Глава 2

ГЕНЕРАЛЬНЫЙ КОНСТРУКТОР

Эпизод 4 

     Утром следующего дня в «Круиз» вошел молодой человек и сказал, что ему нужны путевки в Париж. Ему ответили, что путевок осталось только шесть. Моло­дой человек спросил, когда следующий тур и, узнав, что через три недели, заявил,  что это его не устраивает. Не могли бы они хоть немного увеличить группу, отъезжающую, через пять дней. Ему просто позарез необходимо отправить своих, именно в этот раз. Сотрудники посоветовались и сказали, что можно выкроить еще одно место. Молодой человек стал просить еще. Тогда его направили к директору. Путев­ки во Францию действительно не были дефицитом и часто оставались непро­данными. Перспектива продать все сразу в одни руки очень нравилась дирек­тору, но этому странному посетителю все было мало. Директор куда-то звонил, с кем-то согласовывал и, наконец, сообщил, что можно еще одну. Моло­дой человек и этим не удовлетворился и стал просить еще. Лишь убедившись, что все возможности исчерпаны, и на этот тур больше никому не удастся по­лучить хотя бы одно место, этот странный парень поблагодарил, и сказал,  что через полчаса вернется с деньгами.

    Выйдя, он позвонил по телефону и сообщил сумму. Через двадцать минут из подъехавшего такси вышла молоденькая миловидная девушка чем-то напоминающая Лилию Сергеевну, подошла к черному «Мерседесу» и спросила:

– Вы Валентин?

– А вы Марина? – спросил хозяин машины.

    Еще через пять минут кассирша «Круиза» уже пересчитывала деньги из со­лидной пачки. Восемь путевок перекочевали в руки молодого человека, а затем в сумочку девушки, которую он подвез к ее дому. Эта симпатичная беззаботная девочка даже не подозревала, какую роль приготовил для нее некий уголовник по кличке Пашка Гвоздь, и какую борьбу ведет мама за ее судьбу.

    Когда Гвоздь узнал, что на этот тур нет ни одной путевки, и что свидания с Мариной ему придется ждать, еще три недели, он рвал и метал. Правда, события последних дней испортили ему много крови. Подскочило давление, сердце пошаливало, но девочку ему хотелось по-прежнему. Он успокаивал себя тем, что ни­куда она не денется. Рано или поздно мама приведет ее к нему и, если он прикажет, сама уложит в постель. Эта мысль ему понравилась, и он подумал, что, пожалуй, стоит лишить Марину невинности в присутствии мамаши. Когда-то он проделал такой номер с дочкой одной проститутки. Та от­дала ему несовершеннолетнюю дочь за десять бутылок водки. Пьяная родительница сидела на краю кровати, пока он насиловал девчонку. А чем Лилька лучше? Он переплатил ей уже сто­лько денег, что она обязана ему по гроб жизни.

    Кононенко еще раз встретился с Лилией Сергеевной. Он сказал, что время они выиграли, а если Паша вдруг потребует Марину еще до отъезда жены, пусть Лилия Сергеевна звонит Володе Усенко на работу. Номер своего телефона он из предосторожности ей пока не сообщил.

    План завершающей операции против Пашки Гвоздя был уже разработан, и по­четное место в нем отводилось Циклопу. Дмитрий Антонович был снова встречен поздно вечером у своего дома и посажен в машину. Его привезли в лес,  оставили машину и, угрожая пистолетом, заставили забраться в чащу у болота. Ис­пуганный Циклоп несколько раз спрашивал, куда его ведут.

–  Не волнуйся, – успокаивал его Кононенко, –  если бы мы хотели тебя просто убить, застрелили бы там у дороги. Но, если ты откажешься отвечать на вопросы,  мы тебя все-таки убьем, но не просто убьем, а очень неприятно. Вот мы уже и пришли на место. А теперь вопросы:

–  Первый: кто убил жену и дочь Василенко? Второй: кто убил следователя?

–  Я не знаю.

–  Циклоп, отвечай, а то хуже будет!

–  Ну, почем я знаю? Я же говорил, я человек маленький. 

– А я тебе говорил, что будешь человеком покойным. А теперь говорю, что это совершится очень скоро, если ты не ответишь.

–  Ну, не знаю я. Падла буду, не знаю! Ну, что вы от меня хотите? Век сво­боды не видать, не знаю!

–  Ладно, становись к дереву.

– Зачем, не надо!. . .

    Но Усенко упер ствол пистолета ему в живот, и заставил пятиться, пока Циклоп не уперся спиной в толстую ольху. Захваченной с собой веревкой Вален­тин крепко примотал уголовника к стволу.

–  Значит, говоришь, не знаешь?

– Не знаю, клянусь, не знаю!

– Может и правда, не знаешь, но это не меняет дела, - сказал Кононенко,  взял принесенную Володей канистру и стал выливать бензин на плечи и живот Циклопа. Десяти литров хватило, чтобы не только намочить до нитки всю одеж­ду, но и на образование лужицы под ногами.

–  Ну, вот, последний раз спрашиваю. Кто убил жену и дочь Василенко? Кто убил следователя? Не скажешь, придется поступить с тобой как с машиной тво­его пахана.

      Циклоп весь трясся от страха, умолял отпустить его,  и твердил, что ничего не знает.

– Ладно, Володя, поджигай, –  сказал Валентин. – Когда мы завтра привезем сюда кого-нибудь еще из их банды, и он увидит, что осталось от Циклопа, язык у него развяжется сам собой.

    Усенко чиркнул газовой зажигалкой. В лесу было безветренно, и язычок оран­жево-желтого пламени почти не колебался. Циклоп с ужасом смотрел, как огонек приближается к его пропитанной бензином одежде. Усенко поднес зажигалку совсем близко. Уже стало понятно, что он не блефует. Казалось удивительным, что бензин еще не вспыхнул, но это должно было произойти с секунды на секунду. Если бы это действительно был бензин, он вспыхнул бы уже давно. Но в канис­тре была просто вода из крана, в которую бензин был добавлен лишь для запаха. Не знавший этого Циклоп потерял от ужаса дар речи, задергался и, скривив губы, дунул, что есть сил на огонек. Пламя заметалось и погасло. Усенко ото­двинул руку и чиркнул снова.

– Зажги ему штаны. Пора кончать, – сказал Кононенко.

 Володя присел, и тут Циклоп, преодолев вызванный страхом паралич, заорал:

– Не надо! Я скажу, не надо!

 Усенко выпрямился и сказал:

– А жаль. Так хотелось посмотреть, как ты поджаришься.

– Говори! – приказал Валентин.

–  Пусть он потушит зажигалку!

–  Отойди от него, Володя.

– Женщину и девчонку порешили Колян и Васек. Пахан приказал.

– Откуда ты знаешь?

– Я на стреме стоял возле дома. Они их сначала изнасиловали, потом за­душили. Васек хвастался, что девчонка оказалась еще нетронутая. Он носит золотые часы Василенко. Там снизу на крышке инициалы. А Колян взял себе пистолет, и ходит с ним.

–  Где был в это время Василенко?

–  В командировку ездил.

– Кто такие Васек и Колян, где их искать.

– Они на бензоколонке работают.

При свете фонарика Валентин записал адрес.

– А следователя?

– Следователя милиционер застрелил, – Рева его фамилия. Из милиции его поперли. Он уже тогда работал на Гвоздя.

– Из своего служебного пистолета?

– А из какого еще? Другого у него не было. Развяжите меня. Я вам все сказал. Только не продавайте. Если Пашка узнает, мне хана.

– Не бойся, не продадим, – пообещал Кононенко, развязывая веревку.

 Отправились в обратный путь. Чуть было, не заблудились в потемках, но,  наконец, вышли к машине.

– Как мы его повезем? 0н же все провоняет бензином. Пусть сам добирает­ся, – предложил Усенко.

– Нехорошо. Он же нам помог, –  сказал Валентин, и достал полиэтиленовый пакет, в котором лежали спортивные штаны и куртка, купленные в магазине дешевой одежды.

– Снимай с себя все, – обратился он к Циклопу, –  сложи в кулек и завя­жи, чтобы не воняло. А это надень. Размер приблизительно твой.

– Спасибо, – сказал Циклоп, счастливый оттого, что  остался живым. Он был уверен, что эти ребята его не выдадут, а судьба Пашки Гвоздя интере­совала его гораздо меньше чем собственная жизнь.

    Утром Кононенко поднялся с постели, когда его жены и теща уже позавтра­кали. Была Суббота. Умывшись, и покушав, он погрузил все семейство в машину и повез на Печенежское водохранилище. Погода была жаркая и почти безвет­ренная. Вода манила к себе прозрачной прохладой. Вдали медленно скользили над водной гладью паруса нескольких яхт. Семья Кононенко разместилась на траве под пригорком, на котором густо росли сосны. Тауни стеснялась снимать одежду, хотя у нее была стройная фигура и выглядела она довольно привлекательно. А девчонки быстро разделись и побежали в воду, предварительно осведомившись у мужа, нет ли тут крокодилов, кайманов или анаконд. Валентин прыгнул вслед за ними. Началась обычная в таких случаях возня с криками, визгом и фонта­нами брызг. Тауни смотрела на все это, улыбаясь, потом встала, поднялась на пригорок и тихонько побрела по леску, рассматривая неведомые ей растения цветы и ощущая незнакомые запахи. Это было совсем не похоже на родные джунг­ли. Иначе пели незнакомые птицы, иначе шуршала листва деревьев, даже небо бы­ло не совсем, такое как дома. То тут, то там встречались группки людей разло­живших всевозможные подстилки, отдыхавших, кушавших, выпивавших, певших незна­комые песни. Куда же занесла ее судьба! Вокруг был совсем чужой незнакомый мир. Но ее дочерям, ее девочкам, похоже, хорошо было в этом мире с любимым,  ласковым, заботливым мужчиной. О том, что ее зять был еще и богатым, что не­маловажно в этом мире, она просто не знала. Тауни думала, что здесь все живут, так как они. А может, и она еще найдет свое счастье. Ведь она еще не старая и может нравиться мужчинам. Валентин даже утверждает, что она красивая. Этот Марк Аронович с таким интересом смотрел на нее…Симпатичный мужчина. . .

    Когда она вернулась, ее дочери как раз выходили из воды. В ку­пальниках они выглядели потрясающе. Чудо, а не девушки! Нида и Ила легли на подстилку, подставив солнцу спины, а Валентин сел между ними, промокнул их полотенцем и стал ласково гладить спинки, бока, попки, ножки, время, от времени целуя то, что гладил, а девчонки довольно мурлыкали, что-то шептали друг друж­ке и смеялись. Потом они повернулись вверх лицом, подставляя себя солнцу и мужу. Валентин начал целовать их в пупки, а они смеялись и ворошили пальцами его волосы. За пупками настала очередь глаз, щечек и, наконец, губ. Тауни легла на спину, и стала смотреть на облака, делая вид, что не обращает на молодежь внимания. Но краешком глаз она видела как зять, целуя в губы Ниду, сжимает груди Илы и наоборот, когда губки Илы соединялись с его губами, в его ладонях оказывались груди Ниды. Мама заметила как сестрички, словно сговорившись,  тихонько расстегнули лифчики и, по очереди, давали Валентину целовать обнаженные груди, прикрывая их чашечками  бюстгальтеров сразу после поце­луя.

– «Надо же! Сколько он уже женат, а до сих пор от них без ума», – с удив­лением и радостью думала Тауни.

     Наконец Валентин улегся, а девушки с двух сторон положили головки ему на плечи. Кононенко смотрел в голубое небо, на медленно плывущие в синеве облака, на дальний холмистый берег, на весь этот зеленый, теплый, радостный мир природы и не хотелось думать о том, что под  тем же небом существует другой, тупой и жестокий мир Гвоздей, Циклопов, Васьков и Колянов. Это был мир, в который несколько лет назад его бросила судьба, и в который он снова оку­нулся уже по собственной воле. Хотя, какая же это собственная воля? Он был просто вынужден вступиться за Макароныча, а потом и за дочку Лилии Сергеевны. А у него теперь своя семья и он в ответе за судьбу еще трех человек, со­вершенно без него беспомощных, а по большому счету и за народ ацлан. Значит, он уже не может бездумно рисковать собой как раньше. Но на­чатое дело надо довести до конца и он это сделает.

    От этих мыслей его отвлек голосок Илы, которая прошептала, что хочет есть. Ее тут же поддержала Нида. Разложили привезенную с собой провизию и начали обедать. Потом снова купались, бегали, разожгли костер и даже пытались ловить рыбу. Валентин много фотографировал своих красавиц автоматическим фотоаппаратом Кодак, именуемым в народе мыльницей. По своим возможностям он не мог и близко сравниться с той камерой, которую Валентин оставил Рустаму, но был легким, удобным, работал автоматически и удовлетворял всем требованиям любительской фотографии. Валентин теперь всегда таскал его с собой.

    В общем, субботу провели весело и беззаботно. В воскресенье все вместе поехали в парк имени Горького. Молодежь каталась на всех аттракционах, а Тауни решилась только подняться вверх на колесе обозрения. Особенно понра­вилось девчонкам кататься на электрических машинках на автодроме.

– Давайте, учитесь ездить, – говорил им Валентин, - все  равно со време­нем придется на права сдавать.

Он уговаривал и тещу попробовать, но Тауни категорически отказалась самостоятельно управлять машиной.

А утром в понедельник Валентин поехал в управление СБУ.

–  Я встретил одного бывшего уголовника, старого знакомого, – сказал он своему уполномоченному. – По пьянке он рассказал, что слышал якобы следова­теля, которого убили в прошлом году, застрелил сержант милиции по фамилии Рева. Он, естественно, показаний давать не станет. Откажется от своих слов. Поэтому и говорить с ним бесполезно. Но в деле, наверное, есть пуля, извлеченная из тела жертвы. Поговорите с милицейским начальством. Пусть проведут экспертизу, проверят пистолет этого сержанта.

    Через тридцать минут после этого разговора его машина уже стояла за два квартала от швейного объединения. В приемной из кабинета директора нав­стречу Валентину вышла  секретарша – девушка с длинными ногами, выдающи­мися формами и в очень короткой юбке.

– «Не иначе как любовница шефа», – подумал Кононенко, а вслух сказал:

– Здравствуйте. Как зовут вашего патрона?

Девушка не сразу уразумела смысл последнего слова а, сообразив, ска­зала важно.

– Семен Иванович.

– Увидев, что гость направляется в кабинет, она заслонила дверь своим прив­лекательным телом.

– Он занят!

    Не долго думая, Валентин обнял ее, прижал к себе, словно собираясь поцеловать, слегка приподнял, повернулся вместе с ней на сто восемьдесят гра­дусов и, оставив ее у себя за спиной, вошел в кабинет.

   При виде незнакомого человека вошедшего без доклада секретарши, дирек­тор снял руки со стола, опустил вниз и спросил голосом не предвещающим ниче­го хорошего:

– Что надо?

Он был примерно того же возраста, что и Паша, но на вид более интеллиген­тный.

– «Наверняка у него в правой руке уже зажат пистолет, – подумал Валентин. – Такие люди в ящике стола оружие не держат. Он закреплен где-нибудь на тумбе».

– Семен Иванович, у меня к вам личное дело.

    Не успел Кононенко договорить, как дверь распахнулась, и в комнату влетели двое молодцов с накачанными бицепсами и лицами, как говорится, «не обезображенными интеллектом». То ли секретарша так хорошо знала свое дело, то ли ди­ректор нажал скрытую кнопку. Валентин только кинул на них взгляд через пле­чо и, продолжая стоять лицом к директору, поднял руки.

– Хлопцы, вы можете меня обыскать. Я честное слово по личному делу.

–  Его тщательно ощупали и отступили к двери.

– Ну, что за дело? – спросил Василенко.

– Пусть они выйдут. Я же без оружия, а у вас в руке пистолет. Что я вам сделаю?

– Откуда ты взялся, такой молодой и такой «грамотный»?

– Как откуда? Из тех ворот, откуда весь народ! – улыбаясь, ответил Валентин.

    Директор кивнул, и молодцы покинули кабинет, видимо став прямо за дверью. Не ожидая приглашения, странный гость подошел к столу и сел на стул для посетителей.

– Я знаю, кто убил вашу жену и дочь, – тихо сказал он без всяких пре­дисловий.

На виске у Василенко надулась синяя жила. Он на секунду закрыл глаза,  потом бросил:

– Кто?

– Васек и Колян, – люди Паши Гвоздя. Они работают на бензозаправке. Могу дать адрес.

– Не надо. Откуда знаешь?

– Циклоп рассказал. Тоже его «шестерка».

– Просто взял и рассказал?

– Нет, не просто. Я его спросил и обещал оставить в живых, если расска­жет.

– А он тебя так испугался?

– Он меня очень боится.

– Почему же это? – со скептической улыбкой спросил Василенко.

– Мы с ним в зоне, в Таджикистане, вместе срок тянули. Его кодло хотело из меня Марусю сделать. Я не согласился, а когда они на меня с перьями по­лезли, я двоих убил, третьего покалечил, а Циклопу только зубы выбил. С тех пор он меня как огня боится.

– Такой ты боец? – с сомнением спросил директор.

– Да, в общем, драться умею, – скромно ответил Валентин.

– Какой срок?

– Пятнадцать.

– Солидно. А статья?

– Пять за измену Родине и десять за тех двоих.

– И как же ты уже тут…  сбежал что ли?

– Угу.

– Чем можешь доказать насчет…  Васька и Коляна?

– Циклоп сказал, что Васек носит на руке ваши золотые часы с инициала­ми на донышке, а у Коляна ваш пистолет. Номер, наверное, помните?

– Лицо Василенко еще больше помрачнело.

– Ну, а тебе-то это зачем?

– Гвоздь обижает одного хорошего человека. А лично мне ничего не надо.

– Хочешь работать у меня?

– Спасибо. У меня хорошая работа.

– Сколько же тебе платят за «хорошую работу»?

– Пока тысячу гривен в месяц, но обещают прибавить

– Ишь, ты, по нынешним временам не так уж плохо! Но мои люди получают намного больше. Ну, ладно, за информацию спасибо. Если что, знаешь, где меня найти.

    Валентин встал, сказал: - До свидания - и направился к двери. Она мгно­венно распахнулась. Те двое стояли с двух сторон. Он прошел между ними,  улыбнулся секретарше, и вышел. Дойдя до остановки троллейбуса, втис­нулся, последним, между закрывающимися дверями, точно как в шпионских филь­мах. Через два пролета с усилием разжал двери и выпрыгнул,  когда троллейбус уже тронулся. За ним никто не последовал. Машины проезжали мимо, и ни одна не остановилась в пределах видимости. После этого он еще немного попетлял по городу и, наконец, добрался до своего автомобиля. То ли Василенко никого не послал проследить за ним, то ли они его потеряли.

    Дома его ждало сообщение о том, что ему надлежит завтра утром быть в Киеве. Президент, наконец, выкроил время для встречи с ним. Раньше это обрадо­вало бы Кононенко,  а теперь огорчило. Вызов пришел не вовремя. Операция против Пашки Гвоздя вступала в завершающую фазу. Однако, подумав, он решил, что, возможно, это и к лучшему. Все, что от него зависело он, сделал. Остальное должно произойти без его участия. Если то, что он предполагал, случится в его отсутствие, тем лучше. В случае чего, у него будет алиби. Он позвонил Лилии Сергеевне и сказал, что вынужден уехать, но пусть она не волнуется. Если ей понадобится помощь, она может положиться на Володю. Затем он съез­дил на работу к Усенко и поручил его заботам Лилию Сергеевну и свою семью. Его жены уже более менее освоились с городской жизнью и на некоторое время их можно было оставить с матерью.  Они говорили по-русски почти без акцента, ориентировались в пределах нагор­ного района и умели покупать продукты. Правда, ничего не понимали в ценах, и не умели экономить деньги, но, даст Бог, за короткий срок они его не разо­рят.