Всё хорошее в человеке – от родителей, корни всех его успехов и достижений во взрослой жизни лежат в детстве и отрочестве, заложены прозорливостью, действиями и средствами отца и матери. Нередко дети того не понимают, даже будучи вполне взрослыми. В смысле, по паспорту: пока человек не осознает роли и значения родителей, не проникнется сердечной благодарностью к ним, он еще недостаточно взросл, даже если ему за 40. Случается, что человек и не успевает…
Родители меня, подростка, перешедшего в 9-й класс и которому шел 15-й год (мы попали под эксперимент: провели в школе 11 лет), отправили с туристической группой школьников в Москву. На снимке: мы на фоне МГУ и памятника Ломоносову. Трое взрослых: крайний слева, наверно, был представителем гороно, не помню, как его звали; двое других – наши учителя, муж и жена Зинаида Васильевна Глазова (завуч) и Александр Иванович Морковкин (математик, дважды помянут в эссе «Учитель», http://www.stihi.ru/2015/04/04/2297, http://www.proza.ru/2015/04/04/529). Перед ними – их дочь, ее, кажется, звали Наташей: подзабылось, так как она училась не в нашей школе, в другой. Остальных – всех помню, а с той нашей поездки минуло более полувека (был июнь 1962 года). Стоят слева направо: Саша Рабин, Наим (из узбекской школы) и мои одноклассники – Маша (Муяссар) Сагдиева, Зоя (Зухра) Кадырова, Славик Бекренёв, Валера Михайлов. На корточках – Дима (сын Глазовой и Морковкина, тоже учился в другой школе), Гриша (Гани) Файзиев, Марат Авазов и Коля Аскаров. Саша, Гриша и Коля – тоже одноклассники, но младше нас на год.
Муяссар и Марат через три года стали первокурсниками этого университета.
Вышесказанное – присказка и в объяснение нижней части фотоколлажа. А сказ – следует далее (страницами книги «По крови и по жизни», как и было обещано во вступлении к вчерашней публикации «Э.П. Чубакова» - http://www.stihi.ru/2015/04/05/1248, http://www.proza.ru/2015/04/05/267).


Выпускная виньетка нашего класса. Но оригинал я основательно перекроил: наше размещение там, по-моему, совершенно произвольное, случайное. Я же собрал одноклассников по журнальному порядку на одной странице, учителей – на другой.
А заодно исправил вопиющую несправедливость: добавил упущенную нашу первую учительницу Н.С. Шигареву. 11-й "б" начинался с 1-го "б", который четыре года поднимала в гору Надежда Сергеевна. Одному из одноклассников не хватало места на предыдущей странице. Пришлось выделить Муяссар Сагдиеву и поместить ее среди учителей: она – медалист, давно – доктор наук, а позже, говорят, и профессор.
На снимке Ф1:142-нс нас, учеников 3-го "б", 29 человек (почему-то нет моего друга Радика Герфанова). Но только семеро из этих подопечных Надежды Сергеевны попали на виньетку 11 "б" (Ф1:143), на которой 21 выпускник (вместе с Муяссар Сагдиевой): Ника (мы и с ней и в детсаду были вместе), Коля, Оля, Света, Зоя, Гена и Марат. Остальные – разбрелись. Кто куда и в разные годы. Приходили другие. Иные из них опять уходили. А мы – держались! Гена Гуляев ушел в мир иной, не дожив и до 35-ти. Царствие ему небесное! Есть и другие потери в наших рядах. Пусть земля будет пухом! Вам, уже поспешившим уйти, и в будущем нам, пока еще живым. Все там будем. Кто раньше, кто позже…

Вениамин Андреевич Шигарев (он попал в виньетку 1965 года в качестве парторга школы) в 5 или 6 классе немного вел у нас физкультуру. Позже, когда мы уже были в классе девятом, он, получив диплом, стал историком у тех, кто был младше нас на 2-3 года. Среди ребятни всех возрастов у него было единое прозвище – Витамин…
То, как между собой ученики называли своих учителей, обычно и было видоизменением имени: Тамарушка, Галинушка, Эмилюшка. С учителем физкультуры Талгатом Закировичем, долговязым и тихим молодым человеком, появившимся в нашей школе, когда мы были в 10 классе, обошлись покруче: Толкай Зашиворот. Однако математика мы так и звали по фамилии, которая сама по себе, видимо, воспринималась нами как прозвище: Морковкин. Но уже после нас, лет через 5-6, его "перекрестили", и очень смешно: Сабзышкин (сабзы – по-узбекски морковь). Знаю от сестренок…
Шигаревы в 1957 году, на летних каникулах, взяли меня с собой в поездку на родину Вениамина Андреевича, в деревню Козлово в Подмосковье. Википедия дает справку: в Московской области 5 деревень Козлово, в Тверской – 19, Тульской – 1, Калужской – 2. В какой из них мы провели дней 20, не меньше? В какой нас, детей Карши, где климат в те годы был еще весьма засушлив и не знал ни капли дождя с мая по декабрь, где на весь этот период вся дикорастущая зелень выжигалась солнцем (реки, несущие свои воды к Аралу, еще не разлили по арыкам, полям и коллекторам), – в какой из подмосковных деревень Козлово нас поразил изумрудный травяной ковер? Где мы с сынишкой Шигаревых Виталиком (ему было года четыре, а мне – без пару месяцев десять) катались (вращались в лежачем положении) по такому ковру? Не могу ответить. И спросить не у кого…
«Фестиваль» – память сохранила это слово, произносившееся Шигаревыми. Из-за него нас не пустили ни на Красную площадь, ни в Мавзолей. Справка из БСЭ: 6-й Всемирный фестиваль молодежи и студентов проходил в Москве, с 28 июля по 11 августа 1957 года.
Вместе с нами в Козлово погостили жена и двое детей Николая, старшего брата Вениамина Андреевича. Они приехали из Сибири.
В архиве имеется парочка фотографий детской части гостей подмосковной деревни. Работая над альбомами, я их не раз рассматривал, но почему-то не использовал. Теперь, когда несколько дней назад, 2-го сентября (2013-го), наконец-то загрузил фотокниги в систему Издательства, заказал, оплатил, и они уже отпечатаны и пребывают в долгой дороге между Киевом и Ташкентом, а сам я занялся данной книжицей, которая, в отличие от других, еще требует много усилий, времени, изменений, переделок и дополнений, – теперь жалею, что ни одного козловского кадра нет ни «В круге первом», ни в «Шире круг», ни в другом альбоме.
Много воспоминаний по козловскому лету 1957 года. Только несколько из них: изба, русская печь, сени, чулан, большая лужайка возле дома, чуть поодаль – заброшенный сарай, рядом – черемуха (объедались, а потом скребли зубами по языку!), лес; особое чувство, охватывавшее меня в сосновом бору, которое не забылось в последующие десятилетия и всякий раз волновало вновь, стоило только мне оказаться среди сосен (даже в Карши 60-х годов, возле здания обкома партии, в которое позже въехал горком); русская гроза, с проливным дождем, грохотом грома, сверканием молний и их змейками с высокого неба и, казалось, до земли; земляника и природный малинник в лесу. Как-то мы собирали малину, и Вениамин Андреевич услышал, что вдалеке, за деревьями, появились еще люди. И он сложил ладони одна к другой и задул между ними. Раздавался необычный свист – и громкий, и гулкий, и сдержанный. «Такие звуки издает медведь, когда кормится малиной и посапывает, – объяснил учитель. – Это я так отпугиваю тех, чужих. Пусть думают, что здесь медведь…». В самом деле, чужаки так и не появились в нашем малиннике…
Тогда, в 1957-м, и я научился такому свисту. А недавно научил и внука Отабека. Вот и сейчас демонстрирую его перед своим компьютером: левая рука своим ребром ложится на правую ладонь (левшам, наверно, сподручнее наоборот), затем кисти складываются таким образом, что образуют небольшое замкнутое пространство, при этом оба больших пальца ложатся на указательный палец левой руки, образуя между собой узкую щель. В нее и надо дуть. Дую. Звук, что надо! Как гудок парохода! И медведя можно испугать!..
К слову, деревень Козлово немало и по другим регионам России, как в европейской, так и в азиатской ее частях. Вот ведь какое было уважение и пристрастие к козлу. А сейчас каких людей обзывают козлами?!..
Спустя два года, летом 1959-го, после моего пятого класса (напомню: начальная школа была 4-летней), Шигаревы взяли меня в Сибирь, к Николаю Андреевичу. Ранним утром мы оказались в Омске. Вокруг еще не было ни людей, ни автомобилей, только поливальная машина шла по широченной улице, гладко асфальтированной, чистой (может, это была привокзальная площадь? – не помню) и выполняла свою работу. Cейчас я не могу с уверенностью сказать, знал ли я тогда или нет название села, где обитала семья Николая Шигарева. Также стерлось в памяти имя жены главы семейства, хотя я ее знал еще с Козлово. Но внешне помню ее хорошо: среднего роста (ниже Надежды Сергеевны), круглолицая, темноволосая (Надежда Сергеевна – русая), симпатичная, улыбчивая, неговорливая, с тихим голосом, добрая. И еще у ней были очень "вкусные" руки: ее пироги – что у свекрови в Козлово, что у себя дома, – по общему мнению (моему – в числе первых), шли по высшему баллу.
У них в семье было трое детей: два сына и дочь. Старший – мой ровесник, крепыш, запомнился еще и тем, что однажды выказал недовольство моим застольным аппетитом. Тогда у меня в голове пронеслись мысли, сводящиеся к тому, что я ведь кушаю не задарма, что мои родители... Но я гордо промолчал. Может, и потому, что еще не мог сфокусировать свои переживания и реакцию в одно резкое слово: «Заплачено!».
Другого из мальчиков и девочку, младшенькую, я знал со времен нашего совместного пребывания в Подмосковье.
Одного из братьев, кажется, второго, звали Витей. Другого мальчишеского имени не помню: может, Саша, а может, иное. Еще раз жаль, что не дал в альбом козловское фото. [Зато здесь мы – в центре верхней части коллажа. Справа налево: Татьяна, ее брат Виктор, Виталий и Марат].
Аппетит же мой за столом до их пор не мал…
Николай Андреевич имел звание капитана и был начальником местной милиции. Значит, это было село. А может, и нет. Может, ездил он на работу куда-то по соседству. Внешне дядя Коля сильно отличался от брата: коренастый, плотный, с заметным брюшком, на большом круглом лице (кровь с молоком) крупный нос, но отнюдь не греческий, глаза темные, губы тонкие, и довольно узкий лоб. А Вениамин Андреевич и ростом был повыше, и нос имел прямой, и губы пухлые, и глаза голубые, и кожу белую, с розоватым оттенком, загароустойчивую, и спадавшие брюки подтягивал совместным движением обеих рук, но не пальцами, а подушками ладоней, и говорил грудным, мелодичным тенорком. Всё это создавало впечатление какой-то прозрачности и напоминало аптеку. Витамин! Метко! Вроде бы метко лишь по внешним признакам. На самом же деле незабвенный учитель был человеком стойким, отважным, выносливым, надежным. То есть и по сути своей Витамин, если знать и понимать роль витаминов в жизнедеятельности организма.
Николай Андреевич рядом со своим домом ставил новый. Естественно, тоже деревянный. Там-то я и видел впервые и запомнил на всю жизнь, как огромные бревна обтесываются с концов и как посредством создаваемых таким образом соединений бревна насаживаются друг на друга и образуют стену жилища.
Еще незабываемые впечатления: дремучий лес и кусты, усыпанные черникой; озеро Старица, в округе которого злющих комаров была тьма-тьмущая; река Тара (в которой я однажды, довольно отплыв от берега, не назад повернул, как обычно, а неожиданно для себя двинул дальше и достиг далекой противоположной стороны); лесосплав по реке; пароходы, нередко проходящие в том или другом направлении, к которым мы подплывали поближе, чтобы покачаться на устраиваемых ими волнах; и самое главное – рыбалка.
Наш первый каршинский дом в так называемом Эски Шахар (Старом Городе), в махалле (микрорайоне частных жилищ на земле) «Чаримгар» (кожевенник), располагался возле места слияния двух больших арыков (каналов), которые образовывали там нечто вроде полуострова. Попасть на его оконечность можно было либо вплавь, либо в обход, через мост, расположенный от нашего дома в метрах ста. На ней я нередко сиживал с удочкой. Рыба в арыках водилась: когда для их очистки вода перекрывалась, то в лужах, образовывавшихся там и сям, было немало добычи, которую дети, подростки и молодые люди отлавливали кто как мог: руками, небольшими бреднями, марлей, своими майками. Однако на удочку дело не особенно спорилось: так, за полдня 2-3 рыбешки, с палец или ладошку. Но мне нравился сам процесс: ожидание, замирание сердца, когда начинало клевать, внутреннее ликование и удовлетворение, когда удавалось вытащить. Однажды произошел случай из ряда вон: попалась рыбина, длиной сантиметров 40 и под килограмм весом. С тех пор я у сверстников махалли слыл за рыбака.
На Таре же…
[Кстати, к моему возвращению из дальних далей в 1959 году родители купили дом в Янги Шахар, новом городе, где мы потом и жили. Всё было рядом: школа, обком и облисполком, центральная площадь, трибуна парадов и демонстраций, другие учреждения. Где-то в середине 1970-х власти области переехали в новые здания с новой площадью на территориях, которые еще в нашем юношестве были хлопковыми полями. И нынешнее население Карши, во многом состоящее из бывших жителей районов и кишлаков области (занявших место коренных, переселившихся кто в Ташкент, кто в Россию, а кто и подальше), округу нашего второго дома тоже называет Эски Шахар. Эволюция города, населения и понятий...]
Поначалу я и на Таре просиживал с удочкой. И результаты тоже были не ахти. Потом кто-то подсказал, что надо ловить на закидушки. Сделал, попробовал, научился закидывать. Ну, совсем другой колер! Каждое утро я уходил на Тару. Она была рядом: через огороды и вниз на пологий песчаный берег. Очень скоро я стал возвращаться домой со значительным уловом: ерши, подлещики, окуни. Однажды попалась щука где-то с полметра: на крючок села рыбешка, а речная хищница позарилась на легкую добычу, да была вытащена на берег. Но как она водила из стороны в сторону! Как сопротивлялась! До сих пор помню! И до сих пор приятно! А в другой раз попался крупный карп, видимо, сбежавший из Старицы. Тоже сильная и норовистая рыба! И с ней была захватывающая борьба!..
Погостив у дяди Коли немало дней, мы двинули на Урал, где под городом Миасс, в лесу, жили родители Надежды Сергеевны (отец, кажется, был лесничим). У них мы пробыли недолго, не больше недели, но красота и особенности тамошнего леса, заросшие горы и скалы оставили след на всю жизнь. Там тоже была рыбалка: на удочку, в небольшой речке с кристально чистой и ледяной водой, форель. Клевало и дергало здорово, но ни одну я так и не смог взять в руки, срывались то в воде, то уже в воздухе: форель, рыба пестрая, красивая и вкусная, но еще и сильная, стремительная, непокорная. Вениамину Андреевичу удалось вытащить парочку: видимо, для быстрой, резкой, эффективной реакции на клев форели требуется сила мужской руки, а детской – на то недостаточно.
Рыбачили мы с Вениамином Андреевичем и позже, когда я уже был старшеклассником. Шигаревы дружили с Гуляевыми, родителями моего одноклассника Гены. Его отец был военным, может, даже полковником, и любил рыбалку, как и всякий русский человек тех времен. Пару раз мы все вместе ездили на Чимкурганское водоханилище, до которого километров 35-40 от Карши. По приезде на место рыбачили дотемна, потом перекус, ночевка, затем гладь предрассветного озера, то и дело возмущаемая забавами проснувшейся рыбы, особый клев, восход солнца, уха, сборы и возвращение в город.
И когда я уже был студентом, мы с Вениамином Андревичем вдвоем побывали с ночевкой на Чимкургане.
На учительском коллаже Шигаревы помещены рядышком друг с другом. А ниже и правее – кадр покрупнее: Надежда Сергеевна произносит поздравительную речь на моей свадьбе, июнь 1969 года, двор нашего дома в Карши. Еще правее – другой снимок с того же свадебного торжества: с микрофоном Э. П. Чубакова, учительница химии и биологии, классная руководительница 11 "а", параллельного нашему "б". [Эти кадры попали в фотоколлаж к эссе «Учитель» - http://www.stihi.ru/2015/04/04/2297, http://www.proza.ru/2015/04/04/529]. Эмилия Павловна – учитель, как говорится, от Бога. Знания, полученные нами от нее на уроках в провинциальной школе, оказались, скажем, для меня вполне совместимыми с продолжением изучения химии в Московском университете. Спасибо, Учитель!
С Шигаревыми я последний раз виделся в году 1995-м. Отыскал и побывал у них на квартире в каршинском микрорайоне «Пахтазор» (а вообще они, что называется, всю жизнь жили в финском доме при школе). Они оба уже несколько лет были на пенсии. Пока Надежда Сергеевна возилась на кухне и накрывала в зале на стол, Вениамин Андреевич сходил в ближайший гастроном за бутылочкой портвейна. Посидели, поели, попили, поговорили. Не сидел Вениамин Андреевич без дела и на заслуженном отдыхе: освоил пошив летних кепок, весьма востребованных в условиях солнечного Карши, купил машинку, материалы и выдавал продукцию. Не помню, шил ли он только на заказ или же сдавал оптом в какой-нибудь "комок". Суть не в этом, но в том, что пенсия – это, как говорится, на поддержку штанов. И если человек не лодырь, не лентяй, не белоручка, то найдет способ помочь себе и семье, а заодно и кое-какие изъянчики нашего разлюбезного Отечества подлатает…
Тогда Вениамин Андреевич снял мерку с моей головы и на следующий день подарил кепку темно-синего цвета. На всех кадрах моего велопробега «Ташкент-Карши» в 2007 году я в ней, сделанной руками дорогого учителя и старшего друга. Лучше всего ее можно разглядеть на снимках 116 и 121. Она есть у меня и сейчас. И будет всегда, пока я сам есть. Реликвия…
Через год или два после той встречи с Шигаревыми их уже не было: мигрировали в Россию. Единственный сын и ребенок давно был там, вот они, видимо, и потянулись к нему. Куда, где? – Не знаю. И спросить не у кого. Эссе «Учитель» 2005 года я писал еще и потому, что надеялся на какой-нибудь отклик по Шигаревым и другим упомянутым учителям. Тишина, хотя и пролетело немало лет.
Надежда и Вениамин Шигаревы старше меня годов на 13-15. Значит, им в текущем, в 2015-м, 81-83. Виталию Вениаминовичу – чуть-чуть за 60. Его двоюродным братьям и сестре – немного больше. Наверняка, есть последующие поколения Николая и Вениамина Шигаревых: внуки, правнуки. Откликнитесь кто-нибудь! Отзовитесь! И вообще: если кто-то что-то знает о моих Шигаревых (каршинских, сибирских) и их потомстве, – дайте знать…

 

Описание Рассылки
Архив Рассылки
avaz-nurzef@rambler.ru