Don Diego de Espinosa y Valdez awoke, and with languid eyes in aching head, he looked round the cabin, which was flooded with sunlight from the square windows astern. Then he uttered a moan, and closed his eyes again, impelled to this by the monstrous ache in his head. Lying thus, he attempted to think, to locate himself in time and space. But between the pain in his head and the confusion in his mind, he found coherent thought impossible.

Дон Диего де Эспиноса-и-Вальдес очнулся от сильной боли в затылке и мутным взглядом окинул каюту, залитую солнечным светом, струившимся в квадратные окна, выходившие на корму. Он застонал от боли, закрыл глаза и, лежа так, попытался определиться во времени и в пространстве. Но дикая боль в затылке и сумбур в голове мешали ему мыслить связно.

An indefinite sense of alarm drove him to open his eyes again, and once more to consider his surroundings.

Ощущение смутной тревоги заставило его вновь открыть глаза и осмотреться еще раз.

There could be no doubt that he lay in the great cabin of his own ship, the Cinco Llagas, so that his vague disquiet must be, surely, ill-founded. And yet, stirrings of memory coming now to the assistance of reflection, compelled him uneasily to insist that here something was not as it should be. The low position of the sun, flooding the cabin with golden light from those square ports astern, suggested to him at first that it was early morning, on the assumption that the vessel was headed westward. Then the alternative occurred to him. They might be sailing eastward, in which case the time of day would be late afternoon. That they were sailing he could feel from the gentle forward heave of the vessel under him. But how did they come to be sailing, and he, the master, not to know whether their course lay east or west, not to be able to recollect whither they were bound?

Бесспорно, он лежал в большой каюте у себя на корабле "Синко Льягас", а если это так, то он не должен был ощущать чувство тревоги. И все же обрывки смутных воспоминаний упорно подсказывали ему, что не все было так, как нужно.Судя по положению солнца, сквозь квадратные окна заливавшего каюту золотистым светом, сейчас должно было быть раннее утро, если, конечно, корабль шел на запад. Затем ему пришла в голову другая мысль. Возможно, они шли на восток - тогда сейчас была уже вторая половина дня. То, что корабль двигался, ему было ясно по слабой килевой качке судна. Но как случилось, что он, капитан, не имел понятия, шли они на восток или на запад, что он не знал, куда же направлялся корабль?

His mind went back over the adventure of yesterday, if of yesterday it was. He was clear on the matter of the easily successful raid upon the Island of Barbados; every detail stood vividly in his memory up to the moment at which, returning aboard, he had stepped on to his own deck again. There memory abruptly and inexplicably ceased.

Мысли его вернулись к вчерашним событиям, если они действительно случились вчера. Он отчетливо представил свое успешное нападение на Барбадос. Все детали этой удачной экспедиции были свежи в его памяти вплоть до самого возвращения на борт корабля. Здесь все его воспоминания внезапно и необъяснимо обрывались.

He was beginning to torture his mind with conjecture, when the door opened, and to Don Diego's increasing mystification he beheld his best suit of clothes step into the cabin. It was a singularly elegant and characteristically Spanish suit of black taffetas with silver lace that had been made for him a year ago in Cadiz, and he knew each detail of it so well that it was impossible he could now be mistaken.

Его уже начали терзать различные догадки, когда открылась дверь и он с удивлением увидел, как в каюту вошел его лучший камзол. Это был на редкость элегантный, отделанный серебряными позументами испанский костюм из черной тафты, сшитый около года назад в Кадиксе. Командир "Синко Льягас" настолько хорошо знал все его детали, что никак не мог ошибиться.

The suit paused to close the door, then advanced towards the couch on which Don Diego was extended, and inside the suit came a tall, slender gentleman of about Don Diego's own height and shape. Seeing the wide, startled eyes of the Spaniard upon him, the gentleman lengthened his stride.

Камзол остановился, чтобы закрыть за собой дверь, и направился к дивану, на котором лежал дон Диего. В камзоле оказался высокий, стройный джентльмен, примерно такого же роста, как и дон Диего, и почти с такой же фигурой. Заметив, что испанец с удивлением рассматривает его, джентльмен ускорил шаги и спросил по-испански:

"Awake, eh?" said he in Spanish.

- Как вы себя чувствуете?

The recumbent man looked up bewildered into a pair of light-blue eyes that regarded him out of a tawny, sardonic face set in a cluster of black ringlets. But he was too bewildered to make any answer.

Ошеломленный дон Диего встретил взгляд синих глаз. Смуглое насмешливое лицо джентльмена обрамляли черные локоны. Склонив голову, он ожидал ответа; но испанец был слишком взволнован, чтобы ответить на такой простой вопрос.

The stranger's fingers touched the top of Don Diego's head, whereupon Don Diego winced and cried out in pain.

Незнакомец прикоснулся рукой к затылку дона Диего. Испанец поморщился и застонал.

"Tender, eh?" said the stranger. He took Don Diego's wrist between thumb and second finger. And then, at last, the intrigued Spaniard spoke.

- Больно? - спросил незнакомец, взяв дона Диего за руку повыше кисти большим и указательным пальцами. Озадаченный испанец спросил:

"Are you a doctor?"

- Вы доктор?

"Among other things." The swarthy gentleman continued his study of the patient's pulse. "Firm and regular," he announced at last, and dropped the wrist. "You've taken no great harm."

- Да, помимо всего прочего, - ответил смуглый незнакомец, продолжая щупать пульс своего пациента. - Пульс частый, ровный, - наконец объявил он, опуская руку. - Большого вреда вам не причинили.

Don Diego struggled up into a sitting position on the red velvet couch.

Дон Диего с трудом поднялся и сел на диван, обитый красным плюшем.

"Who the devil are you?" he asked. "And what the devil are you doing in my clothes and aboard my ship?"

- Кто вы такой, черт побери? - спросил он. - И какого дьявола вы залезли в мой костюм и на мой корабль?

The level black eyebrows went up, a faint smile curled the lips of the long mouth.

Прямые черные брови незнакомца приподнялись, а губы тронула легкая усмешка:

"You are still delirious, I fear. This is not your ship. This is my ship, and these are my clothes."

- Боюсь, что вы все еще бредите. Это не ваш корабль, а мой. И костюм этот также принадлежит мне.

"Your ship?" quoth the other, aghast, and still more aghast he added: "Your clothes? But... then...." Wildly his eyes looked about him. They scanned the cabin once again, scrutinizing each familiar object. "Am I mad?" he asked at last. "Surely this ship is the Cinco Llagas?"

- Ваш корабль? - ошеломленно переспросил испанец и еще более ошеломленно добавил: - Ваш костюм? Но... тогда... - Ничего не понимая, он огляделся вокруг, затем еще раз внимательно осмотрел каюту, останавливаясь на каждом знакомом предмете. - Может быть, я сошел с ума? - наконец спросил он. - Но ведь этот корабль, вне всякого сомнения, "Синко Льягас"?

"The Cinco Llagas it is."

- Да, это "Синко Льягас".

"Then...." The Spaniard broke off. His glance grew still more troubled. "Valga me Dios!" he cried out, like a man in anguish. "Will you tell me also that you are Don Diego de Espinosa?"

- Тогда... Испанец умолк, а взгляд его стал еще более беспокойным. - Господи помилуй! - закричал он, как человек, испытывающий сильную душевную муку. - Может быть, вы скажете мне, что и дон Диего де Эспиноса - это тоже вы?

"Oh, no, my name is Blood - Captain Peter Blood. This ship, like this handsome suit of clothes, is mine by right of conquest. Just as you, Don Diego, are my prisoner."

- О нет. Мое имя Блад, капитан Питер Блад. Ваш корабль, так же как и этот изящный костюм принадлежат мне как военные трофеи. Вы же, дон Диего, мой пленник.

Startling as was the explanation, yet it proved soothing to Don Diego, being so much less startling than the things he was beginning to imagine.

Как ни неожиданно показалось дону Диего это объяснение, все же оно слегка успокоило испанца, так как было более естественно, нежели то, что он уже начал воображать.

"But... Are you not Spanish, then?"

- Но... Значит, тогда вы не испанец?

"You flatter my Castilian accent. I have the honour to be Irish. You were thinking that a miracle had happened. So it has - a miracle wrought by my genius, which is considerable."

- Вы льстите моему испанскому произношению. Я имею честь быть ирландцем. Вы, очевидно, думаете, что произошло какое-то чудо. Да, так оно и есть, но это чудо создал я, у которого, как можете судить по результатам, неплохо варит голова.

Succinctly now Captain Blood dispelled the mystery by a relation of the facts. It was a narrative that painted red and white by turns the Spaniard's countenance. He put a hand to the back of his head, and there discovered, in confirmation of the story, a lump as large as a pigeon's egg. Lastly, he stared wild-eyed at the sardonic Captain Blood.

И капитан Блад вкратце изложил ему все события последних суток. Слушая его рассказ, испанец попеременно то бледнел, то краснел. Дотронувшись до затылка, дон Диего нащупал там шишку величиной с голубиное яйцо, полностью подтверждавшую слова Блада. Широко раскрыв глаза, испанец уставился на улыбающегося капитана и закричал:

"And my son? What of my son?" he cried out. "He was in the boat that brought me aboard."

- А мой сын? Где мой сын? Он был со мной, когда я прибыл на корабль.

"Your son is safe; he and the boat's crew together with your gunner and his men are snugly in irons under hatches."

- Ваш сын в безопасности. Как он, так и гребцы вместе с вашим канониром и его помощниками крепко закованы в кандалы и сидят в уютном трюме.

Don Diego sank back on the couch, his glittering dark eyes fixed upon the tawny face above him. He composed himself. After all, he possessed the stoicism proper to his desperate trade. The dice had fallen against him in this venture. The tables had been turned upon him in the very moment of success. He accepted the situation with the fortitude of a fatalist. With the utmost calm he enquired:

Дон Диего устало вздохнул, но его блестящие черные глаза продолжали внимательно изучать смуглое лицо человека, который стоял перед ним. Обладая твердым характером, присущим человеку отчаянной профессии, он взял себя в руки. Ну что ж, на сей раз кости упали не в его пользу. Его заставили отказаться от роли в тот самый момент, когда успех был уже у него в руках. Со спокойствием фаталиста он смирился с новой обстановкой и хладнокровно спросил:

"And now, Senior Capitan?"

- Ну, а что же дальше, господин капитан?

"And now," said Captain Blood - to give him the title he had assumed - "being a humane man, I am sorry to find that ye're not dead from the tap we gave you. For it means that you'll be put to the trouble of dying all over again."

- А дальше, - ответил капитан Блад, если согласиться со званием, которое он сам себе присвоил, - как человек гуманный я должен выразить сожаление, что вы не умерли от нанесенного вам удара. Ведь это означает, что вам придется испытать все неприятности, связанные с необходимостью умирать снова.

"Ah!" Don Diego drew a deep breath. "But is that necessary?" he asked, without apparent perturbation.

- Да? - Дон Диего еще раз глубоко вздохнул и внешне невозмутимо спросил: - А есть ли в этом необходимость?

Captain Blood's blue eyes approved his bearing. "Ask yourself," said he. "Tell me, as an experienced and bloody pirate, what in my place would you do, yourself?"

В синих глазах капитана Блада промелькнуло одобрение: ему нравилось самообладание испанца. - Задайте этот вопрос себе, - сказал он. - Как опытный и кровожадный пират скажите мне: что бы вы сделали на моем месте?

"Ah, but there is a difference." Don Diego sat up to argue the matter. "It lies in the fact that you boast yourself a humane man."

- О, но ведь между нами есть разница. - Дон Диего уселся прочнее, опершись локтем на подушку, чтобы продолжить обсуждение этого серьезного вопроса. - Разница заключается в том, что я не называю себя гуманным человеком.

Captain Blood perched himself on the edge of the long oak table. "But I am not a fool," said he, "and I'll not allow a natural Irish sentimentality to stand in the way of my doing what is necessary and proper. You and your ten surviving scoundrels are a menace on this ship. More than that, she is none so well found in water and provisions. True, we are fortunately a small number, but you and your party inconveniently increase it. So that on every hand, you see, prudence suggests to us that we should deny ourselves the pleasure of your company, and, steeling our soft hearts to the inevitable, invite you to be so obliging as to step over the side."

Капитан Блад пристроился на краю большого дубового стола. - Но ведь я тоже не дурак, - сказал он, - и моя ирландская сентиментальность не помешает мне сделать то, что необходимо. Оставлять на корабле вас и десяток оставшихся в живых мерзавцев - опасно. Как вам известно, в трюме моего корабля не так уж много воды и продуктов. Правда, у нас малочисленная команда, но вы и ваши соотечественники, к большому нашему неудобству, увеличиваете количество едоков. Сами видите, что из благоразумия мы должны отказать себе в удовольствии побыть в вашем обществе и, подготовив ваши нежные сердца к неизбежному, любезно пригласить вас перешагнуть через борт.

"I see," said the Spaniard pensively. He swung his legs from the couch, and sat now upon the edge of it, his elbows on his knees. He had taken the measure of his man, and met him with a mock-urbanity and a suave detachment that matched his own. "I confess," he admitted, "that there is much force in what you say."

- Да, да, я понимаю, - задумчиво заметил испанец. Он понял этого человека и пытался разговаривать с ним в том же тоне напускной изысканности и внешнего спокойствия. - Должен вам признаться, что ваши слова довольно убедительны.

"You take a load from my mind," said Captain Blood. "I would not appear unnecessarily harsh, especially since I and my friends owe you so very much. For, whatever it may have been to others, to us your raid upon Barbados was most opportune. I am glad, therefore, that you agree the I have no choice."

- Вы снимаете с меня большую тяжесть, - сказал капитан Блад. - Мне не хотелось бы быть грубым без особой к тому необходимости, тем более что мои друзья и я многим вам обязаны. Независимо от того, что произошло с другими, но для нас ваше нападение на Барбадос окончилось весьма благополучно. Мне приятно убедиться в вашем согласии с тем, что у нас нет иного выбора.

"But, my friend, I did not agree so much."

- Но позвольте, мой друг, почему нет выбора? В этом я с вами не могу согласиться.

"If there is any alternative that you can suggest, I shall be most happy to consider it."

- Если у вас есть иное предложение, я буду счастлив рассмотреть его.

Don Diego stroked his pointed black beard.

Дон Диего провел рукой по своей черной бородке, подстриженной клинышком.

"Can you give me until morning for reflection? My head aches so damnably that I am incapable of thought. And this, you will admit, is a matter that asks serious thought."

- Можете ли вы дать мне время подумать до утра? Сейчас у меня так болит голова, что я не способен что-либо соображать. Согласитесь сами: такой вопрос все-таки следует обдумать.

Captain Blood stood up. From a shelf he took a half-hour glass, reversed it so that the bulb containing the red sand was uppermost, and stood it on the table.

Капитан Блад поднялся, снял с полки песочные часы, рассчитанные на тридцать минут, повернул их так, чтобы колбочка с рыжим песком оказалась наверху, и поставил на стол.

"I am sorry to press you in such a matter, Don Diego, but one glass is all that I can give you. If by the time those sands have run out you can propose no acceptable alternative, I shall most reluctantly be driven to ask you to go over the side with your friends."

- Сожалею, дорогой дон Диего, что мне приходится торопить вас. Вот время, на которое вы можете рассчитывать. - И он указал на песочные часы. - Когда этот песок окажется внизу, а мы не придем к приемлемому для меня решению, я буду вынужден просить вас и ваших друзей прогуляться за борт.

Captain Blood bowed, went out, and locked the door. Elbows on his knees and face in his hands, Don Diego sat watching the rusty sands as they filtered from the upper to the lower bulb. And what time he watched, the lines in his lean brown face grew deeper. Punctually as the last grains ran out, the door reopened.

Вежливо поклонившись, капитан Блад вышел и закрыл за собой дверь на ключ. Опершись локтями о колени и положив на ладони подбородок, дон Диего наблюдал, как ржавый песок сыплется из верхней колбочки в нижнюю. По мере того как шло время, его сухое загорелое лицо все более мрачнело. И едва лишь последние песчинки упали на дно нижней колбочки, дверь распахнулась.

The Spaniard sighed, and sat upright to face the returning Captain Blood with the answer for which he came.

Испанец вздохнул и, увидев возвращающегося капитана Блада, сразу же сообщил ему ответ, за которым тот пришел:

"I have thought of an alternative, sir captain; but it depends upon your charity. It is that you put us ashore on one of the islands of this pestilent archipelago, and leave us to shift for ourselves."

- У меня есть план, сэр, но осуществление его зависит от вашей доброты. Не можете ли вы высадить нас на один из островов этого неприятного архипелага, предоставив нас своей судьбе?

Captain Blood pursed his lips. "It has its difficulties," said he slowly.

Капитан Блад провел языком по сухим губам. - Это несколько затруднительно, - медленно произнес он.

"I feared it would be so." Don Diego sighed again, and stood up. "Let us say no more."

- Я опасался, что вы так и ответите. - Дон Диего снова вздохнул и встал. - Давайте не будем больше говорить об этом.

The light-blue eyes played over him like points of steel.

Синие глаза пристально глядели на испанца:

"You are not afraid to die, Don Diego?"

- Вы не боитесь умереть, дон Диего?

The Spaniard threw back his head, a frown between his eyes.

Испанец откинул назад голову и нахмурился:

"The question is offensive, sir."

- Ваш вопрос оскорбителен, сэр!

"Then let me put it in another way - perhaps more happily: You do not desire to live?"

- Тогда разрешите мне задать его по-иному и, пожалуй, в более приемлемой форме: хотите ли вы остаться в живых?

"Ah, that I can answer. I do desire to live; and even more do I desire that my son may live. But the desire shall not make a coward of me for your amusement, master mocker." It was the first sign he had shown of the least heat or resentment.

- О, на это я могу ответить. Я хочу жить, а еще больше мне хочется, чтобы жил мой сын. Но как бы ни было сильно мое желание, я не стану игрушкой в ваших руках, господин насмешник. Это был первый признак испытываемого им гнева или возмущения.

Captain Blood did not directly answer. As before he perched himself on the corner of the table.

Капитан Блад ответил не сразу. Как и прежде, он присел на край стола.

"Would you be willing, sir, to earn life and liberty - for yourself, your son, and the other Spaniards who are on board?"

- А не хотели бы вы, сэр, заслужить жизнь и свободу себе, вашему сыну и остальным членам вашего экипажа, находящимся сейчас здесь, на борту?

"To earn it?" said Don Diego, and the watchful blue eyes did not miss the quiver that ran through him. "To earn it, do you say? Why, if the service you would propose is one that cannot hurt my honour...."

- Заслужить? - переспросил дон Диего, и от внимания Блада не ускользнуло, что испанец вздрогнул. - Вы говорите - заслужить? Почему же нет, если служба, которую вы предложите, не будет связана с бесчестием как для меня лично, так и для моей страны.

"Could I be guilty of that?" protested the Captain. "I realize that even a pirate has his honour." And forthwith he propounded his offer. "If you will look from those windows, Don Diego, you will see what appears to be a cloud on the horizon. That is the island of Barbados well astern. All day we have been sailing east before the wind with but one intent - to set as great a distance between Barbados and ourselves as possible. But now, almost out of sight of land, we are in a difficulty. The only man among us schooled in the art of navigation is fevered, delirious, in fact, as a result of certain ill-treatment he received ashore before we carried him away with us. I can handle a ship in action, and there are one or two men aboard who can assist me; but of the higher mysteries of seamanship and of the art of finding a way over the trackless wastes of ocean, we know nothing. To hug the land, and go blundering about what you so aptly call this pestilent archipelago, is for us to court disaster, as you can perhaps conceive. And so it comes to this: We desire to make for the Dutch settlement of Curacao as straightly as possible. Will you pledge me your honour, if I release you upon parole, that you will navigate us thither? If so, we will release you and your surviving men upon arrival there."

- Как вы можете подозревать меня в этом! - негодуя, сказал капитан. - Я понимаю, что честь имеется даже у пиратов. - И он тут же изложил ему свое предложение: - Посмотрите в окно, дон Диего, и вы увидите на горизонте нечто вроде облака. Не удивляйтесь, но это остров Барбадос, хотя мы - что для вас вполне понятно - стремились как можно дальше отойти от этого проклятого острова. У нас сейчас большая трудность. Единственный человек, знающий кораблевождение, лежит в лихорадочном бреду, а в открытом океане, вне видимости земли, мы не можем вести корабль туда, куда нам нужно. Я умею управлять кораблем в бою, и, кроме того, на борту есть еще два-три человека, которые помогут мне. Но держаться все время берегов и бродить около этого, как вы удачно выразились, неприятного архипелага - это значит накликать на себя новую беду. Мое предложение очень несложно: мы хотим кратчайшим путем добраться до голландской колонии Кюрасао. Можете ли вы дать мне честное слово, что если я вас освобожу, то вы приведете нас туда? Достаточно вашего согласия, и по прибытии в Кюрасао я отпущу на свободу вас и всех ваших людей.

Don Diego bowed his head upon his breast, and strode away in thought to the stern windows. There he stood looking out upon the sunlit sea and the dead water in the great ship's wake - his ship, which these English dogs had wrested from him; his ship, which he was asked to bring safely into a port where she would be completely lost to him and refitted perhaps to make war upon his kin. That was in one scale; in the other were the lives of sixteen men. Fourteen of them mattered little to him, but the remaining two were his own and his son's.

Дон Диего опустил голову на грудь и в раздумье подошел к окнам, выходящим на корму. Он стоял, всматриваясь в залитое солнцем море и в пенящуюся кильватерную струю корабля. Это был его собственный корабль. Английские собаки захватили этот корабль и сейчас просят привести его в порт, где он будет полностью потерян для Испании и, вероятно, оснащен для военных операций против его родины. Эти мысли лежали на одной чаше весов, а на другой были жизни шестнадцати человек. Жизни четырнадцати человек значили для него очень мало, но две жизни принадлежали ему и его сыну.

He turned at length, and his back being to the light, the Captain could not see how pale his face had grown.

Наконец он повернулся и, став спиной к свету, так, чтобы капитан не мог видеть, как побледнело его лицо, произнес:

"I accept," he said.

- Я согласен!