Добрый день, уважаемые читатели!

Выпуск 8  

Ваши замечания и мои ремарки

Детектив

Стилистика русского языка

Письмо мне

Прошу прощения у всех, чьи письма остались без внимания. Были неполадки в работе почтового сервера. Пожалуйста, продублируйте свои послания. 

***  

Пришло письмо в адрес нашего коллективного сообщества: "Как Вы можете "пачкать бумагу", когда решается судьба не только России, но и Мира вообще?! 
Когда так очевидно глобальное противостояние Добра и Зла, когда вся суть мироздания сосредоточилась в противоборстве двух нравственных полюсов. 
Мне Ваш ответ не интересен. Ответьте лучше своей совести". 

Ответ от нашего сообщества (не возражаете?): "Если бы Вы читали книги, Вы бы знали, что у России одна беда - дураки". (Вторая беда - не наша проблема)

***

Ваши письма

Есть мнение: " Сколько лет нашей героине? 25? 35? 40? Судя по сыну с гантелями можно подумать лет под 40. Ну, если учесть что ребята начинают качаться в подростковом если не в юношеском возрасте, то сыну как минимум 16. Если Ася родила его в 22, то получается 22+16=38 лет.
А зная по своей маме и ее подругам, женщина в 38 лет не смотрит на себя в
зеркало без подозрения и не видит себя так вообще. Может я ошибаюсь но
по-моему нужно сделать ее моложе лет на 7 как минимум. Для этого достаточно
убрать гантели и заменить их на книги о рыцарях, кассеты Мумия Тролля, плакаты Руки вверх или еще что нибудь более подходящее.
И еще одно - было бы неплохо немного более раскрыть характер героини. Кто
она, где живет, кем работает. Мы ведь о ней знаем не больше чем о незнакомце,
сидящем рядом в кафе".

Среди писем есть такие: "Честно говоря, раздел "Стилистика" приводит меня в недоумение. Вы рассказываете элементарные вещи, известные всем. Может, имеет смысл говорить о чём-то конкретном? В конце концов, какое дело мне как автору, заимствованное я слово использую или нет?"

Но есть и такие: 

"Мне нравится то что вы делаете. И я не понимаю людей, которые пишут Вам с
каким-то недовольством и чуть ли не с призрением. Не нравится - не пиши , не
читай , отпишись, зачем на других злобу срывать? Не нравится что-то - предложи свое, зачем все это? Искреннее спасибо, Елена"

Спасибо, Елена. Конечно, я делаю рассылку для таких, как Вы, а не для "недовольных".

Анна оказывается запертой в каюте.

Проходит три дня. Вадим в течении этих дней постоянно находился в беспокойстве и почти не разговаривает. Все попытки Анны завести с ним разговор, ни к чему не приводят, он как будто их игнорирует. Вся та добродушность, которая была прежде, когда Анна разговаривала с Вадимом около музыкального салона исчезла. И это лишний раз подтверждает, что Вадим бандит и злодей. Возможно, он разыгрывал эту доброту для своих определенных целей, известных только лишь ему.

Анна пытается понять, что Вадим замышляет и почему нервничает. Анна 
решает, что ее план, узнать все от Вадима, не удастся, этот человек - актер и играет в своих целях, а она только лишь игрушка в его руках. Анне нужен какой-то выход.

Вначале она обдумывает: “А что если поговорю с горничной, ведь сюда, в каюту, заходят только Вадим и она. Может быть, мне удастся…. хотя, она ведь... достаточно вспомнить, что она тогда все время мне подливала вино, она имеет какое-то отношение к Вадиму... Нет, это не выход, нужно как-то выбраться отсюда... Как?.. Ну допустим я вылезу из этой каюты, а потом - куда? Море кругом... Я должна во что бы то ни стало встретиться с соседкой, которая живет в нашем коридоре, да, да, именно. Ведь неспроста Вадим при упоминании о соседке так изменился в лице и сказал, что бы я не выходила из каюты". 

Анна взглянула на иллюминатор, это кругленькое окошко в свободу. Схватила стул, вскочив на него, попыталась открыть иллюминатор, но он ей не поддался, видно его заклинило.

- О боже, что делать? – прошептала Анна.

Тут распахнулась дверь - на пороге стоял Вадим: в руках газета, в глазах 
безразличие. Анна ожидала от него каких-то действий, а он просто зашел в каюту, не глянув на Анну, повернулся к ней спиной, чтобы закрыть дверь на ключ. Потом спокойно прошел к креслу, что стояло рядом со светильником. Дернул за шнур.

В каюте был легкий сумрак, но Вадим включил свет, развернул газету и стал 
читать, не замечая Анны, словно ее в каюте и не было вовсе.

Анна, в замешательстве, решила слезть со стула, и тут Вадим обронил: “Не удастся, иллюминатор надежно закрыт”, - через несколько секунд добавил: - Сейчас придет официантка, принесет ужин”.

Анна так и не успела ступить на пол, и Вадима слушала стоя на стуле.

Потом спустилась со стула и села на него. Вадим ее удивил. “Хотя... - думала Анна, - собственно чему тут удивляться? Этот человек хитер... Но я - хитрее, я 
завтра прикинусь больной... А, может, попытаться выкрасть у него ключ? Куда он его прячет?”

Анна окинула Вадима взглядом. Тот продолжал читать газету. Недавнее его 
беспокойство прошло. “Что его беспокоило, почему он нервничал?” – спрашивала себя Анна.

Вдруг Вадим встает, кладет газету на журнальный столик и говорит: “Я ухожу, сегодня ночью меня не будет”.

- Куда он пошел и зачем? Что он скрывает? - задавала себе вопросы Анна. -А что если мне как-нибудь обдурить эту горничную? Но как? А если... точно... прикинусь, что у меня сердечный приступ. Но при чем тут это? Да все при том... Когда она будет заходить или подходить ко мне, - я падаю, словно у меня обморок, да, да, именно обморок, и упаду именно на нее. Пока она будет меня хватать... схватить она должна меня будет, потому что я именно на нее упаду, и… в это время... незаметно... я схвачу ключ…. он ведь у нее всегда в кармане… А вдруг я не успею? Или она заметит?.. Нет, все получится, все произойдет быстро.

Пока Анна размышляла, официантка уже открывала дверь. Щелчок двери Анну отвлек от раздумий.

- Ужин! – не успела девушка договорить, как Анна вдруг падает, официантка 
подхватывает ее, а рука Анны тем временем проскальзывает в карман и хватает 
металлический предмет.

“Слава богу,” – подумала Анна.

***

Героиня после долгих раздумий пытается припрятать столовый ножик, но он
почему застревает в лифчике и выдает ее.

Надзор усиливается.
       Обдумывает план побега: попросить досточтимого Вадима сообщить, когда корабль будет прибывать и когда он (Вадим) войдет, трахнуть его по голове чем- нибудь тяжелым. После связать потуже, пробраться на палубу и прыгнуть в воду.

До берега она доберется вплавь (недаром училась плаванью в школьные годы).

Но... любопытство берет верх, и Анна решает остаться на корабле и узнать, что же, собственно, происходит.

И спокойно доплывает до места назначения - маленького острова Рухну, что в Рижском заливе.

Что не делается - делается к лучшему. По прибытии их встречают явно серьезные люди, завозят в огромный дом и бросают, так ничего не объяснив, в подвал, где Анна и встречает свою подругу.

Ася рассказывает в чем дело. Она получила в наследство не только посуду от дедушки, но и маленький золотой ключик, который тот отдал ей перед самой смертью и просил ни в коем случае его не продавать . От чего ключик - он не сказал. Но Ася узнала и переправила ключик Анне в последнем письме. Ключ от большего сундука, полного золота. Золото принадлежало когда-то особе, приближенной к императору Николаю, и имеет очень высокую ценность как историческую, так и коллекционную. Сундук был утерян в годы Великой Отечественной войны, а ключ нашел дедушка и сохранил. После сундук был найден в Эстонии и, естественно, не был возвращен на родину. Он попал в руки одного коллекционера, который нанял целую бригаду по поиску ключа. Сундук был сделан из малахита, а замок оказался настолько прочным, что никакой самый профессиональный взломщик не мог открыть его, не повредив.

Когда нашли Асю, она сказала, что продала ключик. Но ей не поверили и
решили использовать Анну, которой та написала довольно-таки взволнованное
письмо.

Елена  ftf-kiev@i.com.ua   

Хлопнула дверь, и я осталась в одиночной камере.

Сидела в кресле не двигаясь, словно парализованная. Должно быть, другая стала бы бить посуду и барабанить в дверь, но я сидела, не шевелясь. Впрочем,  посуды в каюте не было.

Постепенно голова моя стала оживать, и в ней стали появляться мысли.
        Барабанить в дверь? Глупо. Вряд ли на мой стук сбежится экипаж и станет взламывать дверь. Если мой стук услышат, скажут Вадиму, решив, что я случайно захлопнула дверь, или заел замок, или произошло что-то еще, в чем мне должен помочь мой спутник. А он, чтобы стук не повторился, свяжет меня, или привяжет к кровати, или наденет наручники - кто знает, что у него есть? Может быть, и оружие? Мне не приходило в голову копаться в его сумке. Теперь такая мысль мелькнула, но ушла, невостребованной. Мне претило ковыряться в чужих вещах, да и что это может дать? Ну, узнаю я, что у него есть оружие, и что? Выброшу в иллюминатор? А если выбросить?.. Ну, он справится со мной и без оружия, а пропажа его взбесит, и тогда на милость его мне рассчитывать не придется. Мне надо сделать его своим союзником, а не заклятым врагом. И не собирается он меня убивать. Стал бы он столько возиться, чтобы... Нет. Убить меня он мог в квартире Аси. Прямо сразу, как только увидел. Я нужна ему живая. Зачем - загадка, но что живая, - это истина. И я смогу выходить из каюты, если он увидит, что я заболеваю без движения и свежего воздуха, если поверит, что я смирилась.

...Когда Вадим вернулся в каюту, я сидела у окна, грустная и безучастная (иметь подобный вид мне было - увы - нетрудно). Я не обернулась на стук двери, но боковым зрением видела, что Вадим взъерошен, видно, он готовился к сцене, что я ему устрою, и теперь ждал - чего? Просьб... истерики... Но я молча смотрела на море.

Вадим нервно прошелся по каюте, покопался в своих вещах, снова прошелся по каюте и остановился передо мной:

- Тебе нужно что-нибудь?

Я медленно, как бы с трудом подняла глаза, посмотрела на Вадима безучастным взглядом и едва заметно качнула головой: нет.

Вадим поджал губы и плюхнулся в соседнее кресло, хотя прежде  вел себя, как сдержанный денди. Поиграл кнопками пульта, поглазел в телевизор. Пару раз спросил меня, не мешает ли мне телевизор, интересна ли мне эта программа. Я, не отрываясь от моря, качнула головой: нет.

Вадим поиграл скулами, прочнее влез в кресло: он решил меня пересидеть и перемолчать? Ну уж!.. И я мысленно усмехнулась. И, не позволяя себя строить мрачные перспективы, предалась приятным воспоминаниям и молча декламировала стихи, коих при виде морской бескрайности приходило мне на ум великое множество...

Вадим хватался то за газету, то за журнал, взятый мной в библиотеке, то за телевизионный пульт. Он вновь и вновь пытался завязать разговор, а я либо "не слышала" его, либо, если он становился настойчивее, отвечала слабым кивком головы: нет. Я увлеклась игрой, действительно, погрузилась в мир поэтической меланхолии, и вопросы Вадима пролетали мимо моего сознания. И я не видела, как Вадим выпрыгнул из кресла, я услышала, как щелкнул замок.

Звук замка отозвался во мне тоскливой болью, но не вывел из состояния меланхолии, напротив, добавил подлинной грусти, и губы мои задрожали, но заплакать себе я не позволила. И продолжала сидеть неподвижно и смотреть в иллюминатор. И правильно поступила, потому что очень скоро дверь открылась, и пахнуло бульоном.

- Поставьте здесь, - сказал Вадим, а я не обернулась.

Снова шаги, щелчок замка... Ушли?..

Ушла горничная, а Вадим подошел ко мне:

- Мы пообедаем здесь.

Я усмехнулась про себя: "Как мило. Он тоже отобедает в каюте", - и качнула головой: нет.

Вадим говорил что-то, - я снова старалась его не слышать, и ребристый цвет водной поверхности уносил мои мысли прочь от каюты, прочь от Вадима.

Вадим был настырен, он заговорил громче - не вникая в смысл его слов, я снова покачала головой: нет.

Вадим подвинул поднос, да так, что звякнули приборы, и стал есть, нарочито громко жуя и прихлебывая, не так, как надо бы денди.

Но усилия его были напрасны. Я не повернула головы.

Надо сказать, отказаться от пищи мне было не сложно: я не принадлежу к тем женщинам, что в минуты беды и грусти устремляются к холодильнику; чтобы успокоиться, мне надо побегать по улицам, не трусцой, конечно, но быстрым шагом. И вынужденное пребывание на одном месте не добавляло мне аппетита.

К ужину я проголодалась, но не настолько, чтобы смириться со своей участью, и запахи пищи и звуки жующего Вадима вновь не заставили меня повернуть голову. Из своего кресла я вставала лишь в туалет и то лишь тогда, когда Вадим уходил из каюты.

К утру я решила, что голодание пойдет мне на пользу: за зиму я набрала лишние килограммы, а сидя в каюте рискую и вовсе растолстеть. И от завтрака я отказалась. Не знаю почему, но покачивая головой я обернулась к Вадиму, и он сдался: я была бледна, и под глазами у меня лежали темные круги. Вадим не хотел моей гибели, и моя болезнь ему не нужна, он хотел или должен был привезти меня живой. Наверное, он мог бы попытаться кормить меня силой, но в глазах его мелькнула - или мне показалось? - жалость, и, прочитав моралите, чтобы я не смела ни с кем разговаривать ни о чем, кроме погоды и теплоходного сервиса, он повел меня в ресторан.

В ресторане повсюду стояла вода - в кувшинах, в бутылках, в пластике; подкрашенная сиропом, минеральная, ключевая...

Стараясь не делать поспешных движений, я не дожидаясь когда за мной поухаживают потянулась к минералке,  залпом выпила полный стакан и тут же снова его наполнила...

Когда подали завтрак, что показался мне удивительно красивым и аппетитным, хотя то была обычная яичница и пара бутербродов с сыром, приготовленных  в микроволновке, я с удовольствием принялась и за него, но почувствовала сытость, не съев и половины. И увидала глаза Вадима. В них была тревога: не оставалось сомнений, что отсутствие у меня аппетита - не каприз. Что за мысли клубились в красиво стриженой голове, - не знаю, но Вадим стал нежен со мной. И вместо того чтобы вернуться в каюту сразу после завтрака,  повел на прогулку. Мы снова гуляли по палубе, как счастливая пара, и он бережно поддерживал меня под локоть. Конечно, Вадим ни на миг не оставлял меня в одиночестве, и все же я праздновала первую, пусть крохотную, но - победу.

***

Особо поговорим о заимствованиях из старославянского языка, потому что он оказал огромное влияние на лексику и словообразование русского языка.

В 863 году моравский князь Ростислав обратился к императору Византии Михаилу с просьбой прислать людей, которые могли бы проповедовать христианство на славянском языке. 

И в город Солунь, где жили греки и болгары, прибыли братья -  Константин (в монашестве Кирилл) и Мефодий, очень образованные люди, они хорошо знали и греческий, и славянский языки. И перевели богослужебные книги с греческого языка на тот славянский, который знали, предварительно создав славянскую азбуку, тот алфавит, которым мы пользуемся и сейчас.

Старославянский язык стал церковно-книжным путем распространяться среди западных и южных славян, а после крещения Руси в 988 году - и среди восточных.

Старославянизмы так прочно вошли в наш язык, что употребляя многие из них мы и подумать не можем, что произносим заимствованные слова: храбрый, жизнь, враг, до востребования, собеседование, ограда, облако, разве, коснуться...

По стилистической окраске старославянизмы можно разбить на три группы.

1. Старославянизмы нейтральные, не окрашенные ни книжностью, ни устарелостью - самые обычные слова, употребляемые во всех стилях речи, например: сладкий, общий, овощи, среда, художник, начальник, юг, восток, нужда, польза...

2. Устаревшие слова, архаизмы; они употребляются преимущественно в поэзии ХYШ-Х1Х веков, например: глас, злато, длань, ланиты, глава, древо...

Красуйся, град Петров, и стой

Неколебимо, как Россия!                     (А. Пушкин)

С простертой дланью вдохновенно

Полонский здесь читал стихи.           (А. Блок)

В современном языке устаревшие славянизмы употребляются чаще не для высокого стиля, а в шутку, для создания комического эффекта.

Зима - солидный град районный, а никакое не село.   (Е. Евтушенко)

3. Слова, имеющие или оттенок книжности, или принадлежащие к высокой лексике, или употребляющиеся в языке официальных документов: изобличать, предубеждение, расторгать, достоверный, соучастие, изымать, супруг, стремглав, предтеча, бремя...

старославянский язык - это не старый славянский язык, не древнерусский и не общеславянский; это один из южнославянских языков, а точнее - один из болгарских или болгаро-македонских диалектов  ^

славянское княжество Моравия существовало на территории бывшей Чехословакии в 1Х веке  ^

ныне греческий город Салоники ^

у восточных славян (у русских) и до Кирилла и Мефодия были письменные знаки ^