Чистый Мир - альтернативный Путь

БЕСКОНЕЧНЫЙ  ПОДАРОК

Феномен Борхеса стал знаковым явлением мировой культуры второй половины ХХ
века. Хорхе Луис Борхес родился в Буэнос-Айресе в 1899 и прожил в нем
практически безвыездно до дня своей смерти в 1986. Его жизнь в этом
мегаполисе, где кипят и плавятся как в котле десять миллионов представителей
самых различных наций, рас и культур, не была богата внешними событиями.
Только два случая повлияли на его внутреннее состояние: самоубийство друга в
1938 и слепота, которая начала прогрессировать в том же году. Все остальное
заполняли тексты и мысли - свои и чужие. Из-под его пера выходили
чрезвычайно короткие рассказы, полные настоящих и вымышленных имен, дат,
событий, намеков на некие обстоятельства, которых на самом деле могло и не
быть. Но любая форма рассказа - только повод для метафизики, а настоящее -
это только один из вариантов возможности. То, что есть, - уже было или еще
произойдет? Каждому остается место для собственной мысли, ассоциации,
образа, а может быть - и для своего сюжета...


Кинжал

В коробке лежит кинжал.
Выкованный в Толедо в конце прошлого столетия; Луис Мельян Лафинур дал его
моему отцу, тот привез его в Уругвай; Эваристо Карриего как-то раз держал
его в руке.
Кто хоть раз увидит кинжал, обязательно хоть немного поиграет с ним;
замечено, что его давно искали; рука сама спешит сжать рукоять кинжала,
словно ждущего этого; лезвие покорное и мощное, точно, словно играючи,
соскальзывает в ножны.
А кинжал желает совсем иного.
Он больше, чем просто одна металлическая конструкция; люди его придумали и
создали ради одной цели; это каким-то долговечным образом тот самый кинжал,
который прошлой ночью убил некоего мужчину в Такуарембо, и те кинжалы,
убившие Цезаря. Он желает убивать, он жаждет беспощадного кровопролития.
В одном из ящиков письменного стола, среди черновиков и писем, бесконечно
грезит кинжал свою простую тигриную мечту, и рука оживляется, когда вертит
им, потому что оживает тот металл, предчувствующий в каждом контакте
убийство, ради которого его и создали люди.
Временами мне жаль его. Столько твердости, столько святости, столько покоя
или горделивой девственности, и все минувшие годы - напрасно.


Желтая роза

Ни в тот вечер и ни в иной умирал выдающийся Джамбатиста Марино, который
устами единодушной славы (согласно общепринятому представлению имеющей лицо)
объявленный новым Гомером и новым Данте, но неподвижное и молчаливое,
случившееся тогда произошло на истинном завершении его жизни. Пресыщенный
годами и славою, человек умирал на широченном испанском ложе с резными
колоннами. Не представляет труда представить в нескольких шагах балкон под
открытым небом, с которого можно обозревать лежащие далее книзу мраморные
скульптуры и лавры, и сад, дублирующий свои ступени в фонтанирующей воде.
Женщина, помещенная в бокал желтой розы; мужчина, бормочущий обязательные в
таком случае стихи, - если говорить искренне, порядком наскучившие:
Пурпур сада, пышность лужайки,
Весенний жар, апрельский взгляд...
Тогда и открылось. Марино увидел розу, как Адам мог видеть Рай, и подумал,
что это утверждено в вечности, а не в его словах и что можно вспоминать и
называть, но не объяснить, и что высокие и помпезные тома, создавшие в углу
залы золотой полумрак, не были (как его никчемная греза) зеркалом мира, а
только лишь еще одна вещь, дополняющая мир.
Это просветление снизошло на Марино в преддверии его смерти, и Гомер, и
Данте может быть также постигли.


Свидетель

В одном хлеву, почти прислонившемся к тени новой каменной церкви,
сероглазый и серобородый человек разлегся среди запахов сена и скотины,
спокойно ища смерти, словно кто-то ищет сна. День, верный своему вездесущему
чтению тайн, менял местами или совсем путал тени за бедной оградой; вокруг
простирались распаханные земли, и пересохший канал, полный умерших листьев,
и волчий след на черном болоте на окраине леса. Человек спит, забыв обо всем
и видит сны. Его разбудила молитва. Раньше в королевской Англии было слышно
пение колоколов, а сейчас это только вечерняя привычка, но человек, еще
ребенком видевший лик Одина, божественный ужас и ликование, неуклюжего
деревянного идола, перенесенного с римских монет и с тяжелых риз, принесение
в жертву коней, собак и пленных, он умер перед рассветом, с ним умрут и не
вернутся последние близкие образы языческих обрядов; мир несколько обеднеет,
когда умрет этот старый бук.
События, происходящие в космосе и касающиеся своих границ, когда кто-нибудь
умрет, могут удивлять нас, но есть одна вещь или одна бесконечная цифра,
умирающая в каждой агонии, что бывает спасена памятью вселенной,
существование которой как бы предсказали теософы. Во времени был один день,
погасивший последние глаза, видевшие Христа, битву при Хунине, любовь Елены
и умершие вместе со смертью одного человека. Что умрет со мною, когда умру
я, какая поэтическая форма исчезнет из мира? Голос Фернандо Македонио, образ
коня в пустошах Серрано или Чаркаса, кусок серы в ящике письменного стола из
каобы.


Эпизод врага

Столько лет я избегал и ожидал этого, и вот, наконец, враг в моем доме.
Через окно я увидел, как он тяжело поднимается по горной дороге, помогая
себе палкой, неуклюжей палкой, не могущей быть в старческих руках оружием, а
только опорой. Мне трудно услышать то, чего я жду: слабый стук в дверь. Я
взглянул не без ностальгии на свои рукописи, на еще не оконченные черновики,
на трактат Артемидора о снах, книгу, которая для меня - полная аномалия,
потому что я не знаю древнегреческого. "Еще один потерянный день", - подумал
я. Был вынужден немного повозиться с ключами. Испугался, что этот человек
рухнул, но слышу неуверенные шаги, бросок палки, которой я больше не видел,
и упал, покорный, на свою кровать. Моя тревога представляла его множество
раз, но только теперь я заметил, что он, как-то почти по-братски, был похож
на Линкольна с последнего портрета. Был где-то четвертый час.
Я наклонился к нему как можно ближе, чтобы он смог меня легко услышать. -
Мы думаем, что годы проходят именно только для каждого из нас, - сказал я
ему, - но они также проходят и для остальных. Вот мы наконец и встретились,
и то, что произошло раньше, сейчас не имеет смысла.
Пока я говорил, раскрыв душу, словно рубашку, его правая рука была в
кармане пиджака. Он что-то там мне показывал, и я почувствовал, что это был
револьвер.
Тогда он сказал мне твердым голосом:
- Перед тем, как войти в ваш дом, я имел дело с жалостью. Теперь вы в моей
власти, а я человек безжалостный.
Пробуются слова. Я не сильный человек и могу спасаться только с их помощью.
Наконец догадался произнести:
- Это правда, что много-много времени тому назад я обидел одного мальчика,
но вы уже не ребенок, и у меня в голове уже не столько глупости. И еще:
месть - дело не менее пустое и напрасное, чем прощение.
- Вот именно потому, что я уже не тот ребенок, - сказал он, - я должен
убить вас. Это не месть - это акт справедливости. Ваши аргументы, Борхес,
только стратегические попытки убежать от страха смерти. Теперь вы ничего не
сможете сделать.
- Могу сделать только одну вещь, - ответил я.
- Какую? - спросил он.
- Проснуться.
Так я и сделал.


Беглец 

В Хунине или в Тапальке рассказывают эту историю. Один мальчик пропал после
набега; говорят, что он был украден индейцами. Поиски родителей были
безрезультатны; спустя годы один солдат, вернувшийся с новых земель, говорил
об одном индейце с глазами цвета неба, который мог быть очень похож на их
сына. Наконец, говорили с ним самим (хроника не донесла подробностей, а я
ничего не хочу выдумывать) и признали его. Человек, трудившийся в пустыне и
живший, как варвар, не знал слов родного языка, но дал себя довести,
индифферентно и покорно, до самого дома. Там он осмотрелся, пока подходили
остальные. Быстро наклонил голову, посмотрел на дверь, словно о чем-то
вспоминая, закричал, неожиданно пробежал прихожую и два длинных дворика и
попал на кухню. Не колеблясь, сунул руку под закопченную вытяжку и извлек
карманный нож, спрятанный там еще в пору детства. Его глаза блеснули
радостью, и родители заплакали, потому что нашелся их сын.
Это происшествие я вспомнил вот почему: индеец не смог жить среди стен и в
один из дней он ушел искать свою пустыню. Я хочу знать, что он чувствовал в
тот головокружительный миг - и все прошедшее представилось спутанным; я хочу
знать, как потерянный сын возродился и умер в том экстазе или постиг и
познал хотя бы как некое существо или пес, родителей и дом.


Бесконечный подарок

Один художник обещал мне картину.
Теперь я знаю, что он умер в Новой Англии. Я почувствовал, как и в
остальных случаях, печаль и удивление от понимания, что мы - как сон. И
подумал о потерянных человеке и картине.
(Только боги могут обещать, ибо они бессмертны).
Я подумал о том, что полотно не займет предназначенного места.
Я подумал потом: если бы она была здесь, то со временем стало бы на одну
вещь больше. Одна вещь, одна из пустот или привычек моего дома; теперь -
бесконечная, непрерывная, способная вмещать любую форму и любой цвет без
никакой боязни.
Существует определенный способ. Будет жить и будет расти, словно музыка, и
оставаться со мною до скончания. Спасибо, Хорхе Ларко.
(Также и люди могут обещать, потому что в обещании есть нечто от
бессмертия).

Перевел с испанского Сергей Вератила

Сайт газеты "Чистый Мир"