Искушение предать себя, отвернуться от
своей жизни и с завистью смотреть на чужую возникает у меня иногда
совершенно неожиданно. Предать для меня – значит счесть то, что
происходит со мной, чем-то совершенно неважным.
Нужно оставить все – и оказаться
где-то в чужом круговороте жизни. Нужно срочно начать какую-то другую
жизнь. Какую – непонятно, но уж точно не ту, что живешь сейчас, – даже
если еще час-другой назад ты был вполне себе удовлетворен (как минимум)
тем, как ты живешь сейчас.
А ведь и правда есть немало мест или
событий, где другим людям хорошо и радостно и без меня – и это не
значит, что им плохо со мной. Есть немало мест и событий, где другим
хорошо, потому что там нет меня. Есть места, где обо мне и не
вспоминают, хотя знают. Есть вершины, которые мне не достичь, потому что
я выбрал взбираться на другие, – а кто-то оказался там, где я по
собственному выбору не окажусь никогда или поднимусь, но значительно
позже. И тогда возникает это искушение – отвернуться от своей жизни,
переживать то, что происходит сейчас с тобой как не ценное, а то, что
происходит без тебя, – как единственно важное, и тосковать от этого, и
перестать видеть то, что окружает.
Можно писать кровью своего сердца – и тогда моя «книга»
может занять свое место среди любимых произведений какого-нибудь
хорошего человека
Что помогает встретиться с этим искушением и
вернуться к себе, а не бесконечно тосковать о том, где меня нет и,
возможно, не будет? Что позволяет быть равным самому себе, не
выпрыгивать из собственной шкуры и не пытаться натянуть на себя чужую?
Несколько лет назад я нашел для себя волшебные слова, которыми уже
раньше делился здесь, – но никогда не будет лишним их повторить. Это
слова Джона Толкина, которые он написал своему издателю, устав от
постоянных дискуссий о том, можно ли вообще издавать такой
«неправильный» роман, как «Властелин колец», и что, может быть, его
стоит отредактировать, сократить где-то наполовину… или вообще
переписать. «Эта книга написана моей кровью, густой или жидкой – уж
какая есть. Большего я не могу».
Эта жизнь пишется моей кровью, густой или жидкой – уж какая есть. Большего я не могу, и крови другой у меня нет.
И поэтому бесполезны все попытки совершить самому себе кровопускание с
остервенелым требованием «перелейте мне другую!» и «резать эти пальцы за
то, что у них нет тебя»…
Можно писать кровью своего сердца – и
тогда моя «книга» может занять свое место среди любимых произведений
какого-нибудь хорошего человека. И она может стоять рядом, на одной
полке, с книгой того, кому я так завидовал и в чьей шкуре так хотел
побывать. Удивительно, но они могут быть одинаково ценными, хотя авторы –
очень разные. На осознание этого факта у меня ушло несколько лет.
