(БАСНИ… СПЛЕТНИ… ПЕРЕСУДЫ…)

Владимир Соловьёв. 1890г.

Хантемир Смидович Коменский, открыв глаза, первым делом нащупал радиатор охлаждения. Работает! Молодец Актиния! Оправдала доверие. Хантемир ещё при жизни оплатил по квитанции трёхсуточное проживание в морге и сунул сверху в карман бело-грязного халата санитарки, старушки Актинии, чтобы посодействовала место козырное занять при переселении. Посодействовала. Молодец. Не перевелись ещё честные люди…

По телу Коменского разлилось приятное душевное общечеловеческое тепло. “Пора вставать”, - подумал он. Отодвинув от себя бабушку в старомодном капоре, на которой нахальным штабелем уложился скоропостижно застреленный мачо (о чём свидетельствовала плохо запудренная контрольная дырка во лбу), Коменский встал. “Новьё! Муха не сидела… да и откуда тут мухи”, - рассудительно заметил Хантемир, оглаживая начинающей теплеть ладонью скоропостижно застреленного мачо. На мачо был брэндовый костюмчик от раскрученного отечественного кутюрье Зайдина и остальное в комплекте, но тоже всё отечественное.

“Молодой, а патриот! И размерчик подходящий…” - с удовлетворением отметил Коменский и быстренько переоделся, после чего убиенный остался, в чём мать родила, а Хантемир походкой светского кутилы направился на выход. Он бы и рад приодеть патриотичного соседа, но поскольку Коменского увезли с операционной под местным наркозом и одной простынёй, которая казённая и многоразовая, то уж извините…

Хантемиру Смидовичу Коменскому везло. Вот уже из третьего морга, за последние пять лет, он выходил сухим, в смысле не вспотевшим. СВИЩ-инфицированный на заре построения постперестроечного общества за “ну, очень смешные” пятьдесят рублей (сложившаяся на тот момент стоимость одного часа тесного общения с раскрепощённой уличной путаной) Хантемир не унывал. Он достойно пронёс в себе этот ВИЩ через все годы и невзгоды построения капитализма в отдельно взятой стране.

Болезнь была новая, неизведанная, занесённая в страну перезревшего социализма свежими ветрами перемен из загнивающего и в тоже время процветающего Запада. Все учёные Мира, практикующие в этой области, бились с инфекцией загнивания процветания, но пока безрезультатно.

“Опять живой”, - удовлетворительно констатировал Хантемир и, сориентировавшись на незнакомой местности по звёздам, уверенной походкой зашагал на северо-запад, в сторону вокзала. В окошечке билетной кассы странно роскошествовала престижная девушка, невесть откуда взявшаяся в этом пристанционном уединении. Хантемир, оценив слёту и подостоинству, резко включился: “Простите, сударыня, а не изволите ли подсказать, где тут кассир будет?” Девушка приветливо улыбнулась и честно призналась: “Я за неё. На выходные приехала. К матери. Погостить. А она приболела. Мама кассир, а я за неё”. Воспользовавшись полученной исчерпывающей информацией и оказанным доверием, Хантемир повёл разговор по накатанной схеме: “под орех да красное дерево”. Девушка не сопротивлялась, активно поддерживая волнующую беседу на грани фола. В финале “расчувствовавшийся” пассажир подарил очаровательной собеседнице капор стариной ручной работы екатерининских белошвеек, позаимствованный по случаю совместного пребывания у доброй незнакомой старушки.

Ретро входило модным писком в современный прикид продвинутой молодёжи, дорогого стоило и вызвало неподдельный восторг у очаровательной Очаровашки (имя у неё такое, Очара). Очара наотрез отказалась принять бесценную реликвию и предложила сумму в баксах. Хантемир тоже категорически отказался, но после недолгих препирательств согласился на консенсус в виде железнодорожного билета на подошедшую электричку, галантно распрощался и убыл в направлении маршрута движения…

Разочарованным нежным взглядом Очара проводила последнюю и этим же взглядом уткнулась в статью периодического издания “Будет ли остановлена пандемия СВИЩа?” Она о суженном мечтала… Бой-фрэнды грелись у огня её душевного пожара. Им задарма перепадало и если честно, то не мало (а кто откажется на шару?) Она об этом тоже знала, но снисходила до “ягнят”…

Спать не хотелось. Коменский удобно откинулся в мягком кресле электрички, прикрыл веки и, не напрягаясь, прокручивал видеоклип недавнего прошлого, неаккуратно нырнув в давнее.

Кто и когда его СВИЩ-инфицировал Коменский не знал (в смысле ни имени, ни фамилии, ни точной даты), хотя за прошедшие годы узнал и познал немало о вирусе иммунощунии (ВИЩ). Нахальный был вирус. Щунял здоровый иммунитет клеток в усмерть, сам при этом многократно размножаясь, и клетки гибли вместе с иммунитетом. А без иммунитета любая зараза в организм вхожа и богует, вошедши, до беспредела. А от этого беспредела люди умирают. Двадцать пять миллионов зарегистрировано, по некоторым данным…

К нему ВИЩ внезапно приходил и так же внезапно уходил, нанося поражение то одному, то другому внутреннему органу хозяина. Внутри хозяина открывался свищ, и орган гиб, а хозяин внезапно умирал, благодаря оперативному хирургическому вмешательству современной медицины. После внезапного ухода ВИЩа, так же внезапно оживал, возвращаясь в исходное положение “Здоров”. Но ограниченно. “Ограниченно здоров”. “Ограниченно” - это то, что вырезали. Оно уже не работало по причине отсутствия. Первый раз Коменскому почку вырезали, второй - лёгкое, а сейчас правое яичко отчекрыжили…

Происходили с ним такие внутренние революционные преобразования один раз в два года (иногда в первый год, иногда во второй). Осенью. В октябре. Такая октябрьская революция в отдельно взятом организме настораживала и толкала на размышления: “Сколько их там ещё органов осталось, без которых прожить можно?” Первоначально даже испугался. Сначала не сильно. Боль в спине появилась, температура, а мочеиспускание исчезло…

Коменского на скорой помощи в клинику привезли. Ранней ночью. В урологическое отделение. В приёмном покое клиники то ли дева, то ли нет в прозрачно голубом халате, потребовала страховой полис, дающий право на бесплатное лечение граждан. Коменский, бледный и перекорёженный от непреходящей боли, предъявил вместе с температурой и первичными анализами за исключением мочи, которую после восьми попыток так и не выдавил, что очень огорчило приёмщицу. “Спустите штаны, повернитесь к кушетке и поставьте на неё локти, ноги врозь, - сердито скомандовала она, натягивая резиновые перчатки с видом боксёра-профессионала пред решающим поединком. - Осчастливьте меня послушанием”. Квёлый Коменский осчастливил, облокотившись локотками. Его голый девственный зад загордился и вздыбился выше головы. Но красовался недолго своим одиноким отверстием. Палец приёмщицы в резиновой упаковке с разгону внедрился, закупорив выход отработанным газам, и судорожно шарил в поисках популярной аденомы, которую, к сожалению хозяйки, не обнаружил. Необнаруженная аденома ввела врачевательницу в растерянность, и она собрала консилиум.

Консилиум в лице не совсем трезвого дежурного врача тоже сунул палец в лишённое девственности отверстие, не предохраняясь, и, ничего не обнаружив, вложил этот же палец в рот Коменскому, пытаясь рассмотреть язык. Язык Коменского оказался не длинным, но острым, в рот палец не ложи… “Оперировать, - с ученым видом знатока изрёк дежурный, - а там разберёмся”.

В случае неуплаты - отключение по Чубайсу и койко-место в палате третьего этажа для малоимущих и бомжей, где всё общее и бесплатно… и содержание в морге тоже. Практика эта была внесена вместе с ВИЩ на волне перестройки и повсеместно, и добросовестно внедрялась, уже не вызывая раздражения общественных народных масс. Не раздражился и Коменский, оплатив дополнительно триста двадцать рублей за УЗИ, которое выявило предмет ампутации - почку.

Почку ампутировала утренняя операционная бригада служителей древнеримского Эскулапа, заручившись научными выводами не выспавшегося прыщеватого лечащего врача из интернатуры, который, поковырявшись в уже опошленном заднем, но всё ещё интимном проходе Коменского и не найдя того, чему учили, согласился с выводом приёмной комиссии.

После ампутации и штопки Коменский умер прямо на операционном столе. Всполошившиеся было эскулапы, успокоились, получив из лаборатории запоздалый, но положительный результат на ВИЩ и направили непознанное тело в морг на вскрытие. Морг принял тело вместе с квитанцией об оплате, но не вскрыл, по какой-то своей производственной необходимости, отложив назавтра то, что нужно было сделать сегодня. Это и продлило Коменскому существование. Но ничего об этом он не знал и, очнувшись среди неглубокой ночи, сильно испугался.

Попугавшись и поругавшись с часок, он освоился в незнакомой обстановке, сдёрнул с себя ярлык с кривой и злобной надписью “СВИЩ!!!” и, набросив какие-то чужие окровавленные тряпки из импортного материала, валявшиеся в темноте угла, выбрался из сверхоплаченного заведения.

По своим морально-деловым качествам Коменский соответствовал имени, данному родителями (на тюркском языке хан - князь; темир - железо). Железный князь Хантемир взвесил все за и против и реально посмотрел на мир. Имеющаяся у него информация о зловещем ВИЩ шансов не оставляла. Рано или поздно… Но поздно лучше, чем рано, тем более что один раз он уже умер. Надо было жить второй.

Как утилизируют его исчезнувшее тело, Хантемир не задумывался. При существующем крючкотворстве, отработанной десятилетиями развитой до совершенства отечественной бюрократии, это как два пальца об асфальт. А вот как этому телу выправить документы, приодеть, накормить и обуть - вопрос. Но решаемый.

В первой жизни тридцатишестилетний Хантемир был преуспевающим бизнесменом средней руки, коим и очнулся во второй. Но уже без бизнеса, частной недвижимости, созданной семьи и нажитых средств существования. Осталась одна предприимчивость, которая включилась автоматически и в качестве разминки нашарила в окровавленных тряпках паспорт на имя Самуила Яковлевича Обгемахера.

Прочитав некролог в использованной местной прессе о собственной безвременной кончине, Коменский девять дней пассивно бомжевал. Через девять дней пресса сообщила о его процветающем бизнесе, возглавляемом ничего не понимающей в этом деле супругой, но успешно продвинутом при помощи друга. Преданный друг семьи старательно исполнял супружеские обязанности почившего Хантемира. Успокоенный Коменский, отторгнув накатившуюся бездеятельность, перебрался в город, к привокзальным бомжам, заручившись рекомендательным письмом, мол, свой, и занялся предпринимательской деятельностью. Новый бизнес он начал с шоу-бизнеса.

Поставленный им блошиный эротический мюзикл “Под стеклом”, сюжет которого он подобрал на “Свалке свободы”, с анонсной рекламой: “…кто клитор чистил весь избитый, кто штык тащил, урча сердито, кто пробовал на вкус…” - привлёк к себе скучающих транзитных пассажиров и подавал надежду.

Семейная пара нанятых на договорной основе бродячих музыкантов исполняла на щипковых инструментах зажигательные мелодии народов Мира, которые рвали душу уезжающих приезжих. А в выброшенном и подобранном Хантемиром на свалке аквариуме под увеличительным стеклом, приобретённым у одного из учёных бомжей по бартеру за пиджак Самуила, блохи, вши и прочие одомашненные насекомые, лишённые человеческого тепла, дёргались в предсмертной агонии, что воспринималось заведённой публикой, как эротические танцы. Публика сменялась, но не иссякала, щедро оплачивая полученное эстетическое удовольствие. Приучились… за удовольствие платить…

Недостатка в танцорах не было. Труд их - истовый и бесплатный… Музыканты ели мало, а больше ничего и не хотели… Налоги не взимались… Шоу-бизнес давал суперприбыль. А главное, никто не был в обиде, даже железнодорожная милиция и начальник узловой станции. Через полгода Хантемир сколотил приличное состояние и по легитимному паспорту с вклеенной нелегитимной фотографией навсегда покинул доходное место и любимый город, безвозмездно передав щипковым музыкантам преуспевающий бизнес…

Обосновавшись в легко перестроенном гостиничном рудименте социализма, Хантемир развил бурную предпринимательскую деятельность. Снял в полуподвальном помещении кладовку (2х2), телефонизировал (телефон поставил), нанял за тысячу рублей в месяц секретаршу (безработную девицу с высшим образованием) и, не мудрствуя лукаво, дал объявление в местную прессу: “Экспресс-консультация: “Как срубить большие бабки!”

Народ потянулся. Сначала лениво и недоверчиво, а потом всё настойчивее и массово. “Хочешь сделать карьеру - говори красиво!” Имея два высших образования, филологическое и экономическое, богатый опыт предпринимательской деятельности и пока ещё не ВИЩ-инфицированные мозги, Хантемир говорил красиво. Через пять месяцев он приобрёл известность и популярность. Благодаря приобретенной славе и фамилии Обгемахер, стал вхож в высшие круги губернского бизнеса, светского бомонда и муниципальной тусовки.

Но цель у него была совершенно другая. После удачно проведённого блицкрига в отношении центра Культуры Коменский так же опрометчиво направился в Центр Клинической Иммунологии. Сначала на общих основаниях. После положительного теста на ВИЩ он был отвергнут медперсоналом, по причине отсутствия финансирования государственной программы борьбы с ВИЩ. Коменский предложил самофинансирование. Его запрограммировали на антиретровирусную терапию, стоимостью 900 баксов в месяц и почти столько же прочие расходы, гарантируя анонимность лечения…

Вскоре об этом узнал весь город. Бизнес Коменского скоропостижно скончался. Клиент не пошёл… Бомонд, тусовка, коммерческие круги сочувствовали, но доступа лишили, поставив на бывшем соратнике клеймо “гомика”. Его сторонились, как прокажённого, впав в транс неузнаваемости. Но поскольку Хантемир был ещё платежеспособным, то удерживал за собой последний плацдарм - номер в отеле и продолжал лечение. Правда, один из акционеров (запасной подполковник) ему недвусмысленно намекнул за рюмкой чая: “Тебе мало, что ты еврей? Тебе ещё СВИЩ нужен? Ехал бы ты лучше к своим”. Второй акционер (настоящий полковник) поддержал: “…жизнь в этом мире - лишь обольщение благами преходящими”. Только ВИЩ-позитивная женщина, с которой Хантемир имел сексуальные отношения, поддержала положительные эмоции и волю к выздоровлению словами последнего Генерального Секретаря: “Не надо драматизировать”…

Погубленная репутация порядочного человека и вызванные в связи этим неприятности как-то внезапно отодвинулись на второй план. На первый план выходил октябрь. Появились пигментные пятна и отдышка, увеличилось содержание лейкоцитов в крови, заканчивались сбережения… Оставив сожительнице всё, что осталось (на случай вторичного возвращения… с того света), выправив у местного криминала новую “ксиву” на имя Куряка Гаврила Лаврентьевича и упрятав в укромное местечко вместе с сезонной одеждой, Самуил Яковлевич Обгемахер заболел бронхиальной пневмонией. У него вырезали левое легкое, и он умер. Обгемахер умер, а Хантемир воскрес… ненадолго.

(без зла, без умысла, без задней мысли…)

Ирина Иванченко

Так выпала судьба у них. Восход делили на двоих, закат единолично провожали. Был с виду равнодушен, тих… По азбуке - под юбкой лих: род, рот, пиджак… и абрис гениталий. За раскатанной губой прошла зима за городьбой, в ожидании оваций на премьере: "Любовь = свинарка + ковбой!" Она корпела… "Голубой?!!" Чтиво оказалось не по теме…

P.S. Совет коллеге по перу: Вместо "юбку" (см. первоисточник) предлагаю "пипку", ближе к теме, глядишь и проклюнется…