К черту имена. Имен здесь не будет. Никакого толку я не вижу в том, чтобы представляться, кому от этого легче-то? Или, зная имена, вы больше поймете, даже больше, чем я? Как же…, так я вам и поверил.
А что, вы и вправду думаете, что есть имена у ненависти? Я вот только недавно понял, что ненависти еще учиться надо. Времена, когда с нее начинали воспитание, в прошлом, сейчас такому не учат. А зря. Я сейчас… я себя таким дерьмом чувствую, таким бесхребетным, такой сукой голимой… Поймете?
Не поймете, ну да, я и говорить-то толком не умею, мне начать, так из ста слов половина будет на дворовом, на всяких там «слышь», да «че». Да ладно, я просто боюсь начать, я не знаю, как это рассказать, да даже не рассказать, а так, душу выпотрошить, потому что уже ни водка, ни терки тупые за жизнь, ни железо в зале, да ничего не пронимает, зациклило меня.
Знаете…. Не, а можно я на ты буду? Корежит меня причесанным выступать, как на утреннике каком. Мне уже не отмыться и не причесаться. Главное – мне самую соль показать, а как, неважно уже. Тут такое, что вроде и любовь какая-никакая, а вроде и палево собственное, ну, когда очко играет, ну а кто-то вякнет, что политика это местечкового понимания, или маета пьяная, мозги-то уже высохли от потребления. Да плевать.
Я боюсь. Я вроде не обижен силой, но стремно мне. Я даже испытывать себя начал после всего этого. Возвращался вчера на электричке домой, уже у себя, на платформе, вижу двое за мной увязались. Идут, гыгыкают, я оглядываюсь, у них еще больше веселья, боится, блин, ща уделаем. Я до лесочка дошел, а там встал за деревцем, нож достал, стою, играюсь лезвием, они бегут, упустить побоялись, прям на меня и впоролись. Стоим, как псы бродячие, друг дружку пристально выцениваем. Кстати, это только кажется, что лезвие блестит, ни хрена оно не блестит, блеск этот в глазах, глаза-то не отвести, когда против тебя с ножом. Постояли, а потом головы опустили и тихо так шмыгнули своей дорогой. Как шакалы. Были бы посмелей, не остановила бы их такая туфта, ножик какой-то.
Нет, не с того начал… У меня такой лабуды в загашнике, все эти ножички, мальчики, девочки, лавочки ночные… Я вот закрываю глаза, и передо мной поле. Убранное, скошенное, голое пространство и щетина травы в три сантиметра. И над всем этим слепящее солнце, жаркое, жесткое, равнодушное, небо синющее, глубокое до боли, и стоишь, а в теле звенит все, до макушки звон, пустота вокруг и ты сам пустой, ненадежный, сам себе не верящий, одна мысль тренькает в голове, не сдохнуть бы так, и заворожен, оцепенел, один на один… но с чем? нет ничего против тебя, а противостояние есть…
Наливаю себе стопку, закуриваю, иду на балкон, во дворе тихо, поздний вечер, все по домам сидят, не легли еще, но близко, телевизор отсвечивает в окнах, где-то посуду моют, гремят, как все равно роту кормили, да просто возня чувствуется, спокуха такая, а во мне – вот оно, противостояние. Никуда не делось. Нет мира.
Была у меня девчонка. Или я был у нее, скорее даже так, я – у нее. Классная. А че я еще скажу, я че, мопассан что ли? Улыбаюсь. Чувствуете улыбу? Улыба у меня с блестками на глазах, вроде не плачу, но че-т щипет, как о ней начинаю. Чего мне о ней сказать? Помню, первый раз встретились на вечерине какой-то, у кого, не помню, ну, приметил ее, рыжая-огненная, носище шнобель прям, глаза козьи, да яркая вся, высокая, как прутик гибкая, я.. я охренел, как ее увидел, все стоял, думал, ну надо же, ну ни… себе, ну как так? На коленки засмотрелся. Раньше не понимал этой фразы, батька так любил говорить, думал, че за ерунда, рекнулись что ли, какие коленки еще, нашли, блин, эрогенную зону, а вот ее увидел, ну и что-то вроде того и случилось. Засмотрелся. Потом она рядом со мной сидела, по пивасу с ней, ржали над чем-то, мне все хотелось до рук ее дотронуться…
Странно, сейчас думаю, что люблю ее, а тогда… восхищался, нравилась, тянуло к ней, но чтоб прям любовь… не думал, даже не заикался. Даже когда по первой с ней… ну.. это самое… и то не думал. Да вспомнить… там думать было некогда, тварь, блин, устроила не пойми чего, по-бырому и на боковую, сказала, не получится, свечек в круг наставила, вина по бокалам разлила, одежки скинула и в центр легла. Вперед, говорит. Вперед… сначала я бокал ей под спину разлил, ойкнула, дернулась, по цепочке я жопой над свечами прошелся, дальше уже кентавром скакал, и смешно, и больно, и хочется… Злой был, конечно. А утром проснулся, она рядом лежит, спит, а меня такое счастье душит, мама дорогая. И хрен с ней, с жопой паленой, лежишь и улыбаешься, а чему, кто его знает?
Или это… в баре с пацанвой перепились и прикалывали ее на пару с одним корешом. Типа давай втроем, одному с тобой стремно, ты ж дикая. Она поначалу велась, шутила, как вы меня, козлы драные, делить будете?, но потом че-то скуксилась, обиделась, мы по инерции еще продолжали расписывать, что с ней надо только башкой об стену, колготки порвать, да чтоб один оттопыривал, а второй руки держал, чтоб не царапалась, не знаю, чего на нее нашло, сама ж тему подхватила… Но не суть, тогда она мне свой дневник личный дала. Ушла за стойку, я рядом пристроился, ну че ты, че ты, она – отстань, на вот, полистай, токо меня не трогай.
На обложке – свастика, дальше малолетки какие-то бритвой пописанные, кровь еще так роскошно подрисована, а как начал читать, ну е-мае, такое ми-ми-ми, мальчики, рок-музыка, стишки переписаны, ну девочка-девочка… к середине, правда, тон поменялся, писала, что едет вот она в метро, и хочется – по головам, по головам пройти, потому что сидят суки равнодушные, толпятся, прут напролом или, наоборот, идут как обосрались, не расплескать бы, но больше все – да зачем такое общество, равнодушное, ленивое, тупое? Часто жаловалась, что почему не дано ей писать как в журнале например, чтоб гладко выходило, так хочется выразить мысль свою, так чтоб ненависть видно было, чтоб сразу понятно было…
Сейчас во мне такая же ерунда… Вот не думал. И не про то я, что вот вокруг меня дебилы, а я дартаньян, нет. Но я правда больше не верю, что вокруг меня – люди. Средневековье какое-то. Кажется, что вот сейчас появится комета на небе, а потом придут упыри какие-нибудь и вырежут пол-города, а никто даже не дернется, ну комета же, елы-палы, куда против неба? Бессилие. По-другому я это не назову. И я первый в этом бессилии.
А знаешь, меня дернуло, даже не когда она ушла, а когда я в баре сидел, где ее когда-то прикалывали и мне админша начала горевать, что вот родоки у нее в Горловке остались, надо бы вывезти их оттуда, да куда везти, все дорого, на что содержать, да меня переклинило, как заору на нее: да у меня бабу в Горловке твоей положили, че ты тут ноешь, тварь долбаная? А она – да ты что, точно там убили, да как звали ее? А я лицо руками закрыл, да я - знаю? Да не знаю я ничего, я даже не знаю, на чьей стороне она воевала, она просто ушла, и нет ее, она на войну ушла. Родина, говорила, у меня там. Когда собиралась, я сцепился с ней, какая, говорю, родина, ты, придурошная, когда в город большой со своей деревни линяла, чего о родине-то не думала? Чего сейчас-то случилось? А она заладила на своем – родина, родина, там люди, там настоящие, они за жизнь свою… ну все в таком духе, хрен разберешь, где тупо пафос, где пропаганда, где принципы.
Да-ааа, принципы. У нее-то они были. Есть ли у меня?
Собрала она маленький рюкзачок, волосы свои солнечные в узел стянула, джинсы одела и толстовку зеленую с капюшоном, в дверях отсалютовала мне, проорала «Спарта!» и ушла. А я остался. Это моя война? орал я на нее, нет, это не моя война, мне похрен, чего там происходит, я не намерен ни с кем воевать и не за-ради чего, мне плевать, что где-то кто-то сдыхает, вся эта муйня с идеалами братства и справедливости давно уже похерена, самой жизнью похерена, не бывает ничего такого…
Она ушла, а я остался. Мужчина, проводивший свою женщину на войну. Мужик, который плачет, говорит фразами из подсмотренных сериалов, ориентируется в мире засчет последнего выпуска новостей, сачкующий на работе, ибо не хрен, лежащий на диване перед мельтешащей на экране миллионеристой ребзой с мячиком, мужик… да мужик ли?
Не, к черту все… ей башню снесло, а я виноват? Я все одергиваю себя, да и парни во дворе тоже говорят, ты че, че гевара?, тебе оно надо, ты за кой хрен куда-то полезешь, кого-то ушатать, потому что типа мужик? И я соглашаюсь, киваю, мужик, он же не в ушатывании… А что-то меня гложет. Не с этого ли началось, а? Вот у меня сосед есть, задрот задротом, все книжки читает, ну это я так, на самом деле никогда его не обижу, умный пацан очень, таких мало, так он мне сказал как-то, что я и кореша мои как больные лежачие, если б не работа, так и лежали бы, а если телики убрать, так еще лицом к стене лежали бы. И не выходит у меня это из головы. Ведь правда…
Так что я сказать-то хотел? Я и сам не знаю. Ну точно не на войну приглашаю, это же ежу понятно. Чего туда приглашать, лежит там моя сейчас, и глаза ее козьи в небо пустышками. А может, вру? Может, нашла себе по нраву, паренька в камуфляже, не такого сукоеда, как я. Да только… Подругу ее видел недавно. Кинулся к ней, ну как, ну чего? А она посмотрела на меня и мимо прошла. Лицо серое, потасканная какая-то, неприветливая, складки какие-то на лице…Черт его разберет, что происходит.
А я понимаю, что люблю, люблю ее. Да поздно. Меня от этих клав, что вижу на улице, тошнит. Идут впялясь в мобилы как по навигатору. А она… она вся угловатая была на самом деле, неудобная многим, борзая, чуть что, рога в пол и поехали… Но только с ней я самим собой мог быть, не оглядываясь.
Страшно мне. Ну что, лучшие и правда там, где стреляют?, где да это да, а нет это нет, где человек ближе всего к животному, но и дальше всех от него в то же мгновение. Потому что человек, и ни с кем такое не спутать. А я дрожащими пальцами сигу в десны тыкаю, да до боли мучаюсь – я что, так и проживу, как сопли прожую? Так и не пойму никогда, не передам никому – а мужик, что это?
Закрою глаза. Помечтаю. Сначала, как я решающий гол забью в матче Лиги. Потом, как я неуязвимый снайпер, отстреливаю врагов, с оттягом, калеча, издевательски. Потом старцем себя воображу. Вокруг ссыкуны маленькие сидят. И я им говорю…
Были времена, когда были мужчины. И были женщины, которые любили их, и ждали, и плакали. А потом пришли времена, и были женщины. И мужчины любили их, и ждали, и молились. А потом и это ушло. И все суета сует. И даст бог, придут времена, когда придет еще что-то, и нас, как последнее говно, сметет в угол и выбросит.
Я не нашел ответа. Я не знаю. Я даже не знаю, кто я. И единственное, чего я хочу, это научиться ненависти. Такое старое забытое знание. Сокровенное…
Это интересно
+4
|
|||
Последние откомментированные темы:
-
Милые кошечки.
(1)
буратино
,
27.01.2022
-
Современный американский юмор.
(1)
буратино
,
28.12.2021
-
В школе больше учиться не будем.
(2)
Гость 20132
,
22.12.2021
-
Рога изобилия.
(2)
каракатица
,
20.12.2021
20241125055057