Глава 3

ЛЕГЕНДЫ СТАРОГО ЖРЕЦА

Предисловие к легендам

    Прошел уже год, с тех пор как уехал на родину Кононенко. Особых изменений на острове за это время не произошло. Правда, у Рустама теперь было двое детей. Девочка от Илис и мальчик от ее сестры Лау. Они родились почти одно­временно. А, в остальном, все было как прежде. Жизнь ацлан текла неторопливо и размеренно, и это очень нравилось Рустаму. Он научился неплохо стрелять из лука, а поскольку по натуре был изобретателем, то постоянно работал над его усовершенствованием. В конце концов, усовершенствования привели к тому, что у него получился арбалет. Это оружие, точнее било в цель, скорость стре­лы, дальность полета и убойная сила стали больше. По просьбе вождя он сделал десяток арбалетов, а вслед за ним многие из ацлан сами соорудили себе такие же. Рустам, как и все остальные, работал на участке, где выращивалось все необходимое для пропитания, и не пропускал возможности пойти с ацлан на охо­ту. Тогда на столе, кроме  козьего и овечьего мяса и домашней птицы, появлялась и дичь. Кроме того, его женам очень нравился змеиный суп, да и Рустам с удо­вольствием ел его с маниоковыми лепешками. Однажды ему удалось подстрелить из арбалета даже оцелота - огромную длиной больше метра тигровую кошку и теперь его шкура украшала комнату в доме Илис.  Он научился ори­ентироваться в джунглях и пробираться сквозь чащу почти как ацлан, а они это умеют не хуже лесных индейцев. И все же настоящим заядлым охотником он не сделался. Ему больше нравилось наблюдать за животными, птицами и другой живностью, а не убивать их. Рустам привез на остров цветной телевизор, работа­ющий от аккумуляторов, видеомагнитофон и небольшую видеокамеру с, осветите­лем, без которого в джунглях было не обойтись, потому что густая многоярус­ная листва почти не пропускала солнечный свет на уровень земли.

    По вечерам чуть ли не все село собиралось у телевизора. Боевики и детек­тивы ацлан не интересовали, т. к., не зная языка, они в них ничего не понимали. Зато фильмы о природе разных стран, о населяющих их людях, о животных и рас­тениях пользовались огромной популярностью. Односельчане по несколько раз смотрели фильмы об Африке, Индии, Индонезии, Австралии Европе и Азии. Их вос­хищали слоны, жирафы, носороги, удивляли жаркие южные пустыни, неприступные горы и заснеженные просторы севера. Не меньше их удивляли города с их огромными домами, потоками машин и нео­бозримыми людскими толпами на улицах. А Рустам стал, кроме арбалета или ружья, брать с собой на охоту видеокамеру. Правда, добычу с этих пор он приносить почти перестал, но, за то, сам для себя открыл много удивительного и увлекательного. Просматривая свои кассеты он заново переживал увиденное, переосмысливал дос­тигнутое, и находил ошибки, допущенные при съемке.

    Вот огромный ядовитый паук, размером  не меньше десяти сантиметров, движется, не спеша, переставляя мохнатые ноги. Но это Рустам знает о размерах паука, а для тех, кто смотрит телевизор, надо бы ввести в кадр какой-нибудь знакомый предмет - гроздь бананов, цветок и т. п., чтобы подчеркнуть вели­чину этого чудовища. Кстати о цветах. Их он снимал с любовью и много. Сни­мал цветы, растущие на почве, на лианах, на кустах, на ветвях деревьев и прямо на стволах. Снимал отдельные громадные цветки, размером со шляпу. Снимал мелкие, собранные в колосья и метелки. Снимал гирлянды, украшающие деревья, не хуже новогодней елки. Чаще всего это были орхидеи, количество разновид­ностей, которых здесь невозможно было подсчитать. Наряду с невиданными экзотическими цветами, Рустам с удивлением обнаружил в зарослях обыкновенный барвинок - такой привычный комнатный цветок. Может быть, когда-то его привезли в Европу отсюда, из Южной Америки?

    Хороши были на телеэкране разноцветные попугаи, истошно орущие что-то хриплыми голосами. Птицы колибри, как драгоценные самоцветы, переливались всеми цветами радуги, среди праздничного великолепия орхидей и других цветов, которые они опыляли, питаясь их нектаром. Попал в кадр и розовый ибис. На фоне изумрудной зелени он важно пролетал над болотом, вытянув длинную шею, увенчанную маленькой головкой, с клювом почти такой же длины как шея. От взмахов его крыльев стелилась, издавая тихий шелест, болотная трава, над которой он скользил на бреющем полете.

    Однажды Рустам снимал больших муравьев. Они цепочкой бежали по ветвям куста, откусывали огромные по сравнению с их ростом куски листьев, и ловко двигались со своей непомерной ношей в обратном направлении. Выбирая наиболее удобную точку для съемки, он стал обходить куст, продолжая наблюдать за муравьями. Когда же повернул голову, то увидел прямо перед своим носом нечто толстое, пятнистое и продолговатое. Это оказался хвост удава.

     Его хозяин обвился спиралью, вокруг, ветки дерева на высоте двух метров, а хвост свесил вниз. Пришлось уйти от греха подальше, прервав съемку трудолю­бивых мурашек. Снимать самого удава было неинтересно, т. к. он был совершенно  неподвижен. Кажется, он спал, не обращая внимания на шум и гам стоявшие вокруг. Поблизости в ветвях, как всегда, орали попугаи, какая-то птица куко­вала почти как кукушка:  Ку ку-ку, Ку ку-ку, Ку ку-ку, – выкрикивала она безостановочно через равные промежутки времени. С разных сторон слышались крики обезьян. Вот где-то высоко над головой около десятка этих лесных акробатов лают по-собачьи - то ли мирно беседуют, то ли ссорятся. Вдали одинокая обезьяна хрипло ревет, а чуть ближе, другая отвечает ей жалобными стонами. Вскоре к этому хору добавляется протяжный вой, идущий неизвест­но откуда. Но вот со стороны небольшого озерца раздается громкий треск. Это кто-то крупный. Держа наготове ружье, Рустам осторожно направляется на шум и обнаруживает тапира. То ли огромная свинья, то ли небольшая лошадь это странное животное только что вышло из леса на берег озера. Здесь его удобно снимать. Не нужна никакая подсветка. Солнце ярко освещает тяжелую тушу с коротким не лошадиным и не свинячим хвостом, с гривой похожей на щетку, и странной мордой. Морда оканчивается Бог знает чем. Если это нос, то слишком длинный, если хобот, то слишком короткий. На ногах у этого «не­доразумения» тоже не поймешь что, то ли слишком толстые когти, то ли раз­деленные на несколько частей копыта. И как это природа создала такую «смесь бульдога с носорогом»!

    Желая подобраться с видеокамерой как можно ближе, Бурханов сделал не­осторожное движение, и резко качнул ветви куста. Возможно, приняв его за врага, тапир, не раздумывая, плюхнулся в воду, взметнув такой столб брызг, как будто в озеро упал метеорит весом в полтонны. К своему удовольствию Рустами  успел это снять. Прятаться теперь не имело смысла. Он подбежал к берегу и поймал в видоискатель удивительно быстро плывущее животное.

    Вот с обезьянами ему не так везло. Снимал он их много, но хорошие кадры были наперечет. Не раз целые стаи штук по сто-двести с воплями шествовали прямо над его головой, но они перемещались в верхних ярусах на высоте полутора десятков метров и разглядеть их можно было лишь кое, где в просветах ветвей и листьев.

    А вот ленивцев ему удалось запечатлеть двух в один день. Днем они обычно спят в кронах деревьев. Держась всеми четырьмя конечностями за ка­кую-нибудь горизонтальную ветку, висят вниз спиной, как будто их повесили  сушить на прищепках.

– «И как они ухитряются во сне не упасть? – с удивлением думал Рустам. – Создал же Аллах такое существо»!

    Правда, висят они не всегда. Видел он их и спящими, удобно устроившись в развилках ветвей. Увидеть ленивцев в бодрствующем состоянии ему удалось од­нажды ранним утром. Для этого не нужно было забираться в джунгли на деся­ток километров. Ацлан ленивцев не трогали из-за одного древнего поверья, и эти зверьки обитали поблизости от селенья. Первого Рустам застал взбираю­щимся на дерево. Вот уж где можно было не спешить снимать. Это не обезьяна, которая мотается как угорелая, то и дело, выпадая из кадра. Этот дви­гался как в замедленном кино, лениво перехватывая ствол длинными передними и короткими задними лапами, на каждой из которых торчали по три длиннющих изогнутых когтя, так что лапа напоминала трезубую вилку. Нос черный как у собаки, а вы­пученные тусклые глаза смотрят тупо и равнодушно.

    Второго он заметил плывущим по затопленному участку леса. Есть живот­ные неуклюжие на суше, но зато, очень подвижные в воде, такие как, например, моржи или тюлени, а это творение Аллаха плавало так же «стремительно», как и лазало по деревьям. Ходить оно, кажется, вообще не умело. Он плыл, держа над водой собачий нос и круглые глупые глаза. Когда ленивец добрался, наконец, до своего дерева и полез на него, оказалось, что шерсть у него не бурая как у предыдущего, а зеленоватая. Можно даже сказать грязно-зеленая. Животных такого цвета Рустам еще не видел. Но, самое удивительное было в том, что это «чудо природы», могло поворачивать голову, чуть ли не на все 360 градусов. Это казалось невероятным, но когда Бурханов снимал того первого, что лез на дерево, на суше, и стал обходить его по кругу, зверек, остановившись, начал поворачивать голову, глядя на него. Вот Рустам зашел сзади, и ленивец, не меняя положения тела, повернул голову назад. Человек двигался дальше по дуге, и животное продолжало следить за ним, повернув голову на три четверти оборота. Затем ленивец, не спеша, вернул голову в исходное положение, посмотрел вверх, и продолжил подъем.

    Когда несколько дней лил дождь, животные и птицы куда-то прятались. Но вот куда девались бабочки, Рустам не мог понять, и никто из ацлан этого не знал. Тропический ливень, это ведь не дождик, который иногда идет в Таджикистане. Здесь это была сплошная стена воды. Это водопад способный смыть, смешать с землей таких хрупких существ как бабочки. Видимо весь удар падающих с неба водяных масс принимали на себя верхние ярусы деревьев, а бабочки укры­вались  где-то внизу, под широкими листьями. Во всяком случае, стоило только выглянуть солнцу как, не позже чем через полчаса, тысячи бабочек появлялись словно ниоткуда, и расцвечивали яркими сверкающими красками деревья, кусты и траву. Бурханов специально спугивал их и снимал летящие цветные облака, которые вскоре окутывали очередное деревце, начисто скрывая его зеленую листву под своими трепещущими искрящимися цветными крыльями.

    За год жизни на острове, Рустам с помощью Танэ Хару, переписал все ле­чебные рецепты из его книг. Их оказалось более трехсот. Он сфотографировал почти все упомянутые в рецептах растения, указанные тоже Тане Хару, кроме тех, которые здесь не встречались. Затем, с помощью грамотного ботаника в Корумбе, он записал современные общепринятые названия каждого из растений. А вот с названием болезней, указанных в книге на древнем языке ацлан, дело оказалось сложнее. С помощью Эстебана Нето, Бурханов познакомился с опытным пожилым терапевтом, который согласился поработать с ним, за умеренную плату. Однако, при каждой попытке идентифицировать болезнь, для лечения которой пред­лагался данный рецепт, у врача возникало множество дополнительных вопросов, на которые Рустам не мог ответить.

    Выход был один – привезти в Корумбу жреца. Танэ Хару, уже бывавший в городе согласился полететь еще раз. По примеру Кононенко, Рустам представил его врачу, как монаха из высокогорного монастыря. Каждый раз, когда доктор задавал вопрос, Рустам переводил его жрецу, выс­лушивал пояснения, и переводил доктору. Чтобы пройти весь список рецептов, им понадобилось несколько дней. Все это время Танэ Хару жил в комнате с Бурхановым, а в свободное время знакомился с городом и его жизнью. Чтобы его не задержала полиция, и не потребовала документы, жреца пришлось перео­деть в городскую одежду, приличествующую его видимому возрасту.

    Когда работа была закончена, в руках Рустама оказался, по-видимому, самый древний на земле рецептурный справочник. Эту общую тетрадь теперь нужно было хранить как зеницу ока, а еще лучше было бы ее продублировать. Придя к такому выводу, он, с помощью Эстебана, скопировал каждый лист на ксероксе и решил  хранить копию отдельно от оригинала.

    Перед отъездом из Корумбы купил и подарил Танэ Хару большой школьный глобус, сказав, что видимо такой же сделали когда-то давно люди звезд для царя Пасардаранга. Рустам с огромным уважением относился к жрецу, и старик нравился ему все больше. Столько повидав на своем веку, имея огромный жизненный опыт, пережив много поколений людей, этот человек совершенно не зазнавался, и не старался выдавать себя за самого умного и всезнающего. Нельзя сказать, что он держался со всеми как равный. Нет, он умел создавать дистанцию между собой и своим собеседником, соответствующую его сану, но делал это так тактично, что никто не обижался. Хранитель знания держался с достоинством, но без тени заносчивости. Этим он напоминал Рустаму дядю Фарида.

    Не секрет, что многие старые люди любят изображать из себя мудрецов. В действительности мудрость не приходит автоматически вместе с годами. Если человек смолоду был глуп, то к старости он станет, скорее всего, еще глупее. Именно такие люди, достигнув солидного возраста, любят надувать щеки и поу­чать молодежь. Умные люди в старости осознают как мало, в сущности, они успе­ли сделать, и как скудны их знания по сравнению с безграничным океаном непоз­нанного. Но лишь немногие решаются признаться в этом публично. Одним из та­ких немногих был Омар Хайям, которому хватило мудрости заявить, что никакой особой мудростью он не владеет.

Дураки мудрецом почитают меня.

Видит Бог, я не тот, кем считают меня.

О себе и о мире я знаю не больше

Тех глупцов, что  усердно читают меня.

    Он был настолько знаменит, что мог позволить себе такое признание. Закончив дела, и закупив все необходимое, Рустам и Танэ Хару вылетели из Корумбы, как всегда, с наступлением темноты, а через час Бурханов высадил сво­его пассажира у его дома. Вскоре и сам он уже любовался спящими детьми, и соскучившиеся женщины, льнули к нему с двух сторон. Оказалось, что в его отсутствие на остров приходила делегация индейцев. За год им уже трижды давали домашних животных и птиц для разведения. Но первый и второй раз они их просто съели, и лишь на третий сумели удержаться от этого, Животные дали приплод, и индейцы приходили узнать, о  тонкостях обращения с молодняком. Теперь у ацлан появилась надежда, что дело с разведением своей живности у соседей, в  конце концов, пойдет. Кроме того, у индейцев было много вопросов по выращиванию кукурузы и других  культур. Им терпеливо все разъяс­нили и снова снабдили семенным материалом.

    Через несколько дней, Рустам за­шел к Танэ Хару. Старик сидел в тени шоколадного дерева у своей хижины и рассматривал глобус. У него возникло много вопросов, и Бурханов стал расска­зывать о различных континентах, о населяющих их людях, о климате. В частности он показал Испанию и Португалию и сказал, что именно из этих стран приплыли сюда первые белые люди, которые принесли столько горя коренным обитателям Америки. Жрец сначала внимательно слушал и время от времени задавал вопросы, но с какого-то момента Рустаму показалось, что он слушает рассеянно. Хранитель знания по-прежнему смотрел на глобус, но выражение глаз говорило о том, что мысли его, были где-то далеко.

– Астона гирато лагу, – вежливо сказал Рустам, – вы меня слушаете?

– Да, да! – встрепенулся жрец. – Мне кажется, наши предки пришли отсюда, – и он показал пальцем на Антарктиду.

– Но ведь в первой книге сказано, что они пришли с севера, – возразил, удивленный  этим заявлением, Рустам.

–    Не с севера, а из холодных краев, – поправил жрец.

–    Кроме того, земля, на которую вы указали, – не сдавался Рустам, – круглый год покрыта толстым слоем льда и снега. Там никто не живет.

–    Я видел снег в горах, когда был молодым, – сказал хранитель знания и спро­сил: –  Значит, она до сих пор покрыта снегом?

– Что значит до сих пор?

– Выходит, это правда, –  задумчиво проговорил Танэ Хару, будто не слыша вопроса.

    Видя, что его собеседник чем-то озабочен. Рустам не стал больше спрашивать, а решил, просто молча подождать. Не прошло и минуты, как хранитель знания заговорил:

– Кроме шести древних книг,  которые ты видел, была еще седьмая. А, скорее всего, она была первой. Она пропала двести лет назад в древнем городе, когда на нас внезапно напали белые пришельцы. Многих тогда убили и сожгли наши дома. Я помню ее начало, потому что по ней  учился читать и писать. Учитель заставлял переписывать по много страниц, поэтому я кое-что помню или смогу вспомнить.

    Там было сказано, что  наши предки, которые называли себя расланы, что значит дети солнца, приплыли на больших лодках. Раньше они жили в стране, которая лежит за океаном по правую руку от восхода. – Он снова показал пальцем на Антарктиду и добавил: – И было это так давно, что даже солнце, которому они поклонялись, изменило  с тех пор свой путь по  небесному своду.

– Неужели в Антарктиде когда-то  жили люди? – с сомнением проговорил Рустам.

– Да они там жили. Они приплыли оттуда.

– Астона  гирато лагу, – сказал Рустам, – можно я схожу за магнитофоном, и вы расскажете  все, что помните из седьмой книги?

– Давай сделаем так, – ответил жрец. – Приходи завтра утром. С утра память всегда лучше. Сегодня я не буду больше есть. Вторую половину дня проведу в храме,  и буду просить Бога помочь мне вспомнить. На ночь выпью отвар, который просветляет мысли и освежает память.

– У меня есть его рецепт? –  сразу же спросил Бурханов.

– Нет, – улыбнувшись, ответил старик, – он не из древних книг. Я его при­думал сам. Потом запишешь.

 На следующее утро Танэ Хару встретил Рустама на пороге своего дома.

– Пойдем в храм, – сказал он. – Там нам никто не помешает, там тихо и думается лучше. Я это давно заметил.

    Они устроились в небольшом помещении. Жрец поставил принесенную с собой горящую свечу на камень, сел поудобнее, и закрыл глаза. Так он сидел, не ше­велясь, ровно восемь минут. Бурханов заметил время по часам. Потом тихо заго­ворил. Переписанный Рустамом с аудио кассеты на бумагу, и отредактированный рассказ Танэ Хару выглядел так:

– Это была цветущая благодатная земля, дававшая людям все, что нужно для жизни. Народ расланов был многочисленным. Большинство из них жили в больших селениях и занимались выращиванием продуктов питания и разведением скота. Меньшая часть обитала в городах. В стране было много городов, где жили де­сятки тысяч, а в столице сотни тысяч человек. Они строили большие прочные здания из камня, прокладывали каналы между реками, сооружали мосты и хорошие дороги. Они обогревали дома и готовили пищу, сжигая черный камень, который добывали из земли. Для тяжелых работ и быстрого передвижения расланы использовали силу кипящей воды, которую передавали далеко по металлическим нитям. Их храмы были не похожи на обычные дома. Храмы строили в виде купо­лов, опирающихся краями о фундамент. Жрецы говорили, что небо опирается о землю без всяких стен. Таким же должен быть и храм Бога. Храмы строили из вязкой черной массы, которая, застывая, делалась прочной как гранит. Под купо­лом  храма помещалось несколько этажей. Главный храм в столице царства мог вместить одновременно десять тысяч человек. Он не имел окон и освещался ис­кусственным солнцем, которое двигалось по внутренней поверхности голубого свода, так же как настоящее. Там плыли и облака, иногда закрывая солнце, кото­рое восходило и заходило одновременно с настоящим. После захода солнца под куполом зажигались звезды. Все звезды под куполом, были такими же, как на не­бе. Они двигались одновременно с настоящими, и гасли с восходом солнца. В стра­не расланов было много чудес, но этот храм был самым большим из них. Чудом было и то, что когда говорил главный жрец или царь с возвышения посреди храма, каждое их слово слышали все десять тысяч человек, собравшихся под куполом.

    Храмы расланов были предназначены не только для богослужения. Они были центрами науки и культуры. При них были школы для обучения детей. В хра­мах проходили народные собрания, когда царю нужно было обсудить новый закон и узнать мнение народа. Жрецы были хранителями знаний, законов и традиций. Они же были судьями, но высшим судьей был царь. Расланы ни с кем не воевали. Их страна ни с кем не граничила, и у них не было врагов. Они были уверены, что их страна –  единственная суша среди океана. Большой любовью у народа пользовался спорт. Атлеты сел и городов соревновались между собой, а один раз в году устраивался государственный праздник спорта. Самые сильные, быстрые и ловкие соревновались в присутствии царя, светской и жреческой знати.

   Среди мужчин и женщин в стране  расланов было полное равенство. Женщины, как и мужчины, занимали государственные должности и заседали в различных советах. Только пост верховного жреца всегда принадлежал мужчине. На царском же троне женщины не раз сменяли мужчин и правили    не хуже чем они. По законам страны мужчина мог иметь несколько жен, и женщина могла иметь несколько му­жей. Но женщины этим правом пользовались реже, чем мужчины.

    Расланы придавали большое значение интимным отношениям и считали, что юношей и девушек нужно обучать искусству любви. Когда молодые люди собира­лись пожениться, то за шесть дней до свадьбы, они приходили в храм и делали соответствующее заявление  в присутствии родителей, или свидетелей, если были сиротами. После этого их разводили по разным помещениям, и они покидали храм и встречались только утром в день свадьбы. Все это время они учились, не ви­дя друг друга. На третий день пребывания в храме, после соответствующей под­готовки, специально обученные жрицы, лишали девушку невинности с помощью искусственного органа. Это происходило в торжественной обстановке, под пение и музыку, на ложе усыпанном цветами. Дело в том, что по верованию расланов, это занятие считалось унизительным для мужчин, и они никогда не делали этого сами. В оставшееся время жрицы обучали девушку приемам ласк и любви, и ко дню свадьбы она уже была готова принять мужчину, ответить ласками  на его ласки и зачать ребенка.

    Жених также проходил специальное обучение. Жрицы объясняли ему и пока­зывали устройство женского тела, его особенности, и самые чувствительные мес­та. Его обучали ласкам и нежности, приемам любви, учили, как доставить женщине наивысшее наслаждение. После занятий он ложился с одной из молодых жриц и показывал, чему  научился. Обучение заканчивалось за три дня до свадьбы.

 Если девушка не хотела или не могла выйти замуж, но желала стать пол­ноценной женщиной, она имела право по достижении двадцатилетнего возраста обратиться в храм и избавиться от невинности.

    Если мужчина не женился до двадцати пяти лет, он также мог обратиться в храм и получить соответствующее обучение. Но это разрешалось делать толь­ко один раз в жизни.

    Расланы жили мирно и счастливо пока не начал меняться климат. Это проис­ходило очень медленно и незаметно для одного поколения. Постепенно становились продолжительнее и холоднее зимы, а лето делалось короче. Поля и сады давали меньше плодов. Это длилось, может быть тысячу лет, а может быть и больше. От столетия к столетию становилось все холоднее. Из поколения в поколение жизнь народа делалась труднее. Пришли в упадок науки и искус­ства, забылись многие из древних знаний, разрушались храмы, и никто их уже не восстанавливал. Жрецы расланов, тысячи лет следившие за небом, давно за­метили, что солнце и звезды стали изменять свои пути. Многие привычные звез­ды на северной стороне неба перестали появляться над горизонтом, а на юге появились созвездия, которых раньше не было. Большая часть страны, со време­нем, сделалась непригодной для жизни, т. к. была круглый год покрыта снегом, и остатки народа расланов, занимали теперь только один полуостров, длинным изогнутым языком вытянувшийся в океан. Однажды царь послал отряд наиболее сильных и выносливых мужчин к месту бывшей столицы. Их долго не было, а когда вер­нулись, они сообщили, что там, на юге, все засыпано таким толстым слоем снега, что под ним скрылись леса и поселки, и большие города. Они бы никогда не наш­ли столицу если бы не огромная пирамида, стоявшая с незапамятных времен на том краю, где жили Посвященные. Вершина этой пирамиды, одна все еще воз­вышалась над снежной равниной.

    И тогда некоторые из жрецов усомнились в том, что земля расланов един­ственная среди океана воды. По их совету царь приказал строить большие лод­ки с парусами и отправлять их в разные стороны на поиски земли. Долгое время лодки возвращались ни с чем, а чаще не возвращались вовсе. Может быть, посланцы погибали, а может, некоторые из них находили новые земли и остава­лись там. Все новые и новые смельчаки уходили в неизвестность и жертвова­ли своей жизнью. Однажды в океан ушла группа из пяти лодок. Они направились туда, куда летели птицы. Так двигаясь вслед за птицами, они шли сквозь шторм и снежную бурю. Две лодки погибли, но три вышли к неизвестной земле. Они обог­нули эту землю с запада, и пошли на север вдоль побережья. Чем дальше, на се­вер они продвигались, тем теплей становился воздух, и приветливее море. Они плыли много дней, пока берег постепенно превратился в теплую страну, омыва­емую ласковыми лазурными водами. В этой стране они нашли пышную растительность и многочисленных непуганых животных.

    Отдохнув и восстановив силы, смельчаки починили лодки, и отправились в обратный путь. Домой вернулась только одна лодка, но она принесла радостную весть, – за океаном есть бла­годатная земля. С этих пор расланы начали переселение на новую родину. Мно­гие из них погибали в пути, но с каждым годом они строили лодки все боль­шего размера и увеличивали их прочность. Таким образом, за несколько лет, ос­татки народа перебрались на новое место. Их новая родина была совершенно необитаема. Здесь жили только звери и птицы, но земля была плодородна и размеры этой страны необъятны. Здесь они создали славное и могучее государ­ство. Индейцы же появились в этой стране лишь, через много тысячелетий. Они пришли с севера, когда на небе уже была луна. Об этом сказано в одной из оставшихся книг.

– Астона гирато лагу, а кто такие посвященные, которые жили у пирамиды?

– Что-то я о них читал… Что-то было там о посвященных, – проговорил задумчиво жрец. – Что-то интересное, необычное.

– Может быть, вспомните?

– Я попробую. Только мне придется на некоторое время уйти. Сиди молча, не удивляйся, не бойся за меня и ничего не предпринимай. Я вернусь.

    Рустам удивился, когда увидел, что Хранитель знания, пообещав уйти, вмес­то этого ложится на спину на каменном выступе, и кладет руки вдоль тела. Наступила тишина. Рустам смотрел, как поднимается и опускается в такт ды­ханию, впалый живот жреца. Он вспомнил, что индийские йоги называют это ниж­ним дыханием. Через некоторое время ритм стал замедляться, и постепенно дви­жение стало вовсе незаметным. Глаза жреца были закрыты, лицо бледно. Казалось, он умер. Вот, оказывается, что означали его слова «придется уйти»! Теперь Рус­там понял. Хранитель знания вошел в транс. Раньше Бурханов никогда не ви­дел этого, но читал и слышал. Подчиняясь указанию Танэ Хару, он долго сидел не шевелясь. Но вот стали заметны признаки дыхания. Сначала совсем слабые, затем все более явственные. Через некоторое время дыхание полностью восста­новилось, с лица сошла смертельная бледность, глаза открылись. Хранитель зна­ния «вернулся». Полежав немного, старик сел и заговорил, прикрыв веки:

– Посвященные, – так называла себя небольшая замкнутая часть касты жре­цов, – особый орден куда принимали людей с необычными способностями выис­кивая их среди детей по всей стране, и затем, воспитывая и обучая тайным знаниям. Они жили на окраине столицы у подножья очень древней огромной пирамиды. Это была не такая пирамида как наша. Она тоже была четырехгранная, но не ступенчатая. Ее гладкие сверкающие грани сходились в одной точке так высо­ко, что дождевые облака иногда окутывали и скрывали вершину. А в грозовые дни вершина пирамиды светилась струящимися огнями. Словно голубые огненные змеи, извиваясь, ползли по ее граням. Это было впечатляющее и пугающее зрели­ще. Говорили, что Посвященные умеют использовать  скрытую силу струящихся ог­ней. Только Посвященные знали когда, кем и для чего было построено это могу­чее и загадочное сооружение, но никогда и никому они не открывали ни этого, ни других своих таинственных знаний. В народе их считали колдунами. Они никогда не делали никому зла и все же их боялись не только простые люди, но и сам царь. Эти люди обладали невероятным могуществом. Они читали чужие мыс­ли и понимали друг друга без слов. Каждый из них мог только силой заклина­ний поднимать и перемещать никому непосильные тяжести, а все вместе они мог­ли сдвинуть гору.

    Вокруг пирамиды были выложены площадки – постаменты из огромные камен­ных блоков. Площадки располагались по кругу, и было их семьдесят две, а рас­стояние между ними примерно шестьдесят локтей. На одной из них стоял гигантский куб из черного камня, длина каждой стороны которого была равна двенадцати локтям. Его плоскости были отполированы как зеркало. Один раз в году, в день весеннего равноденствия, Посвященные демонстрировали свои немыс­лимые способности. Они переносили куб с одной площадки на другую. Посмотреть на это собиралось множество людей. Для царя и царицы сооружали специальное возвышение, откуда они могли без помех наблюдать за чудом.

    Посвященные выстраивались двумя рядами по сторонам куба, а глава ордена становился сзади. По его знаку Посвященные начинали странную монотонную песню, напоминавшую гудение ветра в трубе. Вначале еле слышная, песня станови­лась все громче, рокотала как  отдаленный гром, и вот на глазах у всех каменный исполин поднимался над постаментом. Тогда в монотонный гул голосов вплетался, перекрывая его, более высокий голос главы ордена. Две шеренги жрецов трогались с места, а между ними, вися в воздухе, плыл камен­ный куб. Так они переносили и устанавливали его на новое место. Поворачивал куб и совмещал его с постаментом глава ордена своей песней, в то время как остальные поддерживали его на весу, ни разу не прикоснувшись руками. За семьдесят два года каменный куб делал полный оборот вокруг пирамиды и возвращался на свое место.

    Когда началось похолодание, Посвященные первыми поняли, что это явление не временное, что дальше будет только хуже. Их главный сказал царю, что надо искать другую землю  и переселять на нее народ расланов. Он говорил, что за океаном еще много земли, но царь, его приближенные и другие жрецы не из Посвященных, не поверили ему. Они по-прежнему считали, что их земля единст­венная посреди океана, а похолодание скоро сменится потеплением. Ведь рань­ше уже так бывало. Глава ордена Посвященных не смог убедить неверующих, и тогда его люди построили большую лодку, которая двигалась без парусов и весел. Когда она была готова, Посвященные покинули родину и ушли в океан все  до одного. Больше о них ничего неизвестно.

Это было все, что смог вспомнить жрец из той книги.

– Астона гирато лагу, – сказал Рустам, – вот вы сказали, что седьмая книга пропала во время боя с врагами. А почему об исходе расланов из Антар­ктиды нет записей ни в одной из оставшихся книг?

– Это очень старые книги. Им тысячи лет. И все же, я думаю, та книга была на несколько тысячелетий старше. Когда писались оставшиеся шесть книг, никто уже не мог помнить о первой родине. Сведения о ней можно было переписать только из первой книги. Может быть их, и переписывали, так же как перепи­сывались  другие книги, но до нас они не дошли. Еще в той книге была карта земли расланов, но только это была не единая земля как на твоем шаре. Она состояла из нескольких больших островов и множества маленьких.

– А, может быть, пропавшая книга была одной из копий, переписанных с ори­гинала? – предположил Рустам.

– Все может быть. – Согласился Танэ Хару.

– А разве после ухода ацлан с западного побережья, из района озера Титикака, никто не вел записей?

– Никто.

– Почему?

– Я этого не знаю. Мой предшественник ничего не записывал и его пред­шественник тоже.

– Но, это  же неправильно. Ацлан потеряли огромный отрезок своей истории.

 – Может быть и неправильно, но теперь уже ничего не изменишь.

– Кое-что можно изменить. Вы могли бы записать то, что помните сами или со слов своего предшественника. Это же отрезок лет в 400 – 500.

– Знаешь что, я подумаю и постараюсь привести в порядок свои воспоми­нания. Дай мне на это два дня. А потом ты запишешь то, что я расскажу в твою коробку, а мои ученики перепишут это в тетрадь. Им полезно будет потренироваться.

Рустам поблагодарил жреца и отправился домой.

– «Итак, что нам известно об ацлан, начиная с того времени, когда они в 10327 году по их летоисчислению, или в 1215 году до нашей эры по христианскому, покинули район озера Титикака», – думал Бурханов по пути. – «Известно, что ацлан, племя кулькан и остатки чернокожих отправились на север. Часть ацлан отделилась в пути, и осталась на берегах великой реки Мута аталану, или, по-нашему, Амазонки. С этой ветвью мы сейчас и имеем дело. Остальные пошли дальше и обосновались, предположительно, на севере Южной Америки. С течением времени они смешались с местными племенами. Ацлан, оставшиеся на Амазонке, потеряли с ними связь и не знают, что происходило с их соплеменниками в течение более чем 2700 лет. Своей собственной истории за этот период они тоже не знают. Известно лишь, что незадолго до 12042 года по их летоисчислению, племя басаготана было разгромлено в битве в районе озера  Титикака, и его остатки ушли на запад в Тихий океан. Похоже, что дол­гое время численность ацлан на Амазонке была значительной, т. к. у них хва­тало сил строить города и прокладывать между ними дороги. По воспоминаниям Танэ Хару и его предшественника, во время вынужденных странствий остатков народа, они не раз находили в джунглях и на берегах рек развалины городов и пирамиды, построенные их предками.

    Ацлан довольно успешно противостояли португальцам в течение многих десятилетий. Это продолжалось до тех пор, пока завоеватели приходили на кораблях с побережья океана. Но когда пришельцы начали создавать укрепленные посе­ления на берегах реки и оставлять в них гарнизоны, воевать с ними стало труднее и, в конце концов, ацлан вынуждены были уйти на юг по одному из притоков Великой реки. При первой встрече с завоевателями на Великой реке в 13084 году по летоисчислению ацлан, или в 1542 году по христианскому, жрецу-предшественни­ку Танэ Хару было 69 лет. Он видел, хорошо помнил это и все последующие со­бытия и, наверное, рассказывал о них своим ученикам. Одним из учеников и был юный Танэ Хару, ставший жрецом в 24, года после смерти своего предшественни­ка, который прожил 298 лет. Посмотрим, что он сможет рассказать. Скорее всего, это будет  уже не история, а фольклор».

    Так оно и оказалось. То, что рассказал по памяти хранитель знания, не имело ни точных дат, ни географических названий. Прослушав несколько раз запись, Рустам переписал это в тетрадь, в своей литературной обработке, в ви­де сказаний. При этом он старался сохранить стиль повествования присущий Танэ Хару.