. Perfekt - Сложное прошедшее время (нем.)
Невыдуманная история
В первую апрельскую ночь земля проснулась. Весна протопила округу как-то незаметно и тихо, и первые её зелёные плоды укрыли лес с его черноталом уже к тридцатому числу.
Месяц просунулся сквозь легкую пелену дымки светлого неба бледной рыбной чешуйкой. И трава была уже на месте, и дух спирало от крепкого весеннего настоя.
Неширокая тропа с обилием выступающих из неё острых камней и корневищ от старых корявых сосен вывела К. на заросшую вереском горбатую вершину холма. Внизу в кажущемся беспорядке были разбросаны разномастные домики в окружении голых ещё по весенней поре плодовых деревьев и кустарников. Границы садового кооператива слева и справа уходили ломаными заборами, терявшимися в зарослях ивняка.
Одетая по-городскому девушка добралась-таки до своего пункта назначения, что раскинулся пёстрыми домиками средь плодовых деревьев, растворившихся бледно зелёным туманом. На К. были мешковатого вида куртка и джинсы, испытавшие на себе не одну стирку.
К. сбросила с плеч огромный тяжёлый рюкзак на землю, и осмотрелась.
Как же тяжко возвращение! В прошлое. К родным. Или в давно забытое, куда по доброй воле К. ни за что бы не возвратилась.
Приглядевшись к неровным клеткам участков посёлка под названием «Овражки», К. поняла его суть. Сама поверхность земли, бывшая в прошлом ещё более изрезанной, с течением времени несколько выпрямилась, засыпав углубления или, напротив, размыв оказавшиеся ненужные бугры и складки, да так и застыла к нашему времени, предоставив возможность заселиться тут многочисленному племени любителей покопаться в земной сути со странным результатом. Тем не менее, определённый геометрический порядок здесь присутствовал. Все дома, сарайчики и даже теплицы с островерхими плёночными крышами стояли ровно и устойчиво, и грядки каким-то чудом держали не только строй, но и воду, которая, судя по всему, попадала на неё в изобилии.
Прерывисто вздохнув, К. с видимым усилием водрузила рюкзак на спину, поправила толстую косу, и медленно двинулась к устью ближайшей грунтовой дороги. Пройдя пару сотен метров немного просохшей дорогой, заметила высокую женщину неопределённого возраста в душегрейке и просторной юбке старинного кроя, вскапывающую землю лопатой. На голове надетая не по сезону соломенная шляпа, на ногах – высокие, залепленные жирной землёй, ярко-зелёные боты.
К. остановилась возле забора в ожидании, когда женщина разогнётся и развернётся в её сторону.
— Х-р-р-агу! – Внезапно раздался за её спиной тяжёлый хриплый голос.
К. обернулась, и замерла от неожиданности. Напротив неё стояла большая собака с широким лбом, вислыми ушами и умными карими глазами. Она внимательно смотрела К. прямо в глаза. Животное изучало чужака открыто, без сантиментов, опуская взгляд свой всё ниже и ниже, пока не дошла до резиновых, явно на размер больше сапог с прилипшей к их гладкой поверхности хвоей и желтыми берёзовыми листьями. Удостоверившись в безопасности пришельца, собака медленно зевнула, словно демонстрируя полный гарнитур великолепных зубов. С клацаньем закрыв пасть, облизнулась, показав розовый язык, и, склонив голову набок, стала ожидающе всматриваться в лицо девушки, при этом принюхиваясь к тяжёлому рюкзаку.
— Его Спартаком зовут. – Раздался за спиной К. довольно приятный грудной женский голос.
К. повернулась. Перед ней стояла женщина в соломенной шляпе. Сняв рабочие перчатки, она достала из кармана душегрейки портсигар из жёлтого металла и с явным удовольствием закурила сигарету, цыркнув спичкой по краю коробка «Спорт».
— Ты не бойся его. Он своих не кусает. Помню, когда к нам забрались воры, так вот этот мастифф гнал их до самой реки, пока они не скинули награбленное.
К. не знала, как ответить, стояла растерявшись.
— А я тебя узнала. Ты племянница Ляли. – Похоже, женщина не нуждалась в общении, обращаясь куда-то в пространство.
— Мы с вами знакомы? – Вставила К..
— Знакомы-знакомы! И не сомневайся. Буду я забывать старых клиентов, вот ещё…. А Ляля умерла четвёртого дня. И тебя всё ждала, ожидаясь….
— Откуда вы знаете?
— Ох, детка! Я так давно уже живу на свете, что, кажется, знаю всё. А ты меня не признала…. Ну да, ну да…. Тогда ты в горячке была. Куда тебе помнить. Это ж я её сняла-то.
— Кого… сняли?..
— Горячку, детка! Горячку. Ты тогда, как приехала, так сразу по саду стала бегать, оглашенная. Та и свернулась в канаву. А в ней полно воды холодной. Вообще, вода у нас земная очень хороша. Вот только страсть как холодная…. Маргаритой меня зовут. Вот так. Ну, ты иди, дитя моё. Дом Ляли-то отсюда третий, как направо свернёшь. А налево пойдёшь – там колдун у нас живёт. Да-да! Привыкай, детка, коль уж разъявилась…. И про подарок не забывай….
С этими словами Маргарита надела перчатки и вновь принялась за работу. К. сразу понравилась женщина. Её подмывало спросить о том, что будет, если пойти прямо, но, подумав немного, она решила, что для первого знакомства этого будет достаточно.
Оставшийся от намедни похороненной тётки одноэтажный дом, совсем старенькой и небогатой женщины, смотрелся чёрным пятном от долгих лет своей жизни, но казался всё ещё вполне крепким. По оставшимся кое-где облупленным пятнам желтоватого цвета можно было догадаться о первобытном цвете его стен.
Пыльное его содержание насквозь пропахло яблочной гнилью. Источником этого аромата оказался забытый запас прошлогодних плодов непонятного уже сорта. Они лежали на жухлых газетных листах, на досках просторного чердака. Скукоженные коричневатые яблочки так и остались не у дел. Хозяйка не успела их вовремя отвезти, но месяц назад вывезли её немощное тело в городскую больницу. Две небольшие комнатки да уютная терраса оказались применимы для дачного проживания. Вот только масса мусора да следы посмертного визита грабителей настойчиво лезли на глаза.
Шифоньер и немногочисленная убогая мебелишка оказались на месте. Можно было и поспать, и поесть. Пригодное газовое отопление и плита с парой конфорок. Что ещё было нужно для пришедшей старости? Тётка проживала под этой крышей постоянно. Одиноко. Не обременяя своим существованием никого. Правда, как рассказывали соседки, она слегка была не в себе. Приехав ранней весной для посадки редиса, застав старушку на участке, спросили про одинокое её обитание. На это она ответила, кивнув в сторону дома, что, мол, она вовсе не одна, а с Александром Александровичем. Что он, мол, частенько её навещает. При этом вид её был уже неважный, но всё-таки какой-то счастливый.
К. узнала обо всём этом от соседки, после того как расспросила подробно о газовом отоплении. К. решила взяться за полы. Вскоре возле дома задымился костёр. Он жадно поглощал бумажные отходы, сортировать которые просто не было сил. Среди них замечались какие-то письма, листки со стихами. Счета и старые заполненные тетради, являющие собой отпечатками чужой жизни, сгорали в ярком огне и улетали вместе с пеплом в прозрачное весеннее небо. Несколько листков К. задержала в руках. «Мне снится берег очарованный…» Потерявшие цвет чернила несли необычное послание дореформенного правописания.
Немного позже, когда исправить ничего уже было невозможно, К. вспоминала о древних тетрадях. Жалела что сожгла. Посетовала на себя, что пропустила, может быть, какую-то тонкую лазейку, ведущую туда, за гроб, откуда тётка хотела как-то сообщить. К. почувствовала, что опыт, пускай даже чужой, мог быть некой тропинкой в прошедшее время, хоть бы уроком для дураков.
К. тогда ещё не узнала тётку свою до конца. Поэтому и полюбить, как подобает, не смогла. Хотя бы потому, что она была ей тёткой, а не чужим человеком. Хотя бы потому, что она сейчас находилась в тёткином доме, стареньком, но таком, как теперь казалось К. уютном, что уходить из него ей совершенно не хотелось.
До самой темноты она устраивалась, спеша привести в более менее приличное состояние большую комнату. Убравшись, наконец, в первой комнате, К. не бросила работу, пока не прибрала, не довела до конца начатую уборку всего дома. Костёр старой памяти всё ещё горел ярко, разгоняя сумерки сада на участке. Клубами поднимался неровный строй дыма, отдавая почему-то слабой терпкостью сушёных яблок. Старые тряпки сушились в испарине на высохших обломанных сучьях яблони.
В кладовке среди неразобранного ещё хлама К. обнаружила плотно закрытую банку цинковых белил в пригодном для работы состоянии. Там же нашлись и кисти. В большинстве своём высохшие безнадёжно. Но одна из них, видимо, последняя бывшая в тёткиных руках, оказалась плотно упакованной в полиэтиленовом пакете против высыхания. И через какое-то время К. всё-таки выбелила рамы окон изнутри. Решив назавтра закончить покраску снаружи.
Это была какая-то трудовая истерия. Похоже, древний рабочий зов пчелиных предков, всё ещё сопровождающий многих из женского рода, заставлял К. наводить чистоту новоселья!
Домик засверкал. Можно было думать, что он ещё никогда не чувствовал себя настолько хорошо, как в тот вечер.
К. не могла скрыть от себя своё удовлетворение. Впрочем, как и всякий раз после трудной работы, приносившей чувство тёплой к ней признательности.
Умершая тётка, Ляля, как звали её родные, Ольга, как было написано тушью в паспорте, решила завещать свой дачный домик именно К.. О причинах такого решения сейчас, пожалуй, никто уже не узнает. Но никаких своих родственников К. не хотела звать в гости. И тем более на проживание.
Семья у К., как она думала, вела образ жизни шумный, а порой и циничный. И долгое время К. стремилась вырваться из этого неприятного для неё семейного тепла. Ещё жив был в памяти К. вечер, когда она, девушка на выданье, но, формально, живущая в родительской квартире с мужчиной без бумажки, рыдала, накрывшись подушкой, наслушавшись нравоучительных отцовских восклицаний. Не страшно, мол, что уже не девица. «Наклеим марку и отошлём мужу!» Истеричный материнский голос сопротивлялся заученным гневом.
Видно, не смог отец простить дочери-самокрутке того, что однажды в их доме тишком появился некто Гриша, да и мать не решилась перечить мужу-кормильцу, заступиться за какую-никакую дочь, кровь свою.
Ежедневно К. приходила в дом и сразу погружалась в тёплое удобное естество положения дочери неудачницы. Отец, не называя, впрочем, имён, переживал, что некий Гриша не хотел жениться, как положено. А Гриша, тем временем, просто провёл два месяца в родительской квартире. «Проужинал шестьдесят раз». После резких отцовых слов и ядовитых возражений матери, семейная жизнь у К. покатилась к своему логичному концу.
По причине квартирной тесноты Гриша спал по ночам на кухне в своём спальном мешке, каждое утро сворачивал его и уходил на работу. Но однажды он неожиданно собрал свои немудрёные пожитки и плотно закрыл за собой дверь прошлого, отправившись на вокзал, на ночной поезд. «Отправился, куда шел».
------- : -------
продолжение следует
Вступите в группу, и вы сможете просматривать изображения в полном размере
Это интересно
+2
|
|||
Последние откомментированные темы:
-
Шелест Летнего сада
(4)
Leovolf
,
18.12.2017
-
РОМАНС ЛУНЫ
(7)
Leovolf
,
12.09.2017
-
♥ღ♥ИСТОРИЯ ПЕСНИ "Я СПРОСИЛ У ЯСЕНЯ…"♥ღ♥...-
(1)
Пётр П.
,
07.09.2017
-
Кров
(2)
Leovolf
,
29.08.2017
-
Красиво расцвела сирень...-
(3)
Галина (Виноградинка)
,
19.07.2017
20240426114930