Мы — грозная шайка разбойников,
Людей превращаем в покойников.
Живем мы в дремучем лесу,
Кровавую жрем колбасу,
И кровью ее запиваем,
И песню свою запеваем:
«Появится конный иль пеший,
Хватай его! За ноги вешай!
И шкуру с него обдери,
А деньги его — забери!
До крови людской мы охочи
Особенно в зимние ночи...
Ложитесь же вовремя спать
И в лес не ходите гулять».
Современная русская школа по набору предметов есть ухудшенный вариант реального училища, в Императорской России не дававшего права поступления в университет, несмотря на обязательное изучение двух новых языков, а по культурному их смыслу — продукт шестидесятничества XIX века, мечтаний каких-нибудь Писарева и Щапова о том, чему должно учить русского ребенка. Это школа естественнонаучная, утилитарная и атеистическая; образовательную силу видели в том обстоятельстве, что «человек произошел от обезьяны», а не сотворен Богом, и потому сами по себе создатели этой школы в естествознании не разбирались; им были интересны лишь псевдофилософские выводы тогдашнего материализма, принимаемые за «последнее
слово науки». Безусловно, физика и биология — культурно насыщенные предметы, и изучение их может играть значительную развивающую роль — но в основном на университетском, а не школьном уровне, при условии достаточно серьезной работы с ними, несовместимой с энциклопедическим верхоглядством средней неспециализированной школы. Однако, кроме этого, в советской школе были вещи, у которых иной корень, — гуманитарные дисциплины и математика.
Первая из этих областей имеет четкий идеологический привкус; то, что преподается в школе под названием русской литературы, имеет с реальностью не так много общего — в меньшей степени по подбору имен, в большей — в освещении фактов; аналогичное справедливо и для истории. Воспитательная функция этих предметов чисто негативная; можно было бы детально объяснить, как именно конвейерным способом прививается отвращение к русской классике, но сейчас я этим заниматься не буду. Дело не только в недоброкачественности программ и бездарности исполнителей — изначально так и было задумано. Итак, остается математика.
Эту дисциплину тесно связывают с естественными науками. Но это несправедливо как по существу (математика имеет дело не с материальными, а с умопостигаемыми предметами), так и генетически (математика — философская пропедевтика в платоновской Академии, в то время как естественные науки культивировали Аристотель и его последователи). С тех пор ее основная функция — благодаря интеллектуальной трудности и красоте закалять ум и облагораживать его — практически не изменилась; тем самым она осталась у нас единственным предметом, развивающим силу суждения и воображения школьника. «Идеалистический» аспект математики ускользнул от взора идеологических цензоров (самих по себе невежественных), а кроме того, она необходима для естественных наук (но не наоборот!). Будучи по своей структуре чужеродна остальным, она все-таки сохранила мощный развивающий компонент в советской
школе; вместе с ней современная русская школа стоит и падает.
Какъ теб угодно, любезный другъ, а не могу разстаться съ моимъ почтеннымъ, знаменитымъ Херасковымъ! Поэма его, заключающая въ себ одно изъ важнйшихъ произшествiй въ бытописанiяхъ нашего Отечества, произшествiе, которое, по всей справедливости, должно быть почитаемо основою того величiя, до котораго въ послдствiи времени достигла Россiя; — сiя Поэма, говорю, знаменiе нашей славы, заслуживаетъ, по требованiямъ самаго патрiотизма, гораздо боле, нежели т похвалы, которыя воспваетъ ей въ каждомъ дом нашъ Клеонъ, признающiй все то священнымъ, чего онъ непонимаетъ, или нашъ Даметъ, котораго лнивая душа живетъ чужими мыслями, говоритъ чужими словами, или наконецъ нашъ
самолюбивый Трисотинъ, стихотворецъ, которой ополчается противъ разбора всхъ Авторовъ, не изъ любви къ нимъ, а изъ боязни, чтобы не дошла очередь и до него. — Напрасной страхъ! этотъ бднякъ можетъ навсегда остаться спокойнымъ.