Комплексная проверка

(героический эпос)

Комплексное число состоит из действительной части и мнимой
(Из Математической энциклопедии)

Есть вещи, которые понять умом головного мозга невозможно, их надо прочувствовать, так сказать, на собственной розовой, нежно-пупырчатой шкурке. Эти вещи не подаются рациональному анализу, они просто существуют, что-то вроде рукотворного явления природы.
Например, итоговая проверка. Смысла итоговой проверки я понять не мог никогда, она оставалась, так сказать, кантовской вещью в себе, причем советские Военно-воздушные силы могли находиться в одном из двух состояний: «Подготовка к итоговой проверке» и «Устранение недостатков по результатам проверки». Впрочем, был еще незначительный по времени, но крайне болезненный переход из одного состояние в другое, то есть, собственно проверка.
Как уже говорилось, потаенной сути итоговой проверки я постичь так и не смог. Нет, то, что проверять части, соединения и даже объединения Вооруженных Сил надо, как раз понятно и вопросов не вызывает. Непонятно другое. Почему несмотря на то, что из года в год, в общем, проверяют одно и то же, что порядок и содержание проверки определены, в часть заблаговременно поступает план, сроки проверки и состав проверяющих, часть никогда не бывает готова к проверке?! Этого я понять так и не смог.
Месяца три перед проверкой вся часть пишет конспекты, обновляет штакетник на газонах и красит гудроном колеса автомобилей, особо въедливые штабисты переписывают книги приема-сдачи нарядов, а над каждой электрической розеткой помещается плакатик, возвещающий, что в ней ровно двести двадцать вольт. Начальник штаба лично проверяет правильность развески термометров в спальных помещениях и наличие ответственных за противопожарную безопасность.
И все равно! Все равно, комиссия, как жандармы при аресте большевика-подпольщика, переворачивает вверх дном весь полк и торжественно записывает в акт проверки удивительные и разнообразные недостатки, много недостатков, которые и предстоит устранять до приезда следующей комиссии. Никто и слова бы не сказал, если бы проверяющие в учебных воздушных боях выявляли недостатки летной и огневой подготовки летчиков и пробелы в подготовке авиационной техники, это было бы хорошо и правильно. Но проверяют почему-то наличие иголки с нитками за околышами офицерских фуражек и толщину конспектов по теме «Мотострелецкий взвод в обороне на болоте». Хорошо хоть не штангенциркулем. Командир полка, получавшего на «Итоговой» три раза подряд оценку «Отлично», представлялся к ордену, обычно «За службу Родине в Вооруженных Силах», а надо бы ввести почетное звание «Командир-великомученик».
Боевые части проверяют дважды в год, военные кафедры - реже. Их положено проверять раз в три года, но на самом деле комиссии приезжают раз в четыре-пять лет. Такие комиссии и проверки называются комплексными. Я для себя решил так: раз комиссия комплексная, у нее есть должна быть действительная и мнимая часть. Действительная - это когда проверяют по делу, знания преподавателей и студентов, скажем, а мнимая часть... Ну, мнимая - это все остальное. Включая пехотную дурь. Лишь бы только мнимая часть не придавила до смерти действительную.
Удивленный читатель может спросить: А хрен ли упираться?! Ну получили «трояк», и живите себе еще пять лет спокойно. Ага. Щазз. В штабах, видите ли, тоже сидит народ хитромудрый. Если кафедра получает оценку «удовлетворительно», то следующая проверка назначается не через три года, а через шесть месяцев и веселое представление повторяется. Кстати, за «неуд» начальника кафедры снимают.
И вот совпало так, что в ноябре *** года должен был закончиться мой контракт, который я в связи с достижением предельного возраста пребывания на воинской службе продлевать не собирался, а в сентябре кафедра должна была в очередной раз подвергнуться.
Начальник кафедры понимал, что дембель мой совершенно неизбежен, поэтому в преддембельские месяцы я могу впасть в здоровый армейский по#уизм, помешать которому он не сможет никак. А цикл, которым я командовал, был самым ответственным, выпускающим. Вся секретная техника кафедры была у меня, и техника эта должна была работать. А еще на мне были кафедральные компьютеры и компьютерный учебный класс.
Положим, я свой цикл на поругание так и так бы не бросил, но шеф предусмотрительно решил привязать к тыльным частям своего организма лист фанеры.
Он вызвал меня и сказал:
- Подготовишь свой цикл к проверке без замечаний - до дембеля на службу можешь не ходить.
Я прикинул: три месяца оплачиваемого отпуска на дороге не валяются, и ответил:
- Есть!
Забегая вперед, скажу, что мы оба свое слово сдержали: никаких грубых про#бов в моем хозяйстве обнаружено не было, цикл получил оценку «хорошо», а я в образовавшиеся три месяца со вкусом отдохнул и стал потихоньку искать работу.
C началом Перестройки комплексные проверки военных кафедр приобрели очень интересные особенности. Старшие штабы продолжали требовать с подчиненных «как при Советской власти», при этом начисто забыв про свои обязанности по снабжению, финансированию и укомплектованию кафедр, поэтому проверки приобрели какой-то фантасмагорический, нереальный оттенок. Помню, одна комиссия, которую случайно занесло на нашу кафедру, не приходя в сознание, записала в акте проверки в качестве недостатка отсутствие на кафедре самолетов постановщиков помех. Робкие объяснения начальника, что даже если кафедре и будет выделен такой самолет, то сесть он сможет только на крышу корпуса «А», были презрительно отвергнуты. Характерно, что все последующие комиссии, знакомясь с актами предыдущих, о самолете почему-то больше не вспоминали. Другой проверяющий потребовал, чтобы все офицеры имели табельные пистолеты и ходили дежурными по кафедре с оружием. Эта смелая инициатива совпала с практиче ски полным изъятием из частей Мосгарнизона личного оружия офицеров, поэтому когда мы на основании очередного акта проверки прислали заявку на 50 пистолетов, над даже не стали смеяться, а просто покрутили пальцем у виска. Вопрос с пистолетами решился сам собой.
Вскоре стало важно не что проверяют, а кто проверяет и как. Поскольку в Москве было несколько десятков военных кафедр, то какая-то обязательно находилась в состоянии проверки. Наш «чистый зам», забросив занятия, мотался по этим кафедрам, узнавая, «что спрашивают» и за что могут натянуть на конус. Темные и противоречивые результаты проверок кафедр самого различного профиля тщательно изучались и принимались меры, направленные на недопущение. Учебный процесс уже воспринимался как досадная помеха в подготовке к проверке.
И вот, наконец, время Ч, час Х, день Д, словом, комиссия - на кафедре. Председатель комиссии - командующий ВВС МВО. Ясное дело, в 8.30 утра в понедельник командующий на кафедру не приедет, не царское это дело. Его задача - сходить к ректору для представления комиссии, попить коньячку и потрепаться, потом еще раз сходить к ректору подписать акт проверки, ну и выбрать время, чтобы сказать офицерам кафедры что-нибудь приятное.
В отсутствие командующего комиссией руководил полковник Л из управления ВУЗов ВВС.
Полковника Л знали все преподаватели авиационных кафедр, военных училищ и академий и знали исключительно с плохой стороны. Полковник Л был законченной сволочью, и в этом, а также в возглавлении различных комиссий состояло его служебное призвание.
Вот он стоит на трибуне нашего маленького класса для совещаний и пытается просверлить взглядом в моем мундире дырку на уровне пуза. Меня он, конечно, узнал.
Дело в том, что за несколько лет назад до описываемых событий я, получив очередное звание, поехал представляться начальнику управления Вузов ВВС.
Сейчас этого управления уже нет, в результате многочисленных реорганизаций оно сначала усохло до отдела в управлении боевой подготовки ВВС, а потом вообще куда-то пропало, а тогда это было довольно пафосное учреждение, занимавшее целый подъезд в «доме с шарами».
«Дом с шарами» был построен после войны на окраине Петровского парка для профессуры академии Жуковского в известном стиле «Сталинский ампир», и по причуде архитектора был украшен здоровенными шарами из очень красивого бордового гранита, отсюда и название.
Дело было летом, и я поехал в управление в том виде, в каком обычно ездил на службу, то есть в рубашке с короткими рукавами и в пилотке. Оформив пропуск, я поднялся на древнем, грохочущем лифте на нужный этаж и в коридоре нос к носу столкнулся с Л. Увидев меня, он мгновенно остервенился и завопил:
- Что это за форма на вас, товарищ подполковник?!!
- Летняя повседневная вне строя, товарищ полковник, спокойно ответил я. По сроку службы и званию мне уже не полагалось напрягаться по поводу каких-то «эй-полковников», что Л. немедленно и почуял.
- Вы пришли в управление ВУЗов ВВС!!! - продолжал визжать он, - в святое место, а вы - в рубашечке и пилоточке! И без галстука!!! Слова «рубашечка» и «пилоточка» он постарался произнести с отвращением, чтобы подчеркнуть глубину моего падения.
- Температура воздуха, товарищ полковник, - ответил я, - превышает плюс восемнадцать градусов, так что в соответствии с приказом начальника Мосгарнизона имею право.
- Да вы, да вы!!! - задохнулся Л. и вдруг у меня из-за спины кто-то тихо, но отчетливо спросил:
- Почему вы опять кричите на все управление?
Л. мгновенно заткнулся и стоял столбом, потихоньку стравливая набранный воздух.
Я обернулся. Разминая «Беломорину», ко мне подходил генерал-лейтенант.
- Вы к кому?
- Товарищ генерал-лейтенант авиации! - заблажил я, подполковник Крюков! Представляюсь по поводу...
- Подождите-подождите, - помахал он папиросой и поморщился. - Не здесь. Пройдемте ко мне.
В неуютном кабинете, обставленном дряхлой канцелярской мебелью, я, сделав три строевых шага от двери, попытался представиться еще раз.
- Присаживайтесь, - прервал меня генерал. - Вы откуда?
Я доложил.
- Ага, РЭБ... Это хорошо. Степень есть?
- Никак нет!
- Защищаться собираетесь?
Я замялся. Первая глава диссертации пылилась в «секретке», а я все свободное время собирал компьютеры на заказ и на кооперативных курсах учил незамутненных барышень пользоваться Word-ом и Outlook-ом.
- Преподаватель обязательно должен заниматься наукой, - сказал генерал, не дождавшись ответа, - иначе какой же он преподаватель? Ну, желаю удачи!
Он подписал мой пропуск, и я пошел к выходу. Л. опять торчал с сигаретой в коридоре, но, заметив меня, отвернулся к окну.
- Запомнит ведь, хорек-липкие лапки, - подумал я. Так и вышло.
***
- Товарищ подполковник, где ваша рабочая тетрадь?!
Диалог с полковником Л был начисто лишен смысла, поэтому я промолчал.
- Куда вы будете записывать мои указания?!! - тоном выше продолжает допрос Л.
- Разрешите сходить за тетрадью? - выждав приличествующую паузу, спросил я.
- Не разрешаю! Садитесь на место! - нелогично приказал Л.
Я сел. Никаких указаний Л., конечно, давать и не собирался. Он довел состав комиссии и порядок проверки, которые мы знали и без него, так как получили план проверки месяц назад. Долго разоряться Л. не мог, поскольку через 15 минут построение студенческих взводов, и он это знал. Л. зачитал план проверки на сегодняшний день и закончил совещание.
Ого, у меня на лекции сегодня проверяющий! Ну, это пожалуйста, это сколько угодно, этим нас не возьмешь. Одну и ту же тему в семестр мы повторяем раз по 10-15, поэтому конспектом я давно не пользуюсь, хотя вся документация, естественно, готова.
Моим проверяющим оказался майор, адьюнкт из Жуковки, который честно высидел все два часа лекции. После занятий, как положено, я прибыл к нему за получением замечаний. Адьюнкт замялся. Замечаний у него, оказывается, нет, но так не полагается. В акт проверки надо вписать два недостатка, и он просит придумать их меня. Придумываем вместе какую-то ерунду, майор вписывает ее в книгу проверки, облегченно вздыхает и благодарит. Я тоже благодарю и шикарным жестом вручаю ему только что отпечатанный в типографии конспект моих лекций. Майор страшно доволен, оказывается, ему поручили читать что-то подобное курсантам в академии, и вот - у него готовый конспект. В теплой и дружественной обстановке расстаемся. Самое интересное у нас начнется после занятий.
Например, строевой смотр.
Тучные годы нашей кафедры, когда только на моем цикле было двадцать преподавателей, а общее количество офицеров превышало полсотни, сменились годами тощими, поэтому в одношереножном строю, представленном к смотру, красовалось двенадцать апез... гм... воинов, один другого краше. Снабжение вещевым имуществом офицеров ВВС в те годы печатными словами описать невозможно, магазины военной формы уже позакрывались, последним, не выдержав нагрузки, рухнул Военторг на Калининском, поэтому профессорско-преподавательский состав кафедры красовался в чудовищных обносках, являя собой странное смешение зеленого с синим. Советские погоны, эмблемы, нагрудные знаки и тому подобное причудливо чередовались с российскими, изготовленными, по слухам, артелью Сочинских инвалидов.
На правом фланге возвышался полковник М. После неудачного лыжного слалома и столкновения с отдельно стоящим деревом ключица М. срослась неправильно, отчего он при ходьбе загребал правым плечом вперед и приобрел привычку совершать в сторону собеседника выпады головой наподобие латиноамериканского кондора. Правда, не шипел.
Полковник М. стоял в строю в папахе. Вообще-то, форма одежды была еще летней, но синей фуражки М. не нашел, и ему пришлось натянуть папаху, отчего он казался на голову (а на самом деле на папаху) выше окружающих.
Строевой смотр проводил крошечный полковник-пехотинец, который доставал М. только до орденов. Увидев нашего правофлангового, он надолго задумался, но собрал волю в кулак и заметил:
- А вам, товарищ полковник, не мешало бы подстричься!
- Ну, товарищ полковник... - проныл М., стягивая папаху. Его голова была абсолютно лысой, незначительный арьергард волос судорожно цеплялся за виски.
- М-да... Ладно, не надо стричься! - отменил свое замечание проверяющий.
М. удовлетворенно натянул папаху, остатки волос на висках, прижатые папахой, жизнерадостно встопорщились.
- Нет, все-таки подстригитесь! - снова передумал проверяющий и поспешил перейти к следующему в строю.
- Старший преподаватель, подполковник П.! - жизнерадостно представился тот. П. со дня на день ждал приказа о дембеле, на строевой смотр, который ему был глубоко пох, П. явился только потому, что был еще в списках кафедры.
Проверяющий опустил взгляд и увидел, что П. стоит в гражданских сапожках.
- Что это у вас за обувь, товарищ подполковник? - спросил он.
- Ортопедическая!!! - не затруднился с ответом П.
Слово «ортопедическая» проверяющий явно не знал...
Начальник кафедры, стоявший за его спиной, поперхнулся и вышел из аудитории.
- Товарищ полковник, старший преподаватель подполковник К.! - рявкнул сосед П.
К. до прихода на кафедру был отличным летчиком, летал на всех типах вертолетов и был, в сущности неплохим преподавателем, но имел внешность орангутанга, где-то выкравшего подполковничью форму. Громадная, сизая, похожая на чугунную поковку нижняя челюсть, маленькие глазки, глубоко запрятанные под монолитный лоб, практически квадратная фигура, мощные ручищи... О том, какое впечатление К. производит на неподготовленного человека, он конечно знал, и нередко этим пользовался, умело прикидываясь дегенератом.
- Ногу на носок! - зачем-то скомандовал проверяющий.
К. каким-то особо строевым движением поставил правую ногу на пятку, задрав носок и преданно глядя на «красного».
- На носок, на носок, я сказал!!! - рявкнул тот.
- Есть!!! - в тон ему рявкнул К., и лихо повернулся через левое плечо, умудрившись удерживать правую ногу пяткой в пол.
- Та-а-ак... - нехорошо протянул проверяющий, что-то записывая в блокнот и переходя к следующему.
А следующим у нас стоял подполковник Ф. На последней диспансеризации ему поставили диагноз «Ожирение 2-ой степени», поэтому в строю он стоял, затаив дыхание. Китель был ему мал размера на два, сзади расходился, как у кавалериста на лошади, а пуговицы были пришиты на длинных стебельках в самый край борта. Мундир был страшно засален. Однажды на лекции брюки у Ф. подозрительно треснули и он, ощупав себя, до конца занятия перемещался плоско-параллельно, чтобы студенты не увидели огромную дыру на заднице...
- Где ваши награды, товарищ подполковник? - спросил проверяющий.
Ф. забыл перецепить колодку, но горько ответил:
- Родина не удостоила, товарищ полковник!
Пошатываясь, «красный» дошел до конца строя и решил перейти к осмотру «тревожных» чемоданов. Это его и сгубило.
«Правильный», фибровый чемоданчик был только у меня, остальные пришли кто с чем: с портфелями, спортивными сумками и даже с рюкзаками.
Увидев мой чемодан, проверяющий, как утопающий за соломинку, схватился за него. Чемодан был скомплектован еще в лейтенантские годы и с тех пор, кажется, не перетряхивался. Покопавшись в чемодане, проверяющий выудил две советские «десятки», когда-то забытые мной.
- Надо же, билят, заначка пропала... - пробормотал я.
Проверяющий продолжал сверять содержимое чемодана с описью, наклеенной на внутренней стороне крышки.
- Свечи... - прочитал он, - где свечи?
- Вот, - я показал на коробочку.
- Это - свечи?!!
- Да, - сухо ответил я, - свечи. Ректальные. Других в доме не было.
Еще одно незнакомое слово разозлило проверяющего. Он хлопнул крышкой чемодана, что-то пометил в блокноте и приказал:
- Переходим к сдаче норм РХБЗ!
Мы разобрали свои любовно забиркованные противогазы и по команде: «Газы!» натянули их на физиономии. Дембелю, подполковнику П. личного противогаза не досталось, и он перед началом строевого смотра цапнул на складе первый попавшийся студенческий, не глядя на номер. Маска оказалась какой-то совсем уж детской, но толстенький, кругленький П., похожий на мистера Пиквика, не желая опозорить родную кафедру, был упорен и в результате все-таки сумел как-то натянуть ее на лицо. Внезапно раздался резкий хлопок, за которым последовало дружное хрюканье в маски, сменившееся откровенным ржанием.
Маска на лице П. лопнула по шву, и две ее половинки сиротливо покачивались на ушах ошеломленного подполковника. Ржал, как оказалось, бессердечный проверяющий.
Вероятно, опасаясь разрушительных последствий надевания ОЗК всей кафедрой, проверяющий выбрал одного «желающего», которым оказался младший по званию. Ему и выпало надевать ОЗК.
Надевать новый ОЗК мучительно больно. Особые шпеньки, называемые странным словом «пукли», не лезут в тугие петли, ломая пальцы, а главное - новый ОЗК щедро посыпан тальком. Обычно, получив на складе РХБЗ новый ОЗК, его вымачивают в домашней ванне дня два-три, сушат, и только потом используют по назначению, не рискуя перемазаться по уши. Капитан, избранный для химдымовского заклания, вылез из резиновой шкуры настолько грязным, что его синий мундир стал похож на зимний маскхалат.
Проверяющий содрогнулся и сказал, что на сегодня, пожалуй, хватит.
На следующий день проверяли учебно-методическую документацию циклов. В армии вообще изводят невероятно много бумаги, и виноваты в этом - убежден! - именно проверяющие. Ведь для того, чтобы проверить специалиста, нужно самому быть по крайней мере не худшим специалистом, а в одной только авиации специальностей - море. Вот проверяющие и облегчили себе жизнь: гораздо проще проверять бумагу, чем человека, а если проверять не содержание, а форму, то это просто пир военно-канцелярского духа. На каждом цикле военной кафедры полагалось иметь что-то около 25 различных книг, журналов и прочего, не считая личной документации каждого преподавателя!
На самом деле, для работы было нужно хорошо если 5 документов, а все остальное извлекалось из сейфов перед проверками и заполнялось за пять прошедших лет шариковыми ручками с пастой разных цветов. Некоторые документы вызывали просто оторопь. Например, «Журнал учета занятий с учебно-вспомогательным составом». То есть по мысли высоких штабов офицеры должны были проводить с лаборантами и учебными мастерами занятия не только по технической подготовке (что еще как-то можно было объяснить), но и занятия по РХБЗ и даже по методико-воспитательной работе. На моем цикле учебно-вспомогательного состава не было, поскольку он давно разбежался из-за смехотворных зарплат, но журнал я все равно был обязан вести! Кстати, поскольку тетради для всей этой канцелярщины приходилось покупать за свой счет, на обложках попадались весьма фривольные картинки вроде Бритни Спирс в лифчике и трусиках. Эпической широтой штабной мысли поражали «Журнал учета журналов», «Книга учета с лайдов, плакатов и диапозитивов» и «Книга протоколов заседаний предметно-методических групп». Все это требовалось разграфить, заполнить в строгом соответствии с прилагаемым образцом и по первому требованию предъявлять проверяющему. Каждый раз, как только становилось ясно, что едет очередная комиссия, а ты (опять, еще, уже) - начальник цикла, несчастный хватался за остатки прически и начинал кощунственно призывать мор, глад и казни египетские на отдельно взятый цикловой сейф. Ну почему, почему, - вопиял он, обратив взор к гипсокартонному потолку, - я не вел эти долбанные журналы в течение года?!! Как было бы сейчас просто... Он знал, почему... Однажды после очередной проверки жестоко уестествленный начальник цикла N 2 полковник М. поклялся вести свою документацию своевременно, и весь год, когда личный состав кафедры после окончания служебного времени отправлялся по своим делам, полковник М. упорно и вдохновенно заполнял различные книги, журналы и списки. Когда начальник кафедры потребовал документацию циклов на проверку, М. с чувством сеятеля, добротно вспахавшего свою ниву, первым вошел в руководящий кабинет и вышел оттуда с искаженным лицом, шатаясь от горя. Выяснилось, что требования к оформлению документации циклов за год изменились, и большую часть книг пришлось переписывать.
Больше цикловую документацию своевременно не заполнял никто.
Материалы лекций тоже требовалось периодически обновлять, но в докомпьютерную эпоху это было проблемой - машинисток на всех просто не хватало, поэтому у каждого начальника цикла в сейфе хранилась заветная папка со стопочками чистой бумаги разной степени желтизны. При необходимости обновить ту или иную лекцию подбирали титульный лист подходящего цвета и перепечатывали только его. Так и жили...
После окончания занятий преподавателям предстояло сдавать Уставы. Раздали билеты, каждый из которых содержал по одному вопросу из первых трех Уставов. Моему соседу, полковнику, профессору и доктору, достались обязанности очередного уборщика по казарме. Побледнев от волнения, военный ученый, тихо шевеля губами, считал обязанности уборщика, загибая пальцы. Мне тоже досталась какая-то муть.
Когда раздали проверенные работы, выяснилось, что отвечать нужно было строго текстуально, «как в Уставе», поэтому все получили «неуд».
Строевой Устав сдавали, так сказать, практически. Проверяющий потребовал продемонстрировать отдание чести в движении на сколько-то там счетов. Понятия не имею, как это нужно делать правильно, но то, что я показал, проверяющего явно испугало. Остальные тоже не ударили в грязь лицом, это сразу было видно. Когда плац-парад был закончен и мы вновь построились в одну шеренгу, проверяющий жалобно сказал:
- Товарищи офицеры, я понимаю, что вы - преподаватели технических дисциплин и строевой подготовкой со студентами не занимаетесь. Но для себя! Для удовольствия! По полчаса в день! Остались после занятий - и походили строем...
Клянусь, это не анекдот.
Сдачу физо мы злостно сорвали.
Поскольку никому не хотелось бегать, прыгать, подтягиваться и переворачиваться, все заранее запаслись медицинскими справками, свидетельствующими об ужасных, практически несовместимых с жизнью заболеваниях, при которых сама мысль о спорте - кощунство. Всех превзошел недавно переведенный к нам подполковник Б., который предъявил диспансерному врачу полное собрание пухлых медкнижек. Листая их, врач машинально пробормотал: «Господи, да как ты живешь-то еще?» Перелистнув несколько страниц, гарнизонный Пилюлькин ошеломленно поднял глаза на клиента: «Как, ты еще и служишь?!!»
Сдавать нормативы по физо за всю кафедру вызвался посттравматичный, но бравый полковник М. Проверяющий подумал, внимательно посмотрел на горящие светлым, служебным пламенем глаза М. и решил поставить всем «удовл». Вероятно, в счет будущих рекордов.
На следующий день мы получили сюрприз: на кафедру прибыл командующий. Командующим тогда был здоровенный генерал-вертолетчик, Герой России.
Поднявшись на трибуну, генерал начал молча и задумчиво листать промежуточные результаты проверки. Мы почтительно молчали.
- Так, товарищи офицеры, - наконец молвил генерал, - «Уставы» - «неуд», «Строевая» - «неуд». Это никуда не годится. Это нужно поправить. И мы это поправим. Когда последний раз были у офицеров стрельбы? - неожиданно спросил генерал у начальника кафедры.
- Летом, со студентами, на сборах, товарищ командующий, - доложил шеф.
- Вот. Поэтому у вас и по уставам двойки, что стреляете редко, - смутно молвил полководец и приказал:
- Завтра провести стрельбы! По результатам - мне доклад. Товарищи офицеры!
Организовать за один вечер стрельбы из боевого оружия, да не в гарнизоне, а в Москве, не так-то просто, тем более, что никто из проверяющих и не подумал помочь: приказано - выполняйте как хотите! Навстречу пошла, как всегда, Жуковка, но и у нее был только пистолетный тир.
Поехали стрелять...
Тир был расположен в длинном подвале с низким потолком, перекрытым стальными балками, поэтому обычно слабенькие хлопки ПМ грохотали, как гаубичные выстрелы. Бум-бум-бум-блямс! Бум-бум-бум! Бум-блямс-блямс!! «Какая сука стреляет по балкам?!!» «Блямс» - это рикошет...
Под потолком на огневом рубеже раскачивались лампы в жестяных абажурах, бросая в углы тира странные тени. Казалось, что сейчас из темного угла выскочит парочка импов, а из-за мишеней торчат рога кибердемона.
Рядом со стреляющими бродил прапорщик с огромным, задорно выпирающим из-под форменной рубашки пузом-глобусом. Пузо было настолько велико, что нагибаться за гильзами прапор не мог, поэтому он привязал к длинной веревке полукольцо магнита от какого-то доисторического динамика и размахивал им, как техногенным кадилом. Гильзы послушно взлетали с пола и с веселым звоном прилипали к магниту. Прапору оставалось только стряхивать их в коробку.
Смутное ощущение неправильности происходящего вдруг кристаллизовалось в четкую мысль: Медь - немагнитный металл и притягиваться магнитом не может! Или отечественный прапорщик способен отменять законы физики, пусть даже на территории отдельно взятого тира?! Увидев мою перекошенную физиономию, коллега взял меня за рукав:
- Ты чего? Отстой надо слить? Туалет вверх по лестнице и налево.
- Нет... Гильзы!
- Чего гильзы?
- Прилипают!
- Ну, прилипают...
- А не должны!
- Почему не должны?
- Так медные же!
Коллега усмехнулся:
- Не медные, а стальные медненые. Расслабься.
Под руководством «чистого» зама стрельбы быстро закончились с нужным результатом, потому что никто из комиссии в академию не поехал, они остались на кафедре «согласовывать с начальником формулировки итогового акта». Согласование проходило так хорошо, что на следующий день выхлоп от нашего шефа можно было фасовать в водочную посуду, а проверяющие ходили с прединсультными рожами.
Кафедра получила «хорошо», комиссия убыла поправлять здоровье, а отравленным чудовищной дозой спиртного шефом овладел рефлекс муравья - он никак не мог понять, что проверка закончилась, и ничего больше делать не надо.
Он собрал начальников циклов в кабинете и начал каждому под запись доводить недостатки по его циклу. Мой был предпоследним, поэтому я отъехал со стулом за колонну и собрался вздремнуть. Вдруг зазвонил телефон. Шеф снял трубку.
- Слушаю, полковник В., - вяло сказал он и, прикрыв микрофон рукой зачем-то пояснил нам: - Это полковник Л.
- Да... Да... Минуту...
Шеф опять прикрыл микрофон:
- Л. говорит, что ему нужна машина, куда-то съездить надо.
- Так нет же у нас машины! - удивился зам, - он же сам вчера автослужбу проверял!
- Товарищ полковник, - все так же вяло и безразлично ретранслировал в трубку шеф, - у нас нет машины...
Потом опять зажал микрофон, оглядел нас и произнес:
- А он говорит: «Вы что думаете, если проверка закончилась, я вам больше не нужен?»
Вот, на такой жизнеутверждающей ноте и завершилась моя служба в Вооруженных Силах. Шеф сдержал свое слово: вскоре я передал цикл подполковнику Щ и в следующий раз появился на кафедре только на «отвальной».
Читатель, возможно, спросит, а чем кончилась история с полковником Л.? Машину ему нашли. Один из студентов, дневальных по кафедре, оказался владельцем ушастого «Запорожца», он и поехал к дому с шарами. Рассказывают, что когда Л., вальяжно вышедший из здания, увидел, что за ним прислали, его чуть не обнял Кондратий. Впрочем, может, и врут. Но достоверно известно, что под конец службы Л. сначала хотели назначить начальником одного из авиационных училищ, но кто-то на самом верху спросил: «ну и зачем мне там мудак?» и Л. уволили в запас.