Наполеон и Гитлер - в одну и ту же яму. Ошибка или что-то еще?

От ведущего: Мне бросается в глаза то, что истории Наполеона и Гитлера очень похожи. Они оба побывали в одной и той же яме. Почему они нападали на нас? Наверное, недооценивали. Их подвела разведка, горделивость, застили глаза победы и слава. Статья ниже поможет понять причины нападения Наполеона на Россию, хотя и пишется в ней про 1941 год.

1941-й: от катастрофы к первой победе

Разгром Советского Союза, завоевание “жизненного пространства” для немецкой нации и уничтожение в этих целях “целых расовых единиц” всегда было главной целью Гитлера, для этого он и вооружал Германию. Об этом он писал в “Майн кампф”, настольной книге нацистов. Об этом он не раз говорил на узких совещаниях и в застольных беседах.

Но почему он решился напасть на СССР именно в 1941-м?

Германия всегда опасалась войны на два фронта. К 1941 году положение, считал Гитлер, складывалось исключительно благоприятное. На востоке Польша, на западе Франция разбиты. Вся континентальная Европа оказалась под свастикой. Англия продолжала войну в одиночестве. Попытки поставить ее на колени массированными воздушными налетами приносили поначалу ощутимый ущерб (за одну ночь, например, был уничтожен весь центр Ковентри). Но как только Черчилль стал премьером и, национализировав авиационные предприятия, наладил выпуск истребителей, немецкие бомбардировщики уже не могли рассчитывать на безнаказанность в английском небе. Направить сухопутные силы через Ла-Манш Гитлер не рисковал: 35-мильный пролив и британский флот надежно защищали Англию. Сложилась патовая ситуация. Но и Англия какой-либо серьезной опасности для Германии пока не представляла, тем более не по силам ей было совершить высадку на континенте.

Что касается СССР, советского промышленного и военного потенциала, Гитлер его принижал и в целом имел весьма смутное представление о нем. “22 июня 1941 года мы открыли дверь и не знали, что за ней”, — скажет он уже на четвертом месяце войны. А пока, перед закрытой дверью, многое обнадеживало Гитлера. Когда в 1939 году советские и немецкие войска встретились на демаркационной линии в Польше, “все, — по словам А. Шпеера (в годы войны министра вооружений), — могли увидеть, насколько скудно, можно даже сказать, бедно вооружена Красная армия”. Гитлер был в восторге, выслушав подробный доклад Гудериана, вернувшегося из Польши: Красная армия не впечатляет, а “ее вооружение, особенно танковое, старое”. Советско-финская война, в которой советское командование действовало крайне неумело, еще более укрепила веру Гитлера, что пора браться за Восток. “Русская армия — это шутка”, — сделал вывод Гитлер. И не один он. Так рассуждали и его фельдмаршалы и генералы. Это позже, после войны, они будут все валить на Гитлера, но тогда они были целиком с ним. Начальник генштаба сухопутных сил вермахта Гальдер внушал, например, венгерскому коллеге: “Советская Россия как оконное стекло, нужно только раз ударить кулаком — и все разлетится в куски”.

К 1941 году немецкая армия подошла на пике славы, опыта, уверенности в себе. Вся континентальная Европа (400 млн человек!) работала на Германию. Одни только чешские заводы “Шкода”, доставшиеся Гитлеру по мюнхенскому сговору, выпускали, по подсчетам Черчилля, столько вооружений, сколько в 1938 году давала вся английская “оборонка”. Чехи произвели для Гитлера практически весь парк бронетранспортеров, массу танков, самолетов, стрелкового оружия. Во Франции Гитлер захватил все, что имела ее мощная армия, а французские заводы регулярно поставляли немцам огромное количество боевой техники, особенно танков. Нейтральные шведы везли в Германию руду, сталь, подшипники: они неплохо заработали за годы войны. Добавьте сюда заводы Бельгии, Голландии, Польши, Дании, Норвегии, Хорватии и, разумеется, союзников Германии по агрессии.

Гитлер решил, что более благоприятного момента для уничтожения СССР может и не быть. Тем более что во главе Германии стоит он сам, а личности такого исторического масштаба, считал Гитлер, рождаются раз в 500 или 1000 лет. Ну как упускать редкостный шанс? И Гитлер подписал план “Барбаросса”. Вот его суть: “...германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война с Англией”. Другими словами, подытожил патриарх английских историков А. Тейлор, “Гитлер решил вторгнуться в Советскую Россию не потому, что она представляла опасность, а потому, что ей будет очень легко нанести поражение”.

Видели ли надвигающуюся опасность в Москве? Безусловно. 14 октября 1940 года, за восемь месяцев до войны, советское Правительство утвердило разработанные генштабом “Соображения об основах стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940—1941 годы”. В этом документе реально оценивалась обстановка — стране надо готовиться “к борьбе на два фронта: на Западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией (так оно и произошло!), и на Востоке против Японии”. К весне 1941 года Сталину удалось, чтобы избежать войны на два фронта, заключить с Японией пакт о нейтралитете, а с Турцией обменяться нотами с обязательством соблюдать взаимный нейтралитет. Это была серьезная дипломатическая победа.

В предвоенные годы благодаря индустриализации страны значительно вырос ее экономический и соответственно военный потенциал. Нашими первыми траншеями, скажет уже после войны И. Эренбург, были котлованы великих строек пятилетних планов. В июне 1940 года Правительство принимает специальное постановление о выпуске танков Т-34. Суббота становится рабочим днем, страна стремится вовсю использовать мирную передышку. От народа не скрывают нарастающую опасность. В марте 1941 года Сталинская премия присуждается антинемецкому, по словам корреспондента Би-би-си А. Верта, фильму С. Эйзенштейна “Александр Невский” и патриотическим произведениям (роман А. Толстого “Петр Первый”, эпопея С. Сергеева-Ценского “Севастопольская страда”, оратория Ю. Шапорина “На поле Куликовом”). Все эти произведения пронизаны духом борьбы с захватчиками. И наконец, Сталин в мае 1941 года возглавил Правительство. Чувствовал, что роковая схватка приближается.

Слабость Красной армии видел не только Гитлер, но и Сталин. Подводя итоги боевым действиям против Финляндии, он на совещании начальствующего состава Вооруженных Сил подверг очень резкой критике генералов за шапкозакидательство, за культ Гражданской войны, за неумение мыслить и действовать по-современному с использованием максимума огневых средств. Снял К. Ворошилова с поста наркома обороны и на его место поставил С. Тимошенко. Но инерция старого была очень сильна. Вот как, например, оценивал способности своих войск Д. Павлов, командующий Западным особым военным округом, на который в июне 1941-го придется главный удар немцев: по его убеждению, советский танковый корпус способен уничтожить одну-две танковые или четыре-пять пехотных дивизий противника. В январе 1941 года начальник Генштаба К. Мерецков утверждал на совещании высшего командного и политического состава: “Наша дивизия значительно сильнее дивизии немецко-фашистской армии, и во встречном бою она, безусловно, разобьет немецкую дивизию”, а в обороне “отразит удар двух-трех дивизий противника”.

В действительности Красная армия, сравнимая по численности с немецкой, значительно уступала ей по качеству вооружений. Образцы новейшей техники, которую позднее стали справедливо называть оружием Победы, только-только начали поступать в войска, массовое производство этого оружия еще не было налажено. В 1940-м, например, “оборонка” произвела всего 150 танков Т-34 и ни одного штурмовика Ил-2. Особенно не хватало средств радиосвязи, транспорта, зенитной артиллерии, стрелкового оружия. А ситуация становилась все тревожнее. Сталин стремился оттянуть начало войны. Уже на склоне лет В. Молотов говорил писателю В. Карпову: “К войне мы не были готовы — и не только в военном отношении, но морально, психологически. Наша задача психологически и политически заключалась в том, чтобы как можно дальше оттянуть начало войны”. При этом В. Молотов добавил: “Мы были готовы в стратегическом смысле, потому что за пятилетки был создан промышленный потенциал, который помог нам выстоять”.

Итак, оттянуть войну. Оттянуть до осени 1941-го, потому что осенью Гитлер не начнет, а в 1942-м, когда промышленность поставит на конвейер новейшие виды боевой техники, стране будет легче давать отпор агрессии. Так рассуждал Сталин. Цель понятна и разумна. Но он уверовал, что она реальна и достижима. Он считал, что Германия не рискнет воевать на два фронта. Советский посол в США М. Литвинов разъяснял американцам эту позицию: “Мое Правительство получало предупреждения о предательских намерениях Гитлера в отношении Советского Союза, но оно не воспринимало их всерьез... потому, что считало безумием с его (Гитлера) стороны начинать войну на Востоке против такой мощной страны, как наша, не завершив войны на Западе”.

Но Сталин имел дело как раз с безумцем и авантюристом. План “Барбаросса” — чистая авантюра. Одним ударом, не имея ни резервов, ни материальных запасов, Гитлер рассчитывал одержать полную победу. Раз-два — и готово, как во Франции. До последнего мгновения Сталин надеялся, что сможет предотвратить войну. Агентурным сведениям не верил. Впрочем, и сами сведения получал взаимоисключающие. Начальник 1-го управления НКГБ П. Фитин (внешняя разведка) 17 июня представил Сталину спецсообщение из Берлина: “Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью завершены, и удар можно ожидать в любое время”. Начальник ГРУ Ф. Голиков утверждал обратное: все подобные сообщения “необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от англичан и даже, может быть, германской разведки”. 21 июня Берия докладывал Сталину: “Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня “дезой” о якобы готовящемся Гитлером нападении на СССР. Он сообщил, что это нападение начнется завтра. То же радировал и генерал-майор В. И. Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев, ссылаясь на берлинскую агентуру”. (Этот “тупой” генерал, передавший в Центр точные сведения о нападении, погиб смертью храбрых в боях под Москвой.)

В результате стратегическое развертывание наших войск не было завершено. Г. Жуков, назначенный за несколько месяцев до войны начальником Генштаба, неоднократно предлагал привести приграничные войска в состояние боевой готовности. Сталин отвергал эти предложения, опасался спровоцировать войну.

Не один день Гудериан, приготовившийся к прыжку со своей мощнейшей танковой группировкой, наблюдал за границей. Нет, убеждался он, “русские ничего не подозревают о наших намерениях”. Вечером 21 июня командование Западным округом во главе с Д. Павловым слушало в минском Доме офицеров оперетту “Свадьба в Малиновке”, а командование нашей 4-й армии слушало в Бресте “Цыганского барона”. В 2 часа ночи через границу в сторону Германии прошел пассажирский поезд. Немецкий пограничник приветливо помахал рукой нашему машинисту. Гудериан совсем успокоился. А в 3.15 на советских пограничников обрушился шквал огня.

Директива Генштаба о возможном нападении немцев с требованием встретить удар в полной боевой готовности ушла в военные округа только в ночь на 22 июня. Поздно. Большинство частей были подняты по тревоге не директивой, а разрывами бомб и снарядов противника.

В полдень 22 июня по радио выступил В. Молотов. Страна узнала, что утром, на рассвете, без объявления войны германские войска вторглись на советскую территорию.

В этот же день обратился к верующим глава Православной церкви в России Сергий: “Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона... Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге перед родиной и верой и выходили победителями”.

Так началась Великая Отечественная — гигантская битва, которая длилась 1418 дней, в которой с обеих сторон участвовало до 10 и более миллионов человек, в которой погиб каждый седьмой житель нашей страны — в боях, в плену, под бомбежками, в блокадном Ленинграде, в печах Освенцима, в Бабьем Яру, в Хатыни и тысячах подобных деревень, на заводах Круппа от рабского труда, от голода, холода и болезней.

“Первая большая ошибка”

Как в ведущих столицах мира отреагировали на это событие? Гитлер обещал, что мир “затаит дыхание”, как только начнется “Барбаросса”.

В 60-е, работая в Лондоне, я получил задание от Агентства печати “Новости” обратиться с вопросами к англичанам из разных сословий: “Помнят ли они 22 июня 1941 года? Какие чувства испытали тогда?” Все, к кому обратился, охотно откликнулись. Все помнили тот день. Пожалуй, общие чувства наиболее полно и откровенно высказал известный писатель Чарльз Сноу: “Мне стыдно признаться, — сказал он, — но я очень и очень обрадовался. Стыдно, потому что Россия понесла такие громадные жертвы. И я был не одинок в своих чувствах. Я тогда учился в университете, и мы с приятелем уехали на уик-энд за город. Утром нас разбудил стук соседа. “Проснитесь, — колотил он в дверь. — Гитлер напал на Россию”. На радости мы распили бутылку виски. Нам не надо было разъяснять: Англия спасена, Гитлеру теперь будет не до вторжения на наш остров”.

Черчиллю сообщили о нападении Германии рано утром. Премьер сразу же зарезервировал себе время на Би-би-си и начал готовить текст выступления. Вечером он обратился к нации по радио. “У нас одна цель, одна-единственная цель — уничтожение нацистского режима. Любой человек или государство, которое сражается против Гитлера, будет нашим союзником, — говорил Черчилль... — Из этого следует, что мы окажем любую возможную помощь России и русскому народу”.

У СССР появился союзник — Англия. А с ней — и все доминионы Британского содружества.

Сам этот факт значил многое. Все довоенные попытки правящих кругов Англии, Франции и других стран направить Гитлера исключительно против СССР, а самим остаться в стороне, не увенчались успехом. Советской дипломатии, к великому неудовольствию тогдашних чемберленов, удалось исключить такой крайне нежелательный для нас вариант. Гитлер начал воевать на Западе. Черчилль признал в своих мемуарах: “Это был человек (Сталин), который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставляя нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов”.

Да, Черчилль обещал помощь. Но западные специалисты не были высокого мнения о способности СССР противостоять Гитлеру. Британская разведка докладывала: Красная армия продержится лишь десять дней. Британский посол в Москве Криппс не соглашался — месяц. Военные советники президента США Ф. Рузвельта считали, что разгром СССР неминуем и на это уйдет от одного до трех месяцев. Сам Рузвельт думал иначе. 24 июня он выступил по радио и также обещал помощь СССР. А британскому послу лорду Галифаксу сказал: Гитлер “сделал свою первую большую ошибку”. И еще один штрих: в беседе с советским послом в июле 1941 года дальновидный советник президента Гопкинс сказал: “Нацистов в своем аппарате не потерпим, будем их убирать”.

Муссолини разбудили ночью и вручили письмо Гитлера, который до последней минуты держал своего итальянского союзника в неведении о предстоящей войне. Японский союзник узнал о ней вначале из сообщений информационных агентств. Муссолини ворчал: “Я не беспокою ночью даже слуг”. Но сменил гнев на милость: Гитлер обещал, что Украина станет их “общей продовольственной базой”. И чтобы не опоздать к дележу “пирога”, отправил несколько дивизий на Восточный фронт. За ним поспешили хорваты и словаки. Помимо этого, против нас в годы войны сражалось порядка двух миллионов добровольцев из Франции, Бельгии, Норвегии, Испании и т. д. Вся европейская шваль. Снова двунадесять языков шли на Россию.

В Берлине не заметили, однако, заявлений Черчилля и Рузвельта. Какая помощь? Через несколько недель с СССР будет покончено. Немецкие войска выйдут на линию Архангельск — Волга. Помощь никому не потребуется. Впрочем, в 1941-м ее почти и не было. В ноябре англичане даже прекратили налеты на Германию.

В Москве

Остались взаимоисключающие утверждения о том, как встретили начало войны в самом высшем руководстве СССР. Авторы капитального труда “Мировые войны XX века” (изд-во “Наука”, 2002 г., в 4-х томах) пишут: “...принимаемые решения, в том числе в последние дни перед войной, отражали растущую неопределенность и смятение в действиях лично Сталина, его ближайшего политического и военного окружения. Это подтверждают многие ранее не доступные историкам документы. Так, приказом наркома обороны и начальника Генерального штаба от 18 июня 1941 года, то есть за трое суток до начала войны, командованию западных округов предписывалось завершить работы по подготовке и оборудованию военных аэродромов к октябрю 1941 г.”. Это просто непостижимо, говорит один из крупнейших специалистов по истории Второй мировой войны О. Ржешевский.

Смятение, похоже, было велико.

Но не до такой степени, что Сталин, как утверждал Н. Хрущев, растерялся, впал в депрессию и, бросив страну на произвол судьбы, исчез на три дня за стенами своей дачи. Фактов, кроме слов Н. Хрущева, подтверждающих эту версию, нет. Другие руководители, работавшие со Сталиным все военные годы, включая В. Молотова, Г. Жукова, не заметили исчезновения Сталина. Хрущев, обвиняя Сталина, не учел (не знал!) одной малости: дежурные секретари в приемной Сталина изо дня в день записывали в специальной книге, кого вызывали в главный кабинет страны, и указывали точное время — часы и минуты входа и выхода. Книга сохранилась, и как только она стала достоянием гласности, сразу и обнаружилось: привирал Никита Сергеевич, крупно привирал. Какие бы душевные бури ни испытывал Сталин в те дни, он работал без перерывов. 23 июня созданы Ставка Верховного Командования и Совет по эвакуации. 26 июня Правительство постановило: установить рабочий день продолжительностью 11 часов, отменить все отпуска. (Это на Гитлера, повторяю, работала вся Европа, советский народ мог обеспечить Победу только сверхнапряжением своих сил.) 29 июня ЦК партии и правительство обратились ко всем органам власти с Директивой — развернутой программой борьбы за Победу, вся жизнь в стране подчинялась этой цели. 30 июня создан Государственный комитет обороны (ГКО) — высший орган управления в годы войны. 3 июля Сталин выступил по радио с речью, в которой изложил суть вышеупомянутой программы.

И еще одна проблема, которая никак не могла решаться в те дни без ведома Сталина. Вряд ли знал об этом А. Солженицын, предъявляя серьезное обвинение советскому руководству. Писатель утверждал, что СССР не признавал русской подписи под Гаагской конвенцией 1907 года, то есть не брал никаких обязательств по обращению с пленными и тем самым не претендовал на защиту своих, попавших в плен. Сами, оказывается, развязали руки Гитлеру, что и привело к гибели миллионов людей. В действительности уже в самые первые дни войны руководство страны обратилось к шведскому правительству через его посольство в Москве с просьбой представлять интересы СССР в Германии и довести до сведения Берлина, что СССР признает Гаагскую конвенцию 1907 года о содержании военнопленных и готов выполнять ее на основах взаимности. В моем личном архиве сохранилась статья обозревателя АПН Б. Скворцова, который в архивном управлении МИДа выяснил: 17 июля Народный комиссариат иностранных дел официально напомнил шведскому посольству о своей просьбе. Берлин не отвечал. 8 августа послы и посланники стран, с которыми СССР имел дипломатические отношения, получили циркулярную ноту советского правительства аналогичного содержания. Наконец, 26 ноября 1941 года “Правда” опубликовала ноту НКИД, врученную накануне всем дипломатическим представительствам. “Лагерный режим, установленный для советских военнопленных, — говорилось в ноте, — является грубейшим и возмутительным нарушением самых элементарных требований, предъявляемых в отношении содержания военнопленных международным правом, и в частности Гаагской конвенцией 1907 года, признанной как Советским Союзом, так и Германией”. Берлин проигнорировал все обращения. Гитлер был уверен: СССР вот-вот падет и незачем отвечать. А победителей не судят, заметил он Геббельсу. “За нами, — признал он, — столько грехов, что нужна только победа”.

Международные соглашения и договоры для Гитлера ничего не стоили. К ним он относился с запредельным цинизмом. А. Шпеер вспоминал: “К 50-летию Риббентропа в 1943 году (гитлеровского министра иностранных дел) некоторые сослуживцы подарили ему роскошную, выложенную драгоценными камнями шкатулку, которую намеревались заполнить фотокопиями со всех заключенных им договоров и соглашений. “Но когда мы захотели наполнить шкатулку, у нас возникли большие трудности, — рассказывал Гитлеру за ужином посол Хевель, представитель Риббентропа, — осталось лишь очень мало договоров, которые мы бы к этому времени не успели нарушить”. У Гитлера от смеха даже слезы на глазах выступили”.

Трагичное начало

Начальный период — с 22 июня до середины июля 1941 года — был самым трудным и трагичным в Великой Отечественной войне.

Гитлер сосредоточил у советских границ силы вторжения куда более мощные, чем в 1940 году, когда трехмиллионная армия и 10 танковых дивизий разгромили четырехмиллионную группировку западных союзников. Теперь у советских границ ждали сигнала к вторжению более 5 млн человек (182 дивизии) и не 10, а 17 танковых дивизий. Вместе с немцами в войне против СССР участвовали с первых дней Венгрия, Румыния и Финляндия. Немецкий историк И. Фест, автор обширного исследования о Гитлере, заметил: “Это была самая огромная, сосредоточенная на одном театре военных действий вооруженная мощь, которую когда-либо знала история”. Автор не преувеличил. Так же считал и маршал Г. Жуков. “Надо оценивать по достоинству немецкую армию, с которой нам пришлось столкнуться с первых дней войны, — говорил он много лет спустя К. Симонову. — Мы же не перед дурачками отступали по тысяче километров, а перед сильнейшей армией мира. Надо ясно сказать, что немецкая армия к началу войны была лучше подготовлена, выучена, вооружена, психологически более готова к войне, втянута в нее. Она имела опыт войны, и притом войны победоносной. Это играет огромную роль. Надо также признать, что немецкий генеральный штаб и вообще немецкие штабы тогда лучше работали, чем наш Генеральный штаб и вообще наши штабы, немецкие командующие лучше и глубже думали, чем наши командующие. Мы учились в ходе войны...”

Советские приграничные войска не уступали немцам по численности, но во всем остальном — увы. 170 советских дивизий были равномерно распределены вдоль границы и рассредоточены на большую глубину — до 400 километров. Советский план по отражению возможной агрессии и соответственно план стратегического развертывания войны разрабатывался давно под руководством маршала Б. Шапошникова. Он считал, что самым выгодным для Германии и соответственно самым вероятным направлением главного удара противника является участок от Полесья до Балтийского моря. Соответственно здесь и надо было готовиться к отпору, сосредоточивать наши основные силы. Сталин не согласился. По его мнению, Германия в первую очередь постарается захватить промышленные, сырьевые и сельскохозяйственные районы Украины. В итоге Юго-Западную группировку усилили. Кстати, в Первую мировую войну главный удар ожидали тоже на юге. И тоже ошиблись.

Гитлер нанес главный удар именно на участке от Полесья до Балтийского моря. Напомню: в январе 1941 года в Москве проходили штабные игры — отрабатывался вариант отпора немецкой агрессии. За противника играл Г. Жуков, за красных — Д. Павлов. Жуков думал за немцев, учел все факторы, важные для поставленной цели (конфигурацию границы, наличие дорог и т. д.), и выбрал для нападения центральный участок и нанес поражение Д. Павлову. Игра явилась генеральной репетицией начала войны. “К сожалению, — говорил маршал много лет спустя историку В. Анфилову, — из уроков ее не сделали должных выводов ни Павлов, ни мы с Тимошенко, ни Сталин”. (Хотя кем был сам Жуков накануне войны? Начальником Генштаба. Прежде чем на Тимошенко и Сталина кивать, не лучше ль на себя чуток оборотиться? Коли такой продвинутый, убеди других в своей точке зрения, прими меры. Но, как видим, Жуков этого не сделал. - вед. О.М.).

И вот теперь события развертывались не в игре, а в реальности. Три фельдмаршала возглавляли вторжение. Группа армий “Север” (командующий фон В. Лееб) шла на Ленинград через Прибалтику. Группа армий “Юг” (фон Г. Рунштедт) — на Киев и далее на Кавказ. Главный удар наносила группа армий “Центр” (фон Ф. Бок): перед ней была поставлена цель — окружить и уничтожить советские войска в Белоруссии и затем овладеть Москвой. Падение столицы, верили в Берлине, приведет к краху СССР и концу войны.

Поначалу все складывалось удачно для агрессора. По плану Гальдера четыре мощнейших танковых клина должны были прорвать оборону и устремиться вперед. Один клин — на Прибалтику, другой — на Киев, а два, самые мощные, в обход Минска. В первую неделю немцы нанесли удары по аэродромам и уничтожили более 4000 самолетов. После этого танковым армиям ничто не угрожало с воздуха.

Английский историк А. Кларк так описывает первые трагические дни: “Кроме выигрыша благодаря внезапности немцы обеспечили себе громадное преимущество в численности и огневой мощи в пунктах, выбранных для танковых прорывов... На Севере три танковые дивизии (600 танков) и две пехотные дивизии имели полосу наступления шириной менее 25 миль. Против них находилась одна слабая 125-я стрелковая дивизия. В центре, где группа армий Бока играла роль Schwerpunkt (острие копья, точка максимального сосредоточения), имелись две группы танков под командованием Гота и Гудериана, состоявшие из семи дивизий общей численностью почти 1500 танков. Против них была одна полная стрелковая дивизия (128-я), полки из четырех других дивизий и танковая (22-я) дивизия, недоукомплектованная машинами и находившаяся в процессе реорганизации и формирования”.

Можно только представить, какой силы удар был нанесен на эти несопоставимые по силе части.

Итог приграничных сражений был для нас катастрофичен: к середине июля враг захватил Белоруссию, Литву, Латвию, значительную часть Эстонии и Украины, создал угрозу Ленинграду и Киеву. Страшная трагедия произошла под Минском: немцы сомкнули танковые клещи и окружили 30 советских дивизий. 323 тыс. человек попали в плен. В целом потери Западного фронта (Д. Павлов) составили 418 тыс. солдат и офицеров. Гальдер записал 3 июля в дневнике: “...кампания против России выиграна в течение 14 дней”. Потом эйфория сменится похмельем...

Руслан ЛЫНЁВ, “РФ сегодня”, http://russia-today.ru/2005/no_02/02_victory.htm