Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Гениальный непоседа

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Мамин Дом" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Май 2013   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
Автор
Таня Смешная

Статистика

114 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Гениальный непоседа Рудольф Нуриев: воля, целеустремленность и отверженность


Друзья, здравствуйте!

Очень надеюсь,что моя рассылка о детстве выдающихся людей натолкнет вас на мысли и рассуждения,и тогда вам захочется со мной поделиться здесь support@1000toy.ru илина наших страницах в социальных сетях:

http://www.facebook.com/Gen.neposeda

http://vk.com/domancart

А наш сегодняшний герой-это сгусток энергии, воли, характера и честолюбия, помноженных на врожденный талант. Вот ужвоистину тот случай,когда человек сделал себя сам вопреки обстоятельствам, преодолевая инерцию во всем.

Интересно-кто же это?

Гениальный непоседа... Рудольф Нуриев родился в поезде, направлявшемся во Владивосток, между Иркутском и Слюдянкой 17 марта 1938 года. Мать — Фарида Нуреева, отец — Хамет Нуреев, политрук Советской Армии. Младший сын. В семье уже было три дочери: Роза, Розида и Лидия. "Мне кажется очень символичным, что я родился в дороге между станциями. Это придает мне чувство, что сама судьба предопределила мне быть космополитом. Мне кажется, что с самого рождения у меня не было чувства принадлежности к какому-нибудь одному реальному месту или к дому, который я мог бы считать своим. В моей жизни совсем не было той обычной нормальной ограниченности, которая создает определенное чувство постоянства, и это чувство всегда покидало меня при мысли, что я не имею определенного места рождения." (Здесь и дальше приводятся цитаты из "Автобиографии" Рудольфа Нуриева).
"... Очень скоро моего отца переводят из Владивостока в Москву, где я и провел первые три года своей жизни. В 1941г. разразилась война, и отец оставил нас на пять лет, чтобы стать обычным солдатом. Он вернулся с наградами, так как он был храбрый и сильный человек. С самого своего возвращения и до сегодняшнего дня отец остается в моей памяти как строгий, очень могучий человек с сильным подбородком и тяжелой челюстью, как незнакомец, который редко улыбался, мало говорил и который пугал меня. Даже мысленно я все еще боюсь посмотреть на него прямо.

Когда отец уехал, мать осталась одна с четырьмя детьми, и, хотя мы были очень бедны, у нее не было возможности идти работать. Кроме того, крестьянка по рождению, она не имела никакой определенной специальности. До своего замужества мать работала в поле.
... До 1946г жизнь матери была одинокой и не прекращающейся борьбой. Каждый месяц она получала небольшую сумму от моего отца, но, по крайней мере, она знала, где он находится. Без мужа, почти не имея денег, и с четырьмя детьми на руках, жизнь ее, конечно, была очень тяжелой."
Когда Рудольфу было 3 года, семья вынуждена была эвакуироваться в Башкирию. Сначала жили в деревне, в маленькой комнате, вместе с семьей русских крестьян, затем перебрались в Уфу.
"... по своей природной склонности я всегда был один. Я всегда играл один на этой единственной деревенской улице, ни с кем не заводя дружбы. Я не помню, чтобы у меня была какая-нибудь компания, какие-то общие игры, общие игрушки. В моей семье единственный человек, с которым я был, действительно, близок в те дни, - это моя сестра Роза.
...Думаю, я был ужасным трудным ребенком, младшим в семье и к тому же "мальчик". Мать проявляла ко мне безграничное терпение, гораздо большее, чем к моим сестрам, которые никогда не жаловались. Для того, чтобы заставить меня засмеяться и забыть обиду, мать обычно рассказывала мне все одну и ту же историю, как ни странно, которую я очень любил, которая и сейчас заставляет меня улыбаться.

Два брата пошли в лес, чтобы нарубить дров. По ошибке один брат отрубил другому голову. Он принес тело мертвого брата и спросил у его жены: "Мария, я не могу вспомнить, была ли у него голова, когда он был еще жив?" Вдова прекратила подметать пол в избе для того, чтобы подумать. Затем она сказала: "Знаешь, я не помню, была ли у моего бедного мужа голова. Но я знаю, что перед тем, как ему пойти в лес за дровами вместе с тобой, я дала ему блинов, и пока он их ел, его борода слегка дрожала". Мы оба с матерью очень любили эту историю.
... Детство мое прошло в голоде, в знакомстве со смертью. Каждая семья вокруг нас оплакивала либо сына, либо брата или мужа, погибших на войне, я не знал других ценностей. Понадобились годы, чтобы уравновесить тяжелые впечатления ужаса у ребенка, дать правильную перспективу будущей жизни.

Вероятно, именно благодаря силе этих первых столкновений с жизнью, даже теперь поэтическая фантазия литературы обладает малой силой воздействия на меня, за исключением небольшого количества авторов, с которыми я чувствую непосредственное родство. Слова могут казаться мертвыми, бессмысленными символами, очень мало, что говорящие мне, они не дают возможность уйти от повседневной драмы жизни. Другое дело музыка. Даже в возрасте двух лет я страстно реагировал на нее. На песни или даже просто на мелодичные звуки.

Единственным источником музыки у нас в доме было радио. Мы привезли его с собой из Москвы. Радио было с нами в маленькой башкирской деревне, затем в Уфе. Я мог часами просиживать около него, тихо слушая музыку, музыку любую. Именно благодаря музыке я уходил из комнаты с ее десятью обитателями, убегал из моего одинокого детства. С самых ранних дней своих я смотрел на музыку, как на друга, как на религию, как на путь к лучшему будущему. У меня и в мыслях не было, что из этого увлечения вырастет другая страсть, единственная, которая заполнить всю мою жизнь, - танец.

...Как и у большинства детей, мои беззаботные годы закончились, когда пришло время идти в детский сад. Я очень живо помню первый день в детском саду. В это время мы были настолько бедны, что у меня буквально не было никакой подходящей одежды - ни куртки, ничего, чтобы я мог появиться в детском саду, как обычный ребенок. Мама вынуждена была отнести меня в садик на спине, и я очень сильно страдал от сознания необычности такой ситуации. Я был гордым ребенком, и как наша бедность, так и унизительность нашего положения причиняли мне поистине физические страдания. В этот первый день мама одела меня в лилино платье, и нет ничего другого, что бы могло заставить 6-летнего мальчика чувствовать себя глупо, чем заставить его надеть платье сестры. На мне была так же одета девчачья пелерина с крыльями, и я выглядел и чувствовал себя клоуном.

Мое появление в детском саду было далеко не триумфальным. Когда дети увидели меня, они все начали петь по-татарски: "В нашей группе появилась шишка, в нашей группе появилась шишка". В эти дни я еще не знал хорошо татарский язык. Первые три года своей жизни я провел в Москве, и значение некоторых башкирских слов было мне неизвестно. Когда пришел домой, я попросил маму объяснить мне, она покраснела и велела не приставать к ней. Однако, в конце концов она объяснила мне, что значит слово "нищий". Это не расстроило меня, но я помню, что уже при первой встрече с коллективом он стихийно не принял меня.

Мое ненормальное отвращение, когда меня задевают или толкают, датируется, вероятно, этим временем. Легкий намек на грубость заставляет меня почувствовать себя в положении лошади, поднявшейся на дыбы, которая дрожит, но отказывается тронуться с места.

Я думаю, что обида, нанесенная мне в первый день появления в садике, расстроила бы меня гораздо больше, если бы не другое гораздо более сильное впечатление, а именно - уже в первый день я осознал классовое различие. Я, потрясенный, понял, что многие дети в садике обеспечены гораздо лучше, чем я, лучше одеты и, прежде всего - лучше питаются. 
...Когда мне исполнилось 7 лет, пришло время идти в школу. Ее я полюбил с первого дня. Я был первым учеником благодаря моей необычайной способности схватывать все с первого раза. Все, что говорила учительница, я запоминал тут же в классе и никогда не учил уроки дома. Но вскоре эта способность подобно губке все впитывать в себя "ушла" в танец, и я стал худшим учеником в классе."
Вскоре Рудик вошел в школьную группу, танцующую народные танцы."Мама, несмотря на свои бесконечные заботы, не могла не заметить моего необычного стремления к музыке и к танцу. Очень часто уже в этот первый год друзья, приходившие к нам, говорили ей: "У Рудика настоящий талант к танцу. Это дар... Вы должны послать его в Ленинградскую балетную школу". 
Но денег на поездку в Ленинград не было, и юный Рудольф сам изыскивал возможности заниматься танцем-их школьный коллектив нередко ездил на гастроли по деревням, выступал в госпитале перед ранеными.
"Это был мой мир. Все это время я не знал никаких других танцев, кроме тех, которые показывали нам в школе. Я запомнил каждое па. Учительнице достаточно было показать мне один раз, и танец буквально запечатлевался в моей памяти, в моем теле. Все, что мне показывали, казалось, входило прямо в мою кровь. Я думаю, что уже тогда, это было в конце войны, я раз и навсегда был отравлен похвалой. Все наши друзья постоянно твердили родителям, что я одаренный, что я "действительно рожден для танца, и что я просто должен учиться в Ленинграде". Очевидно, что нигде, кроме Ленинграда, нельзя научиться танцевать. Я поверил в это, и с того времени это убеждение никогда меня не покидало. С самого моего детства все мои мысли были о Ленинграде. С того же времени также появилось мое непоколебимое убеждение, что самой судьбой предопределено мне стать профессиональным танцовщиком."

На этом я прерву рассказ, ведь остальное вы сможете прочестьв мемуарах Нуриева, написанных живо, эмоционально и ярко.

Ваша Таня Смешная
В избранное