Сидел на дубе дятел

Новые поступления на сайт "Сидел на дубе дятел"

25.01 - Рассказ Санитара (А.Добровольского)" Remake"

Однажды ты все-таки соберешься сделать это, однажды ты решишься. В один погожий день ты зайдешь к своему боссу в просторный от зеркал кабинет и скажешь на английском языке, почти без акцента:

- I need a vacation.

Он взглянет на тебя, уныло и устало, зачем-то переложит стопку каких-то бумаг с одного краю стола на другой и возразит:

- Look, buddy, everybody needs one. Why such a hurry?

Некоторое время ты будешь молча разглядывать куски небоскребов за окном, а он будет перекладывать бумаги. Потом ты скажешь:

- But I need it. I haven't been on vacation for more than a year.

- I know, - покажет он тебе свои ладони жестом вынужденной уступчивости. - I know. But your department just can't do without you. We're stuck with work, you know that.

- But I need it, - упрямо повторишь ты. - Just a week.

Он откинется на спинку кресла, будет долго и разочарованно смотреть на тебя, потом согласится:

- OK, Mr. Ivanov. Just a week.

Впрочем, может быть, он даст тебе дней десять. И назовет тебя, может быть, по-другому: мистер Петров или мистер Сидоров. Он знает твою фамилию, а я нет.

* * *

В ближайшем транспортном агентстве ты купишь авиабилет на рейс до Нью-Йорка и отправишься домой на такси. Ты не будешь собирать чемоданы; оставшиеся до самолета часы ты потратишь на бесцельный променад по своему большому и престижному дому. Ты будешь ходить от стены к стене, останавливаясь возле дорогих подделок известных картин и возле многочисленных фотографий, безвкусно втиснутых между ними. На этих фотографиях больше трети твоей жизни. Вот на этой тебе еще двадцать пять, ты только лишь "оттуда", - дерзкий эмигрант, молодой ученый, взалкавший новую жизнь. Вот на этой, двумя годами позже, ты уже со своей женой, молодящейся американкой пенсионного возраста; любви, как помнишь, не было, зато были связи и деньги. Вот ее похороны; и хоть здесь у тебя неподдельно расстроенный вид, эту фотографию, наверное, не стоило вешать на стену… А вот тут тебе за тридцать, и ты уже менеджер средней руки в довольно крупной компании; рядом с тобой Джэйн (или как ее звали?), - одно время тебе казалось, что ты любил ее. Вот еще женщины: вот юная кассирша из супермаркета, богиня очага и постели, увы, не подошедшая тебе социальным статусом; вот рыжеволосая журналистка, из достойной семьи, но параноическая во взглядах. Не обошлось и без негритянки… Много просто друзей, мужчин и женщин. Вот Билл (или как его?) протягивает тебе банку пива во время игры в гольф; вот кто-то покровительственно хлопает тебя по плечу, - кажется, поздравляет с новой должностью начальника департамента. На этой карточке фраки и шампанское: прошлогодний банкет по случаю твоего сорокалетия…

Насмотревшись на фотографии, ты пройдешь на кухню, откроешь холодильник и будешь долго стоять возле него, думая о том, что именно оттуда ты хочешь. Вытащишь бутылку кока-колы, сделаешь пару глотков, поставишь обратно. Взглянешь на часы. Зайдешь в ванную, тщательно причешешь свои густые, уже седоватые волосы. Снова взглянешь на часы.

Ты будешь часто смотреть на них, - хмурясь и нетерпеливо покусывая губы, - до тех пор, пока до самолета не останется ровно час. Тогда ты выведешь из гаража свой новый кабриолет, - Мерседес или БМВ - и отправишься на нем в аэропорт. День будет безоблачный, ветреный, январский. По-зимнему нежаркое солнце будет сиять в бездонном калифорнийском небе. А может быть, это будет Флорида.

* * *

В Нью-Йорке будет идти дождь со снегом. Ты удивишься этому, наивно и обидчиво, как удивляешься всему, что застает тебя врасплох; несколько часов назад ты меньше всего думал о погоде. Тебе тут же захочется купить плащ и зонт, но ты передумаешь: ведь все, что тебе нужно в этом городе, - переехать из одного аэропорта в другой. Подняв воротник и сжимая у горла лацканы пиджака, ты добежишь до стоянки такси. Ты будешь ехать в теплой машине, слегка промокший и сонный, невпопад отвечая разговорчивому таксисту. Сквозь закапанные окна ты будешь рассматривать толпы прохожих на улицах, и книжное сравнение "людской муравейник" вдруг завертится у тебя в голове.

И еще что-то книжное придет к тебе через пару часов, лишь только старый как вечность Ил-62 поднимет тебя в серое нью-йоркское небо. "На круги своя, на круги своя…" - зашепчешь ты, боязливо поглядывая сквозь иллюминатор на разрастающуюся паутину дорог. А потом ты заснешь и проснешься уже над Атлантикой: не паутина дорог, а черный битум океана будет щедро разлит под тобой. Миловидная девушка, стюардесса Аэрофлота, предложит тебе пластмассовый стаканчик с коньяком.

- You should've put on a coat, sir, - скажет она, улыбаясь с профессиональной игривостью. - It's very cold in Moscow. Real Russian winter, you know.

- That's all right, I'll take care of it later, - смущенно проговоришь ты, почему-то застеснявшись ответить по-русски.

И снова попытаешься заснуть. Но не сможешь. Еще несколько часов ты проведешь в раздумьях и воспоминаниях, страшась своего поступка и одновременно восхищаясь им, веря и не веря тому, что происходит с тобой. И лишь после тряской посадки, лишь после того, как вдоль полосы замелькает занесенный снегом бурьян, ты окончательно поймешь, что вернулся на родину. Шестнадцать лет спустя.

* * *

Потом будет покупка теплого пальто в беспошлинном магазине, таможенные формальности, нагловатые таксисты возле аэровокзала, поездка по тонущей в грязном снегу Москве, дорогая гостиница, дорогой ужин и дорогие проститутки, норовящие подсесть к тебе за столик, и после всего этого - сон. Долгий, тяжелый сон. Ты откроешь глаза лишь к середине следующего дня, проспав больше двенадцати часов. Ты закажешь в номер кофе и свежие газеты; спотыкаясь на русских буквах, будешь долго и тщетно разбираться в русских новостях. Затем побреешься, примешь душ, наденешь свой чуть помятый костюм, подойдешь к тумбочке с телефоном и достанешь из кармана потрепанную записную книжку. Ты будешь долго листать пожелтевшие страницы, и долго будешь изучать имена: Виктор, Игорь, Андрей, Света, Паша… Или Митя… Не знаю. Имена вполне могут быть и другими. Ведь это твои знакомые, а не мои.

Наконец ты выберешь из всех номеров один и наберешь его. После нескольких гудков ты услышишь детский голос: "Алло".

- М-м… Могу я говорить с… Могу я поговорить с Вовой?.. М-м… С Володей. С Володей Кравцовым.

- Одну минутку, - удивленно ответит девочка (или мальчик?) и со стуком положит трубку на стол; через минуту ты услышишь совсем другой голос, мужской и усталый: "Да".

- Вовка?! - с радостью прокричишь ты.

- Вообще-то меня так давно не называют, - сдержанно ответит голос после нескольких секунд молчания.

- Другие не называют! Но не я. Я Саня Иванов, мы в институте вместе учились. Помнишь?.. (Пусть ты будешь Саней Ивановым, ладно?)

Конечно же, он вспомнит. И тоже обрадуется, - по крайней мере, так будет казаться. Минут пять вы будете перекидываться оживленными, малозначащими фразами, и кончится ваш разговор тем, что на твое предложение встретиться вечером Вова с простой любезностью ответит: "Конечно, старик, о чем речь".

Ты облегченно вздохнешь, положишь трубку, и еще некоторое время будешь стоять возле тумбочки, глядя на телефон и трогая носовым платком неизвестно отчего вспотевший лоб.

* * *

Вы встретитесь у Вовы дома, в маленькой и грязной кухне. На столе будут стоять две бутылки водки и тарелка со скромной закуской: несколько кусков хлеба, несколько кружков вареной колбасы, несколько ломтиков сыра.

- Извини, чем богаты… - с досадой скажет Вова, и ты вдруг почувствуешь себя неловко: вместо элитной перьевой ручки, купленной в холле гостиницы за сто долларов, наверное, стоило подарить другу продукты…

- Я могу пойти в магазин, я должен был это сделать раньше… - поспешно заговоришь ты, но Вова не согласится, а лишь надавит на твои плечи, усаживая тебя за стол: "Потом, Саня, потом. Давай сначала по первой".

Вы выпьете по первой, потом по второй, а потом и по третьей. Закуска скоро кончится, но появятся какие-то консервы, открывалка, и в магазин идти не придется.

- Ты извини, что с семьей не познакомил, - скажет Вова, открывая вторую бутылку. - Гриппуют обе, заразить могут. Жена и дочка. Рано легли сегодня.

Ты начнешь расспрашивать его, - о жене, о дочке, о нем самом, - и Вова будет отвечать тебе, медленно и неохотно, отмахиваясь большой жилистой рукой от доброй половины вопросов. Ты спросишь о его работе и не поймешь странного ответа, состоящего из одного слова: "бомблю". Потом вы заговорите о тебе, и придет Вовин черед удивляться непонятным для него словам и реалиям твоей заграничной жизни. А потом он неожиданно спросит, слегка ухмыляясь и глядя на тебя в упор не очень трезвыми глазами:

- Ну, а зачем приехал-то?

И ты вдруг придешь в смятение. Ты нервно расстегнешь ворот рубахи и закашляешься. А затем Вова выслушает сбивчивый и достаточно пьяный монолог.

- Это трудно сказать. То есть, сказать это нетрудно. Просто нужно много объяснить, чтоб было понятно. Тебе будет трудно это понимать, потому что ты всегда жил здесь. В России. А я много лет жил там. В Америке. Я и дальше буду там жить, потому что Америка нравится мне больше, чем Россия. Но дело не в этом. Дело в том, что я должен был сюда приехать. Ты спросишь меня зачем. Зачем, раз здесь у тебя никого нет. Зачем, раз ты вырос в детдоме, и никого у тебя здесь нет, - ни жены, ни детей, ни родителей. Это верно, никого нет. Но здесь есть вы, мои друзья. Ты, Васька Шаталов, Ленка Коростылева, Игорь Алешкин, Танька Молодцова… Все наши. Вся наша компания. Ну и вот… Я знаю, это, наверное, глупо, но я попробую объяснить. Когда ты живешь там, а не здесь, все совсем по-другому. Когда юность прошла в одном месте, а зрелые годы проходят в другом, то хочется… то хочется иногда вернуть прошлое. Хотя бы на чуть-чуть, хотя бы на неделю… Всем хочется вернуть прошлое, я знаю. Это очень обычно, в особенности в таком возрасте. По-русски это, кажется, называется кризис средних лет… Да?.. И вот у меня такой кризис. Если бы я жил здесь, то мне было бы легче. Но я живу там, поэтому мне тяжело. Потому что еще есть ностальгия. Я не очень люблю Россию как государство, но я всегда любил ее как… как то место, где когда-то мне было хорошо. Мне и сейчас хорошо, у меня есть работа и много денег. Несколько красивых женщин хотят жениться на мне. Но мне плохо. В последнее время мне так плохо, что… Ты знаешь, что я вижу каждую ночь во сне, или просто когда закрываю глаза? Я вижу всех нас молодыми, - тебя, себя, Ваську Шаталова, Ленку Коростылеву, Игоря Алешкина, Таньку Молодцову… Я вижу, как все мы идем в поход. Тот самый поход, в который мы ходили на четвертом курсе. Ты помнишь этот поход?.. Мой бог, зачем я спрашиваю, разве это можно забыть… Я вижу все-все. Как мы садимся на поезд, как мы едем, как мы идем потом по узкой железной дороге, - узкоколейка, да? - а вокруг лес, а у Таньки рюкзак за спиной красный был. И ночевки. Я их все помню, особенно последнюю. Выпили много водки. Вы с Васькой стали у девчонок секс просить, а Игорь уснул. А мне так хорошо было, что я просто отошел от костра и стал на небо смотреть. На звезды. Я думаю, что это самый любимый день из моей жизни… Нет-нет, это не слезы, это просто дым от сигареты в глазу… I just got a little upset over this… Excuse me… Вовка! Я приехал затем, чтобы еще раз сходить в этот поход. Чтобы сделать римейк. Я хочу просить тебя и остальных ребят, чтобы вы дали мне это одолжение. Я знаю, это может казаться нагло, потому что я ни разу не написал вам за много лет и даже не позвонил. Но я это делал специально. Чтобы сразу отрубить, и все. Чтоб ничего не связывало, чтоб больно не было, чтоб… как говорят? Один раз отмучиться, и все. Сначала получилось. Я ведь не знал тогда, что смогу снова приехать… А последние несколько лет я только и думаю о вас, и снова мучаюсь… Вовка. Ты ведь поможешь мне? Ты ведь пойдешь со мной в поход? Все расходы мои. А, Вовка?..

Он будет долго и молча смотреть в стену, изредка поднося ко рту сигарету и делая глубокие затяжки. Потом скажет:

- Какой поход, Сань? Зима ведь.

- Да-да, зима, я знаю, - торопливо согласишься ты. - Но ведь от этого станет только интересней, потому что будет не совсем так, как в первый раз… Поход зимой сложен, это правда, но я куплю для всех необходимый эквипмент… снаряжение, то есть. Сапоги на меху, палатки утепленные, я уже все продумал. Мы можем даже нанять людей, чтоб помогали тащить… А можем и не нанимать, как ты скажешь. И с работой я помогу договориться. Все работают, я знаю, но ведь на несколько дней можно и отпроситься. За деньги, конечно, - сколько нужно я дам. Ведь в России все можно сделать за деньги. Ведь правда?

- Правда-то правда, - угрюмо вздохнет Вова, - но только пойдет ли кто с тобой? Я, может, и пошел бы, - работы у меня все равно нет, чего на халяву водочки не попить? Но надо еще подумать. А остальные… Уж больно геморрой большой, в лесу снег месить, яйца морозить. Годков-то всем уже не двадцать, а пятый десяток, - забыл, что ли? Гаймориты, простатиты. Васька с Игорьком вряд ли согласятся. А уж бабы и подавно. А если они к тому же замужем, - какой тогда на х… поход? Ты бы свою отпустил? В лес, с дядями? Да и где их искать сейчас, эту Таньку, да эту Ленку?

- У меня все записано, - упавшим голосом скажешь ты, доставая из кармана свою потрепанную записную книжку.

- Вот и позвони им, - мрачно промолвит Вова. - Только толку все равно не будет, я тебе это почти обещаю. Потому что это дурь, Саня. С жиру ты бесишься, понял? Извини, но я мужик простой, говорю все как есть, особенно когда выпью. Буржуй зажравшийся, вот ты кто, - это я тебе без зла, по дружбе говорю. Не поймет здесь никто ни твой поход, ни тебя самого… Вот посмотришь. А я не пойду. Решил уже, все.

- Видимо да, не поймут, - пристыжено и расстроено согласишься ты спустя полминуты, после того, как Вова докурит очередную сигарету и начнет яростно тыкать окурком в пепельницу. - Может быть, я должен идти, уже поздно… Ты не сердись на меня. Наверное, ты прав. На всякий случай я, конечно, позвоню им… А сейчас я поеду к себе. Вот, кстати, мой телефон. В гостинице. Тоже на всякий случай.

Он проводит тебя до двери. В коридоре, одеваясь, ты словно бы невзначай протянешь ему зеленый рулончик, - несколько мордастых бумажек максимального достоинства.

- Это так просто… Не подарок, а так просто. Купишь себе что-нибудь на память обо мне. Или жене. Или дочке.

Некоторое время он будет тупо смотреть на деньги, а потом вдруг с ожесточением запихнет их в нагрудный карман своей рубахи:

- А что, вот и возьму. Спасибо. Ты думал, я обижусь? Нет, брат, не обижусь. Большое спасибо. Мы люди простые, в благородство играть не умеем. А нам пригодится.

* * *

За несколько дней ты сходишь ко всем остальным.

К Ваське, куда-то на окраину, в убогую и дурно пахнущую квартиру на третьем этаже невзрачного серого дома. Водки не будет, будет портвейн. Будет долгий, бессмысленный разговор, состоящий из двух редко пересекающихся частей: в одной будут присутствовать воспоминания, откровения, уговаривания тряхнуть стариной, а другая будет сплошь состоять из мата, из проклятого зажигания, из поганых ментов, из гнид-соседей, которым давно надо бы расколоть башку… Под конец, с отчаянием глядя на засыпающего Васю, ты тронешь его за плечо и спросишь: "Ну так что? Пойдем?" "А как же, Санек", - пробубнит он, не открывая глаз, - "обязательно пойдем". Но ты поймешь, что это неправда.

К Игорю, в роскошный пригородный особняк с двумя радиофицированными культуристами у входа. Портвейна не будет, и вряд ли будет водка. Скорее всего коньяк, наверное Камю. "Поход - это дело", - весело скажет полысевший Игорь, не дослушав тебя. - "С утра и поедем. В Сосновку, тут рядом, там кабаны бывают, и джип должен пройти…" "Но я ведь говорю совсем не о таком походе", - возразишь ты. "Тогда к Мишке в сауну", - посерьезнеет он. - "Только девочек ему надо заранее описать, чтоб за сегодня подобрать успел. Тебе какие по вкусу?" Из вежливости ты скажешь, что тебе по вкусу грудастые блондинки, и после этого вы будете допоздна играть в бильярд; а наутро, едва рассветет, ты попросишь охранника довезти тебя до шоссе, и проснувшийся к обеду Игорь лишь разведет руками.

К Ленке, в тщательно убранную комнату с тихой музыкой и полумраком. Накрашенная и разряженная, она будет изо всех сил стараться понравиться тебе. Растолстевшая и постаревшая, она плохо поймет твой юношеский порыв, и в медленном полуночном танце, благоухая духами и спиртным, вдруг прижмется к тебе грузным телом и ответит замысловатым отказом: "Ну какой поход, Сашенька, ну зачем тебе этот поход? Разве тебе здесь не нравится?"

К Таньке, на кладбище. Ты будешь долго стоять у простого надгробия, вглядываться в светловолосую девчонку на фотографии и чувствовать, как ледяной ветер выжигает из глаз твоих слезы. И несколько раз прошепчешь: "А ты совсем такая же, Таня. Уж ты-то пошла бы со мной, ведь правда?.. I'm sure you would…"