Отец его при должности состоял. То ли в райпо, то ли в райко… но то, что в "рай" - это точно и безбедно. И мать. Мать при отце состояла. Высокое положение занимала. В смысле отец метр семьдесят на каблуках, а мать без каблуков метр восемьдесят три. И оба гордились занимаемым положением районного масштаба. И район гордился, и область, и в целом гордилась страна. Время такое было. И страна была гордая. "Я такой другой страны не знаю…"

А он у них сыном работал. Конечно не сразу. Сначала просто родился и соску сосал. И сиську. Но как осознал, проникся. Не каждому дано в такой великой семье сиську сосать. И на горшке восседал, как секретарь в президиуме (то ли первый, то ли второй). А как иначе?! Фамилия обязывала.

Древняя у них фамилия была. Парамоновы!!! И не в обиду всем остальным Парамоновым сказано, но эти Парамоновы бережно несли суть своей фамилии с тех давних пещерных времён и до дней наших. С внутренней напыщенностью несли и внешней величавостью. И передавали от отца сыну, и от деда внуку передавали.

В тысяча девятьсот семнадцатом наступило их время. На царизм наступило, на недоразвитый капитализм наступило и расцвело в строящемся социализме на десятилетия. Парамоновы к власти пришли. Фамилии у них, у власть предержащих, были иные. Разные фамилии были. Но суть…

Пара - это вроде бы как рука в руке, плечом к плечу, друг товарищ и брат. А моно - это себе любимому. Всё и вся. Вот тебе и Пара-моно-вы. Два в одном. И не одно поколение советских людей было замешано на этой парамоновской сути. Ну а уж Святославу Парамонову судьбой предписано. Святое…

Его Святославом назвали. Хотели Святополком, но "…славом" как-то созвучней. "Слава КПСС!" А полк, что полк? Сколько их полководцев-конармейцев на Лубянке постреляно? Сколько их, израненных, после Победы в 1945-м за борт жизни выброшено? Лучше Святослав. "Слава КПСС!" - святое.

И Слава свято чтил. Чтил и рос. Родился в начале пятидесятых и рос. Преданный делу КПСС рос. Слава - это его так родители сокращённо называли. И в духе преданности к КПСС воспитывали. А Славе как-то и предаваться особо не надо было. Он с молоком матери всосал и усвоил, что в первых рядах намного благополучней, чем в народных массах. Да и гены. По наитию всё получалось…

В детский сад пошёл. Мать не работала. За коровой ходила и так, по хозяйству. Но сына сызмальства к коллективу приучала. А где ещё можно выделиться, как не в коллективе? И Слава выделялся среди сельской молодёжи раннего периода. Сметливый, смазливый. Стишки читал, кашку съедал до дна, Кремль рисовал…

И в школе с первого класса в активистах. Октябрёнок, пионер, комсомолец. И всё на руководящих постах. И девочки его любили. И мальчики недолюбливали. Но как-то незлобно. А чего делить-то? Кому эта КПСС нужна была в таком возрасте? Важней дела были. На речку сбегать, девчонок попугать. Покурить коровьих лепёшек (травку тогда ещё не курили, доступа не было), винишка испробовать. Да мало ли чего…

Раннее весеннее солнце заботливо согревало своими тёплыми ласковыми лучиками обнажённые до белизны, сытые ягодицы Святослава Васильевича. Положение "сверху" способствовало. Снизу была лужа. Прохладная, но не такая назойливая, как этот кляп во рту из собственных шерстяных носков, которые мама месяц тому назад подарила. И он носил, не снимая. Не потому, что больше не было. Даже наоборот. Но он маму любил…

Пошевелив пальчиками, которые не уступали в белизне ягодицам, Святослав Васильевич попытался расслабить собственный ремень, сжимающий двойным морским узлом онемевшие кисти рук. Тщетно. Скосив взгляд в сторону закусывающих отморозков, Святослав Васильевич Парамонов в который раз ощутил всем своим естеством электродетонатор, глубоко и неаккуратно вставленный в его любимую задницу этими обалдуями. И где только их Эльдар нашёл (в том, что это Эльдар, Святослав не сомневался)!

Внутренне расслабившись, Святослав Васильевич ткнулся лицом в лужу и вновь окунулся в воспоминания. Говорят, перед смертью вся жизнь за доли секунды в сознании пробегает. А у него времени - море. Этим ещё жрать и жрать. Жируют, гады…

На мониторе памяти замелькали знакомые картинки. Им созданные. Но созерцал он их, отмежевавшись. VIP-героем транслируемой в сознании видеоэпопеи был чуждый и одновременно до боли знакомый Слава. И голоса не было. За кадром который. Голоса совести. И совести не было. А если и была, то безмолвная какая-то…

Первой память выхватила девчонку. Без имени, без племени, без роду. Как звать? Как величать? Безликая, но тёплая и на вкус очень приятная. Потом потянулась вереница. Одноклассницы, однокашницы из соседних классов. Уличные, которые по месту жительства…

Сами вязались. Не все, правда, но и того хватало, что давало… И он не отказывался. Сверстники, воспитанные на образе Павки Корчагина и Ромео (то ли Монтеки, то ли Капулетти), дружили. А Слава пользовался. А чего бы и не попользоваться, когда райское наслаждение само в руки идёт?! Дают - бери! Святое…

И он брал. И другим рекомендовал, расписывая и описывая все прелести и тонкости этого деликатного дела. Первопроходец! Попробуйте, ребята, не жалко. И ребята пробовали. Не все, правда…

Надька не давала. Напротив. Даже как-то обидно игнорировала Славину обаятельность. Своенравная. Нездешняя. С Хохляндии приехала. Импортная. Хохлушка! Он ей всего себя посвятил. Два года обхаживал до самых выпускных экзаменов, тренируясь в промежутках на уроженках. А потом чудесные школьные годы кончились, и пришлось разъехаться.

Слава за престижным образованием поехал. В область. В самый центр. И там давали… И образование тоже. Он Надьке письма душевные писал: "… я её обнимаю, целую, а перед собой тебя вижу…" Но Надька надменно презирала "души прекрасные порывы" и его любовь оставалась безответной и до безобразия неразделённой…

Как-то Слава с сокурсниками в гости приехал. На родину. Родина недалеко от центра была. Родителей попроведать, подкормиться малость, с собой чего-нибудь. Святое…

Случайно они на чужой праздник жизни попали. Местные что-то отмечали и их пригласили. И Надька там была. Слава по всем правилам восточного единоборства "охмУри" хвост свой павлиний распушил. И ехать уже пора, и друзья дёргают, мол, опоздаем на автобус, а на него как нашло. Он соловьём заливался, баритональные рулады выводил…

"Хлопцi, а вы нэ спiзнэтэсь (не опоздаете)?" - вдруг ни с того, ни с сего забеспокоилась Надька и Слава переполнился. По-украински ни бельмеса, но философия у него была своя: "Спизднёмся, спизднёмся, голубочка ты моя…" - запричитал он, ухватившись двумя руками (чтобы не отняли) за округлые формы Надьки. Получив увесистую пощёчину, Слава оторопел, но заливистый смех обидчицы, щедро наделённой природным украинским юмором и вовремя осознавшей всю курьёзность ситуации, подвигнул. И он подвигнулся, продвинулся и через год женился. На Надьке женился. Святое…

Престижно образовавшись, Слава распределился. Сам распределился. Престижно. Морально-деловые качества, унаследованные вместе с фамилией, позволили обаять профессорско-преподавательский состав и тех, от кого зависит.

Молодой коммунист и не менее молодой специалист, секретарь партячейки, спортсмен, отличник, прогрессивно мыслящий Парамонов, упаковав нехитрые пожитки, подаренные на свадьбу многочисленными родственниками, убыл с красавицей женой, согласно предписанию. Из студенческого общежития в заводское.

Убыл, прибыл и стал покорять необъятное будущее сытого Коммунизма. Давалось это не легко, но Слава шёл вперёд. Он шёл и видел далеко… себя и весь свой род. Святое…

А жили, как и все. Пользовались всеобщими благами равенства, товарищества и братства, талонной системой пользовались, и жилищно-коммунальной пользовались. Надька сына растила. Слава Коммунизм строил.

По специальности, престижно полученной в высшем учебном заведении, он мало чего достиг. Некогда было. Надо было решения Партии в жизнь воплощать. А кому, как ни ему, Парамонову? Святое…

"…Товарищи коммунисты! Считаю, что таким товарищам, как Фомушкин, нет места в наших рядах. Товарищ Фомушкин своим поведением дискредитирует высокое звание…"

Проголосовали равнодушным большинством и исключили Фомушкина, бывшего сокурсника Парамонова, из рядов КПСС. И с должности сняли. Партия сказала. Надо…

Слава говорить умел. Патриотично, патетично и очень убедительно. И зла на Фому (так Фомушкина сокурсники звали) не держал. Даже извинился после собрания: "Ты, Фома, извини. У тебя всё впереди. Ведь ты у нас дикорастущий…"

Фома и в самом деле толковым был. Толковым и работящим. Заметил его бывший директор. В начальники выдвинул. А потом новый пришёл. Племянник у него…

А тут и случай подвернулся. Голуби бюст вождя мирового пролетариата обгадили. А куда начальник цеха смотрел? Короче, персональное дело, всеобщее презрение и ненависть трудящихся. Святое…

Славе жилую площадь выделили. По настоянию нового директора. Мол, не должен активный борец за справедливость и чистоту рядов в семейном общежитии жизнь растрачивать. Ему, мол, горизонты нужны. Сына растит, жена красавица, делу Партии и Правительства предан… Короче выделили. Двухкомнатную. Со всеми удобствами. Надька на седьмом небе от счастья была. Так и жила на седьмом, в смысле этаже. Господарка (хозяйка)! Правда, еле концы с концами сводила, в смысле по хозяйству. Много ли наживёшь на мужнину партийную зарплату? А взяток Славе не давали. Мелковат ещё…

Обустроив семью, Слава продолжал бескорыстно (в смысле не давали) бороться с чувством щемящей несправедливости, глубокого морального удовлетворения и недостатками, порочащими светлый образ строителей Коммунизма. Вместе с племянником боролся, в смысле с директорским. Особенно на субботниках. Пару деревец посадят своим личным примером или кусок цеха подметут и - к светлому будущему. К девицам, которые решили посвятить себя делу КПСС. Кандидатский партийный стаж - один год. И его пройти надо. Это тебе не хухры-мухры. А с кем идти, как не с секретарём и начальником?

И шли. Косяками шли. Выпьют, слегка, за партийные сбережения, закусят из личного фонда начальника цеха, споют что-нибудь из комсомольского репертуара, типа "Комсомолки, доброволки…" ну, а потом и в "партию". Святое…

Надька жалела его. Слесарям проще. Они халтурками во внерабочее время своё благосостояние советских граждан повышают. А партийный работник? Да такой честный, как её Славка? Взяток не берёт, всего себя делу Партии… рабочий день не нормирован. А Вадика (сына) как растить? Да и самим одеться, обуться…

Повезло ей со Славкой. Домовитый. Он с дирекцией по субботникам в преферанс играет. Приглашают его. Интеллектуал. Всё, что выигрывает - в дом несёт. Ещё ни разу не проиграл. Умный. Правда, не нравится ей, что выпивают они там, но Славка объяснил, что без этого - никак. "Преферанс - игра умственная, а хорошее вино - для подпитки мозга. Святое…"

Что такое преферанс Надька понимала слабо, но то, что это престижно - по телику показывали. Не всякому советскому народу дано в такую игру играть. А по её бабьим меркам, то этот славкин приработок иной месяц выше зарплаты выходит, в совокупности…

Сначала он сдачи не додавал с партийных взносов. "Мелочи нет, загляни попозже…" Тем, кто заглядывал - святое. А тем, кто нет - разве всех упомнишь? Но это не деньги. Так, копейки. Вот, когда собирали на день рождения какому-нибудь ответственному работнику. Или на поминки. Или Сальвадору Альенде. Или Луису Корвалану. Или детям голодающего Поволжья (благо, оно при любой власти - голодающее). Тут рублики и набегали. В цеху все сборы добровольных пожертвований через Партию. Ум, честь и совесть. А кто пересчитывать возьмётся? Святое…

Или те же субботники. Грабли купи, лопаты купи, кумач, краску-известь, саженцы. Да мало ли чего. А кто их, грабли, пересчитывать будет? Если не наступят, то даже и не заметят. И тётка с хозмага за две шоколадки и одну обаятельную улыбку в товарный чек напишет что надо. В смысле, что надо, то и напишет. И печать шлёпнет: "Оплачено". Святое…

Короче, партийных сбережений хватало. И Надьке для семьи, для дома, и на личные потребности строителя Коммунизма. Да и у директорского племянника фонд накапливался в результате бурной производственной деятельности.

Года два они в Коммунизме проработали. Но это не тот Коммунизм был. Вот обкомовский Коммунизм - это Коммунизм. Слава в обком рвался. Обкомовских в любом магазине бесплатно отоваривали. За одну явку и демонстрацию красной книжицы. Да и почёт, и уважение, и связи. Любой вопрос - без проблем…

Слава тот субботник на всю жизнь запомнил. Ежегодный, ленинский. 22 Апреля. Ко дню рождения Ленина приуроченный, дай ему Бог здоровья. Начиналось всё, как всегда. "Оркестр гремит басами, трубач выдувает медь". Транспаранты, плакаты, пёстро разодетый народ (слегка подшофе), саженцы, грабли. А потом…

И откуда эта Вика нарисовалась? Статная дивчина. И всё при ней. И подружка. Зинка. Суфлейкина. При ней - ещё краше и аппетитней. Они с директорским племянником их в русской бане помыли. В "Трудрезервах". Знакомый у них там. Потом - как обычно, в "партию" принимали. Ну и бабы…

Слава "спiзнывся". Так "пiзнывся", что опоздал. Домой придти опоздал. Двадцать четвёртого апреля пришёл. Ну, Надька… - естественно. Впервые с ним такое. Он ей все апрельские тезисы наизусть изложил, он ей пятилетний план развития страны в общих чертах обрисовал, он ей…

Заподозрила она что-то. Но тридцатник взяла, "преферансный". Успокоилась малость, а потом и вовсе забыла. В мае Вадика к дедушкам и бабушкам повезла, на родину. На всё лето. Сама на работу собралась. А Вадик за лето окрепнет - можно и в садик на зиму. Большой уже. Три года.

Пока она туда-сюда ездила, Зинка Суфлейкина опять нарисовалась. А почему бы и нет? Чего квартире зря пропадать? В последнюю ночь перед приездом Надьки, Зинка ему призналась:

• Несовершеннолетняя я. Пятнадцать мне. А ты совращенец. Но ты не бойся. Ты бедный. Мне твой дружок нужен. Видать, он большого полёта птица…

Слава сразу обмяк: "Малолетка! Статья! Хотя тут ещё подумать надо, кто кого развратил. Очевидное и невероятное…" - а потом как-то даже обиделся. Парамоновская гордость взыграла. Он, видите ли, бедный, а этот директорский выскочка - большого полёта птица. Да кто его в люди вывел?!

• Приберёшься тут и уматывай. Дверь захлопнешь. А я на вокзал. Жену встречать, - дал руководящие указания Слава, оделся и на вокзал, как сказал.

В квартире было убрано. Демаскирующие признаки вчерашнего ужина на кухне не просматривались. Слава рассредоточил баулы и прошёл в спальню. Посреди спальни стояла Надька, тупо уставившись на кровать. В кровати лежала Зинка.

Славу бросило в пот. Сначала холодный, потом горячий, а потом он и вовсе побледнел, гармонично слившись с постельным бельём отечественного производства. Зависшую гнетущую тишину нарушил скрип открывшейся входной двери, и в спальне появилась довольно-таки симпатичная тётка. Как оказалось в последствии - Суфлейкина мама.

Она хорошо поставленным голосом продекламировала статью за совращение несовершеннолетних, огласила срок лишения свободы, почему-то с конфискацией имущества, продемонстрировала Надьке свидетельство о рождении Зинки и потребовала отступного в размере двух тысяч советских рублей.

Такую сумму рублей Надька даже на картинке не видела, и её прорвало. Она употребила весь ранее слыханный и неслыханный фольклор средней полосы России и перешла на диалект народов Севера, внутренне готовясь к рукопашной схватке. Она защищала честь и достоинство мужа! По бледной щеке Парамонова покатилась скупая мужская слеза…

Зинка встала. Продемонстрировав все формы и прелести несовершеннолетнего девичьего тела, она неспешно оделась и направилась к выходу, небрежно бросив через плечо:

• Не знаю я его. Ошиблась адресом. Здесь все дома, как солдаты в увольнении. И ключ подошёл… Пошли, мама.

После ухода Суфлейкиных, опустошенная Надька рухнула на кровать. Спохватившись, она яростно сграбастала отечественное постельное бельё и вытолкала его в раскрытую форточку. Зацепившись оставшейся яростью за Парамонова, Надька злобно прошипела:

• Смотри у меня…

В обкоме не любили директора. Завод имел статус всесоюзного и замыкался на центр. Центр директор и подкармливал, а обком - постольку поскольку.

"В среду, в 14.00 в красном уголке цеха № 2 состоится партийное собрание с повесткой дня: "Аморальный облик товарища начальника цеха № 2 в деле совращения несовершеннолетних". Докладчик Парамонов С. В."

Вскрыв аморальный облик внутри цеха и кумовство, процветающее выше, Парамонов сделал первый шаг к достижению заветной цели - обком. В обкоме одобрили. Начальника цеха и директора сняли, а Парамонова послали учиться. "Учиться, учиться, учиться…" В сердце нашей родины, в столицу послали. Высокого полёта птица этот парень, Парамонов, но молодой и залётный. А в обкоме свои летуны, приземленные…

Учиться, так учиться. Слава не знал: радоваться этому или печалиться, но он знал, что если с умом, то тоже можно не безбедно, тем более Партия послала. А если Партия послала - святое…

Партия умела посылать. Умело. И туда, и оттуда. В Высшую Партийную Школу послала. Научному Коммунизму учиться. Это раньше Коммунизм по инициативе народных масс строили. Красные звёздочки на домах престарелых конармейцев рисовали. Ну и что? "Плывут корабли: "Ура Кибальчишу!" Летят самолёты: "Салют Кибальчишу!.."

Вон сколько их, "кибальчишей", по всей стране в камне стоят: "…из камня его гимнастёрка, из камня его сапоги". А "плохиши" по науке Коммунизм строили. И построили. Отдельно взятый (себе любимым). И буржуинами стали. Святое…

Слава хорошо учился. Даже можно сказать: отлично. И в коммунизме (отдельно взятом) упражнялся. Тогда этих иностранных слов: риелтор, дистрибьютор, менеджер по продажам и другим аспектам… никто не употреблял. Никто даже не догадывался, что это такое и с чем его едят? Но страна, в которой жили Парамоновы вместе с сотнями миллионов таких же недоумевающих сограждан, самородками изобиловала. Их почему-то обидными словами обзывали: спекулянты, фарцовщики, тунеядцы, валютчики, казнокрады, мошенники, взяточники. И лишь только благодаря научному подходу к высшему партийному разуму, всех этих самородков в недалёком светлом будущем реабилитировали. В элиту реабилитировали: предприниматели, бизнесмены, рантье, банкиры, аппарат, олигархи, коррупционеры…

Научно создавая преференции по профанации социалистической экономики, "парамоновы" натружено готовили страну к дикому капитализму и частнособственнической демократии ельцинской эпохи…

Слава с риелторов начинал. У того есть, тому надо. Тот готов продать, этот хочет купить. Тот хочет поступить, этот может принять. Те за это могут отблагодарить, а эти не против. Но тот про того не знает, этот про этого. А Слава знал. И не безбедно, по тем временам. На карьеру хватало. Да и Надька на швейной машинке…

Не баловал он её. По социалистическим нормам строителей коммунизма жили. В семейном общежитии. Всё, что Надька нашьёт, - на хлеб и молоко. Родители салом-мясом подсобляли. И овощами…

Слава счастливое детство сыну обеспечивал. Периодически. Четыре раза в месяц. Вывезет куда-нибудь подальше от посторонних глаз соратников по борьбе (из Высшей Партийной Школы) и окунает во все прелести столичного Диснейленда. Домой возвращались поздно. Усталые и счастливые. Надька на швейной машинке встречала. Радовалась за них. Тоже счастливая…

Свои нетрудовые, но честно нажитые, доходы Слава на образование тратил (в промежутках между отцовскими и супружескими обязанностями).

Образовался вокруг него (или сам образовал?) порочный, но влиятельный, круг из сильных мира сего. Сауны, пикники, девочки… Слава умел. И дистанцию соблюдал, и чувство меры знал: с кем, когда, как и сколько. Обаяшка! Святое…

Кандидатскую он легко защитил. И сразу же докторскую. Но дороже. Доктор околовсяческих наук при единственно правильной науке - "Научный Коммунизм". Так его и отправили из столицы туда, откуда приехал. Профессором. На кафедру "Научного Коммунизма" отправили. В родной институт. Преподавать. И квартира двухкомнатная на седьмом этаже как нашлась…

Надька ещё в Москве заподозрила что-то неладное. Слава мусорное ведро пошёл выносить и не вернулся. Вернее вернулся, но на третьи сутки. Немытый, небритый, нечёсаный и трусы наизнанку.

Месяц они не разговаривали. Надька не разговаривала. В себе носила. Думы тяжкие носила. И девочку. Она тогда ещё не знала, что это девочка, но носила. А Слава наоборот. Не умолкал. Он тогда ещё не знал, что она девочку носила, и рассказывал ей обо всех достоинствах и недостатках связанных с партийным строительством. А он не просто строитель. Он на прораба учился. На одного из прорабов. Перестройки…

Время - лучший лекарь. Зарубцевалось. Слава её тогда всей нежностью, теплотой и заботой, на которую был способен, окружил (а способен он был на многое). Тогда она впервые про него подумала: "Да, может быть он и гавнистый, но не гавно…"

А как на седьмой этаж вернулись, Надька совсем ожила. Господарка! Вадик в школу пошёл. Надька по специальности, в ателье. Жизнь семейная налаживаться стала. Связи обновились. Возможности расширились. Ректорат, деканат, студенты, студентки… студентки, студентки…

Ко всем своим достоинствам Слава ещё очень любопытным был, и влюбчивым. Влюблялся с первого взгляда. Как кого-нибудь в юбке увидит, так и любопытно делается. А что там под юбкой? Если время позволяет. А если сильно любопытно, то и на время наплевать.

И влюблять в себя он умел. Ненадолго. Влюбит, пару раз полюбит и до свидания. До следующего. Если снова любопытно станет. А зачем ему постоянно? У него Надька есть. Святое…

Моральный кодекс строителя коммунизма он чтил свято. Не прелюбодействуй! А никто и не прелюбодействовал в каких-нибудь иезуитских формах. Всё согласно общепринятым положениям (Кама Сутры)…

Слава на соискание должности начальника кафедры свою кандидатуру выдвинул. Баллотировался. Но первый тур выборов был неудачным, а второй не состоялся. Ельцин к власти пришёл и сказал, мол, берите, сколько унесёте. Чего? Не важно. Обиделся Слава очень на профессорско-преподавательский состав родного учебного заведения (не выбрали сволочи!) Уволился.

Ельцинская камарилья личным примером вдохновляла всё дееспособное население страны на великие трудовые (а особенно нетрудовые) свершения во благо (во личное благо, во двуличное благо…) Началась утилизация когда-то великой страны восходящего Коммунизма. Да кому он нужен, Коммунизм этот?! Успеть бы в переделе беспредела свой кус урвать.

И Слава рвал. Рвал и метал. Метал легализованные временем запасы, припрятанные на чёрный день в иностранной валюте. На алтарь разрешительной системы метал.

Рвал старые связи и создавал новые и, создав, удивился: "Ба! Знакомые все лица (из Высшей Партийной Школы)!" Короче, и метал, и рвал, и всё-таки урвал. Святое…

"Святой источник" урвал. Источник, как источник. В овраге на пустыре. Вода родниковая. С элементами серебра. Не тухнет и длительному хранению подлежит. Выкупил Слава этот источник нетрудового дохода у местных властей за личные сбережения в виде вознаграждения и одну профессорско-преподавательскую зарплату в виде официальной платы по приватизационному курсу. Лицензию получил и монопольное право пользования, владения и реализации.

Дело пошло. Бизнес. Семейный бизнес. Надька уволилась. Бросовые бутылки мыла из-под "Пепси-колы" и других напитков. Как импортных, так и отечественных. И этикетки сдирала. Свои клеила. Которые на персональном компьютере, как на швейной машинке. Освоила. Вадик, уже не малолетний, бутилировал (на источнике сидел, воду в бутылки фасовал). Слава реализовал. А в свободное от реализации время трактат научный писал. И написал. Об уникальности "Святого источника" написал. О чудодейственных свойствах воды и спектре применения её в лечебно-профилактических и народно-хозяйственных целях. О патриотизме и преимуществах нашей зарождающейся экономики, в основе которой (естественно) эта самая вода, над загнивающей пепси-колой и международным империализмом написал. Профессор!

Труд его оценили (в баксах). Слава выплатил. Всем причастным и непричастным. И столичным, и местным. Постановление правительственных органов вышло (и тех, и других) с предписаниями и рекомендациями. И всё, что на воде - всё из славиного источника. Высшая Партийная Школа! Святое…

Надька довольна была. В люди выходить начали. В супермаркеты. Накопления появились. Не подкожные, славины (она о них и слухом не ведала, заначка), а свои, семейные. Приоделись, обулись, аппаратуру приобрели. Вадику. Но не долго музыка играла. Слава расширяться начал. Вадика в столицу отправил. Купил ему место в "Высшей Партийной Школе".

Конечно, конечно. "Высшей Партийной Школой" она уже давно не называлась. По-современному звучала: "РАГС!" "РАГС" - это не "ВПШ". Но профессорско-преподавательский состав и суть - без изменений.

И кандидатскую Вадику купил. Но чуть попозже. Сначала купил заводик с автоматической линией по разливу святой воды в отечественную и зарубежную (ближнезарубежную) тару. Вадик-то уехал. И поточную купил. Для мытья этой тары во вторичном применении. Надьку начальницей поставил. Двух старушек ей в персонал нанял.

Он вообще в персонал только стариков нанимал. "Молодым везде у нас дорога, старикам везде у нас почёт". Слава любил почёт. И его чтили. В глаза преданно глядели, в рот заглядывали. Работодатель! А кто им, престарелым, работу-то даст? По современным меркам: сорок пять - уже старик. Не берут на работу в сорок пять и выше.

А пенсионеры? И не просто пенсионеры, а персональные пенсионеры. Номенклатура! У них свой образ жизни, годами нажитый. Интеллигентно-сытый. А опускаться за черту бедности - ой как ой…

По современным меркам даже на персональную пенсию с этой стороны черты бедности прожить нелегко. Да что там нелегко? Невозможно! Всё, что годами нажито, трудом непосильным, присмотра требует, ремонта. А один лист фанеры - 350 р. В телевизоре ("Горизонте"!) пимпочка какая-нибудь - 300 р. Пару раз "Волгу" (двадцать четвёртую!) заправить - ещё 800 р.. А сколько той пенсии?

Слава к себе в персонал бывших обкомовских работников нанимал. Хорошо сохранившихся на руководящих должностях. Даже один из ЦК был, и один из Политбюро. Он его исполнительным директором фирмы "Святой источник" назначил. Опыт руководящей работы, связи…

И платил он им, строго минимизируя заработанный фонд: "У вас, ребята, пенсия персональная, плюс у меня зарабатываете чуть ниже средней по стране. Итого, в совокупности, вы высокооплачиваемый слой населения". Веско аргументировал. Благодетель!

И они, персонал, благодарны были ему за это (хотя Слава ни к пенсионному фонду, ни к их персональной пенсии никакого отношения не имел). Верой и правдой служили, как когда-то КПСС: "А скажи-ка мне, Димочка, на чём наши российские хлебопёки хлеб замешивают? Как не знаешь?! Постановление Правительства № … мимо тебя, наверное, прошло, мил человек. Возьми под контроль дружочек, уважь старика. А Святослав Васильевич в Москве будет, зайдёт обязательно. Персональную благодарность передаст… в конвертике. Ты уж там своим скажи, пусть пропустят…" Слава КПСС!

Четыре газели купил и джип. Джип себе, газели - фирме. Фирменный магазин по продаже святой воды открыл. Диетическую столовую для имущих диабетиков. Дорого. И благотворительную для неимущих. Бесплатно (но и там, и там кормили одинаково, святой водой кормили).

Но не всё так получалось, как хотелось. Эльдара он на помойке нашёл. Банки алюминиевые из-под пива и других импортных напитков собирал. Цветной металл. Предложил он ему на разливе посидеть, пока заводик не купил, а Вадик уже уехал. Эльдар согласился. К делу отнёсся творчески. Молодой (сравнительно), энергичный, инициативный. Из пустого в порожнее грамотно переливал. Прибыль заметно возросла.

Как в последствии выяснилось, Эльдик (его так Слава по-отечески именовал) высшие партийные курсы при Доме Пионеров кончил в июле 1991 года. Кончить, кончил, а реализоваться не успел. На помойку истории угодил. Тоже учёный. Но кандидат…

Слава подобрал. И души в нём не чаял. Это его идея. Шары надувать. И ещё много всякого Эльдик навыдумывал. И интересы фирмы чтил свято. И свои не забывал. Поворовывал, но честно. Со Славой делился. Фивти-фивти.

Слава выдвинул его из низов на руководящий пост. Вернее он сам вылез, а Слава только зафиксировал. Талант! Эльдик даже члена Политбюро ни в член не ставил. Кроме Славы никого не признавал. Верный ленинец. Слава КПСС!

Но вот как-то в последнее время у Славы страх липкий под лопаткой появился. И вроде бы никаких предпосылок, но кололо. Эльдика побаиваться начал. Уж больно он перспективный и чрезмерно талантливый. Отымет, сволочь, всё трудом нажитое…

И Надька уволилась. Точнее, зарплату получала регулярно, но на работу ходить перестала. Славу из спальни выселила в гостиную. На мягкий уголок. И замкнулась. В себя ушла. Уже года два, как не выходит. Слава так и живёт. В мягком уголке со спутниковой антенной. Вернее не живёт, ночует. А живёт он с Люськой. В обеденное время. В джипе. Пообедают вместе в кафе "Вдали от жён", которое рядом с их офисом, выедут загород в лесополосу, минут десять поживут в джипе и обратно в офис. Но порознь. И в кафе порознь, и в офис порознь. А вечером - по домам. У неё муж, у него Надька…

С Лосёнком (так Слава по-отечески Люську именовал) он лет десять тому назад познакомился. Студенткой она у него была. А он у неё - профессор. Ну, студентка и студентка. Как и все студентки. И юбка такая же…

Присох он к этой юбке. И она от него не отлипала. Замуж вышла, ребёнка родила, а не отлипала. Вот уже десять лет, а всё липнет и липнет. И Слава её всё учит и учит. Прилежная, наверное. Нравится ей учиться "…как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая Партия".

Конечно, первые годы их совместной учёбы протекали бурно и насыщенно. Надька, наверное, тогда ещё заподозрила. Он ей что-то объяснял, доказывал, приводил аргументы, изыскивал факты… Неубедительно, наверное.

Надька из той породы людей, которые воспринимают окружающий мир по принципу: "Не слушай, что говорят, смотри, что делают". И если посмотреть с высоты прожитых лет (слава Богу, уже за пятьдесят), то Слава отдавал себе отчёт в том, что его действия были несовместимы с высоким званием строителя Коммунизма и добропорядочного семьянина. Вот Надька и заподозрила. Ведь не дура…

"Да! Ты не дура, далеко не дура… губа моя". Слава губу раскатал по полной программе. В люди выбился. В прямом смысле этого слова. Локтями расталкивал, зубами выгрызал. За место под солнцем бился. И выбился. Занял-таки своё место. При деньгах и положении. И чуть ли ни золотая рыбка у него на посылках (и какая разница, член Политбюро это или просто член)…

И женщины его по-прежнему любят. И за деньги любят (продажные женщины), и бесплатно (надеющиеся женщины). И Надька у него есть, и Лосёнок. Но вот чего-то не хватает. Ему всегда чего-то не хватало "…зимою лета, осенью весны…"

Святослав Васильевич зябко поёжился. Прогретые весенним солнцем белые ягодицы синхронно шевельнулись, нежно обжимая электродетонатор. Не май месяц. Апрель. Земля ещё холодная, да и лужа. А этим обалдуям хоть бы хны. Жрут гады…

С Надькой совсем плохо стало. И ей плохо и ему плохо. Нервная какая-то. Из-за любого пустяка скандалила. До коликов под лопаткой донимала. То не так сел, то не так лёг. Сказал не то. Молчал не так. Слава старался. И сидел, и лежал, и болтал, и молчал. И Лосёнка на десятиминутное сожительство перевёл (неустойку должностью компенсировал, высокооплачиваемой, в офис взял, по связям с общественностью). И внука Надьке возил регулярно, пока он в детский сад не пошёл. Вадик так решил. Вадик в Москве осел. Женился, внука родил и осел… а Надька из себя не выходит.

Он её на Лазурный берег, он её по Швейцариям… ни в какую. Совсем плохая стала. Ни выпить, ни закусить. В смысле банкет там какой или фуршет с партнёрами по бизнесу и промывкой в баньке. Благо Эльдик выручал. Всё подготовит (выпить, закусить, бланки договоров, девочек…) и Надьку успокоит: "Святослав Васильевич в правительстве. Будет не скоро. Вы уж не волнуйтесь, пожалуйста".

И девочек прямо в постельку. Ведь Славе недосуг. Рюмку коньяка влил, орешком в шоколаде хрумкнул, договорчик подписал, в баньку нырнул, в постельке побарахтался (быстренько-быстренько) и на родину. На малую родину. Надьке сдаваться. Бизнес. Святое…

Хочешь женщине сделать приятное - купи ей что-нибудь, всё остальное она сама сделает. Слава покупал. Сначала сам. Потом спонсировал все капризы и выверты Надьки. Тщетно…

Шопинг стал семейной еженедельной терапией Парамоновых. Деньги, как таковые, для Славы значения уже не имели. Рекой текли (из святого источника, а свято место пусто не бывает).

Во внутренних карманах славиного пиджака (повседневной носки) аккуратно лежало по пачке дежурных пятисоток (он только пиджаки носил, и лишь изредка фрак надевал, когда какого-нибудь крупного государственного деятеля фрахтовал). В остальных карманах - сотки, двухсотки (в валюте)… - навалом.

Банкоматами не пользовался. И чековыми книжками тоже. В кармане надёжней. И когда расплачивался, обратно денег не брал, в смысле сдачу. Ему нравилось почтение незнакомых людей, которые (за сдачу) провожали его нежным умильным взглядом. И узнавали с подобострастием, если повторно…

Деньги давали ему свободу. Своду слова, свободу совести, свободу передвижения, свободу вероисповедания… Слава в себя верил. Свято верил. Верил, что и с Надькой образуется. А тут случай подвернулся. Фому встретил. Случайно. Во Внуково.

Поездом Слава не летал. Только самолётами. "Летайте самолётами Аэрофлота!" И он летал. По старой памяти. И по новой… даже не вспомнил сначала, кто это с ним здоровается.

С того самого злополучного собрания Слава с Фомой не встречался. Извинился и не встречался...

• Здоров, Парамон!
• Здравствуйте, простите…
• Не узнал, что ли?
• Фома! На улице встретил бы, не узнал…
• Так ведь узнал же?
• Узнал…

• Фома-а-а… сколько лет, сколько зим?! Идём присядем где-нибудь, поболтаем. Ты не спешишь?
• Неа-а, - ответил Фома взаимностью. - До отлёта ещё время есть, три часа пятнадцать минут.
• А куда летишь-то? - полюбопытствовал Слава, мягко подхватив друга под локоток, и ненавязчиво зарулил в сторону ресторана для особо проголодавшихся пассажиров и VIP-персон.
• Домой. В Усть-Елдык.
• В какой, какой Елдык?
• В Усть. Живу я там. Слышал: "Сердце стучит БАМ!" - вот и живу я там…
• Ну, тебя брат и занесло! И кем ты там?
• Губернатором.
• И большая губерния-то?
• Сотни тысяч километров квадратных… немереных.
• А население?
• Три семьи осталось и местные оленеводы-кочевники… не считанные.
• А…
• Всё нормально. Куда идём?
• Уже пришли. Есть хочешь?
• Хочу.
• Значит пришли.

Они облюбовали интимный столик у окошка, и Слава сделал заказ. Чтобы не смущать друга - на свой вкус (мол, что он видел, кроме оленины).

• Ты, Фома, на меня не обижайся. Не моё это решение, тебя исключать…
• Брось ты, Парамон. Кто старое… да и не обижался я на тебя никогда. Парамон ты и есть Парамон. Что с тебя возьмёшь? Сволочь! Уродился таким, таким и умрёшь. Есть сволочи похлеще. А ты порядочная…
• Спасибо.
• Носи на здоровье…

Принесли. Выпили. Закусили. Помолчали, каждый о своём…

• Танюша-то как? - прикуривая от тонкой струйки газовой зажигалки, выполненной в виде писающего мальчика, поинтересовался Слава.
• Как и все. Бабушка. - Не обратив на мальчика никакого внимания, Фома ловко вставил зубочистку в расселину нижнего междурядья.
• Дети, внуки?
• В Москве все. Самостоятельные они у меня и самоокупаемые. Дочь - юрист. Сын у неё. Сын - кандидат экономических наук. Дочь у него…
• И у меня сын…
• Что сын?
• Самоокупаемый кандидат наук. И сын у него…
• Стало быть, ты тоже дед?
• Дед.
• И Надюшка баба. Как она?
• Плохо.
• Что плохо?
• Болеет.
• Болеет плохо? Так ведь это хорошо!
• Не всё хорошо, что плохо болеет. Слушай, Фома. Приезжайте к нам. В гости. Молодость вспомним, альма-матер…
• Да я с удовольствием, да и Танька давно на родину просится, но, понимаешь, с бюджетом у меня туговато. Детей и внуков, бывает, годами не вижу. И в Москве я сейчас с оказией…
• Нет проблем! Я оплачу. Для нас с Надькой видеть вас с Танькой - одно удовольствие. Два в одном. А за удовольствия платить надо. Я оплачу…
• Ого! Вроде бы мы с Танькой, как шоу-труппа. Или шоу трупы… На гастроли. А ты спонсор?
• Дурак ты! Я от чистого сердца. Ведь у нас, кроме вас, друзей никогда не было…
• Спасибо.
• Носи на здоровье.
• Слушай, Парамон. Если честно, то хочется. Но как-то к меценатству я не привыкши. Ты кем работаешь?
• Бизнесмен я.
• А у тебя для меня работа найдётся?
• Найдётся…
• Резкий ты. Ну ладно. На самоокупаемость визита заработанной мной платы хватит?
• Хватит!
• Когда?
• Хоть завтра.
• Завтра не получится. Я домой трое суток добираться буду. Давай через месяц.
• На.
• Что на?
• Аванс… на дорогу.
• На дорогу я сам соберу, а ты мне заплатишь, когда я твою работу выполню. Что я умею, ты знаешь. Идёт?
• Идёт!

Принесли ещё. Допили, доели, расцеловались, расстались… Долго ли, коротко, но Слава смотрел и смотрел ввысь безоблачного неба, то ли провожая невидимый след взлетевшего самолёта, который увозил что-то тёплое и приятное, то ли молился, отыскивая глазами того, кому эти молитвы ниспосланы...

Его мгновенная реакция боксёра (Слава в юношестве боксом занимался, кандидатом был в мастера, среди юношей) заводила иногда в тупик, из которого он выбирался с честью и достоинством, благодаря пройдошливым умственным способностям. Работы для Фомы у него не было. Фома воду бутилировать не станет, будь она хоть трижды святая. И шары надувать не будет…

Земля слухами полнится. Слава отслеживал продвижение Фомы по жизни через знакомых и незнакомых, собирая по крупицам информацию об институтском друге, павшем на взлёте карьеры от безжалостной руки однопартийной системы.

Падение Фому не подкосило. Уехали они с Танькой и как канули. А на волне горбачёвской перестройки всплыли. Фому даже в газетах рисовали и по телевизору. Один из первых выборных директоров, где-то там за Уралом. Слышал Слава и о том, что бурная волна ельцинских реформ подхватила Фому и вынесла в большие начальники административного округа. Не знал, что Усть-Елдыкского…

Не было у Славы работы для Фомы, но если пообещал, надо найти. Словом своим Слава дорожил и по пустякам не разменивал. Человек слова. А за каждым словом - дело. И дело нашлось…

Фомушкины приехали поездом. Радость встречи. Цветы-слёзы. Нарезка, фрукты, напитки, кофе. Тары-бары растабары… Надька ожила.

Оставив женщин наедине, уединились и мужчины. Слава изливал Фоме всё, что накопилось на душе за последнее десятилетие. Фоме можно. Красочно изливал и откровенно. В свете. В высшем свете и в свете решений…

• Выдающаяся ты личность, Парамон.
• А как же?! Имеется за мной такой грешок. Люблю быть первым…
• "И самый последний нищий, при других условиях, способен быть первым богачом" - сказал Козьма…
• Так эти ж условия самому создать надо. Как я понял, ты в богачах не значишься?
• Какое там богатство?! "Когда хромые устраивают бег взапуски, то первый из них, пришедший к цели, все-таки остается хромым". А я о двух ногах, слава Богу…

Слегка захмелевший Фома тоже, но вкратце, изложил концепцию своего развития за прошедшее десятилетие, из чего Слава уяснил, что поезд Фомы ушёл навсегда, оставив горемыку на продуваемом ветрами перроне.

Фома сопротивлялся. Но указание свыше, есть указание свыше, а выше крыши не подпрыгнешь. Вывезли несметные материальные ценности… и люди выехали. И остался Усть-Елдык в Усть-Елдыке. И Фома остался. Конечно, толковый он и трудолюбивый, но за жизнь держаться не умеет. Фома неверующий! Ведь по-русски объявили: "Перестройка!" Ну и перестраивайся, и подстраивайся. Потом вообще открытым текстом провозгласили, для особо тупых: "Берите, сколько унесёте…" Ну и бери. Старших слушаться надо. Святое…

Ловко вставив зубочистку в расселину нижнего междурядья, Фома перешёл к делу:

• Так что ты там про работу говорил?
• Понимаешь, Фома. Разросся мой бизнес. И персонал разросся. И не то чтобы коллектив плохой, замечательный у меня коллектив, но им управлять надо, а дел и без того прорва. Связи. Общественные. Их поддерживать надо. Есть у меня человек. По связям. Но сам знаешь, связи связям рознь. А ты мне с персоналом поможешь. Мне свои люди ой как нужны. Планирую назначить тебя директором по работе с персоналом. Но персонал пока не трогай. Пусть работает. Походи, присмотрись, положение напиши, инструкции должностные. Не мне тебя учить. Сам знаешь. Оклад я тебе положил - 500 баксов. Хватит?
• Когда приступать?
• Да хоть завтра.
• Завтра не могу. Обустроиться надо, жильё подыскать…
• Ты чего, Фома? Какое жильё? У меня жить будешь. Надька так и сказала: "У нас жить будут".
• Ладно. Как сказали, так и будем. Завтра, так завтра…

Укрепив тылы Фомушкиными, Слава вернулся к повседневным делам. А дел было невпроворот. В Москву слетать, отблагодарить кого надо (ох, сколько их там, кого надо). Местных посетить. Чтобы не забывали (эпидемиолог, пожарник, мент, мэр, пэр, сэр…) А тут ещё источник иссякать начал. Насосами качали. Мощными. Всю страну и ближнее зарубежье святой водой обеспечивали. Высосали, видать. Эльдик предложил трубу водопроводную в источник провести и к городскому водоснабжению подключиться. Нелегально.

Уголовное дело! А что делать? Эльдик водопроводчика нашёл. Говорит надёжный. И встречу организовал. Слава на встречу и приехал. А тут эти, обалдуи. А ведь кололо под лопаткой не зря. Знал Слава, что Эльдик сволочью окажется, но не думал, что так быстро…

Обалдуи допили, дожрали всё, что у Святослава Васильевича было с собой прихвачено и потянули провода к аккумулятору его собственного джипа. К ним вчера дружбан из Чечни вернулся. Трофеи привёз. Электродетонаторы подарил. Мол, бабахните, где надо, оторвётесь, народ попугаете. Пугливый сейчас народ. Терроризм…

Обалдуи в ящик откладывать не стали. Решили испробовать. На природу вышли. На свою территорию. А тут этот на джипе нарисовался. Приглянулся им джип, да и детонатору чего зазря пропадать? Нашёл на свою задницу приключение, сволочь. Не фиг в чужой район соваться. Здесь своих сволочей навалом.

• Ну, что, дядя? Доездился, сволочь? Время сейчас, дядя, сволочное. А одной сволочью больше, одной меньше, какая разница, бля… - и оборвав последние напутствие на полуслове, старший обалдуй замкнул провода на аккумулятор…

Эльдар через пять минут подъехал. Задержался. Пробки. Хладнокровно оценив обстановку: "Жить будет, но вот детородная функция вряд ли… да и к чему она ему? Надежда бывшим в употреблении не пользуется, брезгует, а молодёжь, наученная опытом старого профессора, свежачок найдёт. Долго ли, умеючи. Святое… - Эльдар метко бросил аппарат сотовой связи прямо в руки секретному водопроводчику. - Скорую вызови!" - и приступил к оказанию первой медицинской помощи…