21_2

Фуршетный стол стоял вдоль стены. Рядом со стойкой еще оставалось достаточно места для танцев.
      Гости были в основном иностранцы, работающие в Москве. Многие из них пришли с русскими девушками.
      Я положила себе на тарелку легкие закуски и пошла на балкон искать именинника.
      — Я не могу на улицу, — шепнула Светлана, — грудь простужу, молока не будет.
      Ванечка подарку не удивился.
      — Это проститутка? — спросил он меня на ухо.
      — Нет, приличная женщина, — ответила я.
      — Странно, в Москве мне всегда дарили проституток.
      — Каковы сами, таковы и сани, — гордо произнесла я. Не зря вчера на ночь книгу штудировала.
      — Как-как? — заинтересовался Ванечка. Но я оставила его со Светланой и вышла на свежий воздух.
      Я решила тоже когда-нибудь отпраздновать свой день рождения в этом зале. Только еще больше свеч зажечь вокруг. И у стойки поставить скрипача. И черной икры положить побогаче. Пригласить пару звезд с телевидения, пусть прохаживаются среди гостей, а то без них неприлично; VIP-гостей конечно же (охрана — за дверью); моих приятельниц, половина из которых друг с другом не здоровается… Я не стала продолжать. Перечисленного хватило для того, чтобы это место абсолютно потеряло свое очарование.
      Ванечка спросил, должен ли он отвозить Светлану домой.
      — Только в том случае, если тебе это будет приятно.
      Я чмокнула его в щеку и, так и не узнав его решения насчет Светланы, уехала.
      Это был очень приятный вечер.
      Я поняла, почему Светлана мне подчиняется. Потому что в противном случае я бы с ней не общалась: я бы видела в ней соперницу. И еще я поняла, почему помогаю ей. Потому что доказываю Сержу, что я лучше и выше. Но она этого мне не простит.
      Утро выдалось пасмурным. Но, привыкшая к зимней непогоде, я даже не сразу заметила это.
      Машина была такая грязная, словно ее специально изгваздали, например, для съемок какого-нибудь триллера «Гонки по бездорожью».
      Я решила первым делом заехать на мойку.
      Москва, как обычно, работала так, словно хотела заработать все деньги сразу. На всех мойках — очередь. На дорогах — пробки.
      Когда я добралась до Светланы, я уже забыла, зачем мне это было надо.
      Она переезжала к родителем Сержа. Я обещала помочь.
      У нее было две сумки вещей, и у маленького Сережи — пять. Каждая из которых как ее две.
      Она слонялась по квартире, подбирая то какой-нибудь крем, то вазочку.
      — Тебе это не пригодится, — быстро сказала я, когда она уставилась на огромные настенные часы.
      Обстановка в квартире напоминала гостиничный номер, из которого выезжаешь в шесть утра. А спать легла в четыре и вещи собрать не успела.
      Ребенок спал в своей кроватке.
      Нам надо было дождаться, когда он проснется.
      Светлана начала носить вещи в мою машину. Я бесцельно кружила по комнате. Хотелось спать.
      — Тебя вчера Ванечка довез до дома? — спросила я, когда она вернулась за очередными сумками.
      — Да, — ответила она так, словно меня это не касается.
      Я хотела крикнуть ей, что бросила его несколько лет назад. Чтобы не обольщалась. Но не стала.
      Мой взгляд упал на альбом для фотографий в открытом шкафу. Я не могла отвести от него глаз. Там наверняка Серж. Сцены из другой, закрытой для меня жизни.
      Дверь за Светланой захлопнулась.
      Я положила альбом в свою новую сумку и аккуратно застегнула молнию.
      Из комнаты Сержа сделали детскую. А Светлану поселили в кабинет.
      Уютная, в темных портьерах квартира заполнилась детскими горшками и разноцветными игрушками. Они не вписывались в интерьер, но это никого не смущало, а, наоборот, вызывало умиление.
      Я хотела от чего-то предостеречь свекровь, но от чего, не знала. Не пенсию же ей прятать от Светланы.
      В машине рука потянулась к сумке.
      Но я решила доехать домой и посмотреть альбом там. Хотелось все рассмотреть досконально и без спешки.
      Я, как палач своих чувств, собиралась медленно разглядывать каждую деталь, каждую улыбку. Я буду загонять их в свою память, в свое сознание, в свои кошмары. Такая вот страшная пытка.
      Я нажала на газ, а на Кутузовском выехала на встречную полосу.
      «Я как мазохист», — подумала я. Наверное, вот так же сердце бьется и разрывается от предчувствия боли, когда открываешь дверь, за которой твой муж занимается с кем-то любовью. Но нет на свете женщины, которая в состоянии пройти мимо этой двери.
      Фотографий Сержа в альбоме не оказалось. Я была даже разочарована. Там было всего четыре снимка. Мужчина на одном из них мне, правда, показался знакомым, но я не смогла его узнать, даже пристально вглядываясь.
      Несколько дней ушло на то, чтобы утрясти все вопросы с переоформлением авторских прав на бренд моей пахты.
      Мы сошлись на двухстах пятидесяти тысячах, и, подозреваю, я продешевила. Но я поторопилась согласиться, чтобы они не передумали.
      Мне пришлось взять адвоката, который закрыл судебный процесс и выкупил закладные из банка.
      Я решила больше никогда не брать деньги в долг под залог.
      На помещение офиса у меня был краткосрочный договор аренды, и мне даже не понадобилось расторгать его.
      Все сложилось благоприятно, если не считать того, что я не слишком-то разбогатела.
      Но я ведь не ради этого продавала пахту. Мне надо было отвлечься. И научиться не думать про Сержа. У меня почти получилось.
      Теперь я больше думала о его водителе и о его ребенке.
      Я должна спасти одного и позаботиться о другом. А потом заняться своей личной жизнью.
      В этом году весна существовала отдельно от меня. Ее цветение ничем не отзывалось в моей душе. Было немного обидно и странно. Я даже думала: вдруг это — старость? Ведь говорят, что она подползает незаметно. Эта мысль меня не пугала. Если это — старость, я готова принять ее, потому что и в старости наверняка можно найти что-нибудь хорошее, как говорит моя дочь.
      Например, не надо жевать. — Нет, у всех уже давно вставные челюсти.
      Заботятся внуки. — У меня нет внуков.
      Не надо краситься. — Я и так не крашусь.
      Ничего хорошего в старости нет. Я сняла с вешалки яркое платье из последней коллекции DolceGabbana. «Надо будет его сохранить, — решила я. — Когда стану старенькой и захочу встряхнуться, буду надевать».
      Я отправилась на презентацию часов Chopard в Третьяковский проезд.
      Мы должны были встретиться с Леной и Олесей. Пригласительный был у них.
      Катя забеременела и лежала дома с сильной недостаточностью эстрогенов в крови. Олигарх был рядом. Мама тоже.
      Лена с Олесей опаздывали, и я стояла у входа, чувствуя себя очень неуютно.
      В летних босоножках, прямо по снегу стремительной походкой мимо прошла моя знакомая Марьяна. В одной руке у нее был пригласительный, другой она придерживала мужчину, лицо которого показалось мне знакомым.
      — У тебя что, нет приглашения? — спросила Марьяна.
      Ее мужчина откровенно изучал меня. — Есть, — я улыбнулась, — просто покурить вышла.
      — Не знала, что ты куришь, — пробормотала Марьяна и прошла через заслон охраны.
      Если бы Лена задержалась еще минут на пять, я бы точно закурила.
      Официанты разносили тосты и шампанское, в витринах сверкали бриллианты. Я позвонила Марьяне.
      — Слушай, а кто это с тобой?
      — Да не знаю, только вчера на заправке познакомились. Но, по-моему, у него кроме машины ничего больше нет. А что, понравился?
      — Просто лицо знакомое.
      Где же я его видела? Наверное, тоже на какой-нибудь заправке.
      — Да?! Может, это какой-нибудь известный мачо, а я сейчас его пошлю?
      — Смотри, какое колье у Собчачки! — Лена толкнула меня локтем.
      Мы стояли у витрины и делали вид, что разглядываем новые часы с изумрудами.
      Рядом остановился официант с шампанским.
      Сразу со всех сторон потянулись руки за бокалами.
      — По-моему, можно ехать, — решила Олеся.
      Она рассказала своему мужу, что ей приснилось, будто он поехал на охоту и медведь задрал его насмерть.
      Олесин муж был большой любитель поохотиться.
      Она рассказала ему про кровавые части тела, которые явственно видела во сне. «Это к очень, очень серьезной болезни», — сказала она ему.
      Олесин муж был мнителен ничуть не меньше, чем все остальные мужчины. Ему сразу стало плохо, и он слег, не поехав на работу.
      — Я уехала, — рассказывала Олеся, когда мы вышли на улицу, — а вечером вернулась и сказала, что была у известной гадалки. Он к тому времени совсем уже позеленел. И гадалка сказала: чтобы избежать смерти, ему надо венчаться. Он был готов поверить во что угодно. Мы будем венчаться.
      — Ты сумасшедшая, — сказала Лена.
      — Просто я его люблю. Вам этого не понять, девочки, — обиделась Олеся. — Кстати, на Восьмое марта он подарил мне браслет от Картье. А тебе что-нибудь подарили?
      — Нам дарить некому, — грустно ответила Лена за нас двоих, — наших дарильщиков задрал медведь.
      — Перепутал с Олеськиным мужем, — не удержалась я.
      Мы позвонили Кате.
      — Тебе ничего не нужно? — спросила Лена. — А то мы приедем.
      — Спасибо, но мы тут вдвоем справляемся. Захотелось немножко побыть беременной.
      Чтобы любимый мужчина, крепко сжав зубы, с заботливой улыбкой приносил то яблоко, то попить, то виноградинку, то все уносил обратно.
      — Скоро будет тепло, — сказала Лена, — можно будет в Турцию поехать.
      — Я не люблю Турцию.
      — Ты просто неправильно там отдыхала.
      — А как надо? — заинтересовалась Олеся.
      — Там надо с аниматорами романиться, — объяснила Лена.
      Я вспомнила нашумевшую прошлым летом историю. Несколько девушек поехали в Турцию к аниматорам. Потом одна из них привезла своего в Москву. Сняла ему квартиру. Об этом узнал муж. Она все свалила на подругу. Подруга свалила на другую. Мужья, выгораживая своих жен (все-таки позор какой!) друг перед другом, все перессорились. А девушкам хоть бы что! Но, наверное, в Турцию их больше не пустят.
      — Да уж, это к Вике. — Я рассказала про «Балчуг».
      — А вы что, не знали? — удивилась Олеся. — Они там каждую среду номер снимают.
      Нам надоело стоять на улице. Хотя в нарядных платьях среди сугробов мы выглядели живописно.
      — Ну что, гулять будем? — зевнула Лена.
      — Может, в «Галерею»? — предложила Олеся.
      Краем глаза я увидела направленный на нас объектив и успела улыбнуться. Это был фотограф из Harper's Bazaar. Он записал наши фамилии для светской хроники. Причем Лена назвалась дизайнером.
      — Это чтоб Катина мама не возмущалась, — объяснила она.
      — Думаете, они напечатают наши фотографии? — мечтательно спросила Олеся. — Дам своему мужу посмотреть, пусть поревнует.
      Фотография… Какая-то ассоциация всплыла в моей голове, но я не могла понять… что?
      Мы решили сегодня не гулять. В «Галерее» стол не зарезервирован, а больше идти некуда.
      У меня в машине валялся «Пляж» Гарленда, и я поехала домой почитать.
      Было невероятно уютно забраться в постель с книгой; поставить огромное блюдо с печеньями и разломанным на дольки шоколадом, включить торшер; спуститься вниз за кока-колой, потому что забыла ее на кухне; забраться снова под одеяло и, никуда не торопясь, перевернуть первую страницу.
      «Интересно, Марьяна потом видела меня внутри? — подумала я. — А то так и решит, что у меня не было пригласительного».
      Не то чтобы меня это очень волновало, но все же…
      Где же я видела ее ухажера?
      Внезапная догадка вытолкнула меня из кровати и разнесла в клочья покой этого вечера.
      Пальцы дрожали так, что с трудом попадали в телефонные кнопки.
      — Марьяна? Слушай, а как звали того мужика, который был с тобой в «Шопарде»?
      — О!… — засмеялась Марьяна. — Я смотрю, он произвел на тебя впечатление! На самом деле забудь: я уже с ним рассталась — шаромыжник какой-то…
      — Как его имя? — Я теряла терпение.
      — Владимир, — опешила Марьяна, — фамилию мне неудобно было спросить. Какой-нибудь Петров, наверное. Или Козлов.
      Я скидывала с полок одежду, переворачивала сумки, разбилась ваза, но я даже не заметила — я искала альбом Светланы.
      Вот он.
      Он открылся сам на нужной фотографии. Казалось, что все мое тело — это только глаза. Огромные и испуганные. Они смотрели на улыбающееся лицо розовощекого мужчины. На фотороботе не видно было этого поросячьего цвета лица, поэтому я не сразу узнала его. «Владимир», — сказала Марьяна, и все сразу встало на свои места.
      Как сумасшедшая, я вернулась в спальню, перепрыгнула через кровать и схватила телефон.
      Ответила свекровь.
      — Как ваши дела? — Я слышала свой голос словно со стороны. Не верилось, что в таком возбужденном состоянии я могла произносить слова спокойно.
      — У Сереженьки — живот. Так мучается! Газы, наверное, мы уж и клизму делали, и массаж.
      — А что Светлана?
      — Светочка уехала. С подружкой. Мы тут с дедом сами справляемся.
      Я не могла спокойно сидеть и ждать, пока Светочка вернется. Я позвонила Вадиму.
      — Где ты? — Голос срывался на визг.
      — Что случилось? — Он, наоборот, был спокоен.
      — Я приеду к тебе! Мне надо показать тебе фотографию! Это Вова Крыса! У него ежик белобрысый? Розовые щеки?
      — Похоже, что да…
      — Скажи мне, где ты?
      — Я… — он замялся, — в бане… Я к тебе сам приеду…
      — Нет! Я не могу ждать! Говори адрес! Баня была в Горках-10. Я накинула длинную шубу прямо на пижаму и через десять минут была на месте.
      Молчаливый охранник в защитном бушлате проводил меня до предбанника. Там уже сидел Вадим.
      — Извини за мой вид. — Он был в длинном махровом халате.
      Я за свой извиняться не стала. Хотя шубу пришлось снять — слишком было натоплено.
      — Он? — Я держала фотографию из Светланиного альбома прямо перед его глазами.
      — Он, — кивнул Вадим.
      Я начала рыдать в голос. Вадим растерялся. Я сидела на своей шубе, прямо на полу, и выла, как целая стая голодных волков, только еще жалостней.
      Уверена, что такой Вадим видел меня впервые.
      — Он смотрел на меня… понимаешь… убийца Сержа… Он спокойно тусуется… Он, может, еще хотел со мной познакомиться…
      Мне было стыдно. Я закатила истерику постороннему человеку. Я сидела в пижаме сама не знаю где. Но я не могла остановиться. В тот момент мне казалось, что я плачу в первый раз в жизни.
      Из— за закрытой деревянной двери я услышала приглушенный женский визг, и тут же голова какого-то мужчины показалась за дверью и скрылась.
      — Успокойся, — растерянно просил Вадим. Ему было неловко. И за мою истерику, и за женские крики.
      Обладатель головы появился в дверях, запахивая белый халат.
      «Меня примут за проститутку», — безразлично подумала я, закрывая заплаканное лицо рукой. Машинально.
      — Региночка, — пьяно произнес мужчина, почему-то решив, что я — жена Вадима, — а я тут с сестрой своей парюсь и Вадика пригласил…
      Вадим встал и запихнул отбивающегося товарища обратно за дверь.
      — Извини, — попросил он меня очень серьезно.
      Я кивнула. Надела шубу. Мне очень хотелось плакать. Но не здесь.
      — Давай я тебя провожу?
      — Не надо, — прошептала я.
      Дверь за мной с грохотом захлопнулась. Я положила руки на руль и смотрела, как слезы капают на них и собираются в небольшие лужицы. Охранник равнодушно разглядывал меня через лобовое стекло. Я включила музыку. Очень громко. Не знаю, сколько прошло времени. Мне не делалось легче.
      Я завела машину. Конечно, не очень удобно путешествовать в пижаме, но если запахнуть шубу — не видно.
      Я подъехала к дому свекрови и позвонила. Ребенок успокоился и заснул. Светлана еще не вернулась.
      Я осталась в машине — ждать ее.
      Светлану привез Ванечка.
      Что— то неприятно шевельнулось в груди.
      Но я ведь сама этого хотела.
      «Только бы он не пошел ее провожать», — подумала я.
      Светлана вышла из машины и махала рукой, пока она не скрылась за поворотом.
      В подъезд мы вошли одновременно.
      — Привет! — удивилась Светлана. Двери лифта закрылись за нами.
      — Кто это? — Я вытащила фотографию.
      Я была уверена, что он — какой-нибудь ее ухажер. Может, даже ребенок от него.
      Я была готова к тому, что Светлана начнет юлить. И уже заранее разозлилась.
      — Мой брат. — Она снова удивленно посмотрела на меня. — А что?
      — Брат? — Мне казалось, что я проговорила это слово мысленно, но, судя по тому, как Светлана отпрянула от меня, я прокричала его во все горло. — Брат?
      Я придавила ее к стене. Пол лифта качнулся.
      — Сучье семейство! Она оттолкнула меня.
      — Да что с тобой?
      Я дала ей пощечину со всего размаха. Шуба распахнулась, Светлана какую-то секунду смотрела на пижаму, а потом бросилась на меня с кулаками.
      — Да что ты хочешь от меня? Сумасшедшая! — кричала она.
      Я давно ни с кем не дралась. Может быть, даже никогда. Но в этой кабине, с огромным зеркалом во всю стену, я мутузила Светлану и не собиралась останавливаться. Мы ничего не говорили, только яростно драли волосы друг другу, пока лифт не открылся. Светлана повернулась к выходу, и я, вложив всю свою злость в наманикюренный кулак, ударила ее в глаз.
      — Рассказывай! Все рассказывай! — прохрипела я.
      — Что рассказывать-то? — Она никак не могла отдышаться.
      — Они были знакомы?
      — С Сережей? Да. Они вместе работали даже.
      — Ты познакомила?
      — Я, кто же еще.
      — Ну?
      — Да что «ну»? — закричала Светлана и заплакала.
      — И что с работой?
      — Да откуда я знаю? Вроде ничего не получилось! Сначала у него было много денег, а сейчас нет. Сначала он мне даже куртку норковую подарил…
      Я ненавидела Светлану за то, что не верила ей. С той самой первой минуты в ресторане. Но здравый смысл говорил, что она не врет. У нее не было мотива. У ее брата — был.
      — Давай его адрес.
      — Зачем? — Она отошла от меня подальше.
      — Давай адрес! — опять закричала я.
      — Он сейчас живет в моей квартире… Ты можешь мне объяснить, что происходит?
      — У твоего сына болит живот: газы. А они старые люди. Так что ты помогай им, ладно?
      Мы вызвали лифт, потому что обе нуждались в зеркале.
      Моя шелковая пижама порвалась, но я завернулась в шубу. Собрала волосы в хвост.
      — Скажи им, что упала, — я оценила ее расхлестанный вид, — и чуть не попала под машину.
      Светлана стерла расплывшуюся тушь под глазами.
      — Как Ванечка? — насмешливо спросила я. Она задрала подбородок и не ответила.
      Я заснула, как только добралась до постели. Только пижаму сняла.
      А когда открыла глаза утром, мне казалось, что я не спала совсем.
      На полу валялась фотография Крысы.
      — Я убью его, — сказала я себе спокойно и скучно.
      Позвонил Вадим.
      — Это брат Светланы, — сообщила я ему.
      — Брат? — переспросил он ошарашенно.
      — Брат, брат! — В моем голосе снова появились слезы. — Ты ведь ее, наверное, знаешь?
      Он промолчал.
      — Ага! — закричала я торжествующе. — Знаешь! Вы сначала спите с кем попало, а потом вас убивают их ублюдочные родственники! Такие же ублюдочные, как они сами, эти ваши шалавы!
      — Хочешь, я приеду?
      — Не хочу! Езжай лучше к той девке в баню и посмотри ее паспорт! Нет ли у нее какого-нибудь братца? Или папы? Или у нее у самой пистолет в сумочке? Одни твои часы стоят дороже, чем вся ее жизнь! Не боишься?
      Он повесил трубку.
      Я швырнула телефон об стенку.
      Проверила — работает.
      Вадим перезвонил через десять минут.
      — Надо дать его данные мусорам. Ты узнала адрес? Не факт, что он живет там, где прописан.
      — И что? Мы уже это проходили. На суде водитель откажется от своих показаний. А кроме водителя — у них ничего нет на него.
      Вадим поинтересовался, как его здоровье.
      — Нормально уже. Ходит, все двигается, все работает. Но только ходит он в пределах своей квартиры. Я же не могу дать им роту охраны, чтобы сопровождать все его семейство по Москве.
      — Значит, ты не хочешь? — уточнил Вадим.
      — Нет.
      Я позвонила водителю.
      — Я нашла Вову Крысу, — жестко произнесла я вместо приветствия.
      Казалось, он ждал этого звонка.
      — Что я должен делать?
      — Ничего. Просто потерпеть еще немного.
      — Да я ничего. Вот мама только…
      — Совсем чуть-чуть, — пообещала я.
      Я возьму у Алекс «осу». Она пробивает насквозь с расстояния трех шагов.
      Я спустилась в столовую. Алекс, как всегда, сидела на диване с журнальчиком.
      — У тебя «оса» с собой? — спросила я небрежно, заглядывая в заварочный чайник.
      — Зеленый с клубникой, только что заварили. С собой.
      Я кивнула.
      — Оставь мне. И… У тебя сегодня выходной. Алекс внимательно посмотрела на меня.
      — Спасибо… Я только машину хотела отвезти на мойку. Ты куда-то ездила ночью?
      Я что— то промычала и вышла.
      Почему— то мне казалось, что я должна одеться во все черное: черные джинсы, черный свитер, черная куртка и черные кроссовки.
      Я сказала Алекс, что помою машину сама.
      Она проводила меня тревожным взглядом.
      Я ехала по залитой солнцем дороге, и мне было невероятно обидно. И жалко себя до слез. Потому что все остальные ехали на работу, на свидания, в рестораны, в гости. По крайней мере, так это выглядело со стороны.
      Я чувствовала каждый квадратный миллиметр «осы» в своем кармане. Каждый квадратный миллиметр давил на меня своей тяжестью. На светофорах я дотрагивалась до нее рукой.
      Я подумала, что мне надо поупражняться в стрельбе.
      Пляж на Никольской горе был самым подходящим местом. По крайней мере, в марте.
      НИ ОДНОЙ пустой бутылки в радиусе пятидесяти метров не оказалось. Я достала из багажника канистру с незамерзающей жидкостью. На всякий случай вылила жидкость. Соорудила из снега небольшой пьедестал. Поставила канистру. Заледеневшими пальцами взяла пистолет. Его пухлое брюхо и короткий ствол удобно разместились в ладони.
      Выстрелила.
      Руку отбросило назад. Железная пуля пролетела насквозь, швырнув канистру далеко в сторону, и разнесла в щепки угол деревянной будки, в которой летом продавали билеты.
      Плечо болело. Похоже, я его вывихнула.
      Испытания прошли успешно.
      Я немного побуксовала на льду и выехала на Рублево-Успенское.
      Я каждую минуту хладнокровно убивала Вову Крысу.
      Он стоит передо мной, рассматривая меня, как вчера в «Шопарде»; я медленно поднимаю вытянутую руку. В руке — пистолет. Прикидываю расстояние — и нажимаю курок. Секунду переживаю случившееся, и опять: он стоит передо мной; я медленно поднимаю вытянутую руку…
      Зазвонил телефон.
      Я хотела не отвечать, пока не произведу очередной выстрел, но звонки сбивали меня, я бросила «осу» на сиденье и достала телефон из сумки.
      Звонила Катя.
      — Ты где? — спросила она грустно.
      — В машине.
      — Едешь куда-нибудь?
      — На Бабушкинскую… Мы обе помолчали.
      — А ты что? — спросила я, стараясь показаться естественной.
      — У моей мамы рак.
      — Да ты что?
      Катя тихонько заплакала в трубку.
      — Успокойся, тебе нельзя нервничать, у тебя ребенок. — Я понимала, что говорю глупость. Кто решил, что шестинедельный зародыш важнее, чем семидесятилетняя мама?
      — Твой где?
      — В командировке. Жизнь важнее смерти. Друзья важнее врагов.
      Он никуда не денется от меня, этот Вова Крыса. Он обречен. Он обречен с той самой секунды, когда задумал убить моего мужа. Из-за каких-то паршивых акций. Она сказала, у него нет денег. Значит, ничего не вышло с этим предприятием. А Серж мертв, ублюдкам типа Вовы надо сначала знакомиться с женами.
      Катина мама умирала.
      Единственное, чем Катя могла помочь ей, — это привозить в больницу обезболивающее. Но как раз с этим была проблема. Его выдавали строго по рецептам и в том количестве, которого категорически не хватало. Никакие деньги не могли помочь.
      — Неужели? — не верилось мне. Катя беспомощно разводила руками.
      — Ничего нельзя сделать. Какой-то бред.
      — А по тройной цене?
      — По десятерной невозможно. Мне стало страшно.
      — Знаешь, что она сказала? За неделю до того, как узнала… что у нее рак?
      — Что?
      — В жизни, как в плохой книге, важны только начало и конец.
      При других обстоятельствах пафосность фразы могла бы меня смутить. Катя заплакала.
      — Ее конец ужасен! Ты не была там! Не видела… И я совершенно ничего не могу сделать, понимаешь? Я могу купить ей весь этаж, всю эту больницу, всех врачей и нянь на год, на десять лет! Понимаешь?! Но я не могу сделать так, чтобы ей не было больно!
      Я накапала Кате валерьянки и выпила ее сама.
      — Мне не давай, — сказала Катя, — я уже второй флакон пью за эти дни.
      — Как твоя беременность?
      — Гормональная недостаточность. Но живот уже не болит, а это хороший знак.
      Она снова заплакала.
      — А у нее болит… Может быть, в эту самую минуту у нее болит…
      Я поехала домой, когда Катя легла спать. Было четыре утра.
      Я заснула в ванной, прямо на розовом кафельном полу, свернувшись клубком.
      Через три часа я открыла глаза.
      Хотелось молиться.
      Я обреченно думала о том, что надо встать, взять пистолет, поехать на Бабушкинскую и застрелить Крысу. Эта мысль засела в моем сознании, она витала в воздухе, она заполнила собой все пространство, как некая концентрированная субстанция, и отгородила меня от остального мира. Она была как стена, и я билась об эту стену головой.
      Меня тошнило, болел живот, затылок, руки и ноги. Еще болели почки, печенка и селезенка. Сердце не стучало, а скреблось. Наточенными граблями.
      Я молила бога вернуть мне Сержа. Пусть со Светланой. С ребенком. С двойней, с тройней, с любовником-гомосексуалистом, с… Все равно. Лишь бы он был. И иногда, хотя бы раз в год, дарил мне один день своей жизни — например, на Восьмое марта, — и я бы проводила этот день, крепко его обняв и не отпуская никуда-никуда.
      И дышала бы его запахом. И умирала — один раз в год — от счастья.
      Я машинально достала с полки какие-то вещи. Оделась. Если бы меня спросили, во что, я не смогла бы ответить.
      Взяла с сиденья «осу» и положила в сумку.
      Выехала со двора и включила дворники. Выключила.
      Слезы застилали глаза, я вытирала их руками, держала руль, вытирала снова.
      Я хотела быть маленькой девочкой. Я хотела к маме. Господи, как же я не хотела никуда ехать! Я устала. Скорее бы кончился этот кошмар!
      Я останавливалась на светофорах, не замечая их. Я привычно обгоняла машины, даже не удосуживалась взглянуть на зеркала.
      Я лила горькие слезы, и прохожие с интересом разглядывали меня через окно. А я разглядывала их — нет ли среди них краснощекого лица с белобрысым ежиком. Тогда эта пытка закончилась бы скорее.
      Я свернула во двор Светланы в состоянии, близком к помешательству.
      У ее подъезда стояла «скорая» и два милицейских газика.
      Я поднялась наверх, не смея поверить в свое предчувствие.
      В квартире были люди, в основном в форме или в белых халатах. На том месте, где стояла раньше Машкина кроватка, вернее — Сережина, белым мелом по ковролину был очерчен человеческий силуэт в причудливой позе. Неподалеку от него — сгустки томатной пасты, как в рекламе «Балтимор». Кровь, конечно.
      — Кого убили? — спросила я всех сразу, и все сразу обернулись ко мне.
      У меня попросили документы.
      — Кого убили? — настойчиво повторила я.
      — Судя по правам — Молчалин Владимир. А вы ему кем приходитесь?
      — Жена. — Я начала рыдать в голос. Мне дали воды.
      Я всхлипывала и завывала. Но мне становилось легче.
      Я совершенно не беспокоилась о том, как выгляжу.
      Эта была истерика. Я понимала это, но остановиться не могла.
      Какая— то женщина в форме, с отвратительным цветом волос, успокаивала меня. Она гладила меня по спине, а я плакала, обнявшись с ней.
      — Все образуется, — говорила она устало, — время лечит, поверь мне. У тебя все еще будет хорошо.
      Я слушала ее и постепенно успокаивалась.
      — Тебе есть куда поехать? — спросила она. Я кивнула.
      — Ты езжай. А мы тебя потом вызовем, ладно? Через несколько дней.
      — Ладно, — послушно согласилась я. Зазвонил мой мобильный.
      — Ответь, — посоветовала мне женщина, — тебе лучше сейчас не оставаться одной.
      — Алле. — Мой голос прозвучал глухо и равнодушно.
      Это был Вадим.
      — Где ты? — спросил он настороженно.
      — На Бабушкинской.
      Я кивнула женщине в форме и вышла вместе с телефоном.
      — Какого черта ты там делаешь? — закричал он на меня, пожалуй, первый раз в жизни.
      В отличие от него, я не стала бросать трубку.
      — Тебя кто-нибудь видел? — спросил он через минуту своим обычным тоном.
      — Да. Все, — ответила я немного капризно. За меня так давно никто не переживал, что я специально дразнила его.
      — Давай пообедаем вместе? Нам надо поговорить.
      Я согласилась. Через два часа на «Веранде».
      Мы ели тартар из тунца и лосося. Потом я заказала бефстроганов с картофельным пюре. На десерт у меня был торт «Наполеон», который пекла то ли мама, то ли домработница одного из бывших учредителей «Дачи».
      — А кто его убил? — спросила я Вадима. Он пожал плечами.
      — Убийца. — Таким тоном, словно ответил на вопрос: «Сколько будет дважды два?»
      Я внимательно посмотрела на него и промолчала. Конечно, Вадим мне ничего не расскажет. Ну и хорошо.
      — Я не предполагал, что ты можешь оказаться там в такую рань.
      — Я сказала, что я его жена. Он удивленно поднял брови.
      — Не знаю, — я улыбнулась, — так получилось.
      — Они будут тебя искать. Я, конечно, все улажу, но мне нужно время.
      — О, боже! Опять? — Я чуть не подавилась картофельным пюре.
      — Тебе лучше уехать. На месяц, на два…
      — Какой ужас! — проговорила я потому, что подобные сцены видела в кино не однажды: «Вам необходимо покинуть город в течение двадцати четырех часов…»
      Лично я никакого ужаса не испытала. Я позвонила в ЧОП, пока Вадим разговаривал с какими-то своими знакомыми.
      — Снимай охрану! — весело объявила я.
      — Поймали?
      Я что— то пробормотала и повесила трубку.
      — У тебя деньги есть? — поинтересовался Вадим.
      — Есть.
      — Позвони Дудиной. Сегодня пятница, не позже понедельника тебе надо улететь.
      Дудина занималась организацией отпусков для всего Рублево-Успенского шоссе.
      — Ты уверен, Вадим? — заныла я. Он ласково улыбнулся.
      — Если будет совсем скучно — позвони, прилечу тебя развлекать.
      Дудина сказала, что в выходные поставить визу нереально, а без визы улететь можно только на острова. Или в Турцию.
      Я вспомнила про турецких аниматоров и отказалась.
      — А в понедельник? Можно ведь утром поставить визу?
      — В Европу — нет. Дорогая, это просто невозможно. Дай мне хотя бы три дня.
      — Наташа, мне надо улететь в понедельник. Чтоб было тепло и самолет первым классом.
      — Только это? Больше никаких условий? Я пожала плечами.
      — Только это.
      — Тогда улетишь. Собирай вещи. Вечером позвоню и скажу пункт назначения.
      Вадим посмотрел на часы и извинился.
      — Мне пора.
      Я решила остаться. Заказать себе бокал красного вина и спокойно подумать обо всем.
      Мы расцеловались с Вадимом, избегая смотреть друг другу в глаза. Я хотела сказать ему что-то хорошее, хотя бы просто «спасибо», но он не дал мне такой возможности: быстро развернулся и вышел, даже не помахав рукой на прощание.
      Я позвонила водителю. Сказала, что они больше не нуждаются в охране. Он хотел спросить о чем-то, но по моему сухому тону понял, что вдаваться в подробности по телефону я не собиралась. Я от души поблагодарила его и извинилась за все неприятности, которые мы ему доставили.
      Я уже попросила счет, когда сквозь стеклянную входную дверь увидела Лену под руку с Олежеком.
      — Надеюсь, мы не соперницы? — шепнула Лена мне на ухо.
      — Только если ты не претендуешь на титул «Московская красавица-2004», — ответила я, и Лена радостно рассмеялась.
      Олег вызвался проводить меня.
      — Я влюбился в твою подругу, — сообщил он. Я изобразила улыбку.
      — Не волнуйся, — сказал он, глядя мне прямо в глаза, — я про тебя ничего ей не расскажу.
      Я кивнула. Он, наверное, ждал от меня подобного же ответного жеста, но я промолчала.