- Сегодня - самый счастливый день в моей жизни!
     Этими словами д-р Борис Моргенштерн закончил свою Нобелевскую лекцию, и в зале раздались соответствующие случаю аплодисменты. Слова эти были преувеличением. Доктор философии, руководитель лаборатории биокибернетики из хайфского Техниона свято верил, что самый счастливый день в его жизни еще впереди.
     Борис прекрасно понимал, что Нобелевская премия – не самая престижная премия в мире, и ему совсем не обязательно было оказаться в одной компании с Ясером Арафатом, которого он ненавидел всей душою еще задолго до своей службы в боевых частях. Но чек на сумму $1,200,000 с лихвой компенсировал ему некоторые моральные неудобства... Нет, д-р Борис Моргенштерн вовсе не был меркантильным... Его отношение к деньгам было скорее среднестатистическим. Просто он уже точно знал, на что он их потратит. Более того, зная о присуждении ему Нобелевской премии по биокибернетике (это было первое присуждение премии по этой новой науке, рожденной на стыке сразу нескольких дисциплин, таких как микроэлектроника, физика, медицина, биология, психология, оптика), он уже начал тратить те немногие средства, вырученные им от продажи лицензий на производство Зеркалаторов Моргенштерна нескольким американским, японским и одной израильской фирмам.
     Борис не был филантропом. Он не собирался пожертвовать деньги какому-нибудь детдому в России, хотя такие предложения уже поступали. Заметим, что Борис родился в Ленинграде и восьмилетним ребенком вместе с родителями переехал в Израиль. Также он не собирался учреждать стипендию Моргенштерна для особоодаренных студентов Техниона, который Борис сам успешно закончил, хотя первоначально намечал посвятить себя политике. Однако его увлечение политикой неожиданно и своевременно закончилось после очередного «зигзага» Шарона. Борис быстро сделал научную карьеру, получив, редкий случай, степень доктора философии без защиты диссертации. Все продвижения по службе и награды Бориса были связаны с его детищем – Зеркалатором Моргенштерна. Но создать Зеркалатор было полделом. У Бориса Моргенштерна в голове уже созрел длинный ряд научных исследований и экспериментов, который по тайным надеждам Бориса мог бы решительным образом изменить всю жизнь человечества. Не больше и не меньше.
     Так что же это такое, Зеркалатор Моргенштерна?
     С виду обычное большое настенное зеркало, собственно при желании его и можно использовать в качестве обыкновенного зеркала... Но за внешней простотой прятался необычайно сложный прибор, над которым потрудился весь небольшой, но сплоченный коллектив лаборатории биокибернетики. То, что казалось зеркальной поверхностью, на самом деле было плоским экраном. Зеркалатор обладал огромной памятью, что позволяло ему запоминать все, что отражалось в его «зеркале».
     Мощный Анализатор позволял в доли микросекунды классифицировать и получить всевозможные физические и психические (если речь идет о живом организме) параметры. Так, анализ отражения человека мог дать полное представление не только о таких тривиальных параметрах, как рост, цвет глаз, уровень сахара в крови и т.п., но и о таких «тонких материях» как характер человека, тип его личности, настроение. Анализатор мог поставить диагноз, дать рекомендации по диете, прописать комплекс упражнений...
     Но, пожалуй, самой любопытной частью Зеркалатора был Синтезатор, способный обладать огромной базой данных о различных людях, знаменитых и не очень, ныне здравствующих и не очень, представителях всех стран и народов, населяющих нашу планету. Но эти данные предстояло еще ввести. Информация об этих людях позволяла синтезировать их отражения, их голос, их темперамент и интеллект. С ними можно было беседовать, задавать вопросы и получать вполне адекватные ответы.
     Можете себе представить какой интерес был к этому проекту, хотя Борис Моргенштерн ревностно заботился, чтобы не было преждевременной утечки информации. Нет, он боялся не конкурентов, он не слишком заботился о своих приоритетах. Он опасался раввинов, которые могут счесть его проект некошерным со всеми вытекающими из этого последствиями, как это еще в прошлом веке случилось в соседней лаборатории, где занимались (и весьма успешно!) клонированием человека. По Техниону, да, наверно, и по всему Израилю, страна-то у нас маленькая, ходили слухи, что по ночам д-р Моргенштерн, закрывшись в своей лаборатории с наиболее преданными сотрудниками, вызывает духов и подолгу беседует с ними. Эти слухи были не столь далеки дт истины...
     Благодаря родителям Борису удалось сохранить русский язык, он владел им не хуже, чем ивритом, и если научную литературу он читал на иврите и английском, то художественную предпочитал на русском. Унего не было времени заходить в книжные магазины и библиотеки. Что почитать он находил в Интернете. Его любимым сайтом был сайт литературного проекта «У камина», где время от времени появлялись маленькие шедевры. Наверняка там появлялись и большие, но этого Борис уже не мог себе позволить. Особенно ему нравились яркие и необычные рассказы эстонской писательницы Хелью Ребане, а один из них «ИНТЕРВЬЮ ЖУРНАЛА «Эмансипированная Женщина» с ИММАНУИЛОМ КАНТОМ» даже подсказал ему интересную идею.
     Борис стал по крупицам собирать все, что известно об Иммануиле Канте, и заносить это в базу данных Синтезатора. В один прекрасный день, точнее, конечно, ночь легким нажатием на несколько кнопок пульта управления Зеркалатора, Борису удалось «вызвать дух» великого немецкого философа.
     Успех был полным и неожиданным. Борис был в растерянности, он не был готов к встрече с Кантом и не нашел ничего лучше, чем задать Канту те же вопросы, что задавала ему героиня рассказа Хелью Ребане... К чести Хелью Ребане ответы Иммануила Канта совпали процентов на девяносто...
     Эта история заставила д-ра Моргенштерна серьезно задуматься о применении Зеркалатора. Так он создал два направления экспериментов с Зеркалатором, одно из которых держал в строжайшей тайне.
     Нобелевская премия пришлась как нельзя кстати, очередной экономический кризис из-за внеочередной интифады грозил урезать и без того скудные ассигнования на научные исследования.
     Борис не помнил автора высказывания, что «проблемы не решаются на том уровне, на котором возникают», но под самим высказыванием с готовностью бы подписался. Он видел, что мир, в котором и ради которого жил он, погряз в проблемах, и все время пытался найти способ как выйти из этого порочного круга, как подняться на более высокий уровень. Его несекретная идея была вот в чем: а что, если ввести в базу данных не данные о какой-нибудь реальной, пусть даже гениальной, личности, а попытаться синтезировать некую виртуальную идеальную персону? А затем задать ее отражению вопросы, на которые у человечества пока нет четких ответов?
     Один такой вопрос уж очень мучил Бориса, и он мечтал задать его первым. Борис жил в небольшом приморском городе в 30 километрах к северу от Хайфы. В этом городе было два кладбища, одно гражданское, другое военное. Гражданское кладбище было переполнено, уже давно хоронили за оградой, могилы неотвратимо приближались к морю... Борис не любил бывать там. Он считал, что память о человеке заключена вовсе не в надгробии, а в сердцах людей... Поэтому, чтобы чтить память о человеке, совсем не обязательно идти на кладбище. Так что каждый приход его на кладбище был лишь данью традициям. Борис относился к этим посещениям спокойно, но было нечто, что действительно волновало его и долго не давало покоя. По дороге на гражданское кладбище он всегда проходил мимо военного. В отличие от гражданского оно было почти незаполненным. Вид этой пустующей земли, ожидающей своей пищи из недожитых молодых жизней, вызывал у него приступ ужаса... Будучи ученым, Борис пытался найти способ, как остановить совершенно бессмысленные войны.

*    *     *

     И вот настал день, когда в Зеркалаторе появилось отражение этой идеальной личности, и Борис смог задать давно мучавший его вопрос.
     Ответ потряс его. Он был столь прост и по сути был известен уже несколько тысячелетий назад... Зачем устраивать побоища, если можно ограничиться поединком двоих. Вспомните Давида и Голиафа... Но и поединок излишен! Его можно заменить ... спортивным соревнованим!
     Итак, Олимпийские Игры надо проводить непрерывно, а бюджеты министерств обороны передать в национальные Олимпийские комитеты! Ну, а на время Олимпийских Игр, как известно, войны прекращаются...
     Д-р Борис Моргенштерн уселся за письмо Президенту планеты. Окончив его, он понял, что пришло время направления экспериментов с Зеркалатором, которое он держал в тайне.
     Борис достал из книжного шкафа Тору и книги по Каббале, а в базе данных Синтезатора открыл раздел «Творец».

«Растительные алколойды, особенно галлюциногенные соединения, такие, как псилоцибин, ДМТ и гармолин, явились катализаторами саморефлексии. Они увеличили активность переработки информации, а значит, чувствительность к среде и таким образом способствовали увеличению объёма мозга. На более позднем этапе они действовали как катализаторы в развитии воображения» «На наш взгляд, микологическое наукоучение более внушительно, чем теории о труде и прямохождении как факторах антропогенеза.» Михаил Тарасов «Философия языка»

     Приглашение на конгресс лингвистов в Нью-Йорке пришло как нельзя кстати. Борис серьезно подумывал об отдыхе, а лучший отдых, как известно, смена деятельности. Лингвистика лежала чуть в стороне от главных научных интересов Бориса Моргенштерна, лауреата Нобелевской премии по биокибернетике, руководителя лаборатории биокибернетики хайфского Техниона, создателя знаменитого Зеркалатора Моргенштерна. Но все-таки он надеялся, что и здесь он сможет почерпнуть что-нибудь полезное для своего детища. К тому же он давно не был в Америке, а прогулка в конце октября по Нью-Йорку вместо израильской жары должна стать огромным удовольствием.
     Конгресс проходил в самом сердце Манхэттена – гостинице «Ренессанс», из окон которой открывался незабываемый вид на Таймс-Сквер. Участников съехалось гораздо больше, чем ожидали организаторы, поэтому в зале, где проходил фуршет по поводу открытия конгресса, наблюдалось столпотворение. Так что не удивительно, что Борис наступил на ногу невысокому господину, едва ли достигшему средних лет, с открытым приветливым лицом.
     - Слиха, - автоматически вырвалось у Бориса, и он тут же неуклюже поправился, - Извините, то есть сорри!
     - Ничего, - неожиданно пострадавший ответил на чистом русском языке, - Вы, я вижу, понимаете по-русски? Я из Москвы, - добавил он.
     - Да, я из Израиля, но когда-то был ленинградцем... Меня зовут Борис. Борис Моргенштерн.
     - Очень приятно. А я Михаил Тарасов, можно Миша, ведь мы примерно одного возраста.
     - И мне приятно встретить почти земляка в чужой стране. Зови меня Борей, - и Борис по израильской привычке сходу перешел на «ты».
     Так произошло их знакомство, и, как выяснилось позже, именно ради этой встречи Борис и пересек океан. Михаил Тарасов занимался вопросами философии языка, готовил к защите докторскую диссертацию на тему «Галлюциногенные грибы и антропогенез». Борис когда-то увлекался Кастанедой, и даже потихоньку собирал материал о Дон Хуане для экспериментов на Зеркалаторе.
     Так что о галлюциногенных грибах он был наслышан, но причем тут происхождение человека? Борис был явно заинтригован. Михаил же долго не верил, что перед ним Нобелевский лауреат. Этот еще относительно молодой человек со светлокурчавыми волосами, голубыми глазами, с легкой горбинкой носом ну никак не соответствовал образу крупного академического ученого. Да, собственно, он таковым и не был, Бориса не интересовали должности, титулы и награды. Он занимался наукой, чтобы удовлетворить свое любопытство и, если удастся, как-то улучшить этот мир. Он был улыбчив, даже смешлив, общаться с ним было легко и приятно. Михаилу же немного льстило нахождение в обществе столь талантливого и известного человека.
     Три дня конгресса пролетели быстро, Тарасов и Моргенштерн сидели рядом на выступлениях, вместе гуляли по Центральному Парку, доходили даже до Гарлема, где когда-то появляться белому человеку было небезопасно. Несмотря на шквальный ледяной ветер, наслаждались великолепной панорамой города со смотровой площадки Эмпайр-Стейт-билдинг. Не обошли вниманием и знаменитый «Метрополитан». Короче, не расставались ни на минуту, и ни на минуту не прекращали своих ученых бесед.
     Михаил развивал теорию о том, что именно галлюцинации, вызванные поеданием нашим далеким предком галлюциногенных грибов, содержащих псилоцибин, привели к зарождению сознания, а следовательно, и появлению человека.
     Ну, конечно, не все так просто, слопал грибов, и готово... Это процесс на сотни тысяч, а то и миллионы лет. Господи, сколько грибов-то ушло... Но главное – результат. Галлюцинации расшатали подсознание, пока в нем не образовалась маленькая зона, которая стала пытыться взять управление на себя. Конечно, труд и прямохождение сыграли огромную роль в развитии сознания, но оно уже существовало! То есть человек появился до того, как начал трудиться и ходить прямо. Это был его осознанный выбор!
     Борис внимательно слушал разглагольствования Тарасова, и в то же время у него в голове уже выстраивался сюжет очередного эксперимента с Зеркалатором... Борис посвятил друга в свои планы и предложил провести совместный эксперимент. Договорились, что Михаил займется подбором необходимой информации, а Борис внесет некоторые изменения в Зеркалатор. А примерно через год они встретятся в Хайфе и...

     Прошел год. Михаил упорно работал над подготовкой к эксперименту, даже отложил в сторону свою докторскую, так как грядущий эксперимент мог многое изменить в ней. С нетерпением ждал назначенного дня и Борис.
     И вот он настал. Тарасов прибыл в Хайфу и, можно сказать, поселился в лаборатории Моргенштерна.
     Итак, все данные были введены в базу данных Синтезатора, и эксперимент начался. На экране Зеркалатора возникло человекоподобное существо, можно сказать, обезьяна. Индикатор мыслительных процессов твердо держался нуля. Обезьяна беспорядочно двигалась и непрерывно жевала грибы, которые время от времени выковыривала из земли. Борис посмотрел на Михаила, тот кивнул, и Борис запустил программу, имитирующую увеличение псилоцибина в крови. Обезьяна на экране утратила координацию движений, иногда промахивалась и проносила грибы мимо пасти. Индикатор мыслительных процессов ничем себя не проявлял, зато стрелка индикатора бессознательных процессов начала танцевать лезгинку. Несколько десятков минут эксперимента соответствовали сотням тысячелетий.... Борис вспомнил, как когда-то в детстве, возвращаясь с отцом из детского сада, он увидел сидевшее на земле существо, которое, повинуясь неведомому ритму, раскачивалось взад-вперед. «Это обезьяна?» - спросил он у отца. «Это пьяный» - разочаровал его отец.
     И вот на 48-ой минуте эксперимента стрелка индикатора мыслительных процессов ожила, начала вибрировать, а в динамиках раздался легкий шум... А затем, затем прозвучала первая мысль, пришедшая в голову уже человеку: «Хватит! Сколько можно жрать эти грибы!».
     Борис выключил Зеркалатор. Успех был полным. Экспериментаторы обменялись рукопожатиями.
     - Теперь я могу, пожалуй, защищать свою диссертацию! – сказал Михаил. - Я думаю, возражений не будет.
     - Конечно, Миша. Но у меня для тебя есть сюрприз. Я подготовил еще один эксперимент... Ночью моя ассистентка введет данные, а завтра утром мы соберемся здесь снова. Не возражаешь?
     - Заметано!

     Назавтра, в назначенный час, когда все были в сборе, Борис заученным движением запустил Зеркалатор, и на его экране возник осел, такой маленький ослик... Борис победно взглянул на Тарасова. Глаза Михаила горели, он все понял.
     - Поехали! – сказал он, и Борис запустил грибную программу.
     Результат оказался тем же – осел начал мыслить, только случилось это уже на 17-ой минуте!..

     Последние несколько месяцев доктор Гриффс работал в клинике Крофта. В своем кабинете он сократил прием до минимума, оставив только те случаи, которые нельзя было передать коллегам. Здесь, в этой знаменитой больнице, он начал свою деятельность с довольно странного случая, который в результате, как оказалось, не имел прямого отношения к тому, чем тут занимались.
     Люди, проходившие лечение в связи с полной или частичной потерей памяти, попадали к доктору Крофту только в том случае, когда не было известно, по какой причине и при каких обстоятельствах пациент вдруг утратил информацию о своем прошлом. Были отработаны методики, которые иногда полностью восстанавливали нормальное времяощущение человека, а если это не удавалось, то, по крайней мере, пациенту помогали адаптироваться и жить в новых для него условиях. Но были иногда случаи, которые не вписывались в упомянутые методики, именно в этих случаях врачи клиники и надеялись на помощь доктора Гриффса и его АПД.

     - Марина, - Эмиль Гриффс замер, словно его вдруг посетила какая-то неожиданная мысль, затем он продолжил, - у меня к вам просьба, подготовить к исследованию одну пациентку...
     - Конечно, но ведь в этом и состоят мои обязанности...
     - Да, но тут особый случай... Похоже, эта девушка смертельно боится мужчин. При этом, судя по всему, еще вчера она была вполне современной, неплохо образованной и в меру раскованной особой.
     - Что же с ней произошло?
     - Она недавно закончила академию художеств, говорят, не лишена таланта, участвовала в ежегодном конкурсе молодых художников и один раз стала обладательницей гран-при, в выставочном зале академии есть несколько ее работ... Кстати, именно в этом зале все и началось. Собственно, это не один зал, там есть несколько галерей и еще каминная комната...
     - Да, я знаю, очень занятное место, там словно попадаешь в другой мир, или, по крайней мере, в другое время.
     - Так вот, над камином висит картина Рамбье «Зеркало». Вы ее помните?
     - Разумеется. Там изображена девушка, которая перед большим овальным зеркалом расплетает свою косу. Так?
     - Расплетает или заплетает – это вопрос спорный, но я сейчас о другом. Камиллу, так зовут нашу пациентку, попросили сделать копию этой картины, обычный заказ, все студенты академии время от времени подрабатывают, делая копии известных полотен. Камилла почти закончила работу, но выставочный зал закрывался и служащий, который, кстати, прекрасно знал девушку, пришел, чтобы напомнить ей о времени. Он открыл дверь и увидел, что Камилла лежит на полу перед почти законченной своей работой. Ему показалось, что она не дышит, но когда прибыл врач, выяснилось, что это просто глубокий обморок. В больнице ее быстро привели в сознание, но...не совсем. Она отказывается говорить, складывается впечатление, что наша речь ей попросту непонятна, особенно беспокойно девушка ведет себя в присутствии мужчин, в ее глазах появляется выражение беспредельного ужаса. Она совсем не реагирует на свое имя, явно боится вполне безобидных вещей. Но и это еще не все... Понимаете, здесь с ней стала работать доктор Сильвия Кранц. Она провела Камиллу в свой кабинет... Дело в том, что у Сильвии... Она ведь все же женщина, на стене висит зеркало, обыкновенное в стилизованной под серебряную ковку пластиковой раме. Когда наша странная пациентка увидела это зеркало, она устремилась к нему и стала вести себя более чем странно... Она сидит и смотрит в него, не на свое отражение, а именно в него, словно ждет чего-то... Если кто-либо пытается подойти к ней, она начинает дрожать всем телом, и мы опасаемся, что и без того далекое от идеала, ее состояние может ухудшиться.
     - Да, но как же мы сможем...
     - АПД уже установили в кабинете доктора Кранц, попробуйте одеть на Камиллу контактный обруч. Это нужно сделать осторожно, ее пугают незнакомые предметы, а этот... Ну, вы меня понимаете.

     Несколько мгновений Марина просто рассматривала новую пациентку доктора Гриффса. Это была очень симпатичная миниатюрная девушка. Смуглая, с вьющимися темными кудрями, она сидела, обратив лицо к зеркалу. Ее большие черные глаза напряженно вглядывались в то, что там, за стеклом, было доступно только ее пристальному взору. Обе девушки видели друг друга только там, в зазеркальном пространстве.
     Марина встала за спиной Камиллы и улыбнулась ее отражению. Затем она одела себе на голову контактный обруч АПД и повертела головой, словно примеряла украшение. После этого, сняв с себя обруч, она жестом предложила то же сделать Камилле. Несколько секунд прошли в напряженном ожидании... Но вот лицо девушки осветила улыбка и она ободряюще кивнула Марине, позволив закрепить это непонятное устройство так, как это было нужно, чтобы начать сеанс регрессии. Через несколько секунд Камилла закрыла глаза, тело ее расслабилось, голова откинулась на спинку большого удобного кресла, в которое ее удалось переместить. Вошел доктор Гриффс и включил монитор.

ВЕДЬМА

     На экране появилась каминная комната выставочного комплекса академии. Камилла стояла у полотна и, напевая какой-то простенький мотивчик, уверенно и легко что-то подправляла на уже практически готовой работе. Что-то ее не совсем устраивало и она пристально вглядывалась в то, что уже было на холсте... Похоже, ее не удовлетворило изображение зеркала. Кстати, кто видел оригинал, знает, что эта часть картины не слишком удалась и самому Рамбье. Но мастеров не судят по прошествии времени... Еще несколько попыток исправить этот изъян, казалось, ни к чему не привели... Но что это? Из картины вдруг вырвался самый настоящий огонь, через несколько мгновений он охватил все, что до этого было на мониторе... который тут же погас...

     Сначала даже показалось, что с экраном что-то не так, но потом доктор и его ассистентка с трудом разглядели жуткую картину, которую извлек из тайников подсознания пациентки их аппарат.
     Это было помещение, которое нельзя было бы назвать иначе, чем подземелье или темница, ясно было, что это была тюрьма. И здесь вряд ли что-нибудь ведали о международном соглашении по поводу содержания лиц, лишенных свободы по решению суда.
     Когда глаза немного привыкли к серо-коричневой цветовой гамме этого изображения, стали различаться детали: сырые, покрытые плесенью стены, по которым в некоторых местах стекали капли влаги, каменные плиты пола... И вдруг... Это была женщина, худое, словно вытянутое тело которой прикрывали лохмотья, оставшиеся, видимо, от ее одежды. Она лежала на голых каменных плитах пола на спине... Волосы ее, длинные и темные, едва можно было разглядеть и отделить от причудливых теней, которые мелькали время от времени вокруг нее... Доктор Гриффс и Марина с ужасом поняли, что это были крысы. Казалось, что женщина мертва, но внезапно с экрана донесся ее стон, тихий и безнадежный, стон человека, который так давно уже страдает от боли, что почти привык к ней.

     С тяжелым скрежетом открылась дверь и внутрь страшного помещения вошли двое. Они были одеты в бесформенные балахоны грязно-коричневого цвета с капюшонами, скрывавшими почти полностью их лица. Один из них подошел к узнице и ткнул ее ногой в бок. Женщина вскрикнула коротко, по-птичьи...
     - Жива, - удовлетворенно сказал один из вошедших.
     - Ничего, ей недолго осталось, - заметил второй.
     - Только ведьма и способна выдержать...
     - Да она, поди, и не чувствует ничего, а стонет так, от злобы...
     - Хватит болтать, бери ее, а то помрет, тяжелее будет...

     На площади все уже было готово. Вокруг помоста толпился народ. Кому-то хотелось посмотреть на ведьму, кто-то ждал привычного зрелища... Но были в толпе и люди, на лицах которых застыли страх и отчаянье. Их было совсем немного, но глаза женщины, которая ожидала своей участи там, над толпой, находили безошибочно именно эти лица.
     Жуткий ритуал шел своим чередом. Приговор, молитва, факел... Сознание оставило ее еще до того, как запылал костер, отбирающий ее жизнь, но и избавляющий от страданий. Словно в сказочном видении она увидела, как рядом с ней появилось что-то блестящее, словно начищенное до блеска серебряное блюдо. В центре этого блюда появилось лицо девушки, необычное, но такое живое и доброе...

     Камилла очнулась и посмотрела на сидящую рядом с ней Марину. И это уже был взгляд уставшего, не совсем проснувшегося, но вполне разумного человека...

     Когда Эмиль Гриффс и его помощница пили ароматный кофе в их временном кабинете в клинике Крофта, доктор вдруг сказал:
     - Может, и прав был старина Рамбье, когда не захотел совершенствовать свое полотно. Сюжет от этого не пострадал, а с зеркалами не стоит обращаться неосторожно, говорят, он занимался алхимией и еще какой-то чертовщиной...
    

    
     - Почему ты плачешь? – я даже не испугалась, когда поняла, что ко мне обращается мое отражение,... мне так нужно было, чтобы хоть кто-нибудь попытался меня понять.
     - Не уходи!
     - Глупая, как же я могу уйти?
     - Но ты поговоришь со мной?
     - Я уже с тобой говорю...
     - А ты сможешь меня понять?
     - Постараюсь.
     - Мне одиноко.
     - Но вокруг тебя столько людей, может, ты сама отгородилась от них?...
     - Нет, но они не слышат меня...
     - Может, им не понятен твой язык? Научись говорить как они...
     - Я пыталась, но они смеются надо мной...
     - Это уже не так плохо. Хуже, когда тебя не замечают.
     - И то правда... Но меня никто не любит...
     - А ты? Кого ты любишь?
     - Разве ты не знаешь? Ты ведь мое отражение...
     - Знаю, но почему ты решила, что это любовь?
     - Мне хочется подарить ему свое сердце!
     - Так подари!
     - Но он ничего не даст мне взамен...
     - Вот как? Ты это называешь любовью?
     - А разве...
     - Нет.
     - Ты меня не понимаешь...
     - Не лукавь! Почему ты плачешь?
     - Не знаю, наверное, мне грустно...
     - Отчего? Ведь ты ничего еще не потеряла...
     - Но поэтому мне и грустно... Я хочу...
     - Так подари!...

*    *     *

     - ...Спасибо тебе! – но за стеклом уже никого не было, даже моего отражения.
    

    
     Я с трудом нащупал кнопку звонка возле двери.
     ...Зачем? Ах, да... От кончиков пальцев до локтя вниз и полторы ладони влево...
     Нащупал замочную скважину, еще пару десятков ловких движений... и ключ в замке.
     Ну слава Богу!... Я дома......

*    *     *

     Я на диване… Как я здесь оказался? Я оглядел собственную квартиру, как будто видел все это первый раз… Ужас какой-то… Как в детском калейдоскопе… Нет, красиво, конечно, но как определить, где кухня? Очень пить хочется. Где-то здесь у меня был интеллект… Что делать будем? Вставать? Это понятно… Как?
     Вдруг все прояснилось: коридор, кухня, холодильник… Вперед!
     Вскочил я, конечно, резво, а дальше пошло хуже… Никогда не замечал, что у меня такой длинный коридор. А, черт с ним, с холодильником, черт с ней, с кухней… Посижу в прихожей, полюбуюсь на свое отражение в зеркале…
     Неужели это я? Какой кошмар… О, вот так уже лучше…

     - Черт! О, Господи!
     - Определись уже как-нибудь…

     Глюк!… Хорошо еще пива не выпил… Что бы я тогда увидел?

     - Как ты туда попала? И где мое отражение?
     - Фу, какой ты мелочный. Какая разница? Я пришла с тобой поговорить.
     - О чем?
     - Ну… О нас с тобой.
     - А, бесполезный разговор. Мы с тобой из разных миров
     - Ну, если в твоем мире глупость и пьянство – это норма жизни, то, наверное.
     - Не поддевай.
     - А ты не говори глупости… Ладно, так что же мы будем делать? Так и будем друг друга избегать?
     - Друг друга?! Да я только и делаю, что за тобой гоняюсь.
     - Однако, стоит мне сделать шаг в твою сторону, тебя как ветром сдувает.
     - Ну, бывает… Хватит, что уже обсуждать? Ничего не изменишь. Вы ведь с Ником уже объявили о своей свадьбе.
     - А ты, конечно, ничего не мог сделать?
     - Я хотел, но…
     - Что, но?
     - Для этого мне надо было набраться храбрости, а я ее, по-моему, перебрал…
     - Да уж…
     - Ладно. Поговорим об этом завтра. Я очень устал.
     - Как знаешь. Но может, на прощание я услышу что-нибудь более…
     - Что ты хочешь услышать? Что я люблю тебя? Я думал, ты и так это знаешь…
     - …Теперь знаю.

*    *     *

     Едва продрав глаза, я увидел ее, протянул к ней руки и, услышав ее голос «Я – здесь!», резко изменил направление движения... Наши руки соединились, долгий поцелуй.
     Затем мы прижались друг к другу щека к щеке и одновременно увидели отражение Ника. Оно все поняло правильно и безмолвно растворилось за отражением входной двери...
    

Не было счастья, Да несчастье помогло... \ Поговорка \

    
     - Ну, все... Семь лет несчастий!
     Аня с укоризной посмотрела назад, где в дверном проеме охала бабушка.
     - Господи, почему, когда со мной что-то случается, вся семья об этом сразу узнает? – девушка, понурив голову, пошла за веником.
     - Семь лет несчастий, глупости! Никаких несчастий, все это предрассудки...
     - Слышишь, ба, все это выдумки! Вот увидишь, все будет хорошо! Аня быстро смела осколки, с грустью отражавшие части ее лица: пучок светлых длинных волос, кусочек вздернутого вверх носика, половину голубого глаза, только красивые полные губки вошли полностью.
     - Вон, блинчики горячие мама напекла... Какие еще несчастья? – предвкушая аромат малинового варенья и крепко заваренного чая, менеджер крупной столичной фирмы, Анна Шереметьева, уселась за стол... и тут же вскочила, как ошпаренная.
     - Боже, я же на работу опаздываю, уже без двадцати!
     - Милая, ты есть не будешь? Невкусно?
     - Вечером, бабушка, вечером!
     Метеором пронеслась по лестнице с восьмого этажа, ввиду неработающего лифта. Чуть не подвернула ногу, успев при этом сбить с ног соседа из двадцать второй квартиры. Заскочила в родную шестерку, но вредная колымага категорически отказалась заводиться.
     - Что за утро?
     Бегом в метро...
     «Станция Серпуховская закрыта до 18-00 из-за монтажных работ. Приносим свои извинения».
     - Но этого быть не может, метро всегда работает!
     Да нет, дверь действительно закрыта...
     - Спокойно, на такси поеду.
     - Сколько тут у меня? Помада, не то, ключи, не то, пудра, да что же это такое!! О, вот... Раз, два, три... ТРИДЦАТЬ РУБЛЕЙ?! Я деньги дома забыла...
     - Тысяча чертей и еще один маленький чертенок!
     Неожиданно резкий порыв холодного ветра заставил содрогнуться. Небо, затянутое с утра плотными низкими тучами, потемнело и злобно зарычало на суетных москвичей. Яркие вспышки пересекли небосвод, словно распоров его, а из этих прорех вниз хлынули потоки дождя.
     Неожиданно вспомнились слова: «Семь лет несчастий...». Но и одного дня было уже слишком...
     В абсолютно пустом парке на лавочке сидела девушка. По ее лицу лился град слез, тут же смываемый дождем. Ее светлая блузка намокла, свисая серыми лохмотьями. Вода лилась по спине, затекала везде, даже летние туфли были полными по щиколотку.
     Из сумочки пищал телефон, но она его не слышала. Возможно, и к лучшему... Это звонил ее начальник, нынче можно потерять работу из-за простого опоздания...
     Неожиданно дождь кончился. То есть вокруг он продолжался, но на Аню ничего не капало. Она подняла голову и увидела сверху зонтик... и молодого человека. Он нахмурился и выдавил: «Если будете так сидеть, то к вечеру простынете, пойдемте отсюда».
     Увидев, что по лицу текут крупные хрустальные слезы, молодой человек смахнул их пальцем, наклонился.
     - Не надо плакать, и так из-за дождя сыро.
     Аня улыбнулась. Улыбнулось и ее отражение в глубоких серых глазах, светящихся каким-то золотистым счастьем.
     - Ну и молодец, вот так уже лучше! Пойдем, - он схватил ее за руку и поволок за собой.
     Через пять минут они сидели за столиком теплого уютного кафе. На столе дымились две чашки крепкого кофе с пенкой из взбитых сливок.
     - Кстати, я забыл сказать, меня зовут Сергей... для вас Сережа.
     Он взял ее руки и стал дышать на них.
     - Вот так, сейчас согреешься.
     Она внимательно посмотрела на молодого человека. Он казался на удивление реальным...
     - Неужели несчастья кончились? Может быть, он беглый уголовник, и его сейчас заберут в милицию. Или он просто исчезнет, как видение.
     Но прошла минута, две... полчаса. Сергей не исчезал, да и милицию не было видно.
     Они уже весело разговаривали, забыв про дождь и все свои горести. Даже начальнику надоело звонить, так что он решил сообщить об увольнении завтра.
     Вдруг Аня снова встретилась глазами с сидящим напротив почти незнакомым человеком. И тут она поняла, почему череда несчастий закончилась...
     Она снова нашла свое отражение в его глубоких серых глазах. А он, наконец, нашел свою половинку, после года полного отчаянья.

     P. S. Всего через год два самых счастливых на свете человека увидели свое отражение в маленьком смешном человечке, который смешно болтал своими ручонками и постоянно кричал.