Как вздыбились ныне национальные страсти! Народы хотят быть самими собой — то есть не такими, как другие! Но чего добиваются бряцанием слов и в споpax оружием? Заиметь собственный парламент и президента, границы, валюту-монету, таможню и армию, посольства во всех странах, свой сыск госбезопасности, свой гос.язык... Да Бог ты мой: хотят, оказывается, быть "как все", "чтоб и у нас, как у людей"! То есть, нивелироваться под общий ранжир. И в войнах за это уничтожают свою и чужую природу, памятники старины, книгохранилища — субстанцию своей культуры!.. Вот те и на! Ну и переплеты и парадоксы — в этой национальной проблеме!..
Филолог. Знаете, коллеги, меня уже давно тревожат разнообразные слухи. То говорят, что в потаённых недрах института на Волхонке разработали новую орфографическую реформу, и весь крещёный мир хотят заставить писать «заец» и «парашут». То из министерских подвалов доходит шёпот, будто бы число обязательных часов на русский язык и литературу хотят серьёзно сократить. Уровень наших абитуриентов и так всё больше и больше оставляет желать лучшего, и мне становится не по себе… Лингвист. Утешьтесь: слухи, как правило, слухами и остаются, и у них нет в наше время большой потенции к материализации. Вы можете спать спокойно: пока вопросы будут обсуждаться и согласовываться, нам уже станет всё равно. Литературовед. В этих словах есть, конечно, доля правды, как и в любой шутке — в том числе и о парашуте — всегда есть доля шутки. Но, к сожалению, именно глупые шутки и обладают наибольшей способностью превращаться в нечто брутально-материальное. В последнее время у нас неоднократно была возможность убедиться в этом. Лингвист. Естественно, Вы должны особенно мрачно относиться к таким перспективам: не Вы ли говорили всегда, что для предлагающих орфографические реформы должны быть установлены жестокие публичные наказания: дыба и колесо. Литературовед. Вы не угадали. Я как писал, так и буду писать, и для меня дорога старая, дореволюционная орфография, за которую ныне отважился публично вступиться только глубокоуважаемый отец Валентин Асмус. А снявши голову, по волосам не плачут. Если форма «лечу» одна от «лететь» и лечить», то народная этимология «жури» от «журить», а «брошура» от «брошь», — а она возникнет несомненно, — мне не представляется слишком опасной.
Конец 1960-х начало 1970-х годов являет собой исторический водораздел, на котором
западноевропейское и восточноевропейское изучение культуры пошло своими собственными путями. Семиотика, теория языка и литературы вновь сделались неотъемлемой частью национальной культурной традиции. Отпечаток национальной школы мышления, местного политического и идеологического контекста выступил явственнее, в то время как всеобщность концептуального языка отошла на второй план, размываемая идиосинкретичными чертами нового дискурса. Утопическое стремление к
всеобщности знания, столь характерное для духа шестидесятых годов, потеряло свою привлекательность, растворившись во множестве разнонаправленных интеллектуальных актов, неразрывно связанных каждый со своей средой. Поиски "другого" на рубеже 1970-х годов могут служить наглядным символом этого разрывания, но вместе с тем и освобождающего открывания, происходившего в это время в мире научных идей, в ткани культуры и в строе индивидуального сознания.