"Разбитая жизнь┘" при первом взгляде на это произведение - довольно-таки обширный свод разнообразных по настроению, по смыслу, по тону эпизодов, выхваченных феноменальной памятью писателя из времени его далекого детства и воссозданных с такой изобразительной силой, которой он, по-моему, не достигал в прежних своих произведениях. Когда-то В.Шкловский заметил, что очень трудно описывать, казалось бы, самые простые вещи и процессы, "например, очень трудно описать словами, без рисунка, как завязать узел на веревке". Так вот, здесь В.Катаев, фигурально выражаясь, тем и занимается, что описывает завязывание узлов, причем без "брамбахеров" и "бешенства солнечной плазмы", а исключительно благодаря изощренной наблюдательности и щедрости языкового запаса. Да что там завязывание узлов! Он описывает в звуках и красках качение роликового конька по асфальту, слабое движение поплавка на волне, поедание масляничных!
блинов с икрой и даже зубную боль┘
Но как сочетаются между собой эти яркие "кусочки смальты", каков общий смысл выложенной из них картины?.. Писатель┘ в новой вещи отказался от какой бы то ни было преднамеренности в организации жизненных впечатлений, целиком положившись на память┘ Он не предлагает читателю определенной точки зрения, предоставляя выбирать ее ему самому". (В.Лукьянин, Поиски и обретения. "Литературная газета", #35).
Образ жизни. - М., 1972. Солдат. Рассказ. "Звезда", #7.
"А.Битов стал писать странную прозу. Странную, но не такую уж неожиданную, ибо основные черты новой манеры появились уже в прежних его повестях и рассказах┘
Но теперь эти черты сложились в манеру письма, в целостную поэтику и стилистику┘
Всей своей новой прозой Битов упорно отрицает традиционную, привычную для нашего читателя точность жанра, как бы размывает жанровые границы малых прозаических форм - повести и рассказа. Новые вещи Битова, подчеркнуто экспериментальные, являют собой откровенную демонстрацию действительно высокого писательского мастерства. Проза эта каждым своим абзацем буквально кричит о своем новаторстве┘
Новые вещи Андрея Битова нарочито прерывисты. Он сознательно отказался здесь от принципа "сплошного" повествования. Оформленные мысли Битова прекрасны и очень одиноки. Они живут в его взвихренной прозе сами по себе, не срастаются в органичное мировоззрение, в целостную и стройную концепцию мира┘
Эксперимент этот длится уже шесть лет. И мне кажется, что Битов, если можно так выразиться, "затвердел" в далеко не всегда оправданном безоглядном новаторстве┘
В прежних вещах Андрей Битов запечатлел облик своего поколения, его социальный опыт. Сейчас он выступает как мэтр, писатель для писателей и филологов. И лишь сведущий в истории русской литературы XIX - начала ХХ столетия эрудит может определить культурные корни Битова, понять происхождение его внешне новаторской, а в сущности весьма традиционной прозы". (В.Сахаров, Алхимия прозы. "Литературная газета", #40).
Двадцать дней без войны. (Из записок Лопатина). Повесть. - М.
"Для одних прозаиков война - это тема: "отписавшись", они переключаются на другие - деревенскую, производственную, школьную. Для К.Симонова война оказалась жизненной судьбой. И так подходит и к самому писателю заголовок нынешней повести, представляющий, в сущности, усеченную, недоговоренную фразу: "Двадцать дней без войны с неотвязной думой о ней"! Война и мысли о ней неотвязны от судьбы буквально всех персонажей - тех, кто трудится до изнеможения, кто тощает на скудном тыловом пайке, кто вспоминает родных на фронте или поминает не вернувшихся оттуда, кто решился иметь ребенка, кто не знает, придется ли - и когда - еще раз встретиться с любимым. А через этот быт просвечивает бытие: война настолько велика по своим зримым и незримым воздействиям, что познание людей в эти годы - это вообще познание людей, не менее актуальное и эффективное, чем в любой сверхсовременной и даже заглядывающей в будущее ситуации.
И в то же время это книга отнюдь не о вневременных "общечеловеческих" страстях и чувствах. Эта книга о той, всамделишной войне, и сама ее атмосфера передана естественно и доподлинно┘
Мы погружаемся в сегодняшние раздумья над многими связанными в один узел проблемами. И о том, почему все-таки пошел в армию во время первой мировой войны Блок - "может, он при всем отвращении к войне чувствовал потребность разделить общую судьбу. Не просился, но и не откручивался, хотя, наверно, при старании мог". И о том, как в годы войны слишком часто говорилось о плохом и хорошем, "неожиданно" открывавшемся в каком-то человеке: "Может, надо поменьше удивляться? Может, бывало и так, что плоско, скудно, недальновидно думали о жизни, о людях и обстоятельствах?" И о многом другом┘
Неотступное стремление проникнуть в глубины войны, глубины бытия сделали эту "двойную" по всей своей структуре повесть внутренне цельной и такой актуальной в сегодняшней литературе, для которой столь настоятельна плодотворная потребность приблизиться ко все более полному и точному воспроизведению жизни". (А.Бочаров, Война неотвязная. "Новый мир", #1).
Я сибирской породы. - Иркутск, 1971. Поющая дамба. Стихи и поэмы. - М., 1972.
"┘Где-то Евтушенко становится много щедрее, чем позволяют его поэтические возможности. Впрочем, где найти такие возможности, которые удовлетворяли бы чуть ли не космической жажде общения у Евтушенко - разговаривать со всеми и обо всем? Поэтому многие мысли, сюжеты, призывы и даже признания Евтушенко в поэзию недовоплощаются: у него есть рифмованные статьи, рифмованные фельетоны, рифмованные новеллы. Ему необходима диета, как сейчас говорят, разгрузочные дни, чтобы набраться сил, набрать воздуха в легкие". ("Новый мир", #2).
"Винокуров хитро придает своему герою нарочито гиперболизированные недостатки, чтобы острей поставить проблему вещности и вечности. Винокуров до предела заземляет поэзию, одновременно борясь с подножной заземленностью. В этом - своеобразный художнический подвиг Винокурова, ибо порой можно натолкнуться на недопонимание его задач. Утрировать собственные существующие или даже вымышленные недостатки труднее, но почетней, чем притворяться неуязвимым, железобетонно-безошибочным. В поэзии ахиллесова пята ценней геркулесовой грудной клетки, сконструированной из проволочного каркаса". (Е.Евтушенко, И в Санчо Пансе живет Дон Кихот. "Литературная газета", #31).
Шкляревский И.
Воля. Стихи. - М.
"Я считаю, что сам факт существования такой книги - благо (опыт, свидетельство, явление), но выявляется здесь состояние, мне не близкое, и свидетельствуют стихи об опыте, который я все-таки счел бы негативным. Я попытаюсь, конечно, логически объяснить читателю, что к чему, но поскольку стихи - материя тонкая, то позволю себе для начала такое чисто человеческое признание: мне от этих стихов┘ холодно, а если на это возразят, что когда холодно, то это хорошо (в литературе так бывает, а в критике еще чаще), то уточню: мне от них холодно и нехорошо┘
Тревога, вошедшая в цельный, звонко-напористый мир Шкляревского, - любопытный симптом. Мир, оказывается, не так прост, как представлялось в двадцать лет. Резонно. И характер героя в связи с эти принципиальным открытием меняется. Прекрасно. И человеческие слабости, как выяснилось, ему не чужды. Что ж, куда денешься? Но знаете, что меня смущает во всей этой перемене? Приближение к человечности остается в сознании героя слабостью, именно слабостью - тревожной и опасной. Он меняется, но не хотел бы меняться!..
Перед нами книжка, написанная, как бы на распутье. В ней ощущается одновременно и мучительное торможение, и отчаянное желание поддать жару. Всею начавшеюся зрелостью, всем новым опытом своим герой Шкляревского в свои тридцать пять лет подведен к глубокому сомнению в верности первоначального пути. Но на пересмотр нет у него сил, да и характер не тот┘
В Шкляревском очень сильна инерция, ощущение однажды начавшегося пути, чувство прямой дороги. И он старается быть верен себе. И поэтому тот же ледяной ветер в его стихах. И та же свинцовая синева. И те же сжатые кулаки". (Л.Аннинский, Инерция стиля. "Литературная газета", #15).
Свет предосенний. Стихи. - М. Чистое поле. Стихи. - М.
"Высшие достижения поэзии Жигулина, по нашему мнению, связаны с темой памяти о детстве: само чувство времени, его протяженности, неумирающей жизненности прошлого, его существования в настоящем - вот наиболее глубоко воплощенная тема поэзии Жигулина┘ Не то, что "эпизод из детства", рассказанный сегодня, но атмосфера сегодняшнего воспоминания, сама память как поэтическая тема┘
Именно потому и остаются эти стихи лучшими, что в них возникает поэтический мир детства, пронизанный сегодняшней печалью, а не "рассказывается" о детстве. И сразу, как только это волшебное свойство исчезает, - иссякает живой ток памяти и память о детстве становится условно-поэтическим приемом┘" (Е.Ермилова, Открытия и прописи. "Литературная газета", #2).
"Не стану спорить ни с Е.Ермиловой, ни с Л.Аннинским, на которого она ссылается, когда речь идет о том, что Жигулин нам сейчас необходим. Но вот вопрос: кому какой Жигулин необходим? Тот "осенний" Жигулин, порой погружающийся в приятный детские "воспоминания", мне представляется всего лишь навсего литературной фикцией┘
Высшее достижение жигулинской поэзии Е.Ермилова связывает с темой "памяти о детстве", утверждая, что в этих стихах память выступает "как поэтическая тема". Но при чем тут память и при чем тут тема? В жигулинском творчестве живет время, которое вовсе не утыкается в воспоминания о собственном детстве┘
Помимо перечисленных Е.Ермиловой прекрасных стихотворений о детстве, есть у Жигулина и такие стихи┘ в которых "вспоминается" не только собственное детство, но и молодость родителей, молодость того поколения, на долю которого выпали основные тяготы войны. Впрочем, даже в стихотворениях о собственном детстве всегда тревожно звучит предощущение грозовых лет, и никогда личная судьба поэта во всей ее исторической протяженности не поднимается над судьбой Родины, а лишь вплетается в нее составной частью, обязательной своей неповторимостью. И если уж как-то определять жигулинскую поэзию, то ее следует назвать "серьезной поэзией", но вовсе не "тихой". (А.Ланщиков, Концепция или схема? "Литературная газета", #2).
"Если согласиться с тем, что пародия - это своеобразная форма литературной критики, то пародии Александра Иванова - это серия остроумных и точных критических оценок. "Не своим голосом" - хорошее название для сборника пародии. Шестьдесят семь "не своих" голосов воспроизвел пародист. Но вслушайтесь повнимательней - и вы услышите его собственный голос, добродушно вышучивающий одних поэтов и зло высмеивающий других". (В.Лифшиц. "Новый мир", #7).
Другие произведения
Абрамов Ф. Последняя охота. Повести и рассказы. - М. Пути-перепутья. "Новый мир", #1-2.