Селим - пастух персидского поселения - стоял на вершине Копет-Дагского южного водораздела и с озабоченностью вглядывался в территорию Туркменистана, лежащую у его ног, аж до следующего хребта, что возвышался на советской территории. Жить в горах было трудно. В родном селении Кораукли, что расположилось в шестистах метрах от советско-иранской границы на высоте почти тысячи семьсот метров, существовать всегда было тяжелее, чем на равнине. Летом жара и отсутствие воды. Зимой снег по крыши мазанок, сложенных из местного камня. Земли, расчищенные и годные к растениеводству на иранской, родной территории давно разобраны и закреплены за старшими сыновьями рода. Дрова на вес золота - вырубили горную арчу под растопку у себя единоверцы Селима. Зато в погранзоне у русов благодать. Заповедник вдоль границы. Охотиться нельзя, рубить местным жителям дров а запрещено, косить траву на пышных альпийских лугах некому - въезд в погранзону по пропускам. По отрогам гор стада архарьи непуганные бегают. У Селима сто баранов в отаре, а по склону на русской стороне идёт спокойно, помахивая короткими хвостиками, стадо горных козлов численность почти в триста голов. Без пастуха. А зачем им пастух, когда за копытными крадётся два барса сверху, а на равнине, по низу, сопровождают баранов и их гаремы три быстрых, как молнии горных леопарда из одной семьи, что живёт в пещере щели Кара-зоу. С хищниками у Селима договор. Обучен Селим дедушкой имитировать горловое рычание снежного барса. Не может король гор реветь как тигр или рыкать примяукивая, как горный леопард с низины. А рычанию этому детей пастуха обучают с детства. Как слова говорит, рычит горлом барс короткими фразами.
- А нам в горах схватка с этим хищником не нужна, - говорил дед, обучая Селима искусству пастьбы, - запомни, внук, с барсом надо разговаривать лицом к лицу. Побежишь - порвёт. Не любит барс трусов. Уничтожает, как заразу.
- Деда, а как же с ним говорить? - интересовался подросший Селим.
- Слушай, внук, каждый звук имеет своё значение, несколько разных построенных в определённый ряд - фраза. Если смотришь ему в глаза - это вызов. Смотри мимо: на кончики усов, уши, грудь, лапы. Не делай резких движений и постарайся быть как можно выше. Если надо, то подыми одежду над головой на своей палке, что всегда с тобой или на ружье.
- Понятно, дедушка, а может, выстрелить в него и убить?
- А если не попадёшь? Знаешь что будет, если не убьёшь, а ранишь, внучок?
- Что, дедушка? - интересуется, любопытный Селим.
- Запомнит такого охотника зверь, убежит, вылечится травой и водой в горах, вернётся, найдёт тебя и убьёт из засады. Отомстит за трусость, подлость и обман, за неравный бой и сомнительную победу.
- Что же делать? - глаза юного Селима горят возбуждением, он готов слушать деда и его рассказ до утра.
- Разговаривать, внучок. Например, барс говорит: "Это моя земля, моя добыча, я здесь хозяин!" - и бьёт хвостом, смотрит в глаза. Надо ему сказать, что я свой, твоя жизнь мне не нужна, но отара - это мои родичи и трогать их не есть честь для великого охотника. Если барс не голоден, а добычи в горах много, он отступит гордо. Но и голодный барс не тронет того, кто говорит на его языке. Самое большое - задерёт овцу, зато тебя, внучок, не тронет.
- А если его поймать? - не может угомониться подросток.
- Ха-ха-ха, - хохочет живой ещё отец, и дед вторит ему, - ах, внучок, он прыгает на тридцать моих шагов и весит столько, сколько два жирных барана вместе. От такого живого камня не увернёшься. А ведь у него ещё когти и клыки острые есть, - вот и выучил дед внука языку ирбиса и горного леопарда. Зато теперь только человек может отобрать барана в отаре, которую охраняет Селим на советской территории. Барс своего не тронет, леопард обойдёт, добычи в заповеднике много. Змеи, черепахи, дикобразы, ящерицы, зайцы, куропатки, архары, грызуны и даже кабаны. Ни к чему ссоры между своими - жителями гор, зачем убивать горца, если простора и пропитания на всех хватает?
Барбарис, черная горная терпкая ягода - асала, ежевика, инжир, алыча, виноград и даже яблоки растут на туркменской земле там, где течёт горный ручей вдоль колючего заграждения русской системы. Чтобы выжить, должен Селим пасти стада своего дальнего родственника Ибрагима. Вместо ружья у него однозарядный тяжёлый карамультук деда, который надо заряжать одним патроном. А таких нестандартных патронов у Селима десять. Пожадничал Ибрагим для родственника боеприпасами. Зато интерес свой обозначил. Хорошо, что хоть кормит и одевает, обещал десятью баранами рассчитаться в конце лета, если приплод в отаре будет богатым и овцы целыми и жирными. Тогда заведёт себе Селим маленькую отару, и будет спать с овцами, но в люди выбьется, молодых овечек сохранит, поголовье увеличит, ягнят беречь будет. Глядишь, год-два и можно будет самому пастухов нанимать. Мечтает Селим, а сам внимательно осматривает советскую землю внизу. Пастбища на иранской земле давно объедены прожорливыми животными или ра спаханы на поля. Зато там, в приграничье, много травы, которая растёт на горных склонах, впитывая влагу собирающуюся утром от перепада температуры в щелях и под камнями. Нетронутые луга, овражки, склоны заросли никому не нужной на той стороне зеленью. Вот и смотрит Селим и его брат Ахтын внимательно на сопредельную территорию, выискивая пограничников. Только они могут помешать им перейти линию границу и пасти овец на плодородных и нетронутых лугах заповедной зоны, охраняемой вооружёнными солдатами на высоких, статных лошадях ахалтекинской породы.
- Селим, вроде нет русов. Да и не ходят они сюда. Пойдём? - Ахтын старается говорить басом, чтоб выглядеть солидно. Одеть бы брата получше, всего-то ему шестнадцать, но среди вершин и в работе дети взрослеют быстро. Селиму двадцать - он мужчина. У него есть настоящее, хоть и старое оружие, долг и ответственность за сотню порученных ему коз, баранов и овец. Поэтому для брата он непререкаемый авторитет и начальник.
- Нет, давай ещё выждем. Пограничники уходят на службу с утра. Возвращаются в свой дом к обеду и вечером снова проверяют колючую полосу столбов и следовую " песчаную реку" перед ней, - от вершины, где стоит Селим, до змеи КСП пограничников на менее пятнадцати километров по склонам и серпантинным тропам старых, но высоких гор. Сама граница проходит здесь, по вершинам и отмечена копцами, основными и дополнительными пограничными знаками. А охраняют свою территорию от лазутчиков пограничники внизу. Просто им так удобнее искать следы нарушителей, а простор между самой линией границы и системой есть запретная зона для живущих за кордоном туркмен и бесполезная земля для солдат с севера, которые носят зелёные погоны, - Пусть вернутся хотя бы с левого куска своего участка. Он ближе всего к нам. Тогда и пойдём, а пока далее чем вон до того камня на их территории наших барашков не пускай. Пока помощник и собака медленно гонят неспешной поступью мохнатую бекающую и мекающую толпу живот ных, Селим смотрит внимательно. Его тревожит вопрос: "Есть ли у пограничников сегодня наряд на линию границы или нет?" - Если нет, то можно безнаказанно пасти скот и углубиться почти на два километра, а то и на три. Только придётся внимательно приглядывать одному из пастухов за пограничной заставой внизу и её флангами, откуда по вызову могут приехать соседи с заслоном и перекрыть пограничную линию на вершинах водораздела, отрезав пастухов и стадо от возможности уйти домой от неприятностей. Хотя и тут возможны у опытного Селима варианты. Знает точно молодой перс, как и все в приграничьи - русы служат по приказу, земля Туркмении не их родная и злобы на обыкновенных селян не держат. Ещё дед пояснял ему простую науку - как вести себя при задержании и почему.
- А самое главное, - говорил дед, - им не разрешено, и не просто запрещено, а категорически нельзя стрелять по тем, кто границу перешёл, чтоб дрова рубить, траву косить, ягоды собирать, охотиться, рыбу ловить, чай горный искать, чеснок дикий или лук. Только физической силой, тогда должны выдворять русские пограничники дровосеков, сборщиков ягод и прочих забредших через границу Ирана и СССР старожилов.
- И что? - Селиму интересно.
- Надают тумаков, выгонят за копцы, и всё. Могут, правда, топоры забрать себе, или дрова с ягодами собранные конфисковать, побить запросто слегка, для порядка. Сам внучок посуди, им, чтоб тебя выгнать, то надо по жаре подняться по опасным склонам почти на десяток километров вверх, а потом спуститься вниз к их заставе - тяжело и причину такого следствия даже в нашем ауле вполне законно попинать чувяками.
- И что, деда?
- А ничего, мы к ним вглубь далеко не заходим, а они нас не сильно гоняют у границы. Да и мы смотрим внимательно, чтоб неожиданно какому-нибудь бешеному наряду русов не попасться. Зато можно и дровишками разжиться в Туркмении, и овец пасти на тучных лугах, и ягод набрать, чаем запастись, да и поохотиться можно осторожно. Главное не злить погранцов. Если разозлятся сарбазы - плохо будет.
- А как же наши, жандармы? - патриотично спрашивает Селим. Жандармский пост стоит в селе, но служивые не относятся так серьёзно к охране границы как русские. Зато не прочь принять или отобрать подарки для себя у тех, кто нарушает границу с СССР и попадается на этом. Тогда приходится вызывать пограничных комиссаров с обеих сторон. Менять нарушителя, подписывать акты, получать трендюлей за бардак на границе, лучше заплатить им мзду в виде барана и спокойно ходить на северные отроги хребта, тем более что наши солдаты службой не утруждаются и поставили её на бакшишную основу.
- Запомни, Селим, если русские захотят, то дойдут не только до Мешхеда, но и до Тегерана, как нож через овечий сыр, а наших мздоимцев даже и не заметят. В большую войну весь север Ирана был занят русскими войсками. Бандитов, шаливших на дорогах, вывели в расход. Население не трогали. Порядок блюли. Помогали, хотя им самим несладко было - голодно. Так что уважай этих с зелёными погонами, а заодно и язык выучи, чтоб если что, то мог объясниться. Они наши близкие соседи. И нам с ними жить,- Селим был хорошим учеником. В званиях пограничников разобрался быстро, тем более что они ходили по своим дорожкам совсем недалеко от их родного кишлака.

- Хорошо,- соглашается младший, - вон они, Селим, - остроглазый Ахтын показывает на маленькие точки верховых, идущих вдоль тропы между КСП и системой.
- Давай, веди овец, Ахтын, а я пригляжу за русскими, - с некоторых пор не только уважает Селим русских пограничников, как завещал дед, но и должок у него появился к ним. Не углядел за ушлыми сарбазами пастух. Укусила его самая подлая змея гор и пустынь - гюрза. Страшная, пёстрая и быстрая она ударила из засады треугольной головой в ногу без предупреждения, и свернулась в пружину колец, ожидая смерти попавшей в смертоносный капкан её ядовитых зубов жертвы. Все змеи предупреждают - "Не подходи - укушу!" - шипят они, капюшон раздувают, кольцами двигают яркими, язычком шевелят. А эта подлая, как измена друга в ночи. На счастье Селима русские шли вдоль "линейки" - проверяли прохождение линии границы, копцы, столбы, дополнительные и основные знаки. Навстречу им с иранской стороны шли жандармы, чтоб вместе удостовериться в незыблемости территорий и порядочности сопредельной стороны. Селима первыми обнаружили советские стражи.
- Хорошо, что не большая попалась, не более метра,- сказал русский офицер, отбросив метровый шланг добитой гадины в сторону собаки пастуха. Пёс змею есть не стал. Отгрыз голову, спрятал под арчёй и снова занялся отарой. Брат спрятался среди камней ближайшей щели и испуганно наблюдал издалека за подошедшими пограничниками. Селиму было совсем плохо. Кружилась голова, появились позывы рвоты, поднялась температура, его начало трясти. Солдат лил теплую воду из фляжки в рот горца, отрывая живительную влагу от себя.
- Сержант, у нас в "аптечке" "антигюрзин" есть?
- Только две дозы осталось, тащ капитан! Самим не хватит, если шо! - недовольно ответил сарбаз, выговаривая русские слова с мягким украинским акцентом, что немного мешало Селиму, которого уже серьёзно трясла лихорадка, вызванная ядовитым укусом.
- А ты не жлобись, Вернигора! Не буржуй перед нами, вон, гляди, худой какой! Доставай дозу и коли его быстрее, а то помрёт на нашей территории, и я тогда тебя на конюшне унавожу, - пригрозил начальник.
- Та хай йому грэць! - в сердцах ответил младший командир.
- Давай шевелись, вон жандармы идут навстречу по проверке линейки, вот им его и передадим, а отару перегоним, - после укола сделанного умелой рукой украинца Селим потерял сознание и погрузился в темноту временного небытия. Сыворотка подействовала. Русские аккуратно положили тело иранца в тень под арчу, за линию границы не перешагнув ни на миллиметр.
Разбор происшествия с Ибрагимом понизил настроение Селима, приподнятое тем, что русские практически великодушно подарили ему жизнь, ничего не взяв взамен. Огорчало пастуха лишь то, что он не может никак отблагодарить богатых на доброту сарбозов.
- Ты знаешь, что мне пришлось отдать господину офицеру с жандармского поста пять баранов! Пять! - бушевал Ибрагим, сидя за пышным столом. Он даже не сказал Селиму традиционное "Хош амадид!", приглашая в дом и к столу. Селим стоял, шатаясь, перед ним и молчал. Говорить было тяжело. Слабость от не угасшего до конца в организме змеиного яда давала о себе знать. Пришлось объясняться, что заблудился. Врал и краснел Селим. Негоже мужчине трусливо лгать. А тут жандармы раз в полгода вышли на встречу с русскими для "взаимодействия", и надо ж так случиться, что его цапнула гюрза. "Придётся и змеиный язык выучить", - подумал Селим грустно.
- Не повезло, господин, - с трудом выдавил он из себя последнее слово. Вердикт Ибрагима был не по-родственному жесток.
- Я вычту из твоей платы осенью шесть баранов, - постановил деревенский сахеб. Пришлось согласиться, скрипя сердце. Теперь придётся вкалывать почти за бесплатно.

Младший брат успокаивал и заменял старшего, как мог. Следил за овцами, караулил отару ночью, выпасал днём, готовил пищу, ухаживал. Постепенно Селим выздоровел и взялся за работу с небывалым старанием. Им с братом несказанно повезло. Аллах, не иначе, одарил их необычным подарком. Стадо архаров, обнаруженное умницей Орином - собакой пастухов, убежало прочь от пса. Но при опасности недавно родившиеся архарята не убегают вместе со взрослыми, а замирают, замаскированные окрасом на своём месте, недвижимо лежат и вжимаются в камень и высокую траву весеннего месяца мая. Два архарёнка попали в руки братьев и были подсунуты овцам, окотившимся в отаре. Архарята носились за ягнятами и своими приёмными мамами с воодушевлением реактивного самолёта, парящего над конной телегой. Только Орин мог призвать их к порядку и почему-то, именно собака воспринималась дикими козлятами вожаком отары, и слушали они только её укоризненный гав, если Орин считал их поведение недостойным звания барана или ов цы, козла или козы, вверенной ему отары. Пёс облизывал притихших на мгновение шустрых безобразников, и если надо, валил тяжёлой лапой на тропу, чтоб привести их внешний вид к своему собачьему пониманию. Надолго собаки не хватало, и вольные подростки вытворяли цирковые трюки на глазах пастухов. Зависали под неимоверным углом на склонах, на бешеной скорости в погоне друг за другом выписывали просто запредельные фигуры высшего пилотажа на трёхмерных склонах и скалах северного ската хребта. Прыжки вызывали довольные крики братьев, особенно когда они перелетали через десятерых плотно улёгшихся овец, убегая от разноса "папы" - Орина. Архарята росли на глазах. Один был самочкой, а второй - крепким горным пацаном. Кирк - прозвали его братья за звук, который издавали его копытца при беге. Его сестренке дали имя Маля за то, как она просила молока у мамы-овцы. Ближе к осени мимо проходящее стадо архаров зацепило своим крылом обоих выкормышей и увело за собой на юго-запад по заповедному склону отчего хребта. Братья горевали недолго, больше всего скулил по ночам за своими находками Орин. Но всё проходит, за заботами забылись и весёлые игры архарят. А вот Ибрагим ничего не забыл. Он даже не дал выбрать овец братьям - подсунул самых старых и тяжелых животных в оплату.
- Селим, мне надо перегнать отару на зиму и кому-то её охранять в Токар-зоу, - начал он, понимая, что братьям придётся согласиться на любые условия, чтобы выжить суровой горной зимой.
- Нам нечего надеть на себя, Ибрагим, без одежды мы замёрзнем и не сохраним отару, - сто пятьдесят овец и коз обещали чуть-ли не удвоить свою численность в следующем году. Жадность Ибрагима дарила братишкам шанс дожить до следующей весны в минимальном тепле и сытости.
Зимой на южные склоны Копет-Дага пришла весть о том, что северный сосед вторгся в Афганистан и тревожит покой правоверных действиями своих сарбазов, губит тех, кто верит в Аллаха и разоряет отчие могилы и погосты святых шейхов. В горах пошли слухи, что на священный джихад против СССР набирают добровольцев. Одевают, обувают, кормят, дают новое современное оружие и учат бить гяуров в специальной школе для моджахедов. Почти в сотне километров от посёлка.
Возмужавший Ахтын загорелся желанием и возможностями, открывающимися перед бедным юношей, военными игрушками, славой и лёгким богатством, обещанными муллой в мечети. Селим не приветствовал героический порыв брата. Но сводить концы с концами было нелегко. На место Ахтына претендовало не менее пяти молодых и голодных детей односельчан. Быть подпаском для выросшего на вольном воздухе парня было позорно. Надо было искать иной доли. Ещё год не пускал брата на войну с русскими Селим. А потом сдался. Ахтын ушёл. А под началом Селима отара Ибрагима выросла до трёхсот пятидесяти голов одних только овец, не считая почти сотни коз. Усердного и удачливого пастуха попытались переманить в соседний кишлак. Спрос на горца вырос. Селим отпустил бороду, приоделся, а Ибрагим уже не смел вести себя с пастухом, как надменный работодатель с рабом. Теперь он имел целую бригаду погонщиков. Трёх собак. Зная местность, Селим составил собственный план выпаса. Силами своих подпасков и своими руками слож ил из камня убежища для пастухов и скота на стоянках. Его отара шла по закордонным склонам в строгом порядке. Наблюдатель следил за тем, чтобы русские пограничники не могли неожиданно появиться и застать врасплох. В заботах и хлопотах прошёл год. Личное поголовье Селима в стаде достигло семидесяти отборных животных. Селим не был жадным и кормил своих помощников за свой счёт. Хорошо помнил те голодные годы, когда от пустоты в желудке и холода не было сил проснуться, чтобы вывести отару на заснеженные склоны. Подпаски молились на своего мастера. Ибрагим заменил карамультук деда на пятизарядную русскую винтовку. Щедро подарил с барской руки (за десять баранов) цинк патронов к ней. От Ахтына не было ни слуха, ни весточки. Война у соседей разгоралась не на шутку. Пограничников на противолежащей заставе стало меньше, но они с неумолимым упорством каждый день меряли свои фланги и проверяли КСП. Чистили от травы весной. Ремонтировали систему после схода снега, когда их колючий забор заносило по самые козырьки. И снова охраняли свою Родину от проникновения чужих и плохих людей. Стараниями пастуха с заставой сложился не записанный нигде паритет и правила поведения. Наблюдатели Селима четко засекали, когда с заставы выходил на вершину хребта наряд для проверки линии госграницы. Дымом костра, лучом зеркальца, маханием рукой или одеждой сигнал об этом передавался тем, кто вел стадо по северному русскому склону. Отара поворачивала к границе, и если даже наряд успевал перехватить овец, шустрые горцы просто убегали от уставших на подъёме вверх на хребет лошадей пограничников. В свою очередь, люди Селима никогда не приближались к системе и убедительно просили односельчан не лезть в русское приграничье, где пастухи уже чувствовали себя хозяевами. Непонятливых вразумляли по-свойски - пастушьими посохами. Наиболее "весомых односельчан" Селим уговорил не водить свои стада на границу просто, но мистически жутковато. Барсы и леопарды начали охотиться и резать поголов ье отар тех богачей, кому мало было своей земли на иранской территории. Этим дело не закончилось. Ходили слухи, что молчаливый пёс и горный козёл с огромными рогами отбивают от пастушьего глаза ночью овец и угоняют их под когти хищников в щель Зохар-зоу. Не иначе, сам Иблис помогает Селиму увеличивать стада Ибрагима. Зато взятки жандармскому начальству приходилось давать систематически. Офицеру поста ничего не стоило остановить деятельность Селима на советской территории и закатать его в тошнотворную вонь подземного зиндана.
Ахтын появился как то неожиданно для охотника и пастуха, через долгих два года ожидания. На нем была неместная камуфлированная одежда, удобная китайская разгрузка. Нож в ножнах, рюкзак, фляга, перчатки без кончиков, АКМС за спиной и накидка-сарджян на шее для головы. Грустные глаза и усталый взгляд говорили Селиму, что ему есть, что рассказать своему самому близкому родственнику.
- Привет барадан, азиз, (брат, дорогой) - негромко сказал он в спину привычно следящего за советской территорией Селима. Обнялись. Ахтын отвернулся от брата, пряча слёзы, застыл, прижавшись щекой на его плече. "Совсем мальчишка ещё" - с отеческой заботой подумал старший о младшем, - "Похудел, вырос, заматерел, а всё такой же подпасок", - постарелый Орин вначале не признал незнакомца и молча бросился на гостя посмевшего поднять руку на Хозяина. Приблизился в прыжке, и, вмиг учуяв и узнав, взвизгнул по щенячьи и поставил лапы на грудь, затрясся в счастье обретения второго Пастуха и запричитал кончиком хвоста по пыли, стоя на задних лапах.
- Узнал, - радовался Ахтын присев и обнимая собаку. По старой пастушьей привычке он чесал пальцами руки грудь собаки между передними лапами. Орин благодарно прятал голову под мышкой большого друга и повизгивал от тройного удовольствия: все вместе в его стае, его любят, и он предан от кончика носа до последнего волоска на хвосте, и есть чем утолить жажду и голод вечером. Что ещё нужно настоящему псу?
Орин не отходил от Ахтына, пока Селим не приказал ему идти на свой пост.
- Вечером оближешь его щёки, - авансом пообещал Селим собаке. Пёс, довольный, кинулся вниз к отаре и взялся с усердием сбивать разбрёдшихся овец в кучу.
- Это тебе, - протянул подарок младший старшему. Немецкий, шестидесятикратный подводный бинокль с продвинутой оптикой пришёлся кстати для натруженных глаз пастуха. Бинокль хоть и назывался подводным, но творил просто чудеса, приближая изображение того предмета, на который Селим смотрел. Он удовлетворённо покивал, счастливый, и бережно спрятал подарок в жёсткий кожаный футляр.
- Спасибо брат, угадал мечту горца, - благодарил Селим. - Ты к нам надолго? - участливо глянул он в глаза родного человека. Снаряжение бойца говорило о том, что война для носящего его мужчины ещё не закончилась. Ахтын проигнорировал вопрос брата и живо указал на затыльник приклада мосинской винтовки, чуть выглянувший из связки шкур, заботливо накрученных на тело оружия.
- Русская винтовка, от белого царя. Хочешь взглянуть?
- Ибрагим дал?
- Да. Трудно мне с леопардами стало договариваться, много развелось. Да и я уже не тот. Пришлось сходить в Кери-зоу. Кошки почуяли и укрылись в соседнем Токар-зоу. Засаду на меня устроили. Так не вышло у них.
- Их же трое было. Могли сзади зайти?
- Теперь остался один и ушёл на русский Куркулаб.
- Ты их с открытого прицела положил?
- Да, правда, целиться было тяжело. Зато винтовка стреляет почти на тысячу метров. Если пристрелять, то у моих пастухов не будет проблем с мясом. С твоим биноклем мы могли бы добывать одного архара легко. А нам его недели на две бы хватило.
- Тебе снайперский прицел нужен, брат, - слова Ахтына больно сжали сердце Старшего брата. Он сказал не "нам", а "тебе" впервые разделив их, хоть и в разговоре. Селим, надеялся, что брат всё-таки вернулся навсегда. Пора было создавать семью, строить дом, брать в него жену и растить детей. Вопрос отделения заработанных им овец от стада Ибрагима был делом простым. Кроме Селима, так использовать территорию СССР для выпаса скота в приграничьи их села не сможет никто. Пастух посчитал, что он вполне может довести поголовье до тысячи овец, разбив гурт на отдельные отары. С таким количеством он подомнёт под себя производство теплой одежды в своих горах. Его пастухи уже не мерзли, застигнутые врасплох снежным зарядом. Добротные самодельные шубы из овечьей шерсти грели хорошо, а сшитые сапожником из соседнего аула высокие, почти до колена, зимние сапоги защищали ноги пастухов в высокогорье от холода. Благо зима была короткой. На этом планы почуявшего свою силу пастуха не заканчивались. Далее Селим хотел сбить цены на молоко и сыр в велаяте и поставлять мясо на рынки в Мешхеде. Для осуществления таких мечтаний ему нужен был надёжный помощник, удача и огромный труд. А ещё надо было убрать конкурента, хуже всего было то, что им стал Ибрагим, тот самый, который родственник. Узнав, что Селим заказал и "шьёт" шубы, обувь, сапоги и головные уборы для подпасков, без его, хозяйского ведома - тот рассвирепел. Селим и раньше тихонько помогал семьям своих помощников продуктами скотоводства.
- Как ты посмел? Раздавать моё добро этим голодранцам? - кипел гневом сельский богатей, - заплатишь за каждую шерстинку, каплю молока и кроху сыра из своего кармана вдвое! - опытный, независимый пастух давно был костью в горле у местного царька, но заменить его было некем.
- Ничего я платить не буду мохтарам-ага, - уважая даже такого собеседника, начал Селим по традиции поклонившись старшему, который не подал руки дальнему родственнику, как того требует закон гостеприимства. Селим приложил правую руку к груди там, где у него сердце, подчеркивая своё отношение к собеседнику, но с вызовом глядя в глаза. И Ибрагим чуть не подавился собственной яростью, услышав спокойный ответ, - в стаде сто моих личных овец и коз, заработанных за эти года. Одежду я заказал из тех шкур, которые сняли пастухи с моего стада, а не с твоего. Сыр и молоко, которые раз в месяц получают в плату подпаски и, как правило, приносят домой, что прокормить своих братьев и сестёр тоже от моих баранов. А не от твоих. Мясо мы добываем не тем, что режем овец, а охотой. Винтовку я у тебя выкупил за три шкуры леопарда, что висят на этой стене за моей спиной. Патроны мне привозят с рынка в Мешхеде. За эти три года ты построил второй дом в селе, открыл лавку на рынке в городе, где сидит и жиреет на торговле сыром, молоком, бараниной и шкурами твой сын. Без отар, которые пасутся на бесплатной русской территории, ты потеряешь хороший доход. Если ты хочешь меня рассчитать и выгнать, то я готов прямо сейчас разделить отару и пригнать тебе четыреста пятьдесят твоих баранов из ближайшего стада, - Ибрагим остывал долго, но расчёт взял верх над эмоциями. Однако мысль о том, что надо избавиться от самостоятельного Селима, прочно засела в голове сельского старосты. Между тем, разговор братьев неспешно тёк у костра в вечерних сумерках гор.
- Вот я слыхал, и видел у жандармов и приезжих охотников оружие с прицелом из стёкол, как в бинокле.
- Это снайперский прицел. Его сложно поставить на эту винтовку.
- А если прикрутить креплением к деревянному остову хомутами половинку от твоего подарка?
- Зачем же портить хорошую вещь?
- А для чего мне две стеклянных трубы? В одну смотреть удобнее.
- Скажи, брат, а если тебе заплатят таким прицелом за услугу провести человека к русским, поможешь? И дадут патроны - ящик.
- Ты говоришь словами, которые у нас редко употребляют. Я могу это сделать легко, да и ты тоже, но есть жандармский пост. Любого нового человека заметят люди муллы и правоверные донесут. Вооружённые слуги аллаха, как они себя называют, не любят русских и позволяют мне нарушать границу отчасти из-за того, что хоть как-то хотят им насолить, частично из-за того, что Ибрагим даёт бакшиш офицеру. Но жандармы шаха против хранителей аятоллы как малые дети. Для этих нет ничего святого, кроме приказов их руководства. После начала войны на западе Хоросанских гор моджахедов готовят в Мешхеде. Я обязан сообщать на пост о всех перемещениях русских на границе. Недавно здесь ходили чужие, в одежде, как у тебя. Наблюдали за русскими. Я думаю, ты пришёл оттуда. Если твой человек враг жандармам, то они потом всё равно выйдут на меня. И отвечать придётся мне. Мои пастухи приучены видеть всё, что творится в окружающих горах. Пройти мимо отар невозможно.
- А если я решу вопрос с жандармами и вооружу всех твоих подпасков? Они стрелять умеют?
- Ох, не туда пошёл наш разговор Ахтын. Но ты мой брат и значит это тебе нужно. Тогда надо придумать, как отвести от моих пастухов беду, что может последовать за твоим человеком, - пока шла беседа, то помощники Селима загнали отару в импровизированный загон, огороженный роскошным деревянным забором из высохших веток арчи, проволоки, уволоченной от старых русских МЗП и полузакрытой большой каменной ниши. Собаки свернулись клубками, накормленные заботливыми руками, и улеглись на подстеленных старых шкурах правильным полукругом, перекрыв подход к ставшей на ночную стоянку отаре с единственного возможного направления атаки. Сверху мог подобраться только барс прижившийся в округе, но лезть на рожон, имея огромное количество доступной живности в округе, король гор не желал. Безопасность ночевки отары была продуманной, простой и надёжной, как тебризский колун на длинной и крепкой рукояти.
- Если переведём этого человека и его людей через границу, то я осяду в Мешхеде. У тебя будет то, чего ты хочешь - семейное дело.
- Как - "его людей"?
- Так он будет не один. Их будет около дюжины.
- Ты сошёл с ума. Жандармы нас просто расстреляют после пыток, если выживем. Они набраны с юга, и им чужд наш образ жизни. У них одно желание - убраться отсюда восвояси, а аятолла держит их здесь силой своего фирмана.
- Они пойдут с нами.
- Что? Эти религиозные фанатики? Арабы? Где их только нашли? Ты знаешь, что они забили камнями дочку Рагима, за то, что у неё от ветхости изорвалась накидка-хиджаб и упала со скалы в щель Арчаши. Девушка не знала, что прикрыть тем тряпьём, что было на ней, и шла с открытым лицом, занавесив тем, что на ней осталось своё тело. Воду домой она принесла. Но на следующий они связали её на улице у мечети, вкопали по пояс в землю, накрыли белой полотняной тканью, согнали всех на площадку, приволокли гору камней для казни на арбе с гор и заставили бросать в неё булыжники всех односельчан и самого Рагима. Мулла, этот выкормыш и родственник Ибрагима, назвал это святым делом и первым начал избиение. И ты хочешь, чтоб я с ними шёл одной тропой?
- Нет, брат. Ты сними не пойдёшь. С ними пойду я. Но перед этим проведи меня по всем путям, ведущим к Арчшинской щели, чтоб я вспомнил местность.
- Но ведь щель выходит на соседнюю заставу русских, она не в нашем районе. Мы там не ходим и не пасём овец до самой зимы?
- Вот именно. Все подозрения будут висеть не на тебе, а на тех, кто пойдёт через границу.
- Тебя видели в селе?
- Нет, я обошёл их через тропы на малом перевале.
- Ты что, шёл по русской территории вдоль их границы?
- Да, от самых Гели-калей.
- И тебя никто не остановил?
- Свои боялись, а русские меня не видели. Когда пойдём?
- Утром. Я оправлю отару прочь, вдоль хребта на юг и заход солнца. Мы с тобой дождёмся ухода моих подпасков. Придётся отдать им винтовку. Нам хватит и твоего автомата. А потом двинем вдоль через Токар-зоу на ущелье Шахское Арчши.
Братья ходили по горам неделю. Ахтын остался доволен увиденным и пройденным. На одной из сопок на отдыхе Селим спросил, хитро улыбнувшись.
- Архарят помнишь?
- А как же!
- Хочешь глянуть на них?
- Не может быть! Выжили?
- Ещё как выжили, - Селим передал бинокль и указал рукой точку, куда надо смотреть. Если бы не оптика и то, что животные двигались от кустика к кустику, то Ахтын бы их не разглядел в такой дали. Многочисленное стадо медленно брело по почти вертикальному склону, легко преодолевая его скаты, причём вдоль. На отдельном валуне стоял громадный козёл с большими и закрученными рогами, от бороды к груди спускалась белая мохнатая борода густой шерсти, горизонтальные, почти прямоугольные зрачки живо следили за порядком под копытами вожака.
- Староват он для Кирка? - удивился Ахтын.
- Да ты рядом гляди, - направлял брат брата.
- Вах, ух ты! Точно, и ухо он на камнях порвал, когда поскользнулся, убегая от Орина, - молодой архар стоял ниже вожака, рога были примерно вдвое, а то и втрое меньше, но за стадом он глядел не менее зорко.
- Выбрал он его, теперь учит, - пояснял поведение вожака и место молодого архара в иерархии опытный пастух.
- А Маля? - интересовался заинтригованный Ахтын.
- Маля где-то среди самочек, двойня у неё была. Видал, как идут по склону? По бокам козлы с рогами в руку толщиной, а в средине самки с детёнышами.
- Как у нас, у людей, - подытожил неожиданную встречу Ахтын и вернул бинокль. Братья расстались быстро, долго не рассусоливая, не теряя времени на лишние слова. Обнялись, пожали руки по обычаю, похлопали по плечам и Ахтын зашагал по тропе в сторону от посёлка, внимательно поглядывая по сторонам. Автомат, спрятанный в плащевидной накидке путника почти невозможно было угадать под одеждой горца.
- Во имя аллаха, всемилостивейшего и всемилосердного,... верни мне брата живого и здорового... Во имя аллаха всемилостивого и всемилосердного! - молился Селим в сторону удаляющейся фигурки. Сура Аль-Фатиха тихо звучала в горном воздухе, наполняя его своими повторениями волшебной лаконичностью сути сказанного на фарси.
Приход неизвестного путника, вооружённого не для охоты на животных, встревожил Ибрагима. Мулла рассказал ему, что один из пастухов Селима заскочил домой с сыром и молоком для близких и рассказал им о незнакомце, увешанном оружием, который вёл себя с Селимом как родной брат. Ахтына в селе уже никто не помнил, но то, что это он, родичи Ибрагима не сомневались. Появился прекрасный повод посадить своенравного слугу на короткий поводок, а может, и вообще избавиться от него. Подпаски достаточно хорошо изучили искусство выпаса отар на ничейной "земле" русских пограничников и запугать их и заставить работать было делом не трудным. Осталось донести со своими добавками эту весть до жандармского офицера так, чтоб направить его поступки в соответствующее русло.
Жандармы пришли за Селимом через два дня. Убили Орина, который кинулся на них.
- Два дня назад кто-то напал и ограбил торговца по дороге на Мешхед, - допрос избитого Селима проводил офицер в помещении поста.
- Я тут при чём? - коротко ответил горец.
- А к тебе приходил вооружённый бандит и ушел, как раз в день, когда был убит почтенный житель и отец семейства. Ты сообщник, - коротко обвинил пастуха офицер. И если мы не найдём твоего пособника, то тебя повесим, как вора и убийцу и похороним за пределами кладбища как вероотступника.
- И кто же сказал, что это сделал я?
- Мы нашли на твоей стоянке личные вещи убитого. Достопочтенный мулла и староста Ибрагим их опознали, так как были хорошо знакомы с ним. По их словам он уезжал из села с большой суммой денег, которую брали в долг у него уважаемые жители вашего посёлка.
- Нашего посёлка, - поправил офицера окровавленный пленник. Болезненный удар прикладом заставил пастуха застонать от боли.
- Твои пастушки уже сознаются. Суд будет через три дня, - по знаку офицера Селима уволокли в зиндан. На суде он должен был выглядеть целым и невредимым по сравнению с тем, что осталось от его так называемой жертвы.
Незнакомцы появились на следующий день на лошадях. За каждым конём с седоком шли один или два ослика, нагруженных тюками и мешками. Путники вытащили из поклажи и установили на высотке, главенствующей над посёлком, 50-мм миномёт и ДШК с большой коробкой на двести пятьдесят патронов и дополнительной лентой. Освободившихся лошадей и ишаков завели под укрытие скал и привязали. Четверо остались на высотке. Затем девять оставшихся вошли в кишлак, предварительно оставив двух бойцов на выходе. Моджахеды достали из-под одежд привычные АКМы и удобно расположились за каменными выступами. Взяли под прицел выход на юго-восток к центру страны. Ещё двое перекрыли путь в горы из села, замкнув тропы, выходящие на север в сторону границы. Один из прибывших привязал лошадь на коновязь у колодца, остальные спешились и окружили дом Ибрагима. Во двор зашли по-хозяйски. Нашли, связали, выволокли хозяина и потащили к жандармскому посту. Девять солдат во главе с офицером встретили появление неизвестн ых стволами М-16А1. Связанный Ибрагим хрипел с кляпом во рту и дёргался, пытаясь встать. Моджахеды окружили здание поста на окраине и зиндан в нём, так чтоб не перекрыть друг-другу сектора обстрела. Демонстративно спрятались за укрытия. Двое достали РПГ из-за спин и зарядили надкалиберными гранатами. Один из бойцов за веру сверкнул оптическим прицелом снайперской винтовки из-за дувала. Вдалеке пухнул миномёт, посылая в воздух дымовую мину, для пристрелки. Метательный снаряд плюхнулся на пустыре за окружённым зданием, дым указал скорость и направление ветра. Наводчик на сопке уверенно выбрал упреждение, подкрутив немного рукоятки незатейливого механизма изменения углов наведения миномёта. Пост грамотно взяли, нет, не в кольцо - в прямой угол обычной на равнине в Афганистане L-образной засады.
- Ты кто такой? - нервно спросил офицер, указывая стволом на незнакомца. Несмотря на угрозу перестрелки, вокруг начали собираться любопытные. Что-то потребовать от них жандармы не могли в силу того, что были окружены, а пришедшие лишь хотели, чтоб им не закрывали сектор вероятного обстрела. Незнакомец стоял спокойно, положив ладони на ствольную коробку автомата, висящего на отпущенном ремне почти до начала бедра. На груди под распахнувшимися полами накидки, спадающей с плеч как плащ, виднелся четырёхмагазинный лифчик облегчёнки. Бок автомата, повернутый в сторону офицера, был виден и напоказ выставлен открытый и поставленный на автоматический огонь предохранитель. На автомате был прилажен и советский подствольный гранатомёт с вставленной в ствол трофейной реактивной гранатой. Лицо незнакомца было закрыто платком до самых глаз.
- Я Ахмат, глаза, уши и руки аллаха! Требую "Ходуд" (суд по шариату) или "Кесас" (око за око) для убийцы и вора, который находится здесь, - и боец ткнул в сторону лежащего в пыли Ибрагима пальцем. Поняв, что ему и его солдатам ничто не угрожает, офицер успокоился.
- Этот человек уважаемый староста и брат его мулла, чем можешь доказать свои слова, - весть об обвинении облетела село со скоростью вездесущих мальчишек. Толпа любопытных и заинтересованных нарастала. Еще бы, всемогущий Ибрагим обвинялся в том, что по закону минимально каралось жестокой смертью. А недоброжелателей и обиженных у жадного старосты хватало в избытке. По закону имущество обвинённого в тяжком грехе делилось поровну между ближайшими родственниками и государством, кроме того, которое было присвоено преступным путём. И исполнителем сего предстояло быть офицеру, что сулило немалый прибыток последнему. Чужак говорил с напором и уверенностью. Его голос, поддержанный оружием и мастерством солдат, невозможно было не услышать, а то, что он говорил, вызывало бурю гнева у правоверных.
- У меня есть свидетель, слуга убитого. Он опознал в нападавших Ибрагима и его людей. Они похитили деньги, выплаченный ими перед этим долг ростовщику. В темноте на горной дороге, раненый, слуга был ими не замечен и встретил по пути нас, идущих сюда по приказу и с разрешения духовного руководства провинции и командира бригады КСИР из лагеря для подготовки моджахедов,- слова подкреплённые оружием услышать легче. Раненный слуга полностью подтвердил слова Ахмата.
Суд был недолгим. Офицер особенно интересовался деньгами, которые были отобраны убийцами. Мулла трясся в страхе под сводами мечети. Он и бросил первым камень в закопанного по пояс в землю Ибрагима. Односельчане с угрюмыми лицами сотворили справедливость с быстротой и усердием, отдавая заслуженные долги бывшему старосте в полной мере. Офицер распорядился отпустить Селима. Невиновность его была доказана. Пастух нужен был ещё и для того, чтобы быстро перегнать половину стада в счёт уплаты судебного иска в город на продажу. Однако даже после этого борцы за веру не покинули село и назойливо следовали за командиром жандармов повсюду.
- Что ещё? - офицер злился. Деньги, которые украл вор, надо было срочно найти и обогатиться, а бойцы Ахмата мешали нравственной свободе выбора опытного мздоимца.
- Нам разрешено провести учения под вашим личным контролем вдоль границы с русскими в районе щели Арчаши. Выход завтра. Вот приказ полковника из штаба бригады, - бумага перешла в руки жандарма и он мысленно ругнулся. Ему лично следовало наблюдать за действиями в горах группы Ахмата и не препятствовать им ни в чём, особенно если они будут провоцировать русских пограничников. В случае развития инцидента в сторону пересечения русскими территории Ирана официально потребовать покинуть её и попытаться нанести урон русским. Если же боевые действия будут происходить на территории Туркмении, не вмешиваться, наблюдать, соблюдать вооружённый нейтралитет в пользу Ахмата. В случае угрозы захвата группы пограничниками советов уничтожить моджахедов огнём своего оружия. Последняя часть приказа вызвала мстительную улыбку на лице офицера. Ночью он найдёт деньги. Оставит себе сотню баранов из того количества, что надо передать в город. Деньги объявит пропавшими. Напишет обо всём этом рапорт и м улла подтвердит своей духовной подписью, что всё это правда. А если не подтвердит, то пойдёт как соучастник в специальный суд для духовных лиц под конвоем вместе баранами Ибрагима. Из этого суда с такими доказательствами есть только одна дорога - в Ад. И мулла будет благоразумен. Если убрать навсегда и этих моджахедов на границе, что весьма вероятно, то, пожалуй, возможно стать небольшим шахом на подконтрольной территории...
В ущелье, куда привёл свою команду в количестве чертовой дюжины бойцов и десяти жандармов за спиной Ахмат, было тихо, красиво и нежарко. По широкому и заваленному валунами дну тёк холодный ручей в сторону русской заставы. Зелень трав и деревьев лезла ввысь из любого освещённого солнцем места, щедро подпитанная журчащей водой высокогорного ручья. Тут и там вспорхивали куропатки, грелись на горячих камнях выводки ящериц. Шмыгали в траве змеи и грызуны. Жандармы собрали всё оружие, что только у них было, и даже вычистили пулемёт М-60 пылившийся в их оружейной комнате.
- Мы пойдём по той тропе на их территорию, - объяснял Ахмат свои действия, - вы занимаете позицию здесь, если за нами увяжутся русские, то отсечёте их огнём и не пустите на территорию Ирана. Мы попробуем взять в плен их пограничника для обмена. Ждёте нас до утра здесь. Никаких переговоров по радио - только на приёме.
Переодетые в афганку советского производства, бандиты уверенно шли к границе. По команде старшего, все духи нацепили на себя стальные каски и бронежилеты с заранее вставленными в масксеть на них веточками и пучками травы.
- Конечно, - легко согласился жандарм, Ахмат поглядел на него с огромным сожалением, но промолчал. Цепочка бойцов растянулась в странном порядке и неспешно двинулась по тропе вниз, в сторону границы. Впереди отряда диверсантов лежал совершенно открытый участок местности с отвесными скалами по бокам длиной около двухсот метров. Спрятаться от огня пулемёта и винтовок жандармов на этой площадке было негде. В конце прохода шла линия границы между государствами, а далее почти шестнадцать километров сложного рельефа до инженерно-сигнализационной системы советской пограничной заставы.
- Гани, передай - стрелять по моей команде! Каждому, каждому, кто принесёт мне их уши, по десять баранов в руки, - обещал уверенный в себе офицер своим жандармам. Те старательно прицелились в уходящие по тропе фигурки.
- Огонь! - трескотня выстрелов взорвала ущелье грохотом и окутала вонью и дымом пороховых газов. Застрекотал М-60, выбивая всплески разлетающегося щебня и крошки от ударов пуль, кое-где упали ветки срезанные выстрелами. Моджахеды среагировали так быстро, или упали убитыми, что никто ничего не понял, и стрельба продолжалась пока не закончились патроны в магазинах. Пулемёт попытался бить короткими очередями. Но на месте лежащих фигурок пшикнула одна дымшашка, потом вторая, затем третья и через полминуты ровная поверхность прохода, где невозможно было спрятаться кому-либо, утонула в плотном дыму. Пулемёт замолчал поперхнувшись. В грохоте его очередей выстрел снайпера из зелёнки с верхушки господствующего правого склона щели был не слышен. Пулемётчик ткнулся в кожух, заливая его кровью из выходного отверстия пули на груди. Второй номер попытался снять с пулемёта наводчика, но упал рядом, брызнув осколками черепа. Третья пуля безэмоционально положила на камень офицера. Через десят ь минут в ущелье не осталось ни одного живого жандарма.
- Ахтын? Может, с нами к русским? - спросил, разложившего германскую снайперскую винтовку на камне загорелого парня в ворсистом маскхалате Ахмат.
- Нет, вам надо домой, в Афганистан, а у меня брат тут, овцы, дом надо строить. Кто брату поможет?
- Тогда мы тебе РПГ, пулемёт и СВД оставим с миномётом,- предложил афганец, - а то нам ещё пятнадцать километров топать до их заставы, чтоб сдаться? А ты схорони - оружие в горах лишним не бывает.
- Тогда бинокли оставь, зачем они вам, а брат их просто обожает. А может, останетесь здесь? Овец много, прокормимся.
- Нет нельзя, нас искать будут. Тебя никто не видел, твой брат вне подозрений. А вот нас из-за этих стражей будут вынюхивать с усердием охотничьих псов.
- А если русские вас всё же вернут в Иран?
- Не вернут, мои люди были связными между отрядами непримиримых и базами оружия в Пакистане, Иране и Китае. Они знают не только места, но и лично людей, порядок охраны, подходы, схемы минных полей, проводников, главарей. Я могу с помощью этой дюжины парализовать любую провинцию на границе с Пакистаном на месяц. Это хорошая плата за наши жизни. Плюс те знания и картотека, которую мы уволокли из лагеря.
- У вас-то все целы? - забота была настоящей, - помощь нужна?
- Нет, сами справимся. Шестеро легко ранены, но мы их на ишаках дотянем до русской системы.
- Бог вам в помощь! - дорога Ахтына почти заканчивалась здесь, а друзьям ещё придётся побороться и за свою жизнь и свободу.
- Аллах велик! - улыбнулся Ахмат и пожал снайперу руку, - спасибо за помощь!

Во имя аллаха всемилостивейшего и всемилосердного...
Селим построил дом и женился, у него родились сыновья. Отары пасёт его брат Ахтын, вернувшийся из Афганистана ни с чем и с простреленной рукой. Кораукли поднялся из нищеты и славится своим поголовьем скота и достатком односельчан. В кишлаке долго искали пропавших жандармов. Нашли только весной, когда сборщики чая и ягод спустились в Арчишскую щель за бесплатным урожаем. Жандармы лежали так, как будто устроили бой между собой. Одного из них - трупа офицера не хватало, его так и не нашли. Вокруг обезображенных природой и временем тел полно было рассыпанных стреляных гильз от их винтовок и пулемёта. Новые солдаты и офицер оказались набраны из близлежащих сел и с ними проблем у жителей нет.
Селим строит для Ахтына дом. После женитьбы старшего брата и младшему можно подумать о продолжении рода. Мулла очень уважительно относится к семье пастухов, ведь они пасут и отару, принадлежащую ранее и его брату, могилу которого так и не перенесли на общее кладбище. А недавно пошёл слух, что война в Афганистане закончилась, и Северный сосед вывел своих сарбазов с земель правоверных мусульман. Русские пограничники не очень-то гоняют гурты Селима и его соседей. Дома у пастуха живёт маленький архарёнок, мать которого утащил горный леопард весной. Живой комок рыжеватой шерсти с огромными, любопытными глазами и чёрным подвижным носом, смешно шевелит длинными ушками и бодро бегает за всеми большими движущимися предметами. Наверное, думает, что кто-то из них его погибшая мама. Больше всего он любит козье молоко, которым его кормят из самодельной соски надетой на бутылку, дети. Когда твёрдые копытца шустро выстукивают свою музыку бега по двору, стенкам, крыше и заборам вокруг, то Се лим по-добром улыбается. Он не расстаётся с биноклем, который подарил ему брат и везде носит его с собой, уверяя всех, что именно он принёс ему удачу. Кроме старой мосинской винтовки в руках у братьев никто никогда не видел другого оружия. Однако лихие люди остерегаются заходить в кишлак, вокруг которого бродит легенда, что его жителей охраняет сам Белый Ирбис, барс всех барсов.