17

Мне позвонил мужчина, который представился братом моего водителя.
      В новогодние праздники я отдыхала, в офис ездила через день и, если бы он не позвонил, спала бы до двух. Он позвонил в девять.
      — Я не рано? — вежливо осведомился он.
      — Нет, — сухо ответила я, соображая, что могло произойти.
      Я не ездила в больницу недели три, но знала, что здоровью водителя ничто не угрожает. Денег, которые я оставила в прошлый раз, должно было хватить еще дней на десять.
      — Вы нас совсем забыли. — Его слова звучали как упрек.

— А что случилось? — Я села на кровати и покосилась на открытую форточку. Вылезать из-под одеяла было холодно.
      — Вы же знаете, он в таком тяжелом состоянии…
      — Я могу помочь?
      — Кроме вас, нам не к кому обратиться…
      Его семья отталкивала меня почти полгода. Что изменилось теперь?
      — Мы выписываемся, — объяснил он, — состояние, конечно, неудовлетворительное, но дома ему будет лучше.
      — А что говорят врачи? — спросила я, думая про милицейскую охрану.
      — Ну… они не против.
      — Я вас поздравляю.

— Просто… сложности, которые в связи с этим…
      — Говорите! — перебила я.
      — Ему нужна сиделка, и квартира у нас, знаете ли, неподходящая, и еда ему сейчас особенная нужна…
      У меня было впечатление, что он зачитывает по бумажке.
      — Вы когда выписываетесь?
      — Через три дня, — он ответил неуверенно, видимо, этот вопрос был еще не решен.
      — Я приеду завтра в больницу. В три. Я повесила трубку.
      Еще одна квартира?
      Может, поселить их со Светланой?

Может, вообще ребенка себе забрать?
      Может, уехать? В Куршевель! И пусть они сами продают пахту, и падают на пол под автоматами, и учатся чинить упаковочные линии, и…
      Я свернулась калачиком под одеялом. Решила поспать. В гостиной двигали мебель: мыли полы. Я накрылась одеялом с головой, но не успела заснуть, как звон тарелок проник в мое убежище. Так просыпаешься где-нибудь в гостинице, если тебе дают номер над рестораном для завтраков. Только там эти звуки смягчает шум прибоя.
      Я спустилась вниз, накинув халат.
      — Уберите, пожалуйста, это все. — Не здороваясь, я показала на ведра, швабры и тряпки, как всегда разложенные по всему дому.
      Домработница вскинула на меня удивленные глаза.
      — Я каждый день уезжаю из дома, — ледяным тоном объяснила я, — вы можете убирать, когда меня нет. А когда я дома — идите в гладильную или готовьте еду в нижней кухне, а в комнатах должен быть уют и порядок.
      Я развернулась и ушла обратно в спальню. Домработница собирала ведра, вытирая слезы.
      Когда я снова спустилась вниз, уже одетая, она подошла ко мне.

— Вы не цените хорошее отношение, — гордо произнесла она, поджав губы.
      — Я ценю, но и вы поймите меня! — Я уже догадывалась, чем это закончится. — Вы работаете, потом уезжаете домой отдыхать. А я сюда приезжаю отдыхать, понимаете?
      — Вы хотите сказать, что я плохо работаю? — Она начала рыдать. — Да я с шести утра на ногах! Я до вечера не присяду ни разу! У вас машинка сломалась — я неделю руками стирала!
      Я кивала головой. Я знала все, что она скажет.
      — Вон с вашим платьем новогодним сколько возилась! Весь подол в пятнах, на рукавах то ли вино, то ли что!
      Я молчала, потому что мне было абсолютно безразлично, что у меня на рукавах, вино или что. Главное — чтобы пятна отчистили. А их отчистят.
      — Если я вам не нравлюсь, так я лучше уйду! — сказала она, снимая фартук.
      Я могла ее остановить. Извиниться, сказать, какая она хорошая и как я ей благодарна за все, что она для меня делает. Она и вправду была неплохая. По сравнению с остальными.
      — Ну, если вы не хотите работать… — устало произнесла я.

— Не хочу! Потому что вы сами не хотите!…
      Я села в машину, не позавтракав.
      Интересно, она хоть уберет за собой эти проклятые тазики или так и уедет, побросав все как есть? Я решила отложить поиски новой домработницы до вечера.
      Нужно было позавтракать. Я заехала в офис.
      Меня не ждали. Сотрудники сидели на столах, курили, хотя я это запрещала, и делились друг с другом бутербродами.
      Увидев меня, они стали тушить сигареты и виновато здороваться.
      — Дайте поесть, — попросила я и вошла в кабинет.
      Новая секретарша, точная копия старой, принесла мне вермишель «Доширак». Я съела ее с удовольствием, не думая о том, что это вредно.
      Зашел Сергей. Протянул несколько листов с таблицами.

— Посмотрите, — серьезно сказал он, — наш оборот уменьшился вдвое.
      — Чему ты удивляешься? Я ведь предупреждала, что скоро все начнут продавать пахту. От «Вимм-Билль-Данна» до какого-нибудь «Прод-МолКукуева».
      Я беспорядочно открывала и закрывала ящики письменного стола.
      — Они бы не стали этого делать только в том случае, если бы пахта не пошла! — раздраженно объясняла я Сергею, прикидывая, как скоро он пошлет свое резюме «Вимм-Билль-Данну». Может, еще подождет? Я нашла Сергея через Интернет, как и половину своих сотрудников, и, конечно, никаких личных обязательств он передо мной не имел.
      — Но что вы собираетесь делать? Увеличивать обороты?
      — Конечно нет! Разве мы сможем догнать наших конкурентов?
      Я собиралась подумать об этом после праздников, надеясь, что за это время все образуется само собой. Но Сергей упрямо ждал ответа.
      — Я ведь говорила тебе, что надо использовать то, что есть. Организовать развозочную фирму. У нас есть транспорт, есть договора с магазинами. Нужно выйти с предложением на продуктовые склады, мы вполне можем оказаться конкурентоспособными. Ты занимался этим? — Я действительно говорила об этом проекте Сергею весь последний месяц.
      — А пахта? — спросил он.

— Что пахта? — Я никогда не научусь вести себя как Екатерина Великая. У меня и воды-то на столе нет. — Забудь о ней! Иди дальше! Не оглядывайся назад! Хотя я от нее отказываться пока не собираюсь — в качестве сто пятьдесят девятого номера ассортимента.
      Сергей сидел, опустив голову так, что плечи его огромного пиджака задрались до уровня ушей.
      — Ты связывался со складами? — спросила я.
      — Не в полном объеме, — пробормотал он.
      — Займись этим прямо сегодня. Через два дня мне нужны ответы. Хотя сейчас каникулы. Ты можешь потерять две недели.
      Я ругала себя за то, что не проконтролировала этого раньше. Если хочешь сделать что-то хорошо — сделай сама.
      — Что у нас с договорами по рекламе?
      — Надо заключать новые. Почти все кончились.
      — Мы не будем. Оставляй только наружку. С телевидения уходим. Я надеюсь, ты пробронировал биллборды?

— Конечно. — Сергей закивал головой. Хорошие щиты уходят за несколько дней, поэтому бронировать их нужно заранее. — Часть даже проплачена. Но на некоторые адреса они увеличивают цену.
      — Запроси программу в других агентствах. На всякий случай. И дай мне все предложения. И эти, и те. Я выберу. Думаю, щитов двадцать оставим до весны.
      — Ну, я пошел, займусь складами.
      — Давай.
      Он был уже в дверях.
      — А мы сотрудников поздравили? — окликнула я его уже в дверях.
      — Конечно. Цветы, конфеты и премия.
      С этим он отлично справлялся. Когда кто-нибудь оказывался в больнице, Сергей посылал от моего имени бульон.
      — Тогда попроси мне еще поесть что-нибудь.

На часах был полдень. Я припарковалась около больницы, но не выходила, дослушивая радио. Пела Милен Фармер. Это была наша с Сержем музыка. В средневековом мужском платье с кружевными манжетами, с огненно-рыжими локонами до самой талии, она пела что-то пронзительно-равнодушное про войну. Всадники за ее спиной рубились на мечах, падали с лошадей, попадая под пушечные взрывы, а она ходила между ними с видом экскурсовода. Пока не влюбилась в генерала.
      Водитель выглядел лучше. Он уже сидел на кровати и потихоньку разговаривал. Когда я вошла, он улыбнулся.
      Никаких поведенческих изменений в его маме я не заметила.
      Мужчина, шагнувший мне навстречу, был его брат.
      Я не привезла икры. Я не привезла ничего.
      — Как ты себя чувствуешь? — спросила я, поздоровавшись.
      — Выписываюсь, — прохрипел он. Трубка из его горла исчезла.
      Говорить было не о чем. Они, видимо, ожидали, что в связи с его переездом домой я разверну бурную деятельность.
      — Что говорят врачи? — спросила я.

— Дело идет на поправку, — радостно отрапортовал брат.
      Мама всем своим видом показывала, что делает мне одолжение, терпя меня в палате.
      — Вы живете все вместе? — спросила я. Оказалось, что брат женат и живет с женой отдельно. А мой водитель живет с мамой в двухкомнатной квартире. Но брат собирается разводиться.
      — По семейным обстоятельствам, — туманно пояснил он.
      — А вы работаете? — максимально вежливо спросила я маму.
      Неожиданно она набросилась на меня.
      — Да я сорок лет работала! У меня пенсия! Мне до сих пор звонят, со всеми праздниками поздравляют! У меня вон каких два сына! Один из-за тебя чуть богу душу… — Она резко замолчала, шмыгнув носом.
      Мой водитель чувствовал себя неловко. Но я понимала, что когда-нибудь она должна будет выговориться.
      Я предложила выйти в коридор, поговорить.

— А мне от сынов скрывать нечего!
      — Выздоравливайте, — очень вежливо произнесла я и вышла.
      Брат догнал меня на лестнице.
      — Вы извините ее, — попросил он, — она так намучилась.
      Я кивнула.
      — Раз ваша мама не работает, она наверняка сама будет сидеть с сыном. Я буду выплачивать ему его зарплату до тех пор, пока он не поправится. И оплачивать лекарства. Собирайте, пожалуйста, чеки. — Я отстранила его руку. — Всего доброго.
      — А почему сняли охрану? — крикнул он вдогонку.
      Этого я не знала. Но отсутствие скучающего человека в форме на табуретке у входа заметила сразу.
      — Я узнаю, — пообещала я не оборачиваясь.

— До свидания!
      Я остановилась и посмотрела ему прямо в глаза.
      — Всего доброго.
      Он улыбнулся в ответ.
      Он начал звонить мне. Каждый день. И мне ничего не оставалось, кроме как обсуждать с ним их семейные проблемы. Он даже предлагал мне помощь.
      — Вы смотрите, — говорил он в телефон, — если чего-нибудь нужно, не стесняйтесь, обращайтесь.
      Я не брала трубку, когда определялся его номер. Он перезванивал с другого.
      — Наш больной передает вам привет! — бодро говорил он, как будто его главная цель — порадовать меня с утра пораньше.
      Когда он радостно сообщил мне, что больной самостоятельно ходит в туалет, я попросила его обойтись без физиологических подробностей. Все остальное я терпела.

Он каждый день удивлялся, отчего я не приезжаю к ним в гости.
      — Больной спрашивает о вас, — говорил он многозначительно.
      Звонки прекращались ненадолго после того, как он заезжал ко мне в офис, чтобы забрать очередную сумму на внеплановые расходы, которых становилось все больше. Дня через три звонки возобновлялись.
      Я узнала у Вадима, почему сняли охрану.
      — Пока их поймают, пока до суда дойдет — может год пройти. Ну кто будет целый год охранять какого-то водителя? — доступно объяснил Вадим. И успокоил: — Да ты не волнуйся. Кому он, в сущности, нужен?
      «Своему брату», — подумала я.
      Звонки брата возымели-таки действие. Когда он захотел меня познакомить с племянницей, я твердо отказалась. Но пришлось поделиться с ним своим мнением обо всех высших учебных заведениях Москвы: племянница поступала в институт. Я посоветовала ей стать технологом пищевой промышленности.
      — Если будет хорошо учиться, зарплата в две тысячи долларов ей обеспечена, — объясняла я брату своего водителя. — Это очень перспективная профессия.
      — А сколько нужно заплатить, чтобы поступить? — спросил он многозначительно.

Я торжествующе улыбнулась.
      — Нисколько, — ответила я. — Этот институт пока не востребован.
      Я все чаще стала забывать свой мобильный на работе. Он беспокоился и обижался. Больной беспокоился тоже. В последнее время даже их мама стала передавать мне приветы.
      Я много узнала о детстве своего водителя. Оказывается, он родился с заячьей губой. В детстве его дразнили. У родителей не было денег на операцию. Он хорошо учился, особенно по истории. Мечтал писать исторические романы. Но в институт не поступил: брали только «блатных». А денег на взятку у родителей не было. Еще я узнала от заботливого брата, что денег у родителей не было также на теплую одежду, поэтому он постоянно простужался; на цветы его девушке, поэтому она его бросила… Словом, денег не было ни на что, отчего он и ступил на ту дорожку, которая в итоге привела его под дула пистолетов (понимай: к нам в водители).
      Если бы мы знали все эти печальные факты биографии водителя, мы бы наверняка его не взяли. Но он никогда не производил на меня впечатления несчастного человека. У него было полно девушек, мы ему хорошо платили, он весело гонял на своей «шестерке» и за три года работы болел всего пару раз. Хотя, конечно, всего этого слишком мало для человека, который собирался писать исторические романы.
      А если бы он закрыл Сержа собой, их бы все равно убили. Только сначала его, а потом Сержа. Контрольным выстрелом.
      Светлана родила. Мальчика, три килограмма пятьсот пятьдесят граммов. Оценка по десятибалльной шкале — 9 баллов.
      Она поехала в больницу сама, чтобы лечь пораньше, на всякий случай. Но в дороге начались схватки. Очень слабые. Поэтому ее, не торопясь, стали оформлять в приемном покое.
      — Клизму будем делать? — спросила старенькая медсестра.

— А можно не делать? — с надеждой поинтересовалась Светлана.
      Медсестра принесла горшок и поставила посередине комнаты.
      — Только не тужься, — сказала она строго и вышла.
      Задрав больничную рубашку, Светлана сидела на горшке, когда в приемную зашли практиканты.
      — Здесь мы оформляем рожениц, — объяснила им женщина с властным взглядом и посмотрела на Светлану.
      — Вы не тужитесь?
      — Нет, — пробормотала Светлана. Десять пар глаз изучающе уставились на нее. Она хотела встать и убежать, но горшок был полон, и она осталась сидеть, боясь расплакаться.
      Практиканты ушли, старушка вернулась и отвела ее на второй этаж, в предродовое отделение.
      — Так… — пробормотал молодой доктор, листая ее медицинскую карту, — у вас кесарево планировалось?

Светлана кивнула.
      — Но у вас открытие на три пальца. Вы сами родите, за час максимум. Попробуем?
      — Но у меня шейка… Загиб… Врач говорил, мне кесарево нужно делать, — слабо возразила Светлана.
      — У всех шейка, — уверял доктор, — родите и глазом не моргнете. Договорились?
      Светлана кивнула.
      Через шесть часов схватки стали жестокими. Светлана плакала не переставая, ее подсоединили к двум капельницам.
      — Сделайте мне укол в позвоночник! — умоляла она, когда боль отпускала на несколько секунд.
      — Невозможно, миленькая, — объясняла медсестра, — эпидуральную анестезию нужно было делать раньше, а сейчас уже нельзя.
      — Я хочу кесарево! — кричала Светлана.

Ей говорили, что она вот-вот родит, но она все не рожала.
      — Позовите моего врача! — рыдала она.
      Но оказалось, его смена закончилась и он ушел домой.
      Мимо Светланы две медсестры везли пустую каталку. Резким движением Светлана вырвала иголки от капельниц из своих рук, проворно вскочила с постели, поддерживая руками огромный живот, и, надеясь успеть, пока схватка отпустила, кинулась к каталке и вскарабкалась на нее под недоуменными взглядами медсестер.
      — Везите меня на кесарево! — скомандовала Светлана, указывая пальцем на дверь операционной.
      — Хулиганка! — возмутилась медсестра.
      Боль опять накрыла Светлану, она сжалась, и слезы градом посыпались из глаз. Вторая медсестра привела врача.
      — Думаю, надо делать кесарево, — спокойно сказал он, осмотрев роженицу. — Готовьте к операции.
      В исколотые Светланины вены попала еще одна игла — игла со спасительным наркозом.

Через двадцать минут сын Сержа громким криком приветствовал мир.
      — Мальчик. Живой, — буднично произнесла акушерка.
      Светлана глубоко и безмятежно спала.
      Я узнала, что у Сержа родился сын, на следующий день. Светлана позвонила мне сразу, как только ее привезли из реанимационного отделения.
      Я хотела купить цветы, но по дороге не попалось ни одного киоска.
      Я боялась этого ребенка. Вдруг он будет похож на Сержа? Наверняка будет.
      Мне даже хотелось, чтобы был похож. Я вспомнила маленькую Машу. Ее личико в роддоме давно стерлось из моей памяти, но были фотографии, и на этих фотографиях она была похожа на кусок свежего мяса. Если бы не огромные голубые глаза. Маша родилась с шевелюрой. Интересно, сын Сержа лысый?
      Я вспомнила, как Серж приехал за нами в роддом. Он страшно волновался и долго отказывался взять в руки тугой кулек с дочерью.
      Если бы Серж был жив, сейчас бы он ехал в этот роддом. И испытывал бы те же чувства. Только теперь они были бы связаны не со мной и не с Машей. Смириться с этим было гораздо тяжелей, чем ехать сейчас к Светлане.

Я надела на сапоги клеенчатые бахилы и открыла дверь в палату.
      Светлана лежала на кровати.
      Непривычно было видеть ее небеременной. Увидев меня, она заплакала.
      — Какие ужасные роды, — всхлипывала она. Я стояла в дверях.
      — Где ребенок? — спросила я.
      — Не знаю. Его приносят. Мне было так больно! Врач бросил меня и ушел домой, наркоз было делать нельзя…
      — Успокойся, — сказала я. — Это просто нервы. Я поздравляю тебя с сыном.
      Она кивнула.
      — Хочешь быть его крестной? — спросила она.

— Я пойду поищу его. Тебе что-нибудь нужно?
      — Да. — Светлана жалобно улыбнулась. — Шоколадных конфет. Мне нельзя, но я бы все равно съела.
      Я кивнула.
      — Принесешь? — уточнила Светлана.
      — Сейчас куплю. У вас тут палатка есть.
      За одной из дверей я услышала детский писк. Осторожно зашла.
      — Что вы хотите? — кинулась ко мне симпатичная девушка в белом халате.
      Вдоль стены, в прозрачных стеклянных словно бы сосудах лежали новорожденные детки. Как инопланетяне в лаборатории.
      Я поймала себя на том, что не знаю фамилии Светланы.

Оказалось, ребенок носит одну фамилию со мной.
      — Пожалуйста, разрешите посмотреть на него! — взмолилась я. — Хоть секундочку! Я и халат надену!

Я полезла в сумку за кошельком, и она правильно поняла этот жест.
      — Не надо халата, — сказала она, — это предрассудки.
      Я увидела сына Сержа.
      Он начал орать, когда я над ним склонилась.
      Я дала медсестре сто рублей и вышла.
      Чего бы мне хотелось — это чтобы о нем никто не узнал.
      Было необыкновенно важно для меня остаться единственной мамой единственного ребенка Сержа. Единственной женой и единственной его женщиной.
      Крик этого малыша стоял у меня в ушах, когда я покупала шоколадки. Наверное, он понял, что абсолютно не нужен мне. Мне стало его чуть-чуть жалко.

Я передала с медсестрой сумку со всеми видами шоколада, какие нашлись в этой палатке.
      Медсестра отнесла ее Светлане.
      Мне возвращаться не хотелось.
      Я рассказала о ребенке Кате. Предупредив, что это — тайна.
      — Он похож на Сержа? — первым делом спросила она.
      — Трудно сказать. — Я задумалась. — Он, по-моему, вообще ни на кого не похож.
      Катя удовлетворенно кивнула.
      — Тебе неприятно, что он существует? — спросила она через некоторое время.
      — Мне неприятно, что существует Светлана, — ответила я.

— Может, забудь про нее, и все? — Я задумчиво кивнула.
      — Хочешь, — предложила Катя, — съездим мой дом посмотрим?
      Отказаться было неудобно.
      Я села в Катину машину, и через несколько минут мы подъехали к ее стройке. На Ильинском шоссе, сразу за «World Class».
      — Ты делаешь подогрев ступеней? — спросила я, поднимаясь по обледенелой лестнице в дом.
      — Нет. Ленка сказала, что не надо, — отмахнулась Катя.
      Каждая из нас построила дом и имела обо всем собственное мнение.
      — Сейчас крышу переделываем. — Катя показала на огромные, замысловатой формы сосульки по всему периметру дома. — Где-то тепло уходит.
      В доме топили, и рабочие ходили в легких синих комбинезонах.

— Я им форму купила, — сказала Катя.
      — Я тоже покупала.
      Я посмотрела, как кладут плитку. Аккуратно, одну за другой, ровным слоем намазывая клей. Профессионализм плиточников я отметила с удовольствием.
      Катя показала мне гостиную, объединенную со столовой и кухней. Я похвалила ее размеры. Моя кухня была убрана в цоколь, потому что я ненавижу запах готовящейся еды.
      В просторном холле, с пятнадцатисантиметровым шагом, как положено, извивались трубы теплого пола. Сверху лежали листы гипсокартона и остатки металлических направляющих.
      Катя накинулась на прораба.
      — Уберите грязь! Это же теплые полы! Кто мне потом будет плитку вскрывать, если что? Вы?
      Трубы быстро накрыли целлофаном и поставили оградительные рейки.
      — Ты что, и батареи, и теплые полы делаешь? — удивилась я.

— Да, все-таки прихожая. Дверь постоянно открывается.
      — Убери батареи. У меня весь этаж в теплых полах под гранитом. И ни одной батареи. А тепло — сама помнишь, в майке хожу.
      Катя задумалась. Мы поднялись на второй этаж. В просторной комнате с балчатыми потолками было уже чисто и лежал паркет.
      — А что это за крюки? — спросила я, указывая на потолок.
      — Здесь качели будут, — объяснила Катя.
      — Здорово.
      — Это детская комната.
      Я удивленно посмотрела на подругу. Катя подошла к окну.
      — Знаешь, у меня и вправду какие-то сложности оказались с детьми. Думали, просто непроходимость труб, — но там что-то еще. Я лечусь. Каждый день таблетки пью и на уколы езжу.

— Хочешь, я тебе буду делать? — предложила я. — Я всегда Машке сама делаю. И уколы, и прививки.
      Катя улыбнулась.
      — Ну, может, и заеду как-нибудь.
      — Вылечишься, — уверила я ее, — все рожают, и ты родишь.
      Я не спросила про предполагаемого папу. Насколько я знала, Катя ни с кем серьезно не встречалась.
      Мы закрыли дверь в детскую. Это была первая комната, которую Катя сделала «начисто».
      — Может, к Ленке поедем? — предложила Катя.
      — Может, на «Веранду» пойдем? Я такая голодная! — предложила я. — Или в Москву?
      Решили на «Веранду».

Через полчаса подъехала Лена.
      — Мне неудобно смотреть в глаза официантам, — сообщила она нам шепотом, — это та же самая смена, что была на Новый год.
      Мы понимающе рассмеялись.
      — Мне тоже, — призналась я.
      — Ерунда, — заверила Катя, — они уже привыкли.
      Лена с сомнением покачала головой.
      — Метрдотель как-то особенно вежливо мне улыбался при входе.
      — Это он специально, чтобы ты не комплексовала, — пояснила Катя.
      Мы заказали плов. На всех.

— Как твой горнолыжник? — спросила Катя про Лениного жениха.
      — Звонит, я не беру трубку. Ни разу не взяла, пока он в Куршевеле. А так хочется!
      — Не бери, — поддержала я.
      — Конечно, — согласилась Катя, — ему сейчас и не до жены, и не до катания, он только и думает: «Где моя Леночка? Не разлюбила ли меня?»
      Лена счастливо рассмеялась.
      — Я звонила Веронике, но она его не видела. Интересно, что там за жена? — вздохнула Лена.
      — Он же не тусовочный, — объяснила Катя, — конечно, не видела.
      — Зачем тогда в Куршевель ездить? — удивилась я. — Полно и других склонов.
      — В Кортине хорошо, — сообщила Катя.

— А мне в Цермате нравится, — возразила Лена, — там старушки такие очаровательные. Я, когда старая стану, туда жить перееду.
      — Там сосиска каждая пять долларов стоит, — предупредила я.
      Я сама была обладательницей сноублейдов от Chanel, но становилась на них только в случае крайней необходимости. Необходимость возникала, когда Серж возил нас с Машей в горы.
      — Я к тому моменту уже жевать не смогу, — успокоила Лена. — И цена на сосиски меня будет волновать так же мало, как цена на фаллоимитаторы.
      Катя хотела в старости уехать в Париж.
      — Поселиться где-нибудь на Фобуре и давай целыми днями по Сент-Оноре новые коллекции скупать, — мечтала она.
      Я бы хотела жить в старости на берегу океана. В огромном доме, продуваемом южными ветрами. И чтобы смуглый юноша в чалме почтительно носил за мной раскладное кресло.
      — Да ладно, — сказала Лена. — Когда мы станем старые, и здесь будет нормально. Мы будем первым поколением счастливых старушек в Москве. Как были первым поколением богатых девчонок.
      — Да, — подтвердила Катя. — Вспомните, раньше в ресторанах все двадцатилетние сидели. Максимум — двадцатипяти.

— А сейчас, — подхватила я, — и в ночной клуб не пойдешь. Потому что встретишь Вероникину дочку. С друзьями. И будешь чувствовать себя переростком на утреннике.
      Нам принесли плов.
      Мы договорились идти в пятницу ужинать в ресторан. В Москву.

18

Арестовали Вову Крысу.
      Он сидел в камере предварительного заключения и отказывался давать показания.
      Я ни на минуту не могла забыть о том, что есть такое место, куда можно приехать и увидеть убийцу своего мужа.
      Я была рада, что он там.

Нужен был водитель, чтобы провести очную ставку. По состоянию здоровья водитель приехать не мог.
      Их семью посетил адвокат Вовы. Он не сомневался в здравом уме и трезвой памяти свидетеля. Он просто предложил деньги.
      Об этом мне сообщил его брат.
      — Этот тип предлагал нам деньги! — пафосно заявил он, входя в мой кабинет и широко улыбаясь.
      Наверное, за всю жизнь им не предлагали деньги так часто, как в последние полгода.
      — Угрожал? — спросила я.
      — Ну что вы, — в знак полной несостоятельности моего предположения он поиграл мускулами своих широких плеч, — этот слизняк?
      В кабинет заглянул Сергей, увидел, что я занята, и закрыл дверь.
      — Двадцать тыщ долларов, — многозначительно произнес он.

«Дешевле, чем убить», — подумала я.
      — И вы отказались от денег? — произнесла я с наивным восторгом.
      Брат моего водителя непонимающе посмотрел на меня.
      — Конечно отказались. — И произнес с нажимом: — Вам бы, наверное, хотелось, чтобы он сел?
      Я нажала интерком и попросила чаю. Откинулась на спинку плюшевого кресла. Спросила, как будто вспомнила:
      — А вы чаю хотите?
      — Не откажусь. Я кивнула.
      — А вам бы не хотелось, чтобы он сел? — спросила я задумчиво, рассеянно смотрела на своего собеседника.
      Он заерзал на стуле.

— Да я бы задушил его! — грозно сообщил он.
      Секретарша вошла и растерянно остановилась посередине кабинета. Нас было двое, а чашка одна. Кивком я дала ей понять, что чашка не для меня.
      — Пейте мой, — разрешила я.
      — Принести еще? — спросила секретарша.
      — Нет, спасибо.
      — Ну, как себя чувствует наш больной? — Я совершенно сменила тон. И спросила так, как у нас было принято разговаривать в последнее время.
      — Хорошо. Много читает. И фильмы смотрит. — По неписаным правилам нашей игры, в ответ я должна была предложить кассеты.
      — У меня есть много кассет. Хотите, привезу в следующий раз?
      — Если вам не сложно.

— Что вы! Мне это ничего не будет стоить. — Я поднялась.
      — Вы извините, у меня дела…
      Он растерянно поставил недопитый чай на стол. С надеждой посмотрел на меня. Я широко улыбнулась:
      — Всего доброго! Передавайте, пожалуйста, всем огромный привет от меня!
      Я вышла из кабинета, показав жестом секретарше, что моего гостя нужно проводить. Плотно закрыла за собой дверь в кабинет Сергея.
      — Ну, что там? — спросила я своего помощника со вздохом.
      Он раскраснелся от возбуждения.
      — Мы оказались вполне конкурентоспособными по ценам! Как вы и предполагали!
      Улыбка непроизвольно расползлась по моему лицу.

— Два склада уже готовы подписать с нами договор. Триста шестьдесят позиций в одном договоре и во втором триста двадцать! Всего шестьсот восемьдесят артиклей товара!
      Сергей смотрел на меня с уважением. Я чувствовала себя серьезным бизнесменом. А могла ведь всю жизнь прожить и не узнать, что я такая способная.
      — Заключай договора, — распорядилась я, — и повысь экспедиторам процент, если они сами договариваются с магазином.
      — Но если мы увеличим число магазинов, с которыми сотрудничаем, то у нас начнутся перебои с транспортом, — возразил Сергей.
      — Пусть экспедиторы не выходят за рамки своего района.
      — О'кей, — Сергей кивнул, — но…
      — Что? — спросила я.
      — Такого оборота у нас уже, конечно, не будет… — с сожалением произнес он.
      — Зато и вложений никаких. Не жадничай.

— Хотя я предлагаю повременить с подписанием. — Сергей почесал голову, потом ухо.
      — Почему? — удивилась я.
      — Ну мы же не сможем сотрудничать со всеми складами, которые захотят с нами работать?
      — Конечно нет. У нас же ограниченные ресурсы.
      — Вот я и предлагаю подождать ответы других складов. Там и ассортимент может быть побольше…
      — Ну хорошо. Только не тяни. Мы снизили обороты по пахте, чтобы простоев не было!
      Он, как всегда бегом, направился к двери.
      — Почему ты не дала ему денег? — накинулась на меня Лена, когда я вечером рассказала ей все по телефону.
      — Не знаю.

Я и в самом деле не знала.
      — Он откажется от своих показаний… — убежденно произнесла она.
      — Может, не откажется. Он же стрелял в него, понимаешь?
      — Ну, не знаю. — Она с сомнением вздохнула.
      Я представила себе лицо Лены, на котором застыло недоверие.
      — Пусть хоть раз в жизни сделают что-нибудь хорошее бескорыстно, — произнесла я, совершенно не веря в то, что говорю.
      — Конечно — жалко двадцатку.
      — Жалко, — подтвердила я.
      — Ну, посмотрим. Просто пойми — он ведь не думает, что этот Вова Крыса стрелял в него из пистолета. И не убил его чисто случайно. Он думает: «Я работал на Сержа, пострадал. А теперь его жена не дает мне заработать». Фактически ты хочешь, чтобы он сейчас работал на тебя, но бесплатно.

Я поняла.
      Как это, должно быть, здорово, когда кто-то делает для тебя что-нибудь бесплатно.
      — Как твой? — спросила я, меняя тему.
      — Каждый день звонит. Я не беру! — Голос Лены стал звонче и кокетливее. — Забросал меня эсэмэсками. Я — королева всей его жизни.
      — Здорово. — Я искренне порадовалась за подругу. — Не отвечаешь?
      — Нет. Не отвечаю, — пропела она капризно.
      — Правильно.
      У Верки Сердючки есть такая песня: «Он подойдет — я уйду, он улыбнется — я отвернусь…» Не помню точно.
      У меня убиралась филиппинка. Маленькая, смуглая, говорила по-английски и, наверное, по-филиппински, попросила форменное платье. Я позвонила в агентство «Мажордом», открытки которого были разложены по всей Рублевке. Одеждой для домработниц занималась жена Валдиса Пельша Светлана. Она с порога предложила поменять ей платье на брючный костюм.

— Она же наверняка не бреет у вас ноги! — безапелляционно заявила Светлана, и мы с ней уставились на ноги моей филиппинки.
      Та не понимала по-русски и недоверчиво улыбалась.
      — Бреет, — констатировала Светлана.
      Я подумала, что, может, у филиппинок волосы на ногах не растут, но поддерживать эту тему не хотелось.
      Светлана изящно пила кофе из маленькой антикварной чашки, пока ее портнихи обмеряли мою домработницу.
      Филиппинку мне дали по знакомству. Жена одного известного певца организовала агентство по трудоустройству филиппинок, которые во всем мире считаются лучшими горничными, но какие-то пробелы в нашем законодательстве мешали ей сделать это агентство легальным.
      — Может, мне еще массажистку одеть? — подумала я вслух.
      — Конечно, — уверенно ответила Светлана. — А кухарка у вас есть?
      — Нет. — Я покачала головой.

Хозяйка «Мажордома» посмотрела на меня с высокомерным удивлением:
      — А кто же у вас готовит?
      — Я, — соврала я не знаю почему и, улыбнувшись, пожала плечами, словно извиняясь перед ней за подобную дикость.
      Светлана взглянула на меня с сожалением и ободряюще пожала руку на прощание.
      Я не поехала забирать их из роддома. Это событие в моей памяти было связано с суматохой и будоражащим, праздничным настроением. За мной в роддом приезжал Серж с Вадимом, Лена со своим тогдашним мужем, Вероника без Игоря (они были в ссоре) и моя мама, которая всеми командовала и все организовывала.
      Я не хотела стоять в толпе Светланиных подружек и суетиться на тему: все ли нормально с молодой мамой и ее первенцем. И сомневалась, что смогу искренне восхититься тем, как прекрасно она выглядит. И умиленно воскликнуть:
      «На кого же похож ребенок? Посмотрите, глазки — мамины!» И какая-нибудь Светланина подружка в коротенькой куртке из искусственного меха обязательно спросит: «А вы не знакомы с отцом ребенка?» И еще какая-нибудь — не дай бог! — мечтательно произнесет: «Это был такой мужчина… У нас были прекрасные отношения!»
      — Я позвоню тебе, — пообещала я Светлане — и привезу вещи для маленького. Ванночку тоже не покупай, у меня есть.
      Я ничего не выбрасывала и не раздавала. Мы с Сержем всегда знали, что у нас будет еще ребенок.

Правда, мы думали, что рожу его я.
      Зазвонил мой мобильный. Номер не определился. Я не хотела отвечать. Уже поздно, и я вполне могла спать.
      «Наверное, Светлана, — подумала я, — ну, началось. Ребенок орет, и она не знает, что с ним делать».
      — Алле.
      Это была Лена. Она говорила шепотом и скороговоркой.
      — Мой приехал из Куршевеля, я взяла трубку, сказала ему, что на тусовке, а он приехал ко мне, звонит сейчас в дверь. Что делать?
      Я ничего не поняла.
      — Ты сейчас дома? — спросила я.
      — Да, да! — зашипела Лена в трубку. — Это я ему сказала, что на тусовке, чтоб он поревновал, а он приехал! — Она кричала шепотом.

— Ну и не открывай ему, раз сказала, что на тусовке.
      — Но моя машина внизу стоит, я же не пешком уехала?
      — Ну и что? — Я была невозмутима, надеясь передать это состояние подруге. — Ты могла со мной уехать или с Катей.
      — Ладно. В общем, не буду открывать. А так хочется! Я соскучилась по нему!
      В трубке раздались гудки.
      Я бы тоже не открывала. Открыть — каждый может, когда любимый в дверь звонит. А вот проявить характер, дождаться, когда любимый не то что дверь снести — горы готов будет свернуть, чтоб увидеться…
      Снова зазвонил телефон.
      «Наверное, ушел», — подумала я.
      — Ну что, партизанка? Не открыла? — спросила я, сняв трубку.

В трубке ответили после некоторой паузы.
      — Вы что там, в войну играете? — Это был голос Вадима.
      Я рассмеялась.
      — Да, подружка звонила.
      — Вову Крысу выпустили под расписку.
      — Как? — Я моментально забыла о Лене.
      — Ваш водитель отказался от своих показаний. Сослался на то, что был не в себе. Адвокат внес деньги, и Вову выпустили под залог.
      Вадим говорил короткими сухими фразами
      — Мне наш опер позвонил. Они там все в бешенстве. У них дело разваливается.

— И что же теперь? — спросила я убито.
      — Не знаю. — Вадим вздохнул. — Он у них единственный свидетель. Наверное, припугнули. Или денег дали.
      — Да, — только и оставалось сказать мне.
      — Не расстраивайся, — мягко, как только один он и умеет, сказал Вадим.
      Я позавидовала его Регине. Она это может слышать каждый день. «Не расстраивайся» — вместо пошлого «Доброе утро»; «Не расстраивайся» — вечером и, уж конечно, «Не расстраивайся» вместо банального «Как прошел день?». Я позвонила своему «товарищу» — брату водителя. В первый раз я звонила ему сама. Хорошо хоть, телефон не выкинула.
      — Как дела? — спросила я, не зная, с чего начать.
      — Поправляемся, — уклончиво ответил он. Мы помолчали.
      — Твой брат отказался опознать убийцу? — спросила я.
      Он не ответил.

Хотелось произнести: «Алло», чтобы проверить связь. Но я знала, что со связью все в порядке.
      — Я хочу, чтобы он опознал Крысу, — жестко сказала я. — Иначе я перестану давать вам деньги и помогать.
      — Бог вам судья, — услышала я в трубке.
      И представила, как его карман горит от тепла двадцати тысяч американских долларов. Зеленых и хрустящих. Возможно, в банковской упаковке.
      — Вы не думайте, что мы деньги взяли, — сказал он.
      Я растерялась. Всегда неприятно, когда кто-то читает твои мысли.
      — А зачем же тогда он отказался от показаний? — недоуменно спросила я.
      — Мы же тогда ничего не ответили адвокату, — пояснил брат моего водителя, и в его голосе не было обычного бахвальства. — Он нам оставил телефон. Но мы не звонили… Все ждали вашего решения… Не знали же, что это надо срочно…
      — И что? — Я даже не дышала, чтобы лучше его слышать.

— Сегодня по почте мы получили фотографии Сержа. С простреленной головой.
      — Как? — переспросила я растерянно.
      В моем сознании имя «Серж» никак не привыкнет к соседству слов типа «простреленная голова». Каждый раз я воспринимала их так, словно слышала впервые. С той же щемящей болью.
      — Вы милицию вызывали? — спросила я, просто чтобы что-нибудь спросить.
      — Так эти фотографии из милиции и есть. Из дела. Так что толку-то в ней, в милиции? — Он обреченно вздохнул. — Но теперь, может, и ничего… Его отпустили, я слышал? Нам адвокат звонил, благодарил. Гнида.
      — Вы можете завтра подъехать ко мне в офис? — спросила я.
      — Подъеду, — повеселел он.
      Я повесила трубку, и телефон зазвонил снова. Это была Лена.
      — Он оставил мне под дверью сто одну розу! — восторженно сообщила она.

— Ты сама пересчитала? — с недоверием спросила я. Мне казалось, что это очень долго — пересчитывать сто одну розу. Мне, конечно, тоже дарили такие букеты, но я уже не помнила когда.
      — Конечно. Сто красных и одна желтая. Как ты думаешь, — забеспокоилась вдруг она, — а что значит желтая роза?
      — Не знаю. Может — одна разлука, пока он был в Куршевеле, сто встреч. Или сто лет жизни вместе.
      Лена чуть не заурчала от удовольствия.
      — Наверное, — согласилась она.
      Мы пожелали друг другу спокойной ночи и пошли спать.
      Я долго лежала с открытыми глазами. И думала, что Лена, наверное, тоже не спит. Гадает, к чему может быть желтая роза.
      Я подъехала к офису.
      Была пятница. Трое моих сотрудников разносили пакеты с пахтой ветеранам нашего дома. Мы снимали офис на первом этаже. Ветераны шумели, что им мешают машины. Слали письма в разные инстанции. Получая раз в неделю по пакету пахты, они согласились нас терпеть.

В кабинете меня ждал брат моего водителя.
      — Мне очень жаль, что все так случилось, — первым делом сказала я.
      Села за стол. Достала из сумки бумаги. И вдруг жалобно попросила:
      — Давайте его посадим!
      Он замотал головой и посмотрел на меня как на сумасшедшую.
      Я перегнулась к нему через стол.
      — Я найму вам охрану. Вооруженную. Круглосуточную. С вами ничего не случится.
      Он недоверчиво посмотрел на меня. В его глазах был страх.
      — Я гарантирую! — сказала я с нажимом.

— Нет уж, — произнес он, словно благодарил за добавку во время обеда, — нам хватило.
      — Он ведь чуть не убил вашего брата! — попробовала я вызвать у него мстительность.
      Но они считали, что во всем виноват Серж.
      — Это опасно, в конце концов, — решила я припугнуть, — он останется на свободе, но все время будет думать, что его свобода зависит от вас. Подумайте! Рано или поздно ему это надоест!
      Он посмотрел на меня с ненавистью. Я достала из сумки свой последний аргумент. Десять тысяч долларов с банковской ленточкой.
      — Я заплачу. Я покрою ваши моральные издержки. Вы купите себе новую машину. И поедете отдыхать в Турцию. — Я не выпускала деньги из рук. Он не сводил с них глаз.
      Я знала, что реальные банковские пачки действуют на людей сильнее, чем виртуальные цифры.
      Он затравленно молчал.
      — У вас будет охрана. Вам нечего будет бояться, — дожимала я.

— Мне надо посоветоваться с братом, — произнес он.
      Я протянула ему деньги.
      — Возьмите. Он замялся.
      — Берите, берите, — настаивала я. — Если что, вернете обратно.
      Он аккуратно взял деньги. Не убирая, держал в руке.
      — Вы где работаете? — вдруг спросила я.
      — На мебельном комбинате. Шкафы собираем.
      — Может быть, захотите сменить профессию, — мне кажется, мы бы с вами сработались! — весело обнадежила я.
      Лучше бы я этого не предлагала. Он чуть не выпустил деньги из рук.

— А не захотите, — поспешила я его успокоить, — посадим этого подонка и разойдемся, как в море корабли. — Я вспомнила Ванечку. Все поговорки ассоциировались у меня с ним. — Только на Новый год будем созваниваться и поздравлять друг друга.
      Уж дружить-то со мной ему наверняка лестно. Он убрал деньги в карман.
      — Передайте привет всем вашим, — мягко попросила я, — завтра в девять утра вам привезут охрану. Директор ЧОПа скажет, что от меня.
      Я лучезарно улыбалась. Он мялся в дверях.
      — Вы мне квитанции собираете? — вспомнила я.
      — Да, собираем. — Он кивнул.
      — Ничего не теряйте, — сказала я строго, — лекарства сейчас такие дорогие.
      Он вышел.
      Я подошла к окну. Крупные хлопья снега выглядели как декорация к рождественской сказке. Серый волк не должен ходить по лесу и жрать все, что ему заблагорассудится. У каждой бабушки должна быть своя Красная Шапочка.

Я позвонила директору ЧОПа, с которым работал Серж.
      — Сколько будут стоить два вооруженных человека на целые сутки?
      — У тебя проблемы? — деловито спросил он.
      — Нет, но могут быть проблемы у свидетеля, который опознает убийцу Сержа.
      — Понял. У меня сейчас людей нет… Но я бы сам встал, раз такое дело… Ладно, пришлю тебе. Сутки через двое или через трое?
      — Давай через двое. Чтоб они денег больше получили и заинтересованность была.
      — Да мои ребята! Все с войны! Думаешь, надолго это?
      — Пока его не возьмут. Если он не в бегах, то, может, несколько дней…
      Мы договорились. Сто двадцать долларов в сутки.

Я поехала домой переодеваться. Мы с девочками шли ужинать в «Vogue-кафе».
      — Вы уехали? — спросил Сергей по телефону, когда я была уже в машине.
      — Да.
      — Я же не сказал вторую плохую…
      — Давай в понедельник? — попросила я. — Никто же не умрет?
      — Нет, — рассмеялся он, как будто я пошутила, — но все же…
      Я повесила трубку.