| ← Октябрь 2002 → | ||||||
|
1
|
2
|
3
|
4
|
5
|
6
|
|
|---|---|---|---|---|---|---|
|
8
|
9
|
10
|
11
|
12
|
13
|
|
|
15
|
16
|
17
|
18
|
19
|
20
|
|
|
21
|
22
|
24
|
25
|
26
|
27
|
|
|
29
|
30
|
31
|
||||
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://mayklov.narod.ru
Открыта:
30-01-2002
Автор
Статистика
86 подписчиков
0 за неделю
0 за неделю
Было холодно. Несмотря на то, что сентябрь в наших краях, практически, является еще одним летним месяцем (а было начало сентября), наступление осени давало о себе знать, особенно по утрам. Было раннее, еще только начало светлеть, сентябрьское утро. Настроение, и без того никакое, омрачал всепроникающий ледяной туман. Я откровенно мерз, несмотря на пару теплых одеял, которые вчера предусмотрительно прихватил в доме. Дальше лежать уже было невмоготу, но и вылезать из-под одеял в еще более мерзкий промокший холод мне совсем не хотелось. Хотелось, как есть, вместе с одеялами пробраться в дом, найти там теплое местечко и…
Надо было вставать. Ссы, не ссы… Эта пословица всегда помогала мне подниматься сначала на учебу, потом на работу. Для меня ранний подъем равносилен насилию. Последняя капля все равно… Я уже морально был готов к тому, чтобы подняться, наконец, с топчана, но проснувшийся во мне первобытный инстинкт самосохранения, некое мистическое чутье, появившееся после моего чудесного освобождения, заставил или заставило (ох уж эта грамматика) меня притаиться в зарослях анаши, которые я выбрал себе для ночлега.
Диван среди травы… До такого мог додуматься только Дуремар.
Послышался ни с чем не сравнимый звук приближающихся автомобилей, и к дому, визжа тормозами, подъехали несколько машин, откуда высыпали крепкие мужики в камуфляже и с автоматами в руках. Они быстро окружили дом, и специально натренированный для этого мент решительно постучал в дверь.
-Откройте, милиция!
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель показалось лицо Дуремара.
-Кто…
Хлесткий удар оборвал его фразу. Судя по шуму, Дуремар улетел прямо в кастрюли. Специально натренированный мент распахнул дверь, и они всей толпой ринулись внутрь.
Надо было спешить, пока Дуремар не заговорил, а что он заговорит, у меня сомнений не было. У них кто угодно заговорит. Стараясь действовать незаметно, я сполз с топчана на землю и, пополз к забору, где была достаточно большая для меня дыра к соседям. Соседей, слава богу, не было, и я позволил себе встать на четвереньки. От обретенного в процессе эволюции прямохождения меня отделало еще несколько заборов. Наконец, я выбрался из дачного поселка за пару кварталов от облавы.
Теперь надо было привести себя хоть в какое-то подобие порядка. Рубашка была испорчена полностью. А жаль. Разгуливать в такую погоду в маечке… Выбрасывать рубашку просто так тоже было нельзя. Хорошо натренированный мент… К тому же она могла еще послужить мне тряпкой для очистки джинсов. Благо, джинсы не пачкаются, а просто меняют цвет. Я разделся. Вытрусив как следует штаны, я намочил рубашку в достаточно чистой луже (благо, они тут никогда не пересыхают), и принялся чистить джинсы. Конечно, блестяще они выглядеть не стали, но до уровня работающего на сельхозплантациях бомжа, которых здесь было предостаточно, я добрался. Деньги и документы были при мне, в последнее время они всегда были при мне.
Надо было уходить. В такую рань, да еще в таком виде я вряд ли походил на прогуливающегося прохожего. И если учесть, что я не знал, от кого прячусь... Не найдя ничего лучше, я отправился на автобусную остановку. Наверняка, там я буду не единственной живой душой в округе, и до первого автобуса…
Чтобы хоть как-то отогнать холод, я решил углубиться в мысли о чем-то не связанном с погодой. Работа! За все это время я впервые вспомнил о работе. Отпуск мой давно уже подошел к концу, так что меня, скорее всего, перевели в ряды российских безработных. Ну и хрен с ним. Грех жалеть о такой работе. Не настолько я люблю деток, чтобы тратить на них свое лучшее время, да еще на зарплату, с которой разве что налоги платить приятно. Конечно, на мою зарплату прожить можно, неделю, если не шиковать и не платить за коммуналку… Так что пошли они все, вместе со своей работой! А до пенсии мне еще дожить нужно, чтобы думать о стаже.
-…! - подвел я итог своим размышлениям, и на душе стало легче.
Дуремар был… А почему, собственно, был? Дуремар - один из самых эксцентричных моих знакомых. Сколько я его помню, а знакомы мы не менее десяти лет, он всегда либо накуренный либо пьяный, либо накуренный и пьяный одновременно. Других, более тяжелых средств для поднятия настроения он, правда, не признает, делая четкое разграничение между торчком и планокуром. Торчков он не уважает, считая их дураками и отбросами общества. В разговоре же он всегда добавляет "покойный", если речь идет о ком-то, балующемся иглой.
-Видел вчера покойного Славика, - к примеру, - еще не сдох, но близок…
Точно так Серега, будучи ментом (он работает в уголовном розыске) всегда возмущается, когда при нем называют гаишников ментами.
-Гаишник не мент! Запомни это!
Когда мы при нем рассказываем анекдоты про гаишников, всегда говорим:
-Останавливает немент машину…
Серега… Можно было, конечно, пойти к нему, сдаться, рассказать все, попросить совета или защиты… Но он был ментярой, настоящим ментярой, не ментом, не милиционером, а ментярой, мусором, Павликом Морозовым нашего времени.
У одной моей знакомой муж по имени Павлик Морозов. Представляю, как ему жилось в детстве с таким именем. С одной стороны, учителя: Ты должен с честью нести это имя, с другой… У нас в школе пионерская дружина была имени Павлика Морозова, так нас кроме как дятлами никто не звал…
В армии Дуремар вставил в член шарик из плексигласа. Конечно, он был не единственным идиотом в части, но… У него развилась мистико-религиозная сверхидея члена. Он обожал, гордился, любил, боготворил свой член до поклонения. Стоило ему с кем-то познакомиться, как он тут же заводил разговор о члене.
-Хочешь потрогать? - спрашивал он, словно речь шла о каком-нибудь материале для костюма или новом свитере.
Если бы это было возможно, он носил бы член на самом видном месте или хранил бы его на стенке в рамочке, а еще лучше, соорудил бы во славу члена самый высокий в мире храм, где заставил бы молиться все человечество.
-А нахрена тебе это? - помнится, спросил я его, когда он мне предъявил предмет своей гордости.
-Ты чего? - удивился он, - знаешь, как бабы пищат? Они после этого ни с кем больше не получат такого кайфа.
Чтобы не обострять с ним отношений я ничего не сказал, хотя был уверен, что в этом деле намного важнее отношение друг к другу и владение предметом, нежели сам предмет. Для Дуремара это были запредельные понятия, и я не стал с ним спорить. Приняв мое молчание за согласие, он начал рассказывать историю своего шара.
-Самое главное - все правильно сделать. Иначе может быть такое воспаление, что он и в банку пролазить не будет. Прежде всего, нужен правильно изготовленный шар. Он должен быть идеально круглой формы и полностью отполированным. Если его не дополировать - трандец. Дальше нужен инструмент. Это делается специальным зубилом, тоже из плексигласа. Оно должно быть острым и отполированным до блеска, иначе может быть заражение…
Как и прочие армейские безобразия, делалось это в ленинской комнате на столе. Сначала зубилом разрубали крайнюю плоть, затем в образовавшееся отверстие вставляли шар, а кто и сразу несколько, затем член перевязывали бинтом и какое-то время страдали от боли. И все это ради того…
В конце концов, ему пришлось расстаться с предметом гордости, я имею ввиду шар, после того, как в порыве страсти он разодрал там все одной молодой девчушке так, что у нее развилось кровотечение. Мы все тогда с ней нянчились, как с дитятей. Как выяснилось потом, там было не столько крови, сколько желания побыть в центре внимания. Короче говоря, она нас обманула, за что и получила прозвище Ленин…
Был он (Дуремар) здоровым, под два метра ростом детиной с мордой как у Евдокимова. После армии работал слесарем, потом пошел по комсомольской работе и даже готовился вступить в партию. Когда началась перестройка, и партию отменили, он резко поверил в колдовство и магию, занялся целительством и массажом, стал вдруг врачом-психотерапевтом и доктором индо-тебетской медицины. При этом он вычитывал не только сглаз и порчу, но и гонорею, а также лечил аппендицит массажем по древнефилиппинской методике. По ночам он выходил в тонкое тело и летал с другими колдунами над городом, иногда занимался магическим сексом, а пару раз был даже на шабаше.
Лет пять назад он женился, да так… Мало того, что она была предельно некрасивой, с этим еще можно было бы смириться, будь она человеком душевным, хорошей хозяйкой или при деньгах, но она была глупой, сварливой неумехой и бесприданницей. Ее дневной моцион состоял из "Диагностики кармы", наверно, единственной книжонки, которую она изволила прочитать и бутылки водки, которую она выпивала еще до обеда, называя это приемом витаминов.
Месяца два назад он ее покинул, тоже совершенно спонтанно и необъяснимо, и поселился на даче, оставив ей всю совместно нажитую чепуху, такую же совершенно ненужную, как и фундамент пирамиды, - так мы называли его долгострой. Женившись, он развил бурную строительную деятельность, и даже вывел нулевой этаж их семейного гнездышка во дворе у папы (тестя), но потом идея заглохла, а "дом" превратился в стоянку для папиной машины.
Обычно, я старался держаться от него подальше. Нет, в принципе, он неплохой парень: безвредный, никогда не откажет. Но у него всегда было полно дури, да и любители покурить к нему захаживали слишком часто. Я буквально видел, как к нему в дом врываются люди в форме, арестовывая всех присутствующих. А там доказывай, что ты не слон.
В прошлый раз… Он был у Димы, когда я заглянул туда на огонек. Дуремар цедил пиво через соломинку и забавно шепелявил. Как обычно, у него была сломана челюсть. В пятый или шестой раз, уже не помню.
-Где тебя так? - спросил я, ожидая услышать очередную нелепую историю.
Он всегда попадал в самые, что ни на есть нелепые ситуации.
-В яму упал.
-…?
-Попросил меня тесть соленья перевезти. Гружу банки. Тут мимо проходит девчонка - ...! Я засмотрелся и упал. Выбил плечо и сломал челюсть.
-В который раз?
-Я не считаю, - ответил он, словно речь шла о чаевых.
-Нельзя быть таким экстремалом, - вступил в разговор Дима, - ты так когда-нибудь и убьешься.
-Экстремалы - это такие коты. У них морды вдавлены внутрь, словно им в детстве дали хорошо по лицу. Причем, чем больше у них вдавлена морда, тем более они экстремальны. Самые экстремальные коты вообще сами есть не могут. Их надо кормить.
-Еще пару раз сломаешь челюсть, и тебя придется из рук кормить.
-На мне, как на собаке.
-Это все до поры до времени.
-Ладно, пожелайте мне приятного аппетита.
-Приятного аппетита.
Дуремар закрылся в уборной, откуда послышались истошные вопли:
-Писать! Писать! Это приказ!
-От тебя соседи в подъезде не шарахаются? - спросил я у Димы.
-Тут еще и не такое бывает.
-Он всегда так себя ведет?
-Да, причем везде.
-Разговаривать с собственным хером…
-А почему бы и нет?
А правда, почему бы нет, если учесть, что совсем недавно хер вообще был его культом…
И вот люди в форме врываются к нему в дом…
Да, милая, да, сладкая, да, малыш, да, девочка, да, да, да, да… и так до конца бесконечной, неопрокрустенной форматом строки. Ты лежишь, еще лежишь, прижавшись, просишь обнять крепко-крепко, словно боишься растаять, улететь, исчезнуть потеряться, скрыться за той тучей, что грозит нам пальчиком через окно. Да, любимая, миллион раз да, счастье мое, солнце мое, еще миллион раз да, миллион-миллионов раз…
Твой требовательный звонок, я так замерзла, отпусти, зверь, постой, дай раздеться, у тебя ножки холодные, знаешь, как там холодно, давай погрею, хулиганка, помолчи, твои ножки грех не целовать, единственный смертный грех, хоть и не библейский, но к черту библию, твои пальчики, и я буду целовать каждый по много-много раз… твои губы, грудь, плечи, живот, запах подмышек, тепло между ног, аромат твоего "хочу", мой язык, который выныривает из (ты с этим уже смирилась, моя стеснюля, моя маленькая стеснюля) и начинает ласкать твою попочку, пытаясь проникнуть внутрь… нет, сумасшедший… перестань, и ты извиваешься, пытаешься перевернуться, для тебя это слишком, и ты убегаешь в традиционность, богу - богово…
Уйди, ты тяжелый… И мы тонем в объятиях, и только "Джа даст нам все…", давно и далеко любимая песня, но вот твой персональный рассвет в 16-00 по полудню или если по полудню, то только четыре, одни условности, как и твое надо, твое пора, твое котик, мне надо… а туча уже здесь, и дождь лупит огромными каплями по окнам, и тебе страшно в нашей постельке, среди полыхания и Грррр!!!, но ты собираешься, какая ты у меня отважная!, и я надеваю тебе туфли, и целую тебе туфли, до завтра, милая, до завтра…
И ты, уже у порога… прощальный поцелуй… но вместо этого… твое лицо… еще мгновение назад такое радостное и лучащееся… маска страха, настоящего ужаса, и твой срывающийся голос:
-Беги!
А потом визг тормозов, люди в форме, преодоление заборов…
Мага, милая, нежная, любимая Мага! Это было… Ремикс прошлого, именуемый сном. Точное, до самого последнего момента повторение одного из наших с тобой дней, и твое спасшее меня предупреждение. Мага, милая, нежная Мага! Где ты сейчас, с кем, о чем думаешь, вспоминаешь ли ты меня… Я шептал твое имя, словно мантру или заклинание, а по щекам текли слезы отчаяния.
Мага…
Только сейчас я полностью ощутил всю боль нашей разлуки, и какой банальной ни была эта фраза, все было именно так. Только сейчас, когда, казалось бы, надо думать о собственной безопасности, я осознал, как мне тебя не хватает, и не хватало все это время. Мне стало так больно, словно закончилось действие наркоза, и моя судьба, этот сраный хирург-садист, продолжала на живую кромсать меня своим скальпелем. Я вспомнил Кастанеду и его женщину-нагваль, вспомнил то отчаяние, потери самого ценного человека в жизни. И если у мага был реальный шанс пойти за ней следом, то у меня… Вместо того, чтобы плюнуть на все, и идти за тобой хоть на край света, я пустился в разгул, клюнул на первую попавшуюся суку, и вот теперь… Человек сам творец своего несчастья.
Интересно, что сейчас делает Дуремар? Я представил его в кабинете в ментовке, привязанным к стулу и с окровавленным лицом. Он вещал разбитым ртом двум ничем не примечательным следователям о модели вселенной, точно так же, как вещал вчера после доброй порции молока.
-Вселенная набухает, растет, расширяется во всех направлениях, - говорил он, так, словно наблюдал этот процесс воочию своими глазами. Она набухает, наполняется, растет, продолжает заполнять отведенную ей бесконечность… Тампакс. Человечество интуитивно воплотило модель вселенной в гигиеническом тампоне, тем самым четко определило свое отношение ко всему происходящему в макромире. Менструальная манда - вот что такое бесконечность в человеческом понимании! А жизнь или бытие в самом космогоническом смысле этого слова - есть ни что иное, как наполнение вселенной ее менструальной кровью.
-Ага, а млечный путь - это нитка, - съязвила Стелла (новая пассия Дуремара).
-И в этом случае, заметь, нет ничего удивительного в том, что здесь творится, - продолжил он, не замечая реплики Стеллы, - манда, она и есть манда. И ничего ты с этим не поделаешь.
-А п…ц - это п…а самец, - вставил я, чтобы хоть что-то сказать.
-Что ты имеешь против манды? - набросилась на Дуремара Стелла.
Она была ничего. Высокая, черноволосая, поджарая, но не тощая, как морской окунь. По сравнению с бывшей супругой, это был прогресс. Только вот результат частого употребления алкоголя и наркоты слишком был заметен на ее лице.
-Видишь ли, дорогая, - он посмотрел на нее словно через двойной лорнет, - манда - это детородный орган, место существования яйцеклетки а потом и плода. Манда - это старт, великий старт великого начала, если бы не…
-Тампакс?
-Именно тампакс. Менструальный тампон. У нашей вселенной месячные, и мы все ничто, мы бесплодны, как та яйцеклетка, которую гонит кровь. Нам ничего не светит, и это ужасней всего. Это главное противоречие… с одной стороны, мы эмбрионы, ждущие своего рождения, мы яйцеклетки, требующие оплодотворения, поэтому нас так и привлекает манда, как символ утерянных возможностей.
-Для меня лично она никакой не символ. И ничего такого привлекательного… По крайней мере, меня туда не тянет.
-Тебя тянет на х…, что говорит о том, то ты еще даже не яйцеклетка. Ты сперматозоид. Маленький подвижный головастик, один из пятидесяти миллионов, участвующих в забеге. Фактически ты ничто. Одна пятидесятимиллионная. Число, которым можно пренебречь. Только один на пятьдесят миллионов, и то в лучшем случае… прыснуться, добежать, чтобы лишить последнего шанса остальных… Яйцеклетка в миллион раз хитрее. Она сидит себе в тепле и ждет, когда примчится удачливый красавчик… Поэтому бабы второй сорт. Они сперматозоиды. Они всего лишь сперматозоиды, тогда как мужики…
-Тогда как мужики нюни, - продолжила Стелла, - тепличные мухоморы, которые сидят и ждут, и если баба проходит мимо, то его, как никчемного, смывает за борт менструальная кровь.
-Я кажется понял! - Дуремар от возбуждения даже вскочил на ноги, - Выкидыш! У него был выкидыш!
-У кого?
-У господа нашего, у кого же еще. Шесть дней он трудился, а потом… Большой взрыв это выкидыш. Плода не получилось! И мы не творение, нет! И уж тем более не образ и подобие. Мы вагинальное раздражение. Послевыкидышный зуд!
-То же самое мы наблюдаем и в развитии общества, или в историческом процессе, - осенило вдруг и меня, - Рождается некий социум, некая яйцеклетка, растет, развивается, и если не бывает вовремя оплодотворена, то начинается большая кровь. Так погибли все тупиковые империи древности. И единственная защита от гибели - это плод, социальный плод…
-Который никто никогда не видел, и не знает, как он выглядит.
-Именно об этом и говорил Дюльсендорф!
-Кто? - оживилась Стелла.
-Да так… - пробурчал я.
А Стелла посмотрела на меня вдруг совершенно трезвыми глазами да так, словно она прекрасно поняла, о ком шла речь. Я сам чуть было не протрезвел, но уже в следующее мгновение она была вновь собой. В потолке открылся люк - не волнуйтесь, это глюк. Сильная все-таки у него анаша… А я уже не могу себя почувствовать человеком без порции допинга, и это, наверно, не только от хреновой жизни. Не все же начинают ее курить от великих бед. Вон у друзей моих, приятелей, жизнь вроде и ничего, а буквально каждое утро начинается косяком. Все интересы направлены на ганджибас. Дима, тот и пишет теперь все больше на словах. Одни только разговоры о писательстве. Вовик… Этот просто нихрена не делает. Дуремар вообще плывет камнем на дно, а я… я в дерьме по уши. Для меня ганджибас это способ спрятать голову в песок и нихрена не видеть вокруг.
А вообще если верить мэтрам мозговедения, то все это от нехер делать. При наличии интересного дела, которое, ко всему прочему, приносит радость, все это просто не нужно. Начинает работать своя биохимия, вырабатывать собственный, совершенно безвредный кайф.
-… развитие мелкой моторики у детей, - вещал Дуемар.
Лихо я выпал из разговора! Пропустил минут, наверно, сорок, хотя, что такое сорок минут, когда вся жизнь годится лишь на то, чтобы спустить ее в унитаз и тщательно смыть водой.
-Развитие мелкой моторики у детей напрямую связано с развитием интеллекта. Чем лучше работают руки, тем умнее мозги. И в этом отношении онанизм является незаменимым. Мало того, что он развивает моторику, он еще приносит удовольствие, навсегда объединяя интеллектуальные игры и кайф. Радость познания начинается у нас с первых робких прикосновений к еще не сформированным детским пиписькам. Мир прекрасен, - агукаем мы себе, прикасаясь к особым местам.
-Тогда почему везде говорят, что это вредно?
-А почему вреден секс, или порнография? Обществу нужны благовоспитанные невротики. Только из таких людей вырастают настоящие патриоты. Счастливый, любящий себя, умеющий любить человек никогда не пойдет громить иноверцев или бомбить ни в чем не повинных людей. Для этого нужны невротики и зомби. Для этого нужны нравы, религии, приличия и прочая кастрирующая нас мудотень.
-О чем задумался, Игорек? - Стелла прервала словесные излияния Дуремара.
-Я? Я вообще стараюсь не думать… Это вредно.
-Брось. Жить тоже вредно. От этого умирают все.
-Да, но все по-разному. Вот ведь в чем…
-Ну и хрен с ним.
-Пойдем спать. Ничего, если ты на полу?
-Меня это вполне утроит.
-Тогда вот тебе одеяла, подушки... есть простыня… Сам себе постелишь?
-Попробую.
-Вот и хорошо.
Не успел я нормально улечься, как Дуремар взгромоздился на Стеллу. Он двигался быстро-быстро, как кролик, иногда повизгивая по-собачьи. Стеллы вообще не было слышно. Минут через пять, не больше, он плюхнулся на бок, и принялся шарить рукой по столу. Наконец, свалив что-то, он нашел сигареты и закурил.
-Не хочешь ее трахнуть? Ей все равно с кем, а мне для тебя не жалко.
-Ты что, б…. В натуре дурак? - взбесилась Стелла.
-Заткнись, сука!
-Щас ты у меня заткнешься, … такой!
Послышался звонкий шлепок. Наверняка пощечина, и следом хрусткий удар уже кулаком.
-Душновато тут у вас, пробурчал я, собрал свои пожитки и отправился спать в огород, где у Дуремара, в зарослях анаши стоял старый потерявший вид диван.
Приятная прохлада слегка подняла мое, упавшее до нуля настроение. Приятно пахло травой. Люблю запах зреющей конопли. Жаль, что нет таких одеколонов. Соорудив из одеял некое подобие кокона, я решил, что так не замерзну. Я лежал, смотрел в ночное небо, в пространство между звезд, наполняясь космической пустотой… Я лежал, и ко мне медленно подкрадывался сон…
-Молодой человек, - вывел меня из задумчивости пьяненький мужской голос.
Окликнувший был тощим мужичком маленького роста. Азиат. На нем была легкая куртка на все случаи жизни и старые спецовочные брюки, заправленные в резиновые сапоги. В общем, выглядели мы как братья.
-Молодой человек, - повторил он.
-Да.
-Извините, молодой человек, у вас закурить не найдется?
Я хотел, было, сказать, что не курю, но обнаружил в кармане папиросы. Увел у Дуремара.
-Папиросу будете.
-Еще и лучше. Люблю настоящий табачок, а то сейчас делают…
Он взял папиросу, смял мундштук, сунул в уголок рта. Он ждал, что я тоже закурю, чтобы прикурить от одной спички.
-Я не курю.
-А…?
-Случайно у друга увел. Так что Вам повезло.
-Домой возвращаетесь? - просил он, все еще не решаясь сказать мне ты.
-Да я так…
-А я вот с командировки. Целину опускаем. Читал Поднятую целину? Вот ее мы и опускаем. Разбираем сооружения. Что можно - продаем, что нельзя - в утиль. Сейчас много чего в утиль принимают…
-Пионером работаете? - пошутил я.
-И пионером, и комсомольцем… Кем только я не работал…
-Большие командировки?
-Да пол года уже там. Домой только раз в месяц. Зато жена родная… Родней не бывает… А там. Жил у мужика… ну и народ… С голодухи пух. Хлебную корочку в рот засунет и сосет. Неделями с дивана не встает, энергию экономит. Купался в последний раз года два назад. Пропил все. Они там все пьют и нихрена не хотят делать. Мыс трудом рабочих себе нашли. И деньги ведь хорошие платили. Все равно. Голы-босы, жрать нечего, все равно. А один раз просыпаемся, а у нас мент бензин сливает. Зашел во двор… канистра, шланг. Мы ему: "Нахрена так делать? Трудно попросить по-хорошему?" А он глаза вылупил, оскорбился, блин, мудак, да как заорет: "Нах… мне ваш бензин! Хоть залейтесь!" Орет, а сам на ногах еле стоит…
-Автобус.
Кроме нас и кондуктора в автобусе было человек пять. Такие же, как и мы, помятые, небритые, одетые кое-как.
-Оплачиваем проезд, - произнесла механическим голосом сонная кондукторша.
-Я заплачу! - засуетился мужичок, видя, что я полез в карман.
-Да у меня есть.
-Ничего. Вот, возьмите за двоих…
-Спасибо.
-Далеко едешь?
-Еще не знаю, - честно признался я.
-А поехали ко мне.
-Да ну, у тебя там жена, не виделись сколько.
-Ушла она, - грустно сказал он, - к другу ушла… бывшему. Не выдержала такой жизни. Поехали. Тебе все равно деваться, смотрю, некуда, а мне все ж не одному.
-Тогда поехали.
-Ты какую водку предпочитаешь? - спросил он меня в магазине, куда мы зашли за продуктами.
-Не знаю. Я вообще ее не часто пью.
-Понятно. Тогда вот эту. Она хоть и неказистая, а настоящая, фирменная.
-Ты уверен?
-Я точно знаю.
-Тогда ее.
Я попытался, было, заплатить за часть припасов, но он резко воспротивился.
-Сегодня ты мой гость. Я угощаю.
Возражать я сильно не стал. В моем неопределенном положении деньги лучше было экономить.
Дом у него оказался очень даже ухоженным, хоть и было видно, что здесь какое-то время никто не жил (не было в нем жилого запаха), все было чисто и в полном порядке.
-Проходи. Сейчас будем обедать.
Он открыл воду, проверил газ… Минут через тридцать на столе стояла жаренная на двух жирах (сливочном и растительном масле) картошка, огурчики, помидорчики, грибочки, аджика и свежий хлеб. Рюмки были чистыми и удобными, а водка холодной.
-Ну, за знакомство, - сказал он, поднимая рюмку, - меня, кстати, Геннадием зовут, а то мы не познакомились…
-Игорь.
-Вот теперь можно и за знакомство… Ты хлеб в аджику макай. Нет ничего лучше для водки, чем хлеб с аджикой. Ты ешь. По глазам вижу, голодный.
Я приготовился к куче вопросов, но вместо этого он показал рукой на старые часы, шумно отсчитывающие секунды.
-Присмотрись внимательно. Ничего не находишь в них необычного.
-Странные они какие-то.
-А точней?
-Точней не скажу.
-Это ошибка часовщика. В этих часах стрелки останавливаются не 60, а 61 раз. 61 минута, состоящая из 61 секунды. Но идут точно. Месяцами можно не подводить.
-Странная штуковина.
-Странная и символичная. Я когда их в карты выиграл, долго не мог поверить. Специально считал раз за разом… Они изменили мое представление о жизни и о времени. 25 кадр, 61 секунда… Скрытая секунда. Одна на час. За годы жизни, знаешь, сколько их таких набегает. Если собрать все секунды, которые от нас убежали… Знаешь, сколько в среднем живет человек?
-Сложный вопрос.
-Несколько минут. Всего каких-то несколько минут. Все остальное время он занимается черти чем. Всю жизнь мы носимся в поисках черти чего, замечая лишь на мгновения жизнь. И таких мгновений всего на несколько минут. А некоторые так и умирают лет в восемьдесят, не прожив и секунды…
-За это можно и выпить.
-За это необходимо выпить!
-А ты знаешь, - заговорил он, закусив водку капусткой, - что в астрологии один градус земной орбиты соответствует одному дню.
-Не стыкуется. 360 и 365.
-Это дань принципу неопределенности. Один градус примерно равен одному дню, длина окружности примерно равна 3 диаметрам. Жизнь не так математична, как кажется на первый взгляд. Так принцип Гейзенберга гласит, что мы не можем одновременно знать координаты и скорость электрона. Что-либо одно. Мы можем знать, что где-то во вселенной существует электрон с такой-то скоростью, или в данном месте пространства есть электрон, скорость которого нам, увы, знать не дано… Ты не думай, - продолжил он после долгой паузы, - я тут не просто так болтаю. Я в институте в свое время был лучшим по физике и математике. Мои работы не проверяли, на экзамене не спрашивали. Отлично автоматом… А теперь вот шабаем работаю, потому что это нах… никому не нужно. Давай еще!
Он разлил остатки водки по рюмкам.
-Есть кто в доме живой?
Они ввалились без стука. Два мужика неопределенной внешности и возраста. Одетые примерно так же, как и мы с Геннадием. Были они все заросшие и в наколках. Точно персонажи из Острова сокровищ.
-Присаживайтесь. Правда, у нас все уже кончилось.
-Не боись, - сказал все тот же вошедший, и извлек из кармана своей бесформенной телогрейки бутылку.
-Свой?
-А то чей же. Я другие не пью.
-Тоже верно.
Они сели к столу.
-Знакомьтесь, - спохватился Геннадий. Это мой новый знакомый…
-Игорь, - представился я.
-А это Васильевич (говорящий) и Тарзан.
-Ну, без предисловий, - сказал Васильевич и разлил самогон.
-Крепкий? - осторожно поинтересовался я. Честно говоря, боюсь незнакомую продукцию домашнего изготовления.
-Не бойся, угрызешь. Поехали.
Самогон был крепким, но пился легко. Хорошо, видать, Васильевич дело знает.
-А мы к тебе с предложением.
-Говори.
Васильевич посмотрел на меня.
-Он свой.
-Не хочешь на рыбалочку съездить?
-Когда?
-Сейчас.
-Да можно, в принципе.
-У тебя какой размер? - спросил у меня Васильевич.
-Чего?
-Ну не хера же. Ноги, и так… Куртку тебе надо бы и сапоги.
-Нога 42, куртка 54.
-Значит найдем. Малыми тебе не будут.
Пойдем.
Возле забора стоял какой-то армейский, такой трудно назвать легковым, вездеход, толи нашей, толи вражеской армии. Был он древним и видавшим виды.
-Примерь, - Васильевич кинул мне сапоги и куртку.
Сапоги были огромными, а куртка в самый раз.
-А ты их на туфли, - подсказал мне Геннадий.
На туфли сапоги были почти в самый раз.
-Залезай.
Минут через десять, после того, как мы покинули город, я полностью потерялся в пространстве. Я и раньше не тешил себя знанием географии окрестностей, но про существование партизанских троп и полузаброшенных селений я и не догадывался. Правда, селения были позже. Пока что были поля, были лесополосы, были болота, и были луга. Большую часть пути дороги вообще не было. Было лишь направление, согласно которому Васильевич прокладывал курс. Ехали молча. Больше курили, иногда поглядывали на часы. Час или два я дремал, все равно делать было нечего.
-Менты, - сказал сидевший впереди Геннадий.
-Фигня, - отмахнулся Васильевич.
Метов было трое. И судя по тому, как они улыбались, лица моих спутников им были знакомы.
-Куда направляетесь, - поинтересовался мент, заглядывая в машину.
-Водку пить, - спокойно ответил Васильевич.
-А сетка бутылки охлаждать?
-Вроде того.
-Ладно, пусть едут. Сейчас все равно у них ничего нет, - вступил в разговор другой мент, судя по всему, старший по званию, - на обратном пути возьмем. Все равно им деваться некуда. Здесь другой дороги нет.
Слово дорога вызвало у меня улыбку.
-Что тут смешного? - спросил недовольно мент.
-Ничего. Это я о своем.
-Он хотел, было, еще что-то сказать, но потом передумал.
-Что будем делать? Другой дороги на самом деле нет, - спросил Геннадий, когда мы отъехали от ментов.
-Фигня, - бросил Васильевич.
Минут через тридцать мы подъехали к небольшому живописному озеру с ивами и камышом.
-Ну? - спросил Васильевич Тарзана.
-Здесь рыбы нет, - прошамкал он беззубым ртом. Это были его первые слова за весь день.
-Да посмотрите какое место! Она здесь просто обязана быть! - вступил в разговор Геннадий.
-Не спорь с ним. Он знает.
-Но как?
Ответа не последовало.
-Останови! - оживился Тарзан, когда мы проезжали какую-то лужу.
-Что еще за…
-Здесь рыба, - пояснил Васильевич.
-Нихрена не пойму. Пропустить такое озеро, чтобы ловить в этой луже?!
-Он знает.
Тарзан тем временем разделся, глотнул самогона прямо из бутылки и смело ринулся с головой в пучину. Минуты две его не было, после чего он вынырнул с сазаном килограмм на 5, не меньше. Рыба только ошалело смотрела по сторонам и разевала рот. Она даже не пыталась вырываться. Тарзан выкинул добычу на берег и вновь скрылся под водой. Выловив еще четырех сазанов, он так же молча оделся и сел в машину.
Следующей остановкой была бахча.
-Ты чего! Тут же охрана, одни звери! Перестреляют нахрен! - разнервничался Геннадий.
-Фигня.
Васильевич выбрался из машины и заорал на все поле:
-Хозяева!
Он кричал до тех пор, пока из зарослей вдалеке не показались две фигуры. Тогда он какой-то невообразимой рысью поскакал к ним навстречу. А уже через несколько минут они вместе стреляли из ружей по арбузам.
-Как это он? - спросил я Геннадия.
-А вот так. Он и не на такое способен.
-У меня сослуживец был. Так тот тоже всегда кричал, когда хотел что-то в поле спереть. Это, он говорил, для того, чтобы удостовериться, что никого нет. Никого нет - бери, а если кто-то вышел, можно попросить немного продать. Тоже не запрещено.
-Загружай, - приказал вернувшийся Васильевич.
Машину мы забили доверху, причем совершенно бесплатно.
Было уже темно, когда мы подъехали к небольшому селению в несколько собранных из подручного материала полухаток, полуземлянок. Там мы выгрузили арбузы и рыбу и затарились клетками.
-Это на крыс, - пояснил Геннадий, - они считают, что сегодня крысы будут…
-Вставай, приехали, - разбудил меня Васильевич.
Была, наверно, глубокая ночь. Было темно, так что определить, где мы находимся, я так и не смог. Был лес или посадка, была вода. Я потянулся и сладко зевнул.
-Найди пока дров, - распорядился Васильевич, заодно и развеешься.
-Включи фары. Не видно ничего.
-Вот оно, дитя цивилизации.
В свете фар я быстро нашел несколько сухих веток, вполне достаточных, чтобы развести огонь. Пока я занимался заготовкой дров, откуда ни возьмись появился котелок и свежая, еще прыгающая рыба.
-Любишь уху?
-Кто ж ее не любит.
-Такой ухи ты еще не пробовал. Геннадий ас в этом деле.
Делать мне было совершенно нечего. Тарзан с Васильевичем исчезли в неизвестном направлении, прихватив с собой клетки для крыс.
-Помочь? - спросил я Геннадия.
-Иди лучше поспи в машине. На уху я тебя разбужу.
Я забрался в машину и, наверно, сразу уснул. Потому что, не успел я закрыть глаза, как меня уже подняли есть. Уха уже была разлита в большие железные миски. Были также хлеб, овощи… Ну там лук, огурцы, помидоры. В общем, все, что надо для сытного обеда.
Уха действительно была превосходная. Пахучая, густая, вкусная…
-Да подожди ты, не налегай, - остановил меня Васильевич, - сначала надо выпить. Иначе это уже не уха.
Геннадий достал из воды бутылку и разлил самогон в заранее приготовленные стаканы.
-Ну, с богом…
продолжение читайте в следующей рассылке
ГЛОТОК ШАМПАНСКОГО В ОЖИДАНИИ ПРАВОСУДИЯ
Как говорят психологи, характер, да и судьба человека закладываются в детстве, еще до пяти лет. Не спорю. Но, вспоминая сейчас свое детство, ничего в нем сверхъестественного не нахожу. Детство, как детство. Мать, отец, бабушка. Болел, выздоравливал, сбивал коленки, дрался... Был как все нормальные дети.
Как и многие другие дети, был призван на действительную музыкальную службу - отправили меня изучать школу игры на фортепиано. Попал я к частному педагогу - женщине средних лет с большой грудью… Самое главное в игре на фортепиано - это правильная посадка, и я сидел на высоком стульчике со стопкой хрестоматий под задницей, и, играя очередной до-мажор, я смотрел на ее огромную грудь, исчезающую в вырезе платья, и изнывал от желания впиться в нее зубами.
Школа, институт… все, как у людей. Водка, девочки, рок-н-ролл, зачеты, экзамены… Я ничем не выделялся среди приятелей. Все началось значительно позже. Мои приятели постоянно женились-разводились, и были как-то заняты, а я… Я полюбил спать. Я зарывался с головой в груду подушек и одеял, и выбирался из своей берлоги только в случае крайней необходимости.
Я устраивался в своем коконе, замирал, и… Они приходили. Мои волшебные сны. В каждом сне я убивал, и получал от этого неописуемое наслаждение. Ничто, ни секс, ни наркотики, а я к тому времени уже перепробовал многие заменители счастья, не могли дать мне такого вселенского наслаждения. Я убивал медленно, как гурман вкушает редкие яства, убивал мужчин, женщин, детей. Я выдавливал глаза, вспарывал животы, вкручивал шурупы в суставы, сверлил зубы, пропускал через гениталии ток. Я мог разорвать младенца на глазах у матери…
Моя же реальная жизнь ничего собой не представляла. Друзей у меня не было. Работа… Я нехотя тянул лямку, считая минуты до конца рабочего дня. Понятно, что при таком отношении к труду… Личной жизни у меня тоже не было. Моя жизнь была ничем, мифом, серым, будничным ничтожеством. А мне на днях должно было стукнуть 33.
Я решил подарить себе самый замечательный в мире подарок. Снять девочку. Лучше, конечно, проститутку. Немного снотворного, и она моя, и мой сон, мой замечательный сон превратится в явь. Уже потом, насладившись в полной мере, можно будет написать на стене ее кровью ДА ЗДРАВСТВУЕТ ПРЕЗИДЕНТ И НАШ РОССИЙСКИЙ НАРОД!, обмотать ее кишки вокруг шеи на манер шарфа, откупорить шампанское и позвонить в милицию.
Все равно мне за это ничего не будет.
На сегодня все. Заходите ко мне на сайт.
Или пишите сюда
| http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru |
Отписаться
Убрать рекламу |
| В избранное | ||
