свернул с тропы, направился к тигрице и пожертвовал ей свое тело в качестве корма.

Достоинством этой истории является то, что она лишена чудесного конца. Ни один бог не вступается, принц заживо съеден, и занавес опускается, скрывая возможное чудо.

По всей вероятности, это всего лишь легенда, но мне кажется, и не без основания, что подобное деяние могло и на самом деле иметь место. Трудно измерить глубину милосердия и самоотречения, которая присуща некоторым буддийским мистикам.

Одним из существеннейших актов махаяны, который вызывает величайшее почитание у массы верующих ламаистов, – это отказ мифических бодхисаттв, как, например, Ченрези, от вступления в нирвану.

Хотя это благодеяние и дает им право на нирвану, но их действенный альтруизм отбрасывает ее, дабы непрестанно помогать своим смертным собратьям, ибо будды, вступившие в нирвану, на это уже не способны.

В Тибете сентиментальные произведения такого рода имеют огромный успех, их отклик мы встречаем в многочисленных ритуалах, когда святых лам и других героев умоляют не вступать в нирвану, но продолжать защищать своих собратьев в сансаре.

Вряд ли можно придумать что-либо более противоречащее учению буддизма, чем представление о том, что нирвану можно отвергнуть. Можно не войти в рай, представленный неким определенным местом, но нирвана, по сути своей, есть состояние, неизменно возникающее вслед за исчезновением неведения, и тот, кто достиг Знания, не может, как бы он того ни желал, не знать того, что он уже знает.

Наставники мистицизма ни в коей мере не заблуждаются на сей счет, и, несмотря на свою популярность, эти ошибочные представления относительно поведения бодхисаттв совершенно отсутствуют в наставлениях, обращенных к ученикам, которые избраны к посвящениям высших уровней.

Желание самому стать Буддой представляется им свидетельством полного непонимания того, что они называют "сознанием Будды". Будды в человеческом облике, или те, кто способен принять различные воплощения в других мирах, – всего лишь манифестация (тулку) этого сознания, которое мы, однако, должны остерегаться воспринимать как "личность".

Дабы высказать свое отношение к трудам легендарных бодхисаттв или тех, кто хотел бы подражать им, некоторые ламы прибегают к необычным сравнениям. "Представьте себе, – сказал мне один из них, – что в солнечный полдень человек упрямо пытается зажечь лампу, свою лампу, дабы светить самому себе и кому-то еще. Напрасно указывать ему на ясный полдень, на то, что солнце в равной мере простирает свое сияние на все вещи. Он отказывается воспользоваться этим сиянием, но жаждет света, им самим созданного. Похоже на то, что безрассудство этого человека вызвано его неспособностью узреть солнечный свет; для него он не существует, непроницаемая завеса мешает ему воспринять его. Какая же это завеса? Увлечение "самостью", своей личностью, своими деяниями, рассудочностью, столь далекой от совершенного осознания".

Здесь мы вплотную подошли к сущности тибетского мистицизма, величайший принцип которого гласит: не надо ничего "создавать", надо "уничтожать созданное". Я уже упоминала, что созерцатели среди лам сравнивают духовную тренировку с процессом очищения или прополки.

В то время как немногочисленная элита мыслителей придерживается этих или сходных идей, популярные взгляды относительно бодхисаттв все больше и больше вязнут в трясине абсурдности и порождают множество нелепых случаев. Они позволяют некоторым ламам оправдывать те несоответствия поведения, которые оскорбительны для чувств верующих, и превращать их в достойные похвалы акты самоотречения и почитания. Посмотрим, как это получается.

Лама – глава школы или линии преемственности наставников, или просто настоятель монастыря, но в любом случае тулку, – очень осторожно распространяет слух, что и на протяжении своих прошлых воплощений он выполнял роль того же настоятеля, теперь же он достиг последнего воплощения. Его духовное совершенство соответствует конечному этапу, и после своей смерти он вступит в нирвану.

Но если святой лама или великий маг, которого он теперь воплощает, перестанет возрождаться в этом мире, что же станет с массой верующих, которых он защищал на протяжении веков? Что станет со всеми этими покинутыми сиротами, которые станут добычей неисчислимого сонма злых духов, прежде сдерживаемых милосердным могущественным ламой? Паству будут одолевать болезни, ураганы будут уничтожать посевы, многие покойники не смогут достичь рая Великого Блаженства, тогда как, выполняя необходимые ритуалы, великий лама делает столь легким вступление в рай для умерших, чьи семьи щедро оплачивали его услуги.

Великий лама не может без содрогания представить себе все горести и беды, его сердце обливается кровью. И дабы спасти от этих страданий как монахов, так и мирян, он пожертвует собой. Он откажется от нирваны и будет впредь перевоплощаться. Но что же противопоставить его величайшему совершенству, которое, развертываясь своим чередом, влечет его из этого мира? Существует только одно, очень болезненное средство – изменить добродетели и совершить грех.

Часто избранный грех заключается в том, чтобы официально или как-нибудь иначе взять себе жену, если лама при этом связан обетом целомудрия.

Женитьба великого ламы школы кармапа, все предшественники которого, начиная с XII века, были холостяками, приписывалась именно такому проявлению милосердия.

Я могу добавить, что тибетцы, прирожденные шутники, несмотря на свой простоватый вид и склонность к суевериям, обычно воспринимают этих чрезмерно сострадательных лам с добродушной насмешкой.

Мне пришлось совершенно случайно принять участие в одной из подобных комедий, героя которой, приятного и образованного человека, сторонника прогресса и друга многих европейцев, живущего вблизи китайской границы, мне не хотелось бы называть. Но поскольку уже несколько десятилетий прошло с тех пор, как он умер, я назову его имя – это был лама монастыря Лоб.

В те дни я жила в монастыре Гумбум. Однажды мне сообщили, что путешествующая в этих местах дама из далекой Лхасы хотела бы меня видеть. Я сердечно приняла ее. Из разговора я узнала, что она "морганатическая" жена одного тулку, настоятеля богатого монастыря "желтошапоч-ной" школы, который из сострадания, дабы отказаться от нирваны, вынужден был жениться. История позабавила меня. Дама была совершенно очаровательна и роскошно одета. Но в выражении ее лица было нечто привлекшее мое внимание. Когда она ушла, я сказала моему слуге, который представлял ее: "В этой женщине есть нечто необычное. Она -лхамо (богиня), принявшая человеческий облик".

Я сказала это в шутку и была удивлена, что он принял это очень серьезно. Человек, с которым я говорила, родился в Лхасе и был знаком с супругом моей очаровательной посетительницы, так как служил у них много лет доверенным слугой. С беспокойством он переспросил меня:

– А вы уверены, о преподобная госпожа, что заметили на ней особые знаки?

– Конечно, – ответила я, продолжая шутку, – она – воплощенная лхамо. Ее лицо голубоватого оттенка.

Смуглая кожа лица некоторых тибетских женщин иногда имеет голубоватый или розоватый оттенок. (Не следует думать, что все тибетки темнокожи. Многие женщины из центральных провинций светлолицы, но отличаются от китаянок розовощекостью.) Этот признак расценивают как свидетельство того, что его носительница является воплощением дакини или богини.

– В таком случае, лама не ошибся в том, что увидел в Лхасе, – сказал слуга.

По моей просьбе он рассказал историю своего прежнего хозяина.

Это случилось в его доме в Лхасе. Однажды, прогуливаясь на террасе крыши74 своего дома, он заметил молодую женщину на террасе соседнего дома. Лама, тридцатилетний мужчина в расцвете сил, не имеющий никаких дел в святом городе, вероятно, переживал один из тех моментов томительного одиночества, когда он не мог подавить в себе мечты о прекрасной незнакомке. И на следующий день он видел ее все на том же месте. Без лишней церемонии он направил своего доверенного к ее родителям, чтобы просить ее руки.

Он обосновал свою просьбу, пояснив, что посредством присущего ему ясновидения обнаружил знаки, свидетельствующие о ее волшебном воплощении. Вдобавок, в глубокой медитации он постиг, что должен на ней жениться, дабы избежать нирваны и тем осчастливить всю округу.

Такие заявления великого ламы, к тому же подкрепленные существенными дарами, не могли не убедить смиренных родителей, чья дочь оказалась в этом мире "дакини". Они не замедлили согласиться.

Таким образом, мои слова оказались ценным подтверждением заявления ламы. Я обнаружила на лице его жены те знаменитые "признаки", которые прежде, вероятно, замечал только он один. Я не могла отказаться от своих слов… Женщина была богиней в изгнании.

Высказанное мною мнение быстро достигло ее ушей и наконец стало известно самому ламе, который, как я могла судить по ценности подарка, присланного мне в обмен на несколько подаренных его жене безделушек, был в восторге.

Два года спустя я гостила у него в степях Северного Тибета, где на склонах, окаймляющих пустынную долину, стоял его монастырь, в котором хранились накопленные веками произведения религиозного искусства.

Рядом, в окруженном садами летнем домике, жила героиня этого рассказа. Была она дакини или нет, но монастырский устав запрещал ей находиться на территории монастыря. Она показала мне свои драгоценности, одежды с дорогой вышивкой, платье из золотой парчи… богатство, которому в любой момент может прийти конец: либо в случае смерти ее супруга, либо по прошествии его экстравагантной к ней симпатии.

Совершения греха, который лишил великого ламу нирваны, уже было достаточно для его последующего воплощения на благо верных последователей. Но продление этого греха было излишним, и сообщница ламы в его благодетельном поступке становилась бесполезной. Монахи, не осмеливающиеся противиться воле своего владыки-настоятеля, с удовлетворением приветствовали бы его развод с юной супругой, чье присутствие в непосредственной близости от монастыря нарушало устав этой школы.

Величественная громада большого монастыря с его храмами, его почитаемыми дворцами – все это полностью заслоняло маленький домик, терявшийся в его тени. Бедная маленькая дакини!… Она умерла спустя несколько лет после моего посещения.

Хотя тибетцы осторожно и высмеивают лам, использующих женитьбу как средство избежать нирваны, тем не менее они весьма снисходительны в оценке их поведения. Эта снисходительность отчасти обусловлена тем, что мораль тибетцев не драматизирует любовь. Может быть, они, пусть и бессознательно, находятся под влиянием религиозного учения, которое ставит разум на порядок выше всего прочего, и считают проявления чувственной любви тривиальными, не представляющими особого интереса.

Помимо того, снисходительность, проявляемая к ла-мам-тулку, которые тем или иным образом нарушают монастырские правила, отчасти основана на смутном страхе, всегда присущем даже наименее суеверным из тибетцев. Полагается, что ламы обладают сверхъестественными способностями, позволяющими узнать то, что о них говорят, и, в соответствии с этим, отомстить. Кроме того, считается, что человек, критикующий ламу – своего покровителя, разрывает связывающие их психические узы и таким образом автоматически лишается его защиты.

Кроме того, следует добавить, что масса верующих вообще не считает, что великий лама должен быть святым и вести аскетически строгий образ жизни. Это необходимо лишь для немногих анахоретов. Особый статус лам-тулку, как я уже отмечала, основан на убеждении, что они обладают способностью эффективно защищать своих последователей, а в случае далай-ламы, таши-ламы и некоторых других высокопоставленных личностей – защищать весь Тибет, людей, животных и вообще всё. И единственное, что от них требуется, – это выполнять роль защитников в полную меру имеющихся у них сил и возможностей, а средства и методы предоставляются всецело на их усмотрение, ибо масса населения считает себя неспособной постичь всю глубину их мысли.

 ПРИМЕЧАНИЯ

62. Далай-ламы почитались абсолютными теократическими монархами только по званию, хотя фактически таковыми никогда не были: поведение и решения далай-лам в основном определяли влиятельные советники-министры. После британской экспедиции в Лхасу в 1904 г. XIII далай-лама подчинился скрытому влиянию британской администрации. В настоящее время, когда Тибет на "правах" автономного района включен в состав КНР, Его Святейшество Далай-Лама XIV находится в добровольной эмиграции в Индии.

63. Хорошо известно, что в буддизме запрещается употребление алкогольных напитков монахам и не рекомендуется мирянам. В этом отношении ламаизм весьма нестрог.(примеч. А. Давид-Неэль, далее – АДН).

64. Трапа (тиб. грва-па, букв, "ученик") – звание, принимаемое всеми членами духовенства, не имеющих полного духовного сана.

65. Цит. по "Махапариниббапа-сутте". Между тем в другом тексте, "Самьютта-никайя", мы читаем: "Однажды Будда, находясь вместе со своими учениками под деревом сипсапа, сорвал правой рукой несколько листьев и спросил: "Как вы думаете, где больше листьев – в моей ли руке или на дереве, под которым мы расположились?" – "Те, что на дереве, гораздо многочисленней, Учитель". – "Так же и с Тем, что я открыл, но не сообщил вам. Но почему же я не открываю вам этого? Потому что это не ведет к освобождению от страдания". Я не думаю, что тибетские наставники принимают во внимание такие тексты. – АДН.

"Посвящения и посвященные в Тибете"

66. В тексте букв. – "лама сантал". Название драгоценного сандалового дерева по тибетскому обычаю используется как эпитет в обращении к выдающейся личности. – АДН.

67. Тибетцы прикасаются лбом к религиозным книгам, к изваяниям будд или других божеств тибетского пантеона и даже к одежде почитаемых ими лам. Этим жестом они выражают свое благоговение и одновременно "благословляют себя" тем объектом, которого касаются. -АДН.

68. Индийский саньясин умирает не только для этого мира, но и для всех других. Он отправляет свою собственную погребальную службу, и чтобы показать, что ничего более не связывает его с человеческим обществом, он сжигает пояс (или браминский шнурок), который индусы носят как отличительный кастовый знак. В день посвящения он произносит формулу тройного отречения: "Ом бху санйястан майя. Ом бхува санйястан майя. Ом сва санйястан майя". Этим он заявляет, что отрекается как от нашего мира, так и двух других следующих за ним по шкале семи сфер, которые, по верованиям индусов, простираются над землей. Эта формула также часто истолковывается как отречение от явлений и вещей этого мира: от мира предков, то есть от загробной жизни, обусловленной сохранением воспоминаний о нашей личности в памяти грядущих поколений, и от мира богов, то есть от любых видов рая. Ни один индус, за исключением саньясина, не рискнет произнести эту священную формулу, внушающую чувство благоговейного страха. Тот же, кто произнес ее, неизбежно становится саньясином, и как его семейные, так и все иные социальные и духовные связи безвозвратно утрачиваются. -АДН.

69. Другое предание гласит, что отнюдь не Речунгпа нуждался в спутнице. Наоборот, ученицей Миларепы была сама эта женщина, и ей необходимо было извлечь специфическую пользу из общения с Речунгпой. Естественно, что затем эта пара рассталась, и временные муж и жена жили в отшельничестве. – АДН.

70. Он умер в ноябре 1937 года на границе Тибета, когда возвращался домой после десятилетнего изгнания в Китае. Его преемник – молодой человек, на несколько лет моложе нынешнего далай-ламы. – АДН.

71. Кьябгон Римпоче – "драгоценный защитник", – титул, под которым далай-лама известен своим подданным. Титул "далай-лама" используют только иностранцы. Таши-лама также имеет право на звание "драгоценного защитника", но за пределами Шигадзе их нечасто так называют. Ученики некоторых великих лам, живущих вдали от центральных районов Тибета, иногда называют и их "защитниками", однако такая лесть недопустима ни в Лхасе, ни в Шигадзе. Огромный денежный штраф был бы малой мерой наказания тому, кто позволил бы себе назвать так ламу, или тому ламе, который это допустил. – АДН.

72. Десять пут, которые препятствуют достижению окончательного освобождения:

1. Вера в "самость".

2. Сомнение.

3. Верование в действенность ритуалов и церемоний.

"Посвящения и посвященные в Тибете"

4. Чувственное желание.

5. Гнев.

6. Тяга к бытию в менее материальном мире, чем наш (в мире "чистой формы"; санскр. рупадхату).

7. Тяга к бытию в еще более утонченном мире ("бесформенном" мире; санскр. арупадхату).

8. Гордыня.

9. Беспокойство, тревога, волнение, хлопоты.

10. Неведение.

Из них пункты 6 и 7 можно интерпретировать как привязанность к существованию, которая влечет того, кто испытал ее (если он отвергает образ жизни, характерный для материального мира) к бытию в высших формах существования, при этом сохраняя привязанность к индивидуальному бытию. Такая привязанность непосредственно связана с верованием в "самость". – АДН.

73. По другой версии, принц отдает врагу волшебного белого слона. – АДН.

74. Дома в Тибете имеют плоскую крышу; прекрасный климат страны позволяет использовать ее для работы или встреч и бесед. – АДН.

(продолжение следует)

 Константин Устинов – «Родник Жизни»

Сатья-Юга не может приблизиться без огненных знаков.
Мир Огненный. Ч. 2.

(Продолжение)

271. Присутствие нарастающей энергии ощущается по всему Алтаю. Иранское землетрясение лишь предупреждение против нагнетения враждебной энергии. Упрямство земных владык оборачивается тяжкими трагедиями для простых людей. Отзывчивость пространственного огня, или Протея, на сгущение мыслеобразов возрастает день ото дня. Период жизни, когда мечты сбываются, может наступить очень скоро - лишь бы мышление было гармоничным. Иначе злое мечтание может поразить самого породителя. Уметь желать лежит в сфере блага. Для темных замыслов поставлен затвор. Мир будущего ждет творчество духа.

272. Духовная нищета всегда стремится напомнить о себе в жизни и разговоре. Пустые размышления о богатстве как панацее от всех физических и социальных болезней человечества - самое острое и веское оружие майи. Неразвитое сознание всегда будет настаивать на собственной бедности, указывая на собственную ничтожность и незначительность своего участия в духовных делах мира. Магнит такой мысли создает ауру собственной невзрачности и невезения и формирует ткань событий и основную канву судьбы. Узоры ситуаций могут быть разными, но вибрации мысли держат существование в одном режиме, выше которого душа не может подняться. Тусклая жизнь создает механичность мышления и склонность к овладению готовыми магическими формулами и рецептами самовольного участия в любых делах, которые кажутся для мага наиболее важными. Ореол мага как благородного и возвышенного существа значительно потускнел из-за злоупотреблений воздействия собственной воли на чью-то судьбу. Сердечная энергия должна развиваться, формируя и воспитывая окружающее пространство. Мощь средоточия мысли всегда служила храмом для других царств. Духи стихий искали у возвышенного человеческого существа утешение и сострадание, чего им не хватало в своем мире. Часто духовный человек решал споры духов стихий и усмирял их противостояние.

273. Бытовизация сознания низводит его на уровень чисто утилитарный и прикладной для нужд земных. Даже для посадки картофеля необходимо участие сознания. Но это настолько механическое занятие, что участие мышления низводится к нулю. Занижение собственной жизни вносит гораздо худшие последствия и химизм, чем завышение. Упадничество в любой форме служило лабораторией для бацилл уныния. Форма отравления пространства экскрементами мысли еще гаже, чем империл.

Покров дружбы распорот завистью самоволия. Пространство напряжено, и множество убегающих насекомых старается спрятаться в тени медиумистического тумана. Отсутствие болезней и страданий - признак невосприимчивости к делам мира. На черном плоту - знаки чужих парусов. Желание оказывать влияние на толпу заставляет принимать всех встречных и поперечных. Враги особенно красноречивы и громогласны. Жажда власти настолько сильна, что сплетается в клубок невероятных воздействий к зазыванию в логово общения.

274. Посещение нижних и верхних покоев души связано с привхождением и участием духа в повседневной жизни. То, что некоторое время назад давалось во время посвящения, теперь является повседневным и привычным явлением понимания. Человеческая разумность стремительно растет, впитывая тончайшую эссенцию высших знаний из новых вибраций космического пространства. Токи преображения невидимы, но воздействие их наиболее значимо для достигших Порога Врат. Вхождение в мир уплотненного астрала началось и продлится до 2216 года, от одного солнечного затмения до другого. Совмещение пространств открывает свободный доступ духам двух миров спокойно общаться между собой, являя собой времена ранней Атлантиды. Уплотнение и ускорение времени сделает эту энергию более текучей и мобильной. Но ожидать таких значительных изменений в течение десяти-двенадцати лет не стоит. Принцип стремительности может относиться лишь к человеческому сознанию. Плотные стихии живут по своим законам, течение которых разительно отличается от человеческих. В человеке эти стихии пребывают в более разумном и одухотворенном состоянии.

275. Кер-Балык может означать первые воплощения плотного мира, как это было в случае с Нара-Мастья и Дагоном. Эти формы являют собой лишь отголосок знаний о водных людях в первой плотной расе человечества. Но еще Кер-Балык может означать космическое состояние сердца в виде огненной рыбы в Океане Света.

276. Удар по ауре энергией мысли создает сжатую волну, пробивающую самое слабое место. Но если аура не реагирует и достаточно крепка и невосприимчива к агрессии, то мощь обратного удара неминуема. И она превышает напряжение злой воли в десятки раз. Пространство наполнено волнами сжатой агрессии. Империл имеет определенную степень разумности и саморегулирования. Существа, им созданные, боятся разрушения светом йоги.

277. Суфийский орден как основа Великого Братства Света существовал во все времена. Для него не было обязательным исповедывать какую-то одну религию или традицию. Их объединяло нечто большее, чем какая-то одна быстроизменяемая форма почитания и персонификации сил. Они знали и знают причину возникновения всех религий и учений. Оазисы и священные рощи всегда были атрибутом таких учений. Они служат естественным храмом, где можно соединить веленья духа воедино и испытать нечто не входящее в рамки привычного существования, а проще говоря, испить из чаши Амриты глоток той энергии, знание которой делает бессмертным любого пригубившего. Но что стоит за этим, знает лишь сердце каждого ищущего.

278. Любая болезнь может быть подброшена и транспортирована через пространство. Такое слово как "поветрие" очень точно выражает сущность такого действия. Но заражение стихий злою силой проклятия является величайшим грехом ахимсы. Через астральные слои, даже низшие, боги способны пресечь благоденствие человека. Зависть богов реальна, как научный факт. Если человеку доступно понимание высших планов, то низшие духи лишены воображаемой картины строения духа. У них очень мало земного опыта, который дает разглядеть любую проблему или идею с самых неожиданных сторон. Консерватизм духов стихий приводит к печали и унынию, которые они посылают для того, чтобы создать нужную среду для привнесения болезни. Уныние и пессимизм - это идея любой болезни. Радость существует как озонатор пространства. Радость дана как лекарство от любой напасти. Страх исчезает от веяния радости. Оптимизм не только лучшее лекарство от всех неудач, но и тонкое знание основ эволюции.

279. Самое дерзкое нападение можно отразить жалостью. Для тьмы она острее меча огненного. Жалость как эссенция любви, милосердия и сострадания развивает присутствие высших чувств.

Привлечение световой энергии составляет питание духа. Видимая Третьим Глазом как движение искр света, такая энергия является всеначальной и всенаполняющей и составляет силу Любви Великого Космоса к своим творениям. Без нее процесс эволюции был бы прекращен окончательно. В потоке света, непрестанно изливаемого в центр трансцендентальной энергии, Высшая Воля посылает новую возможность осознания и постижения развития жизни. В мысленном пространстве движение света является эквивалентом крови, питающей человеческий организм, без циркуляции которой жизнь застывает и останавливается. Всеначальная энергия серебряной нити, формируя плотное тело, приобретает красный цвет. В эмбрионе первым формируется гипофиз, из которого протягивается красная нить к копчику, составляя основу будущего позвоночника.

280. Состояние "слушающего Голос Учителя" достигается не выходя из земной жизни. Некоторое отсутствие сознания, или кратковременный уход в иные миры, определяет различные степени привхождения этого состояния. Иногда оно отмечено полным отсутствием, или разделением души и тела.

Изведавшие хоть единожды благодать слов небесного источника вновь и вновь стремятся открыть душу ему навстречу. Слушай! Слушай! Слушай! С речью земной залетают в сердце огненные искры мудрости. Угасающий факел разгорается с новою силой и станет светить еще ярче и насыщенней. Голос Мой - шорох ветра в горах. Уста Мои - тайга кедровая. В звоне ручья - мелодия песен Моих. И аромат цветов полон дыхания Моего. Слушающий безмолвный шепот сердца Меня узнает.

Популизм не открывает тайны своей души. Дебри осколков мистерий, слитых вместе, грозят непредсказуемыми последствиями. Штайнеровские танцы могут довести до безумия. Не себя познают, а духов самости. Всякая духовность, замешанная на достатке, не знает пути. Огонь посвящения лишь в сердце горит. Зороастрийские мистерии очищения огнем лишь выявление потенциала сердца.

281. В океане страстей множество прожорливых тварей, созданных темным мастерством привлечения хаоса в области недозволенные. Но, вредя человечеству, колдун вредит прежде всего сам себе. Но есть такая степень зла, когда им лучше навредить, хотя и погибнуть. Светлый дух насыщен большей самоотверженностью, ибо знает стезю света. Воля и сила, переплавляясь в тигле сострадания, становятся светоносной творящей любовью.

Вылавливая душу из пучины страданий, Владыки рады ее освобождению. Но она еще не может дышать огненным озоном и задыхается, ибо загрязнена миазмами страстей человеческих. Для очищенной души даже высокий огонь доставляет радость.

Мощь высочайшая в таинстве любви пребывает.

282. Синдром предвзятого недовольства выстраивает ловушки кармы. Убийцы духа не дремлют. Используя наши страсти и мысли, они внедряют в них структуры ядов разложения.

283. Священные деревья являют собой наиболее разумную часть растительного царства. Из них состоят рощи, охраняющие тайные горные Ашрамы Братства, находящиеся во многих частях планеты. Фантазии Толкиена имеют под собою реальную почву. Хуорны, или пастыри деревьев, полулюди-полурастения, лишь символ такого носителя сознания, обладающего человеческим умом. Такие существа способны физически защитить священное место или указать правильный путь. Друиды обладали глубочайшим знанием растительного мира и многими его тайнами. Они жили во времена, когда леса покрывали значительную часть суши и сосуществование с ними было залогом благополучия и успеха существования целых народов.

284. Чаша божественной памяти пролита на планету. Вода забвения исчезла, и появилась стихия Великой Мудрости. Враждебность тамасических структур ушла. Произошло огненное крещение Единого Человечества.

Утончение начинается с перехода структур воды в теле к своему эфирному состоянию. Чем мощнее будет изменение воды, тем интенсивнее окажется высвобождение знания из тьмы забвения. Затмение земной природы дает власть духу.

Вода лишь осажденная Акаша, реагирующая на малейшие изменения как коллективного, так и частного разума. Можно при помощи мысли превратить ее в величайшее лекарство, но можно довести ее до состояния яда. Она, вбирающая в себя молитвы и проклятия, прежде всего, является гармонизирующей и связующей стихией. Известно, что те места, которые полны эманациями сквернословия, наиболее благоприятны для самоубийц. Конфликт изначально чистой структуры воды с алкоголем и современными напитками, являющимися мертвыми, приводит к массовым заболеваниям. Но излечивать себя и других можно чистой горной водой, пожелав здоровья и благоденствия человеческим существам. Все стихии являются разумными субстанциями, и всякое мысленное воздействие придает им соответствующую окраску. Если с благопожеланием сотрудничать с ними, то они откликнутся незамедлительно на зов чистого сердца и могут преподнести неожиданные дары.

285. Не ощущающие боль мира не подвержены человеческим болезням, что весьма прискорбно для человеческого сознания. Ведь страдание - величайший Учитель. Если считать себя неуязвимым и здоровым, то приобретается комплекс непогрешимости и высокомерия. Часто медиумичные люди имеют запас хорошего здоровья, но их сознание весьма тускло. Перемещение на транспортном средстве заставляет центры насильно вращаться, от чего появляется прилив механических сил.

286. "Терминум" можно объяснить как составляющий элемент огненного тела, как начало его формирования. Энергия, вращающая дух от соприкосновения с земным существованием, может представлять такое облако плазмы, омывающее носителя сознания.

Любовью и оптимизмом лечатся все недуги. Мысль любви создает химизм первозданных стихий тела, который восстанавливает утраченную гармонию. Малейшая тень недовольства разрушает эту тончайшую связь радости. Призыв "любите друг друга" - не просто лозунг благотворительных организаций, но насущный врачебный совет.

Мысль, дарованная человеку должна творить благо. Оружием разрушения ее сделало наше невежество.

Лекарство от наших страданий - в нас самих. Каждый имеет силы очищать пространство. Каждый способен облагородить обиход духа. Ведь Вечность тоже состоит из подробностей каждого дня, эпохи или эона. И каждое мгновение должно быть прекрасным. Культивируя хорошее настроение, избавляемся от болезнетворного уныния. Смакование своих страданий и создает устойчивую ауру ущербности и постоянного недуга. Земная природа очень уязвима и хрупка. Но лишь мысленной силой закаляется мощь тела. Малейшая мысль о недомогании наносит ущерб здоровью.

287. Малое сознание может многое перетолковывать неправильно. В душной атмосфере городов трудно понять чистую мысль Алтая. Многих задевает пункт о городах как о воронках с часто отрицательной энергией. Умники пропитаны комплексом исключительности. Они не могут представить себе то, что самое важное может происходить вне дымных столиц и мегаполисов. К центру нагнетается сила, которая способна будет украсить и улучшить любое действие. Сибирь проявляет мощь духовных исканий. Сибирь накапливает пласты культурного проявления.

288. Дробление монады началось с момента отделения искры от Единого Пламени. Разделение полов дало первый опыт дробления. Пламя духа не теряет качества, но делится до бесконечности. Для расширения кругозора сознания параллельные воплощения могут встречаться очень часто. Достаточно вспомнить Владыку Кришну, Балараму, Арджуну и Драупади, которые являлись воплощением как мужской, так и женской половины монады. Пример человечества как Божества во множестве способен проиллюстрировать самые смелые догадки о разделении зерна духа. Если человек являет собой наследника духовных потенций Бога, то и разделение его зерна происходит непрестанно. Только вопрос возвращения к Единству не является спорным. Крисма дробит и истощает монаду как вместилище духовного начала. Угасающий потенциал теряет силу внешней реализации. Мера физического угасания дает мощь духовным воздействиям.

Нагромождение мировых событий может привести к новой мировой войне. Иран и Ближний Восток не уступят Америке, и вся военная операция может кончиться падением глиняного колосса. Учитель, наказывающий нерадивого ученика, может пострадать от собственной глупости. Но Иран не ученик, а Америка не учитель современного мира. Великая империя персов насчитывает не один десяток тысяч лет существования, тогда как великая американская общность не тянет даже на четверть тысячелетия своей истории.

Нужно собирать все золотые крупицы, которые попадают в поле зрения. Достоинство дружбы собирается не случайно. Нива труда велика.

289. О Мать Мира! Из Сердца Твоего исходит Священный Свет, жизнь зачинающий! Струи Твоего невидимого солнца взращивают колосья проявившегося духа. В огне неиссякаемой радости пребывает чистота Твоя, и мощь силы Твоей воплощается в потоке неизъяснимого счастья любви. Мир полон красоты, созданной из искр Сердца Твоего! Озарение непрестанного познавания осеняет Ауру Мира, и в тайне тайн творится Мистерия Преображения. Изменяя формы, Ты выявляешь новые возможности неиссякаемого духа и создаешь летопись великой неповторимости.

Однообразие инволюционно по сути своей, но дух проявляет творчество мышления каждое мгновение. Чем сильнее нападки, тем драгоценнее энергия. Помешательство материального мира является массовой пандемией. Нет на планете более острой и заразной болезни, чем жажда богатства. Бриллиантовый туман одержания несет бациллы разложения всего человечества. Вихри азарта обогащения превращаются в торнадо и ураганы. Волчки тотализаторов казино всего мира закручивают пространственные энергии в бешеном танце вожделенной удачи.

290. Новые нити вплетаю в ткань соединения. Руками земными ткем покров Матери Мира, силой сердца руководимы дела наши, и любовь космическая вдохновляет на труд земной. Таинство жизни несет неисчерпаемость форм приложения. Каждый дух исполняет свою задачу. Воля создает круги реализации огненных мыслей. Реактор сердца неисчерпаем. Искра духа не может потерять света своего, но возжигается ярче от приближения к источнику духа. Защита Моя - с вами. Сила Моя - с вами. Но усилия Мои должны приложиться через руки ваши. Творя разумом, все же можем держать перо наготове. Из написанного каждый день создаются книги для вечности. В "Голосе Безмолвия" хранима эссенция Мудрости Нашей. В "Тайной Доктрине" - причастие к силе Братства. В "Агни Йоге" - посвящение Нам. Жизнь полна знаков Моих. Жизнь сплетается из нескончаемой пряжи знаков. Видящий в каждом мгновении искру необычности не далек от правды. Агни Йога полна сокровенного смысла. Но взгляд, скользящий по поверхности, не может видеть кладов захороненных.

291. Ни слово, ни звук, ни вспоминание не способны принять энергию Учителя. Только непосредственное слияние аур, единожды произошедшее, передает опыт от сердца Учителя к сердцу ученика.

292. Луч, испепеляющий золото, пошлет солнечное сердце. Исчезнет желтый металл, обнаружив свойства нового металла, проводящего свет духа в недра планеты. Многие физические элементы перейдут в эфирное состояние. Выгоревшие пласты угля освободят место для иных структур. Планета уподобится китайским шарам.

(Продолжение следует)

 НОВОСТИ И ССЫЛКИ:

ЗНАКИ СВЕТА - http://znakisveta.ru/index.html