В монастырь Ларису не пустили, а мы с игуменьей долго плутали по коридорам. Потом она завела меня в какую-то келью и оставила одного. У меня было время подумать. Все, о чем мне рассказывали Лариса и Марфа, казалось странным и нелепым. Я сохранял критический настрой и не хотел поддаваться их бессмысленной агитации. Конечно, приятно думать, что ты спаситель мира, что от твоего поступка зависит будущее всей Вселенной. Но, бог мой, мы же такие крохи на этой планете! Что значат наши поступки для Вечности? Она их и не заметит! Нет, верить этим двум сумасшедшим было бы глупо. Сейчас обещанные старцы придут и все поставят на свои места. Тут дверь кельи отворилась. Марфа, отвесив глубокий поклон, пропустила внутрь двух старцев. Им было, наверное, лет по восемьдесят на брата, но держались они бодро. Один — высокий, сухощавый, с неподвижным лицом и большой окладистой бородой. Другой
— напротив, маленький, округлый, суетливый, с тонкой, но ухоженной бородкой. Из-за дверей Марфа последний раз внимательно посмотрела на меня и, перекрестившись, исчезла в темноте. Старики расположились в деревянных креслах, и началась долгая пауза. Мы сидели друг против друга, и я ждал, когда же все это, наконец, кончится. Хотелось встать и уйти. Ну не будут же они держать меня силой... — Надеюсь, вы понимаете, какая на вас лежит ответственность? — спросил меньший из старцев. Судя по всему, в мое «предназначение» он не верил. — Нет, не понимаю. Я вообще ничего не понимаю, — я пытался сдерживать свое раздражение. — Это очень плохо, — продолжал мой собеседник. — Слушайте, вы что, еще будете меня отчитывать?! — Снимите рубашку, — приказал старик. — Да не буду я ничего снимать! Я уже все
показывал. Это безумие какое-то! При чем тут мои родимые пятна?! — Мы должны понять, кто вы! — старец вел себя, как следователь на допросе. — Я — это я. И все на этом! «Кто я?» Да — никто! Я бы тоже хотел знать, за кого вы меня принимаете! Выражался я путано. Но что было делать? — Ибо предсказано, — заголосил старик, — что придет Антихрист и будет он творить чудеса и знамения ложные. И будут люди верить лжи его, и не верить истине. И станут они возлюбившими неправду! До этого момента мне казалось, что это я сумасшедший. Теперь я понял, что это у старцев беда с головой. Надо было идти на примирение и убираться подобру-поздорову. Послушайте, святые отцы, — протянул я елейным голосом, — я и в Бога-то не верую, а уж в Антихриста — и подавно. Не надо подозревать меня в таких амбициях. И чудес
я не делаю, и знамений не испускаю. Можно я пойду, а?.. Поверьте, вы просто даром теряете время. Но мучивший меня старец уже разошелся и не мог остановиться: — Настал, настал час закатный! Так гласит Откровение Иоанна! Сидит уже блудница Вавилонская на звере багряном! Люди и народы отказались от Господа, променяли Его на товары золотые и серебряные, на камни драгоценные и жемчуга на порфиры, шелка и багряницы, на изделия из слоновой кости, всякого благородного дерева, меди, железа и мрамора, на вино и елей, муку и пшеницу, на коней и колесницы. Держит в руках своих Вавилонская блудница сия — чашу, наполненную мерзостями, и нечистотою блудодейства ее. Се — души человеческие нынешнего человека! И сказано так же, что придут к ней купцы, что стали вельможами земли, и будет она любодействовать с ними и с царями земными! Так и вершится сейчас! — Боже правый!
— я вдруг стал понимать, о чем толкует этот старец. Цитируя Откровение Иоанна Богослова, он рассказывает о «цивилизации потребления»! Фантастика! — Да вы антиглобалисты! — воскликнул я. — Настал, настал час закатный! Ангелы небесные заготовили уже чаши свои и сейчас прольют их на головы нечестивцев! И поглотит огонь чрево земли! — С ума сойти! — я был в восторге (никогда не думал, что глобализация расписана в Библии!) — И что, вы полагаете, я должен это остановить?! Тут мне представились мои прежние друзья-алкоголики. Они с тем же рвением, как и эти попы сейчас, обдолбавшись марихуаной, ратовали за свержение глобалистического строя. Меня пронял смех, я гоготал, как ненормальный: — Да вы рехнулись! Вы сумасшедшие! Это безумие! Господи, куда я попал! Нет, это надо же! А я еще когда-то к этим людям серьезно относился!
Дурдом! Я должен остановить глобализацию! Святые отцы, и вы туда же! — я встал, подошел к старцам, посмотрел им в глаза и, не переставая смеяться, вышел из кельи. Старец последовал за мной. Он кричал мне вслед, и его голос резонировал в гулком коридоре: «Из дыма вышла саранча на землю, и дана ей была власть, какую имеют скорпионы земные. И сказано было ей, чтобы не делала она вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих. И дано ей не убивать их, а только мучить. Будут люди в те дни искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них». Через минуту-другую я выбрался, наконец, из монастыря, глубоко вздохнул и улыбнулся. Утреннее солнце слепило глаза, от реки, на которой стоит монастырь, тянуло приятной свежестью. Нет, помирать мне положительно расхотелось. Я двинулся
вдоль забора, окружавшего монастырь, и только свернул за угол, как столкнулся лицом к лицу со вторым из двух старцев. Этот — высокий — за все время нашей беседы не проронил ни слова. Он лишь смотрел на меня своими пронзительными черными глазами. В отличие от моего экзальтированного собеседника он казался куда более здравым. «Как он успел здесь оказаться? Из монастыря же, кажется, только один выход?» Не медля ни секунды, старец заговорил со мной. В каждом слове его лучилась такая доброта и забота, что сердце мое мгновенно оттаяло. — Данила, послушайте меня, не берите в голову этот разговор. Если можете — просто забудьте его и простите Серафима. На самом деле все сказанное им не имеет никакого значения. Мы ведь и не знаем толком, что вам сказать. Мы так же слепы сейчас, как и вы. Но уже сегодня вы будете знать больше всех нас. И это
вы будете говорить нам, а не мы. Прошу же вас об одном только. Неважно, верите вы в это или нет. Никто из нас не принадлежит самому себе, все мы в руках Господа нашего. Как Он решит, так и будет. Вы же... — тут голос старца задрожал, а на глазах появились капельки слез. — Вы совсем не принадлежите себе. Об одном прошу, сделайте то, что скажут вам. Не знаю, кто скажет, и что скажет. Но поверьте, сегодня вы должны послушать его. Не за себя прошу и не о вашей душе пекусь, но о Господе нашем. Пожалейте Господа... Меня прямо оторопь проняла от этих слов. Когда же старец вдруг упал передо мной на колени, я и вовсе хотел провалиться сквозь землю. — Встаньте! Встаньте, пожалуйста! — взмолился я. — Я все сделаю! Сделаю, честное слово. Знать бы только, кто я... — Вы — тот человек. И вы, я уверен, чувствуете это. Не боритесь же со своим чувством,
не омрачайте промысел Божий сомнением. Все предопределено в этом мире, и только в одной точке его сохранена нам свобода воли — человек или станет самим собой, или откажется от себя. Вот это — единственный выбор. И от него все зависит! Я шел по набережной реки Карповки и пытался взять себя в руки: «Я бы выбрал, если бы мне предложили выбрать! Но мне же никто не предлагает. Значит, они просто ошиблись. Ничего, сейчас эти сутки закончатся, и можно будет вздохнуть спокойно. Они ошиблись, в этом нет никаких сомнений. Какой из меня спаситель мира?! Нет, ошиблись. Точно, ошиблись». Вдруг в непосредственной близости от меня затормозила машина темно-зеленого цвета — огромная, на больших колесах, с наглухо затонированными стеклами. Я еще никогда не видел таких «танков», находящихся в личном пользовании. Словно по команде из машины высыпали люди восточной
наружности в строгих костюмах. Я автоматически ускорил шаг и, как оказалось, не зря. Они были по мою душу. Действия моих похитителей были отработаны до мелочей. Уже через секунду я оказался внутри салона машины, экипированный по полной форме — с завязанными глазами и пластырем-кляпом поперек рта. Движок взвыл от натуги, и машину буквально сорвало с места. Ух! У меня аж душа в пятки ушла. Ехали долго. Первую половину пути я мысленно улыбался: «Это надо же, пройти всю Чечню и попасть в заложники в самом центре «культурной столицы»! Фантастика! Господи, да кому я нужен?! Нет, эти уж точно обознались. То, что меня принимают за кого-то другого, уже входит в моду. Забавно, как влетит этим головорезам, когда выяснится, что они взяли не того!» Вторую половину пути прежняя веселость меня покинула. Я осознал случившееся. Теперь меня уже не впечатляла головомойка,
которую устроят этим архаровцам. Теперь меня беспокоила собственная участь. Где гарантия, что они не захотят убрать меня как ненужного свидетеля?! Еще несколько часов назад я решил покончить с собой, но сейчас перспектива оказаться где-нибудь в лесу с перерезанным горлом меня почему-то совсем не вдохновляла. Асфальт, как мне показалось, сменился грунтовой дорогой, машину, продолжавшую лететь с прежней скоростью, качало из стороны в сторону. Сколько прошло времени, понять было трудно. Наконец — остановка. Меня вывели, поволокли по траве, далее — по вымощенным дорожкам. Мы вошли в дом и проделали достаточно длинный путь по его коридорам. Потом меня усадили в кресло и освободили от повязок. Я огляделся по сторонам. Обстановка была шикарной. На полу персидский ковер, стены, драпированные шелком, тяжелые гардины на окнах, инкрустированная мебель. В комнате было несколько
дверей. Из дальней появился человек,— араб лет пятидесяти с суровым выражением лица, в чалме и богатом восточном халате. Жестом он сделал знак, и мои похитители, поклонившись, молча скрылись за дверью. — Я проделал большой путь, чтобы встретиться с вами, — сказал незнакомец, разливая по пиалам зеленый чай. — А мне показалось, что это я проделал большой путь перед тем, как встретиться с вами, — ответил ему я, намекнув на свое бесцеремонное похищение. — Ах, это... — сообразил он. — Простите мою дерзость, но у нас слишком мало времени. Я просил, чтобы с вами обошлись аккуратно. Надеюсь, вы не обиделись. Это не входило в наши планы. Пожалуйста... — он подал мне пиалу. — Спасибо. Можно поинтересоваться, «мы» — это кто? — Мы, — он посмотрел мне прямо в глаза, — это суфии. —
Кто?! — я оторопел. — Суфии. Вы не знаете? — спокойно спросил он. — Это вахаббиты, что ли?! —я занервничал. — Ха-ха-ха! — он добродушно рассмеялся. — Суфий — это суфии. И «нет Бога, кроме Аллаха» — это не про нас. «Нет ничего, кроме Бога», — вот наши слова. Тут я подумал, что, может быть, этот суфий и скажет мне, что я должен услышать: - Вы хотите мне что-то сообщить? -Не то, что ты ждешь, — сухо ответил незнакомец. — Не то, что я жду? А что я, по вашему мнению, жду? — Сегодня с тобой будут говорить многие, и многие скажут тебе — ты должен сделать то, что предназначено. И только один будет говорить, но не скажет. Он возьмет тебя за руку и поведет в назначенное место. Мы долго совещались, были разные мнения, но я решил ехать к тебе, чтобы повторить
это: ты должен сделать то, что предназначено, Мы не знаем, что предназначено, но мы знаем, что ты должен сделать это. Я знаю вас, русских; вы не верите знакам, не думаете о той роли, которую вы играете во Вселенной. Но ваша связь с Ней крепка. А потому именно среди вас и есть тот, кто должен сделать то, что предназначено. Ведь важен сам выбор. Если суфию скажут: «Сделай то, что предназначено!» Он пойдет и сделает. Если сказать тебе, ты спросишь: «Почему я должен делать это?» И время будет упущено, и наступит час, когда я не смогу уже сказать: «Нет ничего, кроме Бога», потому что не будет Бога. — Но почему я?! Суфий рассмеялся: — Я же говорил! Нет, Санаи, я должен был приехать! — он обратился к кому-то, кого с нами явно не было. — Данила, пойми простую вещь: Бог являет Себя лишь в той степени, в какой искатель способен
выдержать Его сияние. Ты можешь выдержать. Зачем спрашивать — «Почему?» — И что мне делать? — Доказательство существования солнца — само солнце. Если тебе нужны доказательства, не отворачивайся от него, — сказал суфий. — Спасибо, так стало намного понятнее... — Не ожесточай свое сердце. Помни — нельзя взять более, чем есть. Но не взять то, что есть, значит потерять право на следующий шанс, следующую попытку. Я задумался над этими словами. Это действительно похоже на правду. Мы часто отказываемся от предложений судьбы, ожидая чего-то большего в будущем. Но — такая странность — судьба больше не торопится к нам со своими предложениями. И неважно, почему ты отказался — из страха или по прихоти. Она не заходит в твой дом дважды. Впрочем, этот суфий — уже третье предупреждение. Сначала астролог,
потом старцы, теперь — суфий. — Хорошо, — сказал я. — Буду искать. — Мой духовный учитель Байазид говорил мне: «Тридцать лет я искал Бога. Но когда я узрел Истину, то оказалось, что искателем был Бог, а искомым — Я». Доверься тому, что будет сказано. Проблема в твоем сопротивлении. Ты хочешь сделать все сам, взять ситуацию под контроль. Но если даже я — простой смертный — могу взять и лишить тебя контроля над ситуацией, как можешь ты желать контролировать Промысел? И не успел я подумать над этими его словами, как суфий взял уже с подноса свой колокольчик и звякнул им. Двери распахнулись, и я снова увидел темноту надетой на меня повязки. На сей раз рот мне завязывать не стали. Погрузили в машину и, прежде чем дверь захлопнулась, я снова услышал суфия: — Данила, этот мир — гора, а наши поступки — выкрики.
Эхо от выкриков всегда возвращается к нам. Щелчок дверного замка, и машина рванула с места.
Данила замолчал. Было видно, что этот рассказ дается ему нелегко. Казалось, что он словно бы исповедуется передо мной. Но в чем? Почему? Какой грех на нем? Зачем он указывает все эти подробности? Но спросить ею об этом я не решался. Я продолжал слушать, чувствуя, что скоро мы подойдем к самому главному.
Меня выгрузили на том же месте, где к забрали. Тогда мои похитители не поздоровались, сейчас они не попрощались. Я огляделся по сторонам, река по-прежнему неспешно несла свои воды, а над ней чуть поодаль все также возвышался Иоанновский монастырь. Вечерело. «И куда мне теперь идти? Что делать?» — я был в растерянности. Все случившееся со мной за эти сутки казалось каким-то дурным сном. Еще вчера я бы не поверил ничему, что произошло со мной за этот день. «Надо пойти домой и хорошенько выспаться», — решил я и пошел в направлении дома. Я шел, не видя дороги, не чувствуя ног. Го мне хотелось что-нибудь сделать, то я, напротив, превращался в тревожное ожидание. Потом я смотрел по сторонам, думая, что сейчас какой-нибудь человек подойдет ко мне и скажет: «Делай то-то и то-то!» В какой-то момент я начал думать, что схожу с ума,
что пить надо меньше и вообще, что я верю каким-то полоумным... Уже дойдя до своего дома и поднявшись в квартиру, я стал ощущать подступающий приступ тяжелой тревоги. Эти приступы часто случались у меня после демобилизации из армии, но последнее время ироде как оставили » покое. Я раздевался, чтобы лечь спить, когда из моего кармана вдруг выпали четки. «Господи, и вот еще четки! — подумал я, поднял их с пола и пригляделся. — Надо найти монахов и отдать...» Деревянные шарики темного дерева, отполированные руками молящегося. В основании связки находился брелок, вырезанный из камня. По всему было видно, что вещь эта старая или, по крайней мере, долго использовавшаяся. На брелке можно было различить некое подобие колеса — Интересно, что оно значит? — я уже начал разговаривать сам с собой и подумал, что это может плохо кончиться. Я отложил
четки, скинул оставшуюся на мне одежду и залез под одеяло. Тревога усилилась. Полчаса я вертелся в постели, потом решил взять четки в руки. Перебирая бусины, я вдруг услышал голос: «Вы не верите знакам». Казалось, это сказал суфий, но его голос звучал на сей раз внутри моей головы. Я озадачился: «Колесо — это знак?»- Голос повторился: «Вы совсем не принадлежите себе. Вы — тот человек. Не боритесь же со своим чувством, не омрачайте промысел Божий сомнением. Уже сегодня вы будете знать больше нас всех». На сей раз внутри моей головы говорил старец. «Ничего я не узнаю! Вот сейчас засну и ничего не узнаю!» — мысленно ответил ему я. «Саранча не делает вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям. И мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит она человека. В те дни люди
будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них», — гулким эхом подземного коридора зазвучал в моей голове голос второго старца. «Вы не должны уходить! — словно бы вторил ему в моей голове голос астролога. — У вас всего одни сутки! Понимаете вы, одни сутки! У нас у всех одни сутки! Пожалуйста, сделайте то, что вам скажут! Это очень важно! Сделайте все, о чем бы вас ни попросили!» Я подскочил на постели в холодном поту, словно от внутреннего толчка. На руках у меня лежали четки. Верьте знакам... Я быстро поднялся, оделся и выбежал из квартиры. Секунду раздумывал и решил ехать в буддийский монастырь, что на Выборгской стороне. Где еще могут знать о двух заезжих монахах! Трижды на пути к храму меня одолевало желание вернуться обратно. Я вышел из метро и понял, что погода не на шутку расстроилась. Зарядил проливной
дождь, дул промозглый ветер. Потом я не мог добиться от случайных прохожих совета, куда же мне идти. Некоторые и вовсе утверждали, что нигде поблизости нет буддийского храма. Третий раз я собрался повернуть назад уже на месте. Квадратной формы здание стояло в старых прогнивших строительных лесах. Территорию вокруг храма окружал высокий глухой забор. Сквозь прутья чугунных ворот виднелась дорожка, ведущая к главному входу. Ее камни поросли мхом, темнота окружавшего парка настораживала. Никаких признаков жизни. Мне показалось, что попасть внутрь сегодня мне не удастся. Я достал четки, потеребил их в руках и толкнул калитку. Она поддалась на удивление легко. Что дальше? Оглядываясь, как полночный вор, я вошел во внутренний двор и двинулся к дверям храма. Кроны высоких деревьев надрывно стонали под натиском порывов северного ветра. В небе мелькнула молния и сразу за ней покатились
оглушающие раскаты грома. Я побежал. Дверь в храм была закрыта. Я начал стучать: «Откройте! Откройте!» Внутри послышалось какое-то движение, но мне не отперли. Я начал барабанить по дверям со всей силы: «Откройте мне! Пожалуйста! Мне очень надо войти!» Вдруг лязгнул засов, и дверь чуть-чуть приоткрылась. — Что вам надо? Кто вы? — спросили меня сквозь образовавшуюся щель. — Мне очень надо войти! У меня дело! — я силился перекричать шум дождя. — Мы больше никого не ждем! — Черт! Зато я жду! — заорал я. Тут дверь вдруг резко открылась. Передо мной стоял мужчина монголоидной внешности в широком темно-малиновом облачении. Я же, не медля более ни секунды, вытянул вперед принесенные мною четки. В глазах этого буддийского монаха я прочел испуг. - Проходите! Пожалуйста, проходите1 — он буквально втащил
меня внутрь храма, умудряясь при этом кланяться. — Я не знаю, но мне кажется, что это важно. Я их нашел, — я почему-то стал извиняться, настойчиво показывая на четки. Монах отстранялся от моей находки и продолжал кланяться, сложив перед собой руки: — Ждите здесь, я сообщу о вас! — сказал он и исчез в правом крыле коридора. Несмотря на царивший здесь полумрак, я смог оглядеться.. Я находился в относительно узком коридоре, который уходил вправо и влево, теряясь в темноте. Чуть впереди меня располагалась большая деревянная дверь, из-за которой доносился бой барабанов и надсадное, горловое пение десятков людей. Мне стало не по себе: «Куда я попал?! Что у них тут происходит?!» Возникла фантазия, будто бы там, за дверьми идет какое-то ужасное и мистическое жертвоприношение. Я прождал две-три минуты, вдыхая запах благовоний, и вдруг двери
передо мной широко распахнулись. Моим глазам предстала величественная и одновременно пугающая картина. В алтарной части, где находился единственный источник слабого света, возвышалась гигантская статуя золотого Будды. Справа и слева вдоль колоннад тянулись ряды монахов, они били в барабаны и крутили блестящие цилиндры. В глубине, за колоннами, множество людей в приклоненных позах пели молитвы — прерывистые и тревожные, в ритм барабанов. Под Буддой в большом кресле сидел совсем пожилой человек — Лама. Он уронил голову на грудь и выглядел очень усталым. Монах, который встретил меня у входа в храм, стоял рядом с ним и что-то шептал на ухо. Потом поклонился и, пятясь назад, подошел ко мне. — Белый Лотос! — провозгласил он, оказавшись рядом со мной: . Вмиг все смолкло. Старик едва заметным движением руки пригласил меня к алтари. Я шел в гробовой тишине,
пока не оказался в полутора метрах от него. Лама поднял на меня свои черные, как смоль, глаза, и я увидел, что они полны слёз. Испуганный, я огляделся. Все кругом плакали — барабанщики, люди с цилиндрами, молящиеся. - Ты опоздал, — сказал старик. Эти его слова, тихие и простые, грянули, словно раскаты грома. Я видел в своей жизни отчаяние, но о том, что может быть такая мера отчаяний, какая звучала сейчас в словах этого старика, я и не предполагал. Оторопевший, я хотел провалиться Сквозь землю. Лама приподнялся, опираясь на подлокотники. К нему подбежала пара монахов. Они взяли его под руки й помогли спуститься. Едва перебирая ногами, Лама двинулся в левую от алтаря дверь. Мне указали следовать за ним. Когда старика ввели в за алтарное помещение, он велел своим помощникам оставить нас одних. — Пусть продолжают, — сказал он уходящим монахам. Дверь за
ними закрылась. В большой зале вновь зазвучал бой барабанов и надрывное пение молящихся. Лама предложил мне сесть. Некоторое время мы молчали, а потом он начал говорить. В этом мире время не поворачивается вспять, — говорил Лама — Мы не можем отыграть обратно. Полчаса, как Схимник покинул этот город. Из столетия в столетие он и те, кто был до него, охраняют на священном Байкале Скрижали Завета. Схимник был здесь со вчерашнего дня, наша община всегда оказывала схимникам помощь. Он решился оставить скрижали, чтобы найти тебя. Ты один мог защитить их от Мары — Князя Тьмы, но ты опоздал. Теперь Свет оставит этот мир, Тьма наступает. — О чем вы говорите?!— я не понимал ни единого слова. — Мы только исполнители. Я не знаю подробностей, ни один схимник не был буддистом. Но принадлежность к религии и вероисповедание не имеют значения. Схимник объяснил
бы тебе все иначе, своими словами. Но суть неизменна. Я расскажу тебе то, что знаю, итак, как это понимают буддисты. Будда учит, что человек приходит в этот мир, чтобы найти свое счастье. Но люди погибают в погоне за мирскими радостями — тонут в пучине майи, а подлинное счастье остается скрытым от них. Но Будде нет дела до человека, пока самому человеку нет до себя дела. Подлинное счастье — это Белый Лотос, который скрыт в каждом. Человеку который открыл в себе этот цветок, мы называем бодхисаттвой. Путь бодхисаттвы труден, он — воин Нирваны, схимники говорят — воин Света. А потому он первый враг Мары, великого демона разрушения, которого схимники называют Тьмой. Однако Будда стремится к гармонии, и эту гармонию создают бодхисаттвы. Они приходят в мир, чтобы помочь людям отличить истинное от ложного. Они учат духовным практикам и тому, как растить в себе
Белый Лотос. Они — святые и проповедники, наставники и учителя. Будда надеялся, что мы справимся. Что многие найдут в себе Белый Лотос, что армия бодхисаттв будет прирастать, а потому окончательная победа над Марой свершится. Но надеждам Будды не суждено было сбыться. Я не знаю причин, мне открыты лишь следствия. Мара не становился слабее, но напротив, с течением времени он набирал силу. И именно на этот крайний случай Будда оставил бодхисаттвам Скрижали Завета. В них — указания к спасению, высшая Истина. Вчера схимник привез нам дурную весть. Сбылось пророчество: Мара достиг необходимой силы, чтобы завладеть, наконец, Скрижалями Завета. И только один из живущих ныне бодхисаттв мог остановить Мару... Это ты. — Не может быть, — у меня темнело в глазах, я не мог поверить в сказанное. — Господи, да какой из меня бодхисаттва? Я простой парень из простой
семьи, без образования и единственной школой — школой войны. Лама только тихо усмехнулся в ответ на мои слова. Послушайте, а эти скрижали уже все — пропали? Безвозвратно? Может быть, я могу что-нибудь сделать? — Этого никто не знает. Схимник сказал мне, что он не может оставлять Скрижали более чем на семь дней. Вот почему у него были только сутки. Теперь он попытается защитить их сам, но это неравный бой. Даже если Схимнику это и удастся, Мара сделает все, чтобы мы не смогли прочитать их. И все будет продолжаться так, как идет, а силы Мары с течением времени растут. Если же Мара завладеет скрижалями, то конец времен наступит в ближайшем будущем. Впрочем, все это лишь предположения. Ты готов ехать? От неожиданности этого вопроса я потерял дар речи. — Ехать? Куда? — спросил я сдавленным голосом. — Ты должен найти Схимника,
— ответил Лама. — Но как его искать?! — Я дам тебе провожатого. Он доставит тебя в Бурятию и передаст Хамбо-Ламе — высшему наставнику. Тот окажет поддержку. Но пойми меня: мы — буддисты, мы не схимники и многого не знаем. Мы помогаем им и сейчас делаем это, осознавая все значение происходящего. Принадлежность к конфессии не имеет значения. Сказав это, Лама замолчал. Через минуту он продолжил: — Слышишь это пение? Мы будем молиться о твоей победе до тех пор, пока у нас не иссякнут силы. Но это только молитва, действовать должен ты. Я думаю, что ты опоздал, но это только мысль, а есть еще дело. Пока жива надежда, пока ты есть — я верю, что все еще возможно. Ты едешь? — У меня есть выбор? — я озадачился, его вопрос снова словно бы ударил меня. — Выбор есть всегда, — спокойно ответил Лама. — Я
еду. — Агван! — крикнул Лама. Откуда-то сверху послышался шелест босых ног. По лестнице, ведущей на второй этаж, сбежал мальчик, одетый в темно-малиновый монашеский балахон. — Да, Учитель! — сказал мальчик, припав перед Ламой на колени. — Это твой сопровождающий, — Лама показал мне на мальчика. — Да он совсем еще ребенок! — я оторопел. На вид мальчику было лет тринадцать-четырнадцать. Как это дитя может быть моим проводником?! — Скоро ты узнаешь — то, что видят глаза, не имеет значения, то, что видит сердце — не знает условностей, — произнося это, Лама даже не взглянул на меня. — Агван, — обратился он к мальчику, — ты поедешь с этим человеком. Это за ним приезжал Схимник. Он должен оказаться у Хамбо-Ламы не позднее третьего дня. Во что бы то ни стало. Слышишь меня, Агван? В дороге
у вас будет и третий спутник... Вас будет сопровождать Мара. Я видел, как тень смертельного ужаса скользнула по лицу мальчика: — Я понял тебя, Учитель, — отчеканил Агван, поборов свое смятение. — Подойди ко мне, — сказал ему Лама. Мальчик, словно ветерок, скользнул к своему Учителю. В течение пары минут Лама что-то говорил ему на ухо. Тот слушал и дрожал, его узкие монгольские глаза расширились. — Все, — закончил свои наставления Лама. — Данила, Мара искушал Будду, теперь он будет искушать тебя. Вот почему я даю тебе самое дорогое, что есть у меня. Агван — лучший мой ученик. Да, он мал, но не ты будешь защищать его, а он тебя. Тебе же надлежит защитить всех нас. Агван, собирайся, Данила будет ждать тебя у ворот. Лама лично проводил меня до ворот монастыря, там к нам присоединился Агван с маленькой котомкой за плечами.
На прощание Лама поцеловал мальчика, поклонился мне, и мы с Агваном отправились в путь.
