Прихожу на работу, не успеваю комп завести, а тут уже Таиска влетает. И сразу, без “здрасьте”, без “до свидания” поперла на меня:
     — Так, Ирина... э-э... Игоревна! (На самом деле — Игнатьевна, но это все фигня, ягодки-то, знаю, еще впереди!) Вот! Тут! Это самое... Заболела Валентина Евгеньевна! Берите ее дела... Завтра отчет! И вы свой, и ее чтоб! Мне — как, одной за всех? Зашилась уже...
     Таиска, в своей манере, попрыгала еще вокруг моего стола, поприседала и выскочила за дверь. Через секунду забегает снова и укоризненно качает головой:
     — Не здороваетесь! Такие молодые, а куда? Мне никогда не обидно, а просто... Уважение воспитывать в детях! Смолоду, чтоб потом!
     “Пошла ты!” — говорю мысленно. Уходит. По коридору раздается дробный топот — ходить “пешком” Таиска не умеет.

     Разговоры о том, как и почему эту дуру держат в начальниках отдела, всем уже давно надоели. Да и говорить — хоть об этом, хоть о чем другом — сейчас все равно не с кем. Валентина заболела. Вот гадство! Перед самыми отчетами, как специально! Может, и правда специально — Таиске насолить? Но досталось-то мне! Да ну, фигню порю-с, Валька знает расклад, меня бы не подставила! Хотя, кто знает... Вон, Мюллер еще говаривал: “Верить никому нельзя!” И добавлял: “Мне — можно!”
     Интересно, а мне верить можно? У-у-у, сейчас как наваляю в Валькиных отчетах! Таиска все одно их проверять не будет! Да и не сможет! Она, небось, читать-то не умеет — по крайней мере, мною лично за этим занятием замечена не была. Да что читать — она и говорит-то, как явный клиент психушки!
     Точно, забабахаю сейчас отчеты — пусть порадуется! Авторство-то она по-любому себе припишет и в головной офис от своего имени пошлет! А уж к своим родным отчетам и отнесемся по другому, по-родственному! Как говорится: “Почувствуйте разницу!” Вот пусть “наверху” и почувствуют! А то у них все: “У Таисии Витальевны такой опыт работы, такой опыт!” Жопыт! Тьфу, аж противно!

     Легка на помине — опять несется! Чуть дверь с петель не сорвала! И ну давай прыгать-приседать:
     — Татьяна... э-э... Игумьевна! (Это уже что-то новенькое, оригинально даже — надо записать!) Это самое... забыла напомнить: отчеты к утру чтоб готовы! Вечером мне отдайте! Пораньше, это самое... Проверить же еще! Туда-сюда... Чтоб не уронить лицом в грязь! Из головного завтра сами здесь... это самое. Проверка! Тут на месте и мы! Не отвлекайтесь, работайте! И меня вот от дела отрываете!
     Ускакала — аж стены завибрировали! А мне вонь тут свою оставила! Не понятно: то ли она таким парфюмом пользуется, то ли сама так воняет, непосредственно? Мы с Валентиной как-то спорили об этом — остановились все-таки на втором варианте.
     У-ух, как мне она ненавистна, эта Таиска! Ненавижу, ненавижу! Ни о ком за свои двадцать пять лет так искренне еще подумать не смогла! А о ней вот — могу! Причем — без напряга.
     Завтра ведь выставит опять себя перед начальством героиней! Все она, все на ней... Нет, точно надо Валькин отчет запоганить! Чтоб места живого не осталось!

     Ну, вот — с отчетами покончено. Красота! Если и раскроется мое авторство — плевать, пусть выгоняют! Все лучше, чем с этой шизой работать...
     И все-таки — завтра, завтра... Что будет завтра? Не привыкла еще делать гадости — на душе кошке скребут... Лучше бы — сразу послезавтра! Чтоб узнать, чем это все закончилось! Чтоб узнать... Чтоб узнать... Ух, как потянуло в сон! От нервов, что ли?
     Послезавтра... Узнать...

     Просыпаюсь оттого, что меня кто-то трясет за плечо. Уснула все-таки! Прямо за столом — во уработалась!
     А это что за деваха передо мной? Ого! Еще сплю, оказывается. Передо мной — моя же рожа. И волосы рыжие, и прикид — тоже мой!
     — Изыди! — машу на “вторую себя” рукой. Та не исчезла. Только визжать начала. Громко так, противно! Не, голос — не мой. Хотя, если себя со стороны послушать — на записи там, по видику — всегда голос не своим кажется.
     — Ты кто? — спрашиваю. Хотя и так вижу уже — кто. Впору самой завизжать. Хорошо — мозги не до конца проснулись, все еще прикидывают: “Сон — не сон?”
     — Кончай орать! — говорю. — Тошно же! Себя что ль никогда не видела?
     — Т-ты... к-как? — отвечает, а у самой губы трясутся, так и скачут, аж смотреть неприятно.
     — “Как-как” — вот так! — бурчу в ответ угрюмо, потому что сама ни хрена не понимаю. И добавляю как можно строже: — Успокойся, вытри сопли! Давай соображать вместе.
     Успокоилась “двойница” довольно быстро, молодец! Ну дак! Чай, мы с ней — не чужие...
     — Ты что, из будущего? Как в кино? — Вот уж спросила, так спросила! Но каков вопрос, такой и ответ:
     — Нет, из прошлого! Как в балете!
     — Ну зачем ты так... — Сейчас ведь точно заплачет! Ладно, шутки кончились...
     — Извини, — говорю с нотками раскаянья в голосе. — Мне ведь тоже не сладко. А чтобы узнать откуда мы по отношению друг к другу, надо просто узнать, какое сейчас число!
     — Третье апреля!
     — Первое!!!
     — Если бы сейчас было первое апреля, то лучшего розыгрыша трудно себе и представить! Но сегодня третье, вот смотри! — И “двойница” достает из сумочки и сует мне под нос местную газету. Точно, номер за третье апреля. Весело! Значит, сбылось мое желание насчет “послезавтра”!
     — Значит, вчера было второе?
     — А ты догадливая! — Надо же, чувство юмора проснулось, пришла уже, значит, в себя.
     — И как отчет? — задаю этот вопрос как бы между прочим, а сама аж дышать перестала...
     — Таиску выгоняют... — отчего-то отвернулась “двойница”.
     — Да ну!!! Сработало, значит?!
     — Так ты знаешь?! Ах да, прости, забыла... Только... Зря это мы.
     — Зря?! Почему зря?! — ничего не понимаю и начинаю злиться непонятно на кого. — Мы (как непривычно называть себя во множественном числе!) ведь этого и добивались!
     — А ты знаешь, что руководство, особенно Самиков, почти обо всем догадалось? О нашем, так сказать, участии в этом безобразии? Самиков — он не дурак, хоть и начальник... Он свойства “вордовского” документа в Таискином компе посмотрел, а там в авторах знаешь кто значится?
     — Догадываюсь...
     — Во-во! Еле ме... нас, то есть, Таиска отбила!
     — Таиска?! Отбила?! — Боюсь, меня не в будущее занесло, а вообще в параллельный мир какой-то! — Ты ничего не путаешь?
     — Ничего! Все на себя взяла! Ну, ее и — под зад коленом... Сдает дела новенькой какой-то, блатной, наверное.
     — Так быстро?
     — А чего тут долгого? Местечко-то тепленькое... Но не это главное, — “двойница” перешла на шепот. — И не это самое хреновое... Понимаешь, после всех этих разборок Таиска забежала ко мне, красная вся, в пятнах, трясется, я уж думала — убивать будет...
     — А она?
     — А она вздохнула так, со всхлипом, и сказала тихо-тихо: “Зачем же так-то...” И убежала.

     Мы обе замолчали, переваривая кто услышанное, кто вспомненное. Да и расхотелось почему-то разговаривать. Совсем расхотелось. И смотреть на свое “отражение” расхотелось. Потому что — как в зеркало... А там — рожа гнусная. Вот так-то.
     — Ты как вообще сюда попала? — выдавила, наконец, “двойница”.
     — Очень захотелось в послезавтра... Уснула. Проснулась уже здесь.
     — Как-то просто очень... Почему это именно с тобой случилось? Или со мной... с нами?..
     — Прабабкины гены, видать... Говорят, она же колдуньей была, ведьмой. Волосы-то рыжие — от нее наследство! — трясу в доказательство рыжей, цвета червонного золота, гривой.
     — Поехали тогда снова в позавчера! — безапелляционно говорит “двойница”.
     Мне объяснять ничего не надо — мы ж с ней, по сути, один человек. Спокойно отвечаю:
     — Поехали!
     Мы садимся рядышком за один стол и начинаем “мечтать” о позавчера. Чувствую, как начинает клонить в сон. Скатываясь в дрему, боковым зрением замечаю, как “двойница” клюет носом...

     ...и вот уже дикий визг прерывает мой некрепкий сон.
     — Кончай орать! — слышу недовольный голос “двойницы”. — Тошно же! Себя что ль никогда не видела? Открываю глаза и вижу премилую картину: в дверях стоит еще одна моя офигевшая копия, орет во всю пасть, а глаза ее (красивые, кстати, глаза — большие, зеленые) бегают, как на матче по настольному теннису: туда — сюда, влево — вправо, на меня — на “двойницу”... Мне сразу мысль в голову пришла, что ее надо “тройницей” называть. И еще — мне тоже захотелось на нее заорать, чтоб заткнулась, но... сама не ожидавши от себя такого, подхожу к визжащей “тройнице” и обнимаю ее за плечи. Та дернулась сначала, а потом замерла, вперив в меня свои (мои) зеленые глазищи.
     — Т-ты к-кто? В-вы к-кто? — “Тройница” все еще трясется, но уже не орет.
     — Сама видишь! — отвечаем мы с “двойницей” дуэтом. Синхронно, так сказать.
     — Некогда все объяснять подробно! — Мне вдруг становится страшно, что сейчас вбежит Таиска — а она вбежит с минуты на минуту, — поэтому начинаю говорит быстро-быстро: — Сейчас Таиска поручит тебе делать Валькины отчеты — Валька заболела, — сделай все так, как для себя не делаешь! Точно, четко, красиво… Будут всякие гадкие мыслишки в голову лезть — гони!
     — И помни, — встревает “двойница”, — Таиска — дура, конечно, но не скотина! И ты никогда скотиной не становись! Тем более, ты-то как раз не дура.
     — И прабабку почаще вспоминай! — говорим мы одновременно с “двойницей” и синхронно подмигиваем.
     — Вы что, из будущего? Как в кино? — ахает догадливая “тройница”.
     — Нет, из прошлого! Как в балете! — снова дуэтом отвечаем мы.
     — Давай, Ирка, не подведи! — орем мы с “двойницей”, услышав быстро приближающийся по коридору Таискин топот.
     — Я все сделаю, но зачем вы… — начинает “тройница”.
     — Одной подлостью меньше — мир уже чище, — отвечаем мы уже в полудреме.

     О приходе Мессии Борис Моргенштерн узнал от своей секретарши Товы, которая стала клянчить у Бориса выходной для поездки в Иерусалим.
     - Зачем тебе выходной, ты ведь только вернулась из Испании!
     - Я хочу посмотреть на Мессию!
     - Ты спятила! Я знаю, что от красот Мадрида можно сойти с ума, но не до такой же степени!
     - А, босс, за время отпуска я забыла, что ты не читаешь газет... Вот, ознакомься. – И она протянула Борису свежую газету. – В Иерусалиме уже третий день народ празднует приход Мессии, который разъезжает по городу на белом осле, а тысячи зевак сопровождают его и кричат здравицы в его честь.
     Борис ограничился просмотром фотографий и вернул Тове газету.
     - Значит, опять Мессия пришел! На дворе 21-й век, ну самое время! – с иронией произнес Борис и... вспомнил!
     Он вспомнил, как примерно три месяца назад, придя утром на работу, обнаружил в лаборатории полный балаган. Кто-то ночью пробрался в нее и поработал на Зеркалаторе. При этом непрошенные гости не потрудились замести следы, даже не удалили информацию из базы данных Синтезатора, так что Борис без труда смог повторить их эксперимент. Выяснилось, что таинственные посетители были озабочены поисками событий, могущими наибольшим образом повлиять на Тель-Авивскую биржу. Они смоделировали работу биржи и подбирали различные события.
     Эксперимент показал, что самым сильным образом на биржу повлияет, вы не поверите, ...приход Мессии! А затем уже смерть Арафата. Ему непроизвольно вспомнился анекдот: «Арафат наконец стал шахидом, и на том свете его встречают семьдесят беззубых старух. – А где же обещанные девственницы? – Мы и есть девственницы, просто очень давно тебя ждем!»...
     Еще будучи студентом, Борис работал над проектом, в котором он, изучая биржевую статистику последних десяти лет, должен был найти оптимальные алгоритмы технического анализа... Поэтому он и решил, что речь идет о студентах, которые уже имели опыт работы на Зеркалаторе и смогли раздобыть ключи от лаборатории, но их что-то спугнуло, и им пришлось стремительно ретироваться... Ничего не было украдено, не был нанесен никакой материальный ущерб, если не считать заметную прибавку в работе уборщице, так что Борис решил в полицию не заявлять. Только распорядился поменять дверные замки и коды сигнализации. Инцидент был исчерпан и забыт. Пока не пришло время о нем вспомнить.
     Так значит Мессия пришел, чтобы повысить индекс на бирже! Нельзя сказать, что Борис уж совсем не верил в возможность прихода Мессии, но абсолютно исключал приход белого осла! Было очевидно, что дело нечисто. Но очевидно это было пока лишь Борису...
     - Това, а как реагирует биржа на приход Мессии?
     - Что? – Това не могла понять ход мыслей босса... – Биржа... Сейчас посмотрю... Вот. За последние три дня индекс «Тель-Авив-25» вырос на 22,3%, а ин...
     - Спасибо, Това!
     - Я не знала, что ты играешь на бирже... Так можно мне завтра...
     - Нет, Това, послезавтра!
     - И на том спасибо, мой босс!
     Борис уже понимал, что послезавтра выходной Тове просто не понадобится... Он стал думать, куда ему следует позвонить: в полицию или в редакцию «Маарива», где работал его друг Ави. Остановился на втором, так как, во-первых, это быстрее, а во-вторых, Ави ему никогда не простит. Уже через час Ави занимался правками разоблачительной статьи о псевдомессии... Он обещал Борису, что завтра утром с Мессией будет покончено.
     К вечеру Борис ждал очень важную делегацию японских бизнесменов, так что волей-неволей ему пришлось оставить мессианскую тему, хотя что-то продолжало беспокоить его в ней...
     Только поздно вечером, скорее даже ночью, уже лежа в постели, Борис вновь вернулся мыслями к тому ночному визиту злоумышленников, а он уже не сомневался, что это были злоумышленники... Вспомнил беспорядок, оставленный ими. И тут Бориса осенило! Он вскочил с кровати и бросился к телефону. Но все попытки дозвониться до Ави в столь поздний час оказались безуспешны, единственное, что смог сделать Борис, это оставить электронной секретарше свою просьбу снять из очередного номера его разоблачительную статью... Ведь мошенникам только этого и надо было! Они правильно рассчитали, что Борис сможет разоблачить лжемессию! Плюс авторитет Бориса! Наверняка, разогрев биржу, они собираются как следует сыграть на ее падении, которое неизбежно последует после разоблачения! Но остановить выход газеты Борису скорее всего не удастся... Поэтому Борис принял мудрое решение: лечь обратно в постель... Но пролежал он там не долго. Он попытался поставить себя на место мошенников и продолжил свои рассуждения. Следующая мысль заставила Бориса снова вскочить с кровати. Смерть Арафата! Конечно! Ведь чтобы подготовить спектакль с мессией, хватило бы и двух недель, вот куда действительно ушли три месяца! Вероятно, у них уже было все готово ко второму этапу, и как только биржа упадет, они вновь сыграют на повышение!
     Сколько противоречивых чувств испытал в эти минуты Борис! С одной стороны, речь шла об убийстве, но с Арафатом у Бориса были свои счеты, хоть он и не любил об этом вспоминать. Эдак лет с двенадцати он мечтал об уходе Арафата в мир иной. Он с трудом успокоился, в конце-концов это были лишь его предположения... Ладно, решил он, утром разберемся...

     На следующее утро, войдя в лабораторию, Това просто обомлела от раскрывшегося перед ней зрелища: ее босс, сидя спиной к Зеркалатору, читал... «Маарив»! Точнее не читал, а бессмысленно смотрел на первую страницу, а лицо его выражало полное блаженство...
     - В чем дело, Борис?
     - Понимаешь, я вчера отправил в «Маарив» материалы, полностью разоблачающие твоего Мессию. Разумеется, ожидал увидеть статью на первой странице, а ее поместили лишь на третьей... А на первых страницах сообщения из Рамаллы. Арафат, узнав о радости еврейского народа, наконец дождавшегося прихода своего Мессии, от злости подавился питой и находится в коме...

     Биржу в этот день сильно лихорадило, но она так и не упала. А про Мессию все забыли...

     А было это давно, еще в двадцатые годы. Как только беляков из Крыма выбили, да советскую власть установили, так наш еврейский колхоз и образовался. Назвали его "Ильич", в честь Ленина, вождя мирового пролетариата. Я тогда совсем пацаном был. Мои родители как про этот колхоз узнали, так продали все и вместе со мной переехали из Унече в Крым, коммунизм строить. Ребята они были молодые, здоровые, работящие, так что приняли их с радостью. И стали жить мы в "Ильиче". Родители на ферме работали, я в детский сад ходил с другими ребятишками.
     Но рассказать я хочу сейчас не про это.
     Колхоз был бедный, только начинали мы. Это потом он миллионером стал. А тогда на весь колхоз был один трактор, да к нему плуг и сенокосилка. И работал на нем тракторист Абраша. Хороший был парень. Добрый, толковый, книжки всякие умные читал. В технике здорово разбирался. И примус мог починить. Да что примус - он свой трактор по косточкам мог разобрать, все почистить, смазать, потом собрать - и тот как новый становился!
     А председателем у нас был Мойша. Тоже был неплохой мужик. Только хвастаться любил очень - сделает на копейку, а разговоров - на рубль. Но, надо отдать ему должное, дело свое знал, и организатор был хороший.
     И было у него два сына. Старший, Зхари, уже семейный, работал помощником тракториста Абраши и потихоньку его опыт перенимал, а младший, Ицхак - только школу закончил. Школа далеко была, в районном центре, так он туда на велосипеде ездил. Велосипед один на весь колхоз был, и закреплен он был за Ицхаком, так как ему он нужнее всех. Хотя учился тот неважно, был большим лентяем.
     И вот как-то устроил Мойша собрание по поводу того, кого в Москву посылать на агронома учиться. И начал он с того, что каждого стал спрашивать, что лично для него он, Мойша, хорошего сделал. Все поняли, куда тот клонит - хочет кандидатуру своего сына Ицика пробить. Хотя знали все прекрасно, что самый отзывчивый и добрый парень у нас был Абраша. Да и толковей он был Ицика. Тем не менее, каждый отвечал, какой Мойша добрый и внимательный ко всем, как всем помогает и какой он вообще замечательный человек. Боялись начальства-то. Тут очередь и до Абраши дошла. А тот возьми и брякни - "Не гоже, мол, товарищ Мойша, хорошими поступками хвастаться. Мол, еще Лев Толстой говорил: сделал добро - забудь, получил от кого добро - помни".
     Как наш председатель взвился! "Ах, ты, - кричит, - бессовестный! Я тебе и то, и это, а ты мне черной неблагодарностью отвечаешь?!" В общем, снял он его с работы на тракторе и послал на далекую делянку сено косить. Обычной деревенской косой. "Вот скосишь все сено там, тогда мы тебя в Москву и пошлем. А на тракторе пока Зхари поработает". Одному человеку работы там было на месяц минимум, так что поняли мы, что не видать Абраше Москвы, как собственных ушей - осень скорей наступит, чем он с работой справится.
     Как наступило утро, так Абраша собрался, взял косу и пошел, куда послали. И был вечер, и было утро, день второй, как писано в библии. Проснулся колхоз, смотрят - стоит посреди села огромный сарай из свежих досок. Открыли его - а он полный сена! Значит, Абраша не только сено накосить успел, но и каким-то чудом сарай построил, и все сено туда свез! Да так тихо, что никто даже не проснулся. А сам виновник происходящего сидит рядом и, как ни в чем не бывало, завтрак ест. Ну, тут стали его расспрашивать, как, мол, тебе это удалось за одну ночь такое сварганить? А он - "по щучьему велению!" И смеется. Так от него никто ничего и не добился.
     Но, делать нечего. Извинился перед ним Мойша и послал его в Москву учиться. Слово надо держать, никуда не денешься.
     Вернулся Абраша в колхоз через пять лет с красным дипломом агронома. После этого он поставил все на научную основу, и колхоз резко пошел "в гору". Потом и свадьбу Абраше сыграли. Только вот не сложилась у него жизнь - жена его, Хана, при родах скончалась. И дите померло, вслед за ней.
     И остался наш агроном один. Так и не женился больше - Хану не мог забыть.
     А потом война началась. Абраша на фронт пошел. А с ним почти весь колхоз. В том числе и я. Мне к тому времени уже восемнадцать годков стукнуло.
     Служили мы с ним в одном отряде. В одной землянке жили, в одном окопе сидели, из одного котелка щи хлебали.
     И вот, в сорок втором попали мы в окружение. Окопались на высотке, держим круговую оборону. А братков все меньше и меньше становится. К ночи только мы с Абрашей в живых остались. И тут, как назло, Абрашу осколком ранит в живот. Да так разворотило, что аж кишки вываливаются. А он все в сознании, и просит, чтобы я его пристрелил. Чтоб не мучаться. А я не могу! Он мне как родной отец стал. Как же я его своими руками убью?
     И тут как-то тихо стало. Видно, немцы решили, что нас уже в живых никого нет, вот и оставили в покое. Да и темно уже было. А Абраша помирает, и я сделать ничего не могу!
     И тут вдруг прямо с неба на нас опускается столб света! И в этом столбе - какой-то странный предмет, похожий на две тарелки, положенные краями друг на друга. Только тарелки-то здоровые, размером с полуторку были! Немцы как увидели это, так давай жарить из всех орудий и пулеметов по нам, а снаряды все мимо летят и в нас не попадают!
     Приземляется, значит, эта тарелка, и выходит из нее человек - весь в белом.
     Абраша как его увидел, так весь засиял: "Косарь пожаловал! Ну, теперь мы спасены". И потерял сознание.
     А тот подходит к нам и говорит: "Здравствуй, Арон! Пришел я забрать твоего друга. Теперь его спасти могу только я". И так руки над ним простирает, и мой Абраша вдруг воспаряет над землей и плывет по воздуху за ним в тарелку. Я как побегу за ними, как закричу: " Ты куда, мать твою, моего друга потащил?!" Я то уж, грешным делом, подумал, что это сама Смерть за Абрашей пришла. А тот говорит: "Не бойся. Я такой же человек, как и ты. Только с другой планеты. Мы с твоим другом давно уже знакомы. Земляки мы с ним. Вернее, он такой же инопланетянин, как и я. Кстати, это я ему помог сено накосить тогда. Да и сарай тот тоже я построил. У меня это заняло всего несколько минут". "Да как же так можно, говорю, за несколько минут такую работу провернуть?" "Можно, говорит. Когда-нибудь и ваша техника таких вершин достигнет. Только вы должны перестать воевать друг с другом. Вот когда это произойдет, я снова к вам прилечу и приму вас в Галактический Союз". "А чем наш Союз плох, Советский?" Тот улыбнулся и промолчал.
     Потом он забрал Абрашу на свой корабль, а меня какой-то аэрозолью из баллончика побрызгал, наподобие тех, которыми мы всяких злаковых вредителей травим. С тех пор меня никакая зараза не берет.
     После этого дверь за ним закрылась, тарелка оторвалась от земли и улетела ввысь, забрав за собой и столб света, в котором спустилась.
     А я вышел из окружения в ту же ночь, пробрался к своим и дошел потом до Берлина. И дожил я, как видите, до восьмидесяти лет почти, а все еще здоров и силен. Но того Волшебного Косаря всю жизнь помнил и помнить буду. Так-то вот, братцы.

     4.01.99. 6.20 утра. Петах-Тиква.

        Потрепанный временем,
        Потрепанный мыслями,
        Потрепанный пальцами,
        Старый дневник.
        Отвыкший от слез,
        Отвыкший от горечи,
        Отвыкший от грез,
        Он от жизни отвык.

        Что-то забыли, а что-то не сделали,
        То не увидели, это прошли,
        Жизни потеряли, судьбу не доделали…
        В желтых листах отражаешься ты.
        Жизнь отразилась: проступки и подвиги,
        Разные мысли и разные дни.
        Память сплелась в лианы с иголками,
        А на окне умирают цветы.

        Цветы умирают, умрет отражение.
        Гибнут минуты, секунды, часы.
        Страницы, как жизнь,
        Страницы, как зеркало,
        В желтых листах отражаешься ты.
        Теперь - это миг, теперь - это прошлое,
        Будущим было, стало теперь.
        Старый дневник, страницы потрепаны -
        Это последняя в прошлое дверь.

        Вспыхнет камин, дотлевают странички,
        Чернила и краски в едино слились…
        Пылает камин, догорает прошедшее.
        Тлеют на улице гроздья рябин.
        Целыми гроздьями, целыми тучами,
        Дымными тучами мысли горят.
        Прошлого плен разрушается пламенем,
        Рушится пламенем старый обряд.

        Обряд покаяния,
        След искупления,
        Пепельный след
        На пороге мечты…
        В прошлом забыты
        Печали и горести -
        Только вперед
        Теперь движешься ты.

        2 апреля 2003.