Литературное чтиво Выпуск No 348 от 2006-04-23 Число подписчиков: 22    Жюль ВЕРН "ДЕТИ КАПИТАНА ГРАНТА" Часть 1    Глава 8. Одним хорошим человеком больше на "Дункане"      Между тем яхта, пользуясь попутным течением у берегов Северной Африки, быстро приближалась к экватору. 30 августа показался остров Мадейра. Гленарван, верный обещанию, предложил бросить якорь и высадить ученого на берег.      - Мой дорогой лорд, - сказал Паганель, - я буду откровенен с вами. Скажите, намеревались вы до встречи со мной сделать остановку у Мадейры?      - Нет, - ответил Гленарван.      - Тогда разрешите мне использовать мою злосчастную рассеянность. Остров Мадейра слишком хорошо известен. Он не представляет больше никакого интереса для географа. О нем все уже сказано, все написано; к тому же когда-то знаменитое местное виноделие ныне пришло в полный упадок. Подумайте: на Мадейре больше не осталось виноградников! В тысяча восемьсот тринадцатом году там производилось двадцать тысяч пип (пипа - 50 гектолитров) вина, в тысяча восемьсот сорок пятом году уже две тысячи шестьсот шестьдесят девять пип, а в настоящее время не производится даже пятисот пип. Прискорбное явление! Итак, если вы не возражаете, то ссадите меня у Канарских островов...      - Сделаем остановку у Канарских островов, - ответил Гленарван, - они тоже лежат на нашем пути.      - Я это знаю, дорогой лорд. Канарские острова, состоящие из трех групп, представляют большой интерес для обследования, не говоря уже о Тенерифском пике, который мне всегда хотелось увидеть. Это редкий случай. Я воспользуюсь им и в ожидании судна, которое доставит меня в Европу, поднимусь на эту знаменитую гору.      - Как вам будет угодно, дорогой Паганель, - невольно улыбаясь, ответил Гленарван.      Он вправе был улыбаться.      Канарские острова находятся недалеко от Мадейры, всего в двухстах пятидесяти милях, - расстояние ничтожное для такой быстроходной яхты, как "Дункан".      31 августа в два часа дня Джон Манглс и Паганель прогуливались по палубе. Француз забрасывал собеседника вопросами относительно Чили.      - Господин Паганель! - вдруг прервал его капитан, указывая на какую-то точку на юге горизонта.      - Что, дорогой капитан? - отозвался ученый.      - Поглядите в ту сторону. Вы ничего не видите?      - Ничего.      - Вы смотрите не туда. Глядите не на горизонт, а выше, на облака.      - На облака? Ничего не вижу.      - Ну а теперь взгляните на конец бушприта.      - Ничего не вижу.      - Вы не хотите видеть! Хотя мы находимся в сорока милях от Тенерифского пика, его остроконечная вершина ясно вырисовывается на горизонте.      Хотел Паганель видеть или он того не хотел, но спустя некоторое время ему, чтобы не прослыть слепцом, пришлось согласиться с Джоном Манглсом.      - Ну наконец-то вы увидели, - сказал капитан.      - Да, да, вижу совершенно ясно. Как! Это и есть прославленный Тенерифский пик? - пренебрежительно сказал географ.      - Он самый.      - А мне кажется, будто это не очень высокая гора.      - Однако она возвышается на одиннадцать тысяч футов над уровнем моря.      - Но Монблан куда выше!      - Возможно, но когда вам придется взбираться на нее, то она покажется вам очень и очень высокой!      - Взбираться? Взбираться на Тенерифский пик? К чему это, дорогой капитан, после Гумбольдта и Бонплана? Гениальный Гумбольдт поднялся на эту гору и так подробно описал ее, что тут уж ничего не прибавишь. Он отметил пять зон: зону виноградников, зону лавров, зону сосен, зону альпийских вересков и, наконец, бесплодную зону. Гумбольдт добрался до наивысшей точки Тенерифского пика, где некуда было даже сесть. С вершины горы перед его взором расстилалось пространство, равное четверти всей Испании. Затем он спустился в жерло вулкана до самого дна этого потухшего кратера. Спрашивается: что остается мне делать на этой горе после такого великого человека?      - Действительно, после него вам новых открытий не сделать, - согласился Джон Манглс. - А жаль, вам будет очень скучно в Тенерифском порту в ожидании прихода судна. Там рассчитывать на какие-либо развлечения нечего.      - Конечно, рассчитывать придется только на самого себя, - смеясь, ответил Паганель. - Но скажите, дорогой Манглс, разве на островах Зеленого Мыса нет удобных стоянок?      - Конечно, есть. В Вила-Прая очень легко сесть на пароход, идущий обратно в Европу.      - А кроме того, имеется еще одно преимущество, - заметил Паганель, - острова Зеленого Мыса расположены вблизи Сенегала, где я встречу соотечественников. Я знаю, эту группу островов считают малоинтересной, пустынной, да и климат там нездоровый. Но для географа все представляет интерес. Уметь видеть - это наука. Есть люди, которые не умеют видеть, - путешествуя, они обогащаются свежими впечатлениями не больше, чем улитки. Но, поверьте мне, я не принадлежу к их числу.      - Как вам будет угодно, господин Паганель, - ответил Джон Манглс. - Я уверен, что ваше пребывание на островах Зеленого Мыса обогатит географическую науку. Мы все равно должны остановиться там, чтобы запастись углем, и вы нас нисколько не задержите.      Сказав это, капитан взял курс к западным берегам Канарских островов. Знаменитый Тенерифский пик остался за кормой "Дункана", и, продолжая идти таким же быстрым ходом, яхта пересекла 2 сентября в пять часов утра тропик Рака. Погода изменилась. Воздух сделался тяжелым и влажным, каким всегда бывает в период дождей. Испанцы именуют этот период "временем луж". Время очень тягостное для путешественников, но полезное для жителей африканских островов, страдающих от недостатка лесов, а потому и влаги. Бурное море не позволяло пассажирам находиться на палубе, но беседы в кают-компании не стали менее оживленными.      3 сентября Паганель начал укладывать свои вещи, готовясь к высадке на берег. "Дункан" уже лавировал между островами Зеленого Мыса. Яхта прошла мимо острова Сель, бесплодного и унылого, словно песчаная могила, прошла вдоль обширных коралловых рифов, оставила в стороне остров Сен-Жак, перерезанный с севера на юг цепью базальтовых гор, оканчивающейся двумя унылыми вершинами, вошла в бухту Вилла-Прая и стала на якорь в виду города. Погода была ужасная, бушевал прибой, несмотря на то что бухта защищена от морских ветров. Дождь лил как из ведра, и сквозь потоки едва можно было различить город, который расположен на обширной равнине, род террасы, напоминавшей по своей форме земляную приподнятую площадку, упиравшуюся в отроги горного кряжа вулканического происхождения, вышиной в триста футов. Вид острова сквозь частую завесу дождя был удручающе унылый.      Леди Гленарван не удалось осуществить свое намерение побывать в городе. Погрузка угля протекала с большими затруднениями. Таким образом, пассажиры "Дункана" оказались словно под домашним арестом. В то время как море и небо в необозримом хаосе смешивали воды свои, пассажирам не оставалось ничего иного, как сидеть в кают-компании. Естественно, что больше всего говорили о погоде. Каждый высказывал свое мнение, кроме майора, который с подобным же равнодушием взирал бы и на всемирный потоп.      Паганель ходил взад и вперед, покачивая головой.      - Словно нарочно такая погода, - повторял он.      - Да, стихия вооружилась против нас, - соглашался с ним Гленарван.      - А я все же восторжествую над ней.      - Не можете же вы пренебречь таким ливнем, - заметила леди Элен.      - Я лично, сударыня, никакого ливня не боюсь, но опасаюсь только за свой багаж и инструменты: ведь все погибнет.      - Опасен лишь момент высадки, - заметил Гленарван, - но как только вы попадете в Вилла-Прая, то там вы устроитесь неплохо. Правда, несколько грязновато, по соседству с обезьянами, свиньями, что вряд ли приятно, но путешественник не должен быть слишком взыскателен. К тому же можно надеяться, что месяцев через семь-восемь вам удастся отплыть в Европу.      - Через семь-восемь месяцев! - воскликнул Паганель.      - Да, не ранее, ведь в период дождей суда редко заходят на острова Зеленого Мыса. Но вы можете с пользой провести время. Этот архипелаг еще мало изучен как в области топографии местности, так и климатологии, и этнографии, и гипсометрии (измерение рельефа местности). Здесь есть над чем поработать.      - Вы сможете заняться обследованием рек, - заметила леди Элен.      - Здесь нет рек, сударыня, - ответил Паганель.      - Ну займитесь речками.      - Их также нет.      - Тогда какими-нибудь потоками, ручьями...      - Их тоже не существует.      - В таком случае, вам придется обратить внимание на леса, - промолвил майор.      - Для того чтобы был лес, необходимы деревья, а деревьев тут нет.      - Приятный край, нечего сказать! - отозвался майор.      - Утешьтесь, дорогой Паганель, - сказал Гленарван, - вам все же остаются горы.      - О сэр! Горы здесь невысоки и неинтересны. К тому же они давно исследованы.      - Исследованы? - удивился Гленарван.      - Да. Мне, как всегда, не везет. Если на Канарских островах меня опередил Гумбольдт, то здесь меня опередил геолог Шарль Сен-Клер-Девиль.      - Неужели?      - Увы, это так! - жалобно ответил Паганель. - Этот ученый находился на борту французского корвета "Решительный", когда тот стоял у островов Зеленого Мыса. Он поднялся на самую интересную вершину архипелага - на вулкан острова Фогу. Так что же мне остается делать?      - Действительно, это прискорбно, - промолвила Элен. - Что же вы, господин Паганель, думаете предпринять?      Паганель несколько минут молчал.      - Право, вам надо было высадиться на Мадейре, хоть там уже нет вина, - заметил Гленарван.      Ученый секретарь Парижского географического общества продолжал молчать.      - Я подождал бы с высадкой, - заявил майор таким же тоном, каким сказал бы: "А я не стал бы ждать".      - Дорогой Гленарван, - прервал наконец молчание Паганель, - где вы намереваетесь сделать следующую остановку?      - О, не раньше чем в Консепсьоне.      - Черт возьми! Это меня чрезвычайно отдаляет от Индии!      - Нисколько: как только вы обогнете мыс Горн, "Дункан" начнет приближаться к Индии.      - Сомневаюсь.      - К тому же, - продолжал Гленарван серьезным тоном, - не все ли равно, попадете вы в Ост- или Вест-Индию?      - Как все равно?      - Если только не считать, что обитатели пампы в Патагонии такие же индейцы, как туземцы Пенджаба.      - А знаете, сэр, - воскликнул Паганель, - вот довод, который никогда не пришел бы мне в голову!      - А золотую медаль, дорогой Паганель, - продолжал Гленарван, - можно заслужить в любой стране. Всюду можно работать, производить изыскания, делать открытия: и в Кордильерах и в горах Тибета.      - Но мои исследования реки Яру-Дзангбо-Чу?      - Вздор, вы замените ее Рио-Колорадо. Эта большая река еще мало известна, и, судя по картам, географы довольно произвольно обозначили ее.      - Знаю, мой дорогой лорд. Бывают всевозможные ошибки. Я нисколько не сомневаюсь, что Географическое общество столь же охотно командировало бы меня в Патагонию, как и в Индию. Но эта мысль не пришла мне в голову.      - В результате вашей обычной рассеянности...      - А не отправиться ли вам вместе с нами, господин Паганель? - предложила ученому самым любезным тоном леди Элен.      - Сударыня! А моя командировка?      - Предупреждаю вас, что мы пройдем Магеллановым проливом, - объявил Гленарван.      - Сэр, вы искуситель!      - Добавлю, что мы побываем в порту Голода.      - Порт Голод! - воскликнул атакованный со всех сторон француз. - Порт, известный во всех географических летописях!      - Примите во внимание, господин Паганель, - продолжала Элен, - что ваше участие в экспедиции прославит Францию наравне с Шотландией.      - Конечно!      - Географ принесет пользу нашей экспедиции, а что может быть прекраснее, чем поставить науку на службу человечеству!      - Вот это хорошо сказано, сударыня.      - Поверьте мне: повинуйтесь, как это сделали мы, воле случая, или, вернее, воле провидения. Оно послало нам этот документ, мы двинулись в путь. Провидение привело вас на борт "Дункана", не покидайте же яхту.      - Сказать вам, друзья мои, что я думаю? - спросил Паганель. - Мне кажется, что всем вам очень хочется, чтобы я остался.      - Вам самому, Паганель, смертельно хочется остаться, - заявил Гленарван.      - Верно! - воскликнул ученый-географ. - Но я боялся быть навязчивым.    Глава 9. Пролив Магеллана      Все на яхте обрадовались, узнав о решении Паганеля. Юный Роберт с такой пылкостью бросился ему на шею, что почтенный секретарь Географического общества едва удержался на ногах.      - Бойкий мальчуган! - сказал Паганель. - Я обучу его географии.      А так как Джон Манглс решил сделать из Роберта моряка, Гленарван - человека мужественного, майор - хладнокровного, леди Элен - доброго и великодушного, а Мери Грант - благодарного таким учителям, то, очевидно, юному Гранту предстояло стать незаурядным человеком.      "Дункан", быстро закончив погрузку угля, покинул эти унылые места и, взяв курс на запад, попал в течение, проходившее близ берегов Бразилии, а 7 сентября при сильном северном ветре пересек экватор и вступил в Южное полушарие.      Итак, переход совершался благополучно. Все верили в успех экспедиции. Количество шансов найти капитана Гранта, казалось, с каждым днем возрастало. Одним из наиболее уверенных в успехе экспедиции был капитан "Дункана". Объяснялось это главным образом его горячим желанием видеть мисс Мери спокойной и счастливой. Он сильно был увлечен молодой девушкой и столь неумело скрывал свои чувства, что все, кроме него и Мери Грант, заметили это. Что касается ученого-географа, тот был самым счастливым человеком во всем Южном полушарии. Он по целым дням изучал географические карты, разложенные на столе в кают-компании, что являлось причиной ежедневных стычек с мистером Олбинетом, которому он мешал накрывать на стол. В этих спорах все были на стороне Паганеля, за исключением майора, который относился к географии с присущим ему равнодушием, особенно в часы обеда. Кроме того, натолкнувшись среди судового груза на ящики с разнообразными книгами, принадлежавшими помощнику капитана, и заметив среди них несколько томиков на испанском языке, Паганель решил изучить язык Сервантеса. Этим языком никто на яхте не владел. Знание испанского языка должно было облегчить географу изучение чилийского побережья. Благодаря способностям полиглота Паганель надеялся свободно говорить на этом новом для него языке еще до времени прихода яхты в Консепсьон, а пока он с ожесточением изучал испанский язык и беспрестанно бормотал про себя какие-то непонятные слова.      В свободное время он умудрялся заниматься с Робертом, рассказывая ему историю материка, к которому так быстро приближался "Дункан".      10 сентября яхта находилась под 5°37' широты и 37°15' долготы. Гленарван узнал некую историческую подробность, которая, по-видимому, не была известна большинству даже более образованных людей. Паганель излагал им историю Америки, и, рассказывая о великих мореплавателях, по пути которых теперь следовал "Дункан", он воскресил образ Христофора Колумба, утверждая, будто великий генуэзец умер, так и не подозревая, что открыл Новый Свет.      Слушатели громко запротестовали, но Паганель настаивал на своем.      - Это вполне достоверно, - говорил он. - Я отнюдь не хочу умалять славы Колумба, но факт неоспорим. В конце пятнадцатого века помыслы людей были направлены к одной цели: облегчить сношения с Азией и западными путями выйти к востоку. Одним словом, стремились найти кратчайший путь в "страну пряностей". Вот какую задачу пытался разрешить Колумб. Он предпринял четыре путешествия, подходил к Америке у берегов острова Каймана, Гондураса, Москитного берега, Никарагуа, Верагуа, Коста-Рики и Панамы, но полагал, что эти земли принадлежат Японии и Китаю. Он умер, так и не заподозрив существования огромного материка, который, увы, даже не унаследовал его имени.      - Я готов поверить вам, дорогой Паганель, - отозвался Гленарван. - Тем не менее меня удивляет, и я прошу вас объяснить мне, какие мореплаватели приписали честь открытия Америки Колумбу?      - Его преемники: Охеда, который сопровождал его в путешествиях, Винсенте Пинсон, Америго Веспуччи, Мендоса, Бастидас, Кабраль, Солис, Бальбоа. Все они прошли вдоль восточных берегов Америки, отмечая на карте границы; триста шестьдесят лет тому назад их несло на юг то же самое течение, которое ныне несет и нас. Представьте себе, друзья мои, ведь мы пересекли экватор именно в том месте, где пересек его. Пинсон в последний год пятнадцатого века, а теперь мы приближаемся к восьмому градусу южной широты, под которым Пинсон пристал когда-то у берегов Бразилии. Годом позже португалец Кабраль спустился еще южнее, до порта Сегуро. Затем мореплаватель Веспуччи во время своей третьей экспедиции, в тысяча пятьсот втором году продвинулся еще южнее. В тысяча пятьсот восьмом году Винсенте Пинсон и Солис объединились для совместного исследования американских берегов, а в тысяча пятьсот четырнадцатом году Солис открыл устье реки Ла-Плата, где был растерзан туземцами, и честь первым обогнуть новый материк выпала на долю Магеллана. Этот великий мореплаватель в тысяча пятьсот девятнадцатом году проплыл с пятью судами вдоль берегов Патагонии, открыл порт Десеадо, порт Сан-Хулиан, где надолго задержался, открыл под пятьдесят вторым градусом широты пролив "Онз-Миль Вьерж", названный впоследствии его именем, и двадцать восьмого ноября тысяча пятьсот двадцатого года Магеллан вышел в Тихий океан. О! какой восторг он должен был испытать и как сильно забилось его сердце, когда он обнаружил на горизонте искрящееся под лучами солнца неизвестное море!      - Как бы мне хотелось быть на его месте! - воскликнул Роберт, воодушевленный словами географа.      - И мне бы тоже, мой мальчик, и я не пропустил бы подобного случая, родись я триста лет тому назад.      - Что было бы печально для нас, господин Паганель, - заметила леди Элен, - ибо вы не сидели бы сейчас с нами на палубе "Дункана" и мы не услышали бы того, что вы нам сейчас рассказали.      - Не я, так другой рассказал бы вам об этом, сударыня, и добавил бы, что западный берег Америки был исследован братьями Писарро. Эти отважные искатели приключений были великими основателями городов Куско, Кито, Лима, Сант-Яго, Вилья-Рика, Вальпараисо и Консепсьон, куда плывет "Дункан". Одновременно с открытиями братьев Писарро совпали открытия Магеллана, и очертания американских берегов, к большому удовлетворению ученых Старого Света, были занесены на карту.      - А я стремился бы еще к новым открытиям, - заявил Роберт.      - А зачем? - спросила Мери, глядя на юного брата, увлеченного рассказом Паганеля.      - В самом деле, мой мальчик, зачем? - с ободряющей улыбкой спросил лорд Гленарван.      - А затем, что мне интересно узнать, не скрывается ли еще что-либо за Магеллановым проливом.      - Браво, друг мой! - воскликнул Паганель. - И я попытался бы узнать, простирается ли материк до Южного полюса или там открытое море, как предполагал ваш соотечественник Дрейк. Не сомневаюсь, что если бы Роберт Грант и Жак Паганель жили в семнадцатом веке, то они отправились бы вслед за двумя очень любознательными голландцами Схоутеном и Лемером, стремясь, как они, отгадать эту географическую загадку.      - Это были ученые? - спросила леди Элен.      - Нет, просто отважные купцы, которых мало интересовала научная сторона открытий. В ту пору существовала голландская Ост-Индская компания, которой принадлежало исключительное право провозить товары через Магелланов пролив. А так как в то время, кроме этого пролива, иного пути в Азию не знали, то привилегия Ост-Индской компании являлась захватнической. Несколько купцов решили бороться с этой монополией, пытаясь открыть другой пролив. К числу таковых Принадлежал некий Исаак Лемер, человек умный и образованный. Он снарядил на свои средства экспедицию, которую возглавили его племянник Яков Лемер и Схоутен, опытный моряк, родом из Горно. Эти отважные мореплаватели пустились в путь в июне тысяча шестьсот пятнадцатого года, почти сто лет спустя после Магеллана. Они открыли новый пролив между островом Эстадос и Огненной Землей, названный проливом Лемера, а двенадцатого февраля тысяча шестьсот шестнадцатого года они обогнули прославленный мыс Горн, который с большим основанием, чем его собрат, мыс Доброй Надежды, имел бы право называться мысом Бурь.      - Как бы я хотел быть там! - воскликнул Роберт.      - Да, ты прав, мой мальчик, ибо это подлинная радость! - воодушевленно воскликнул Паганель. - Существует ли большее удовлетворение, большее счастье, чем то, которое испытывает мореплаватель, наносящий на судовую карту свои открытия. Перед его глазами возникают новые земли, остров за островом, мыс за мысом, они словно всплывают из недр морских! Сначала контуры этих земель смутны, изломаны, прерывисты: вот тут уединенный лагерь, а там - отдаленная бухта, а еще дальше - затерянный в безграничном просторе залив. Но постепенно открытия дополняют друг друга, линии уточняются, пробелы на картах уступают место штрихам, очертания бухт врезаются в сушу, мысы увенчивают исследованные берега, и вот, наконец, новый материк во всем своем великолепии с его озерами, его реками, его потоками, его горами, его долинами и его равнинами и деревнями, городами и столицами возникает на глобусе. Ах, друзья мои! открывать неведомые земли это - творить, это - переживать волнения и неожиданности! Но ныне этот источник почти исчерпан: все известно, все исследовано, все новые берега и материки занесены на карту, и нам, теперешним географам, больше нечего делать.      - Нет, дорогой Паганель, есть что делать, - возразил Гленарван.      - Что же?      - То, что делаем мы!      А яхта тем временем неслась с поразительной быстротой по пути Веспуччи и Магеллана. 15 сентября она пересекла тропик Козерога и взяла курс к знаменитому проливу. Порой едва приметной полосой на горизонте обрисовывались низкие берега Патагонии, но отстояли они дальше чем на десять миль от яхты, и, глядя сквозь знаменитую подзорную трубу, Паганель получал о них лишь смутное представление.      25 сентября "Дункан" был уже у пролива Магеллана и плавно вошел в него. Этим путем обычно плывут торговые суда, направляющиеся в Тихий океан. Длина Магелланова пролива составляет всего лишь триста семьдесят шесть миль. Он настолько глубок, что по нему могут проходить, даже вблизи берегов, суда большого тоннажа, его дно удобно для якорных стоянок. По берегам много источников пресной воды, множество доступных и безопасных гаваней - словом, преимуществ, которых нет ни в проливе Лемера, ни у грозного скалистого мыса Горн, где непрестанно свирепствуют ураганы и штормы.      В первые часы плавания по Магелланову проливу, на протяжении приблизительно шестидесяти - восьмидесяти миль до мыса Грегори, берега отлоги и песчаны. Жак Паганель боялся проглядеть хоть единый прибрежный уголок, хоть единую деталь пролива. Плыть предстояло около тридцати шести часов, а панорама берегов, залитых сверкающим южным солнцем, несомненно, заслуживала напряженного и восторженного созерцания. Вдоль северных берегов не видно было никаких жителей, только несколько туземцев бродило по обнаженным скалам Огненной Земли.      Паганель роптал на то, что ему не пришлось увидеть ни одного патагонца; его это сердило, а спутников забавляло.      - Патагония без патагонцев - это не Патагония, - раздраженно повторял он.      - Потерпите, мой почтенный географ, скоро мы увидим патагонцев, - утешал его Гленарван.      - Я не уверен в этом.      - Но ведь они существуют, - заметила леди Элен.      - Сильно сомневаюсь в этом, сударыня, поскольку не вижу ни одного.      - Но ведь название "патагонцы", что по-испански значит "большеногие", дано было не каким-то воображаемым созданиям.      - О! название ровно ничего не значит! - воскликнул Паганель, любивший спорить и потому упрямо стоявший на своем. - Кроме того, вообще неизвестно, как их называют.      - Неужели! - воскликнул Гленарван. - А вы знали об этом, майор?      - Нет, - ответил Мак-Наббс, - и я не заплатил бы ни одного шотландского фунта стерлингов за то, чтобы узнать это.      - И тем не менее узнайте это, равнодушный вы человек! - заявил Паганель. - Магеллан назвал туземцев "патагонцами", это верно, но огнеземельцы называют их "тиременеи", чилийцы - "каукалу", колонисты Кормена - "теуэльче", арауканцы - "уильче". У Бугенвиля они известны под именем "чайхи", а сами себя они зовут общим именем "ипокен". Так вот, я спрашиваю вас, как следует называть их и может ли вообще существовать на свете такой народ, который имеет столько имен?      - Вот так довод! - воскликнула Элен.      - Допустим этот довод, - сказал Гленарван, - но, надеюсь, наш друг Паганель признает, что если существует сомнение относительно того, как называть патагонцев, то относительно их роста все одинакового мнения?      - Никогда не соглашусь с этой чудовищной нелепостью! - воскликнул Паганель.      - Они огромного роста, - настаивал Гленарван.      - Не знаю.      - Они малорослые? - спросила леди Элен.      - И этого никто не может утверждать.      - Ну тогда среднего роста? - проговорил Мак-Наббс, желая всех примирить.      - Не знаю.      - Ну это уж чересчур! - воскликнул Гленарван. - Путешественники, которые их видели...      - Путешественники, которые их видели, - перебил его Паганель, - противоречат друг другу. Магеллан утверждал, будто его голова едва достигала им до пояса...      - Ну вот видите!      - Да, но Дрейк утверждает, что англичане выше самого высокого патагонца.      - Ну насчет англичан я сомневаюсь, - презрительно заметил майор. - Вот если бы он сравнил их с шотландцами!      - Кевендиш говорит, что патагонцы крепкие, рослые люди, - продолжал Паганель. - Гаукинс утверждает, будто они великаны, Лемер и Схоутен сообщают, что они одиннадцати футов ростом.      - Прекрасно! Свидетельство этих людей заслуживает доверия, - заметил Гленарван.      - Да, но такого же доверия заслуживают Вуд, Нарборо и Фалькнер, а по их словам, патагонцы - люди среднего роста. Правда, Байрон, Ла Жироде, Бугенвиль, Уэллс и Картерс доказывают, что рост патагонцев в среднем равен шести футам шести дюймам, тогда как господин д'Орбиньи, ученый, лучше всех знающий эту страну, утверждает, что их средний рост пять футов четыре дюйма.      - Но где же тогда истина среди всех этих противоречий? - спросила леди Элен.      - Истина заключается в следующем, - ответил Паганель, - у патагонцев ноги короткие, а туловище длинное. В шутку можно выразиться так: это люди шести футов роста, когда сидят, и пяти - когда стоят.      - Браво, милейший ученый! - воскликнул Гленарван. - Вот это хорошо сказано!      - Но только в том случае, если патагонцы существуют вообще, тогда это примиряет все разногласия, - продолжал Паганель. - А теперь, друзья мои, скажу вам в заключение, что Магелланов пролив великолепен даже без патагонцев.      В это время яхта огибала между двумя живописными берегами полуостров Брансуик. Среди деревьев мелькнули чилийский флаг и колокольня церкви. Пролив извивался теперь среди величественных гранитных массивов. Подножия гор скрывались в чаще огромных лесов, а вершины их, покрытые шапкой вечных снегов, окутаны были пеленой облаков. На юго-западе поднималась на шесть тысяч пятьсот футов вершина горы Тары.      После долгих сумерек наступила ночь. Дневной свет неприметно угасал, на землю легли мягкие тени. Небо покрылось яркими звездами, и созвездие Южного Креста указывало мореплавателям путь к Южному полюсу. Среди этой светящейся темноты, при сиянии звезд, заменявших в этих краях маяки цивилизованных стран, яхта смело продолжала путь, не бросая якоря ни в одной из удобных для стоянки бухт, которыми изобилует окрестное побережье. Часто реи яхты задевали ветви южных буков, склонявшихся к волнам, нередко винт взбивал воды в устьях больших рек, вспугивая диких гусей, уток, гаршнепов, чирков и все пернатое царство этих болотистых мест. Вскоре показались развалины и оползни, которым ночь придавала величественный вид, - то были печальные остатки некогда покинутой колонии, чья участь навсегда опровергает представление о том, что местность плодородна, а леса богаты дичью. "Дункан" проходил мимо порта Голода.      Здесь в 1581 году поселился испанец Сармиенто во главе четырехсот эмигрантов. Он основал город Сан-Фелиппе. Часть поселенцев погибла от свирепых морозов, голод прикончил тех, кого пощадила зима, и корсар Кевендиш, посетивший в 1587 году колонию, застал последнего из четырехсот несчастных эмигрантов умирающим от голода на развалинах города, просуществовавшего всего шесть лет, но, казалось, пережившего шесть столетий.      Яхта проплыла вдоль пустынных берегов. На рассвете она шла по узкому проливу перешейка, по берегам которого теснились буковые, ясеневые и березовые леса, из недр которых вздымались зеленеющие своды, высокие горы, увитые мощным диким терновником, с остроконечными пиками, среди которых выше всех вздымался обелиск Бугенвиля.      Яхта миновала устье бухты Сан-Николае, которую Бугенвиль назвал когда-то бухтой Французов. Вдали резвилось множество тюленей и, по-видимому, огромные киты, если судить по мощности выбрасываемых ими фонтанов воды, которые видны были на расстоянии четырех миль. Наконец "Дункан" обогнул мыс Фроуорд, еще покрытый последними снегами. На южном берегу пролива, на Огненной Земле, высилась на шесть футов гора Сармьенто - гигантское нагромождение скал, рассеченных грядой облаков, образующих как бы воздушный архипелаг.      Именно мысом Фроуорд заканчивается Американский материк, ибо мыс Горн всего лишь каменистый остров, затерянный среди океана под пятьдесят шестым градусом южной широты.      Между полуостровом Брансуик и островом Десоласьон пролив еще более суживается. Этот длинный остров распластался среди множества мелких островков, словно огромный кит, рухнувший на берег, усеянный валунами. Как не похожа эта столь искромсанная на куски граница Америки на вольные, четкие контуры Африки, Австралии и Индии! Какая космическая катастрофа так распылила этот огромный мыс, служащий водоразделом между двумя океанами?      А там, вместо плодородных берегов, протянулись оголенные, пустынные косогоры, изрезанные множеством узких проходов этого запутанного лабиринта.      "Дункан", не замедляя хода, безошибочно плыл этими прихотливыми извилинами, смешивая клубы дыма с хлопьями разодранного утесами тумана. Не останавливаясь, яхта прошла мимо нескольких испанских факторий, обосновавшихся на этих безлюдных берегах. У мыса Тамар пролив снова расширяется. "Дункан", усилив пары, обогнул крутые берега островов Нарборо и стал приближаться к южному побережью. Наконец через тридцать шесть часов после входа в пролив показалась вдали скала мыса Пилар, высившаяся над самым островом Десоласьон. Безбрежное водное пространство расстилалось перед форштевнем "Дункана", и Жак Паганель, приветствуя его восторженным жестом, был взволнован не менее, чем Магеллан в то мгновение, когда его корабль "Тринидад" накренился под легкими бризами Тихого океана.    Глава 10. Тридцать седьмая параллель      Через неделю после того как яхта "Дункан" обогнула мыс Пилар, она на всех парах вошла в бухту Талькауано - великолепную гавань длиной в двенадцать и шириной в девять миль. Погода стояла дивная. Небо в этом краю с ноября по март - безоблачно, и вдоль берегов, защищенных Андами, неизменно дует южный ветер. Следуя приказанию Эдуарда Гленарвана, Джон Манглс вел яхту все время вблизи берегов архипелага Чилоэ и других бесчисленных обломков этой части Американского континента. Какие-нибудь остатки разбившегося судна, сломанные запасные реи, кусок дерева, обработанный человеческой рукой, могли навести "Дункан" на след крушения "Британии", но ничего не было заметно, и яхта, идя своим путем, бросила якорь в порту Талькауано спустя сорок два дня после того, как покинула темные воды залива Клайд.      Гленарван велел спустить шлюпку, сел в нее вместе с Паганелем, и вскоре они высадились на берегу у эстакады. Ученый-географ хотел применить на практике свои знания испанского языка, над изучением которого он столь добросовестно трудился, но, к его крайнему удивлению, туземцы не понимали его.      - Очевидно, у меня плохое произношение, - сказал он.      - Отправимся в таможню, - ответил Гленарван.      В таможне с помощью нескольких английских слов, сопровождаемых выразительными жестами, ему объяснили, что резиденция английского консула - город Консепсьон находится в часе езды. Гленарван тут же нашел двух резвых верховых лошадей, и вскоре он и Паганель въезжали в большой город, возникший благодаря предприимчивости Вальдивиа, этого мужественного сподвижника братьев Писарро.      Но в какой упадок пришел некогда великолепный город! Туземцы нередко подвергали его разграблению. Сгоревший в 1819 году, опустошенный, разоренный, со стенами, еще почерневшими от огня, испепелившего его, город насчитывал теперь едва восемь тысяч жителей. Его уже давно затмил соседний город - Талькауано. Никто не желал трудиться, улицы заросли травой, превратившись в просеки. Заглохла торговля, заглохла деловая жизнь, все замерло. С каждого балкона раздавались звуки мандолины, через опущенные жалюзи слышалось томное пение, и Консепсьон, некогда город мужей, превратился в деревню, населенную лишь женщинами и детьми.      Гленарван не проявил большого желания углубляться в причины этого упадка, хотя Паганель пытался затронуть этот вопрос. Не теряя ни минуты, он отправился к консулу ее британского величества Ж.-Р.Бентоку. Этот важный чиновник принял его очень учтиво и, узнав историю капитана Гранта, предложил навести справки по всему побережью.      На вопрос, известно ли ему что-либо о судьбе трехмачтового судна "Британия", потерпевшего крушение у тридцать седьмой параллели на чилийском или арауканском побережье, консул Бенток ответил отрицательно. Никаких сведений об этом не поступило ни к нему, ни к его товарищам, консулам других стран. Гленарвана, однако, не обескуражило это известие. Он вернулся в Талькауано и, не жалея ни хлопот, ни денег, разослал по всему побережью людей на поиски. Тщетно: самые подробные опросы прибрежного населения ни к чему не привели. Итак, "Британия" не оставила нигде следов своего пребывания.      Гленарван уведомил друзей о том, что предпринятые им розыски не дали никаких результатов. Мери Грант и ее брат не смогли скрыть горя. Через шесть дней после прибытия "Дункана" в Талькауано все пассажиры собрались на юте. Леди Элен пыталась утешить, - конечно, не словами (что могла она сказать!), а ласками, - детей капитана Гранта. Жак Паганель снова взялся за документ и с напряженным вниманием изучал его, словно стараясь вырвать у него неведомые тайны. Целый час он разглядывал документ, когда Гленарван вдруг спросил его:      - Паганель! Я полагаюсь на вашу проницательность. Не заблуждаемся ли мы относительно толкования документа? Быть может, дополненные нами слова неверны?      Паганель безмолвствовал: он размышлял.      - Быть может, мы ошибаемся относительно места катастрофы? - продолжал Гленарван. - Разве слово Патагония не бросается в глаза даже самому непроницательному человеку?      Паганель продолжал молчать.      - Наконец, слово индеец не говорит ли за то, что мы правы? - прибавил Гленарван.      - Несомненно, - отозвался Мак-Наббс.      - В таком случае, разве не ясно, что потерпевшие крушение, в ту минуту, когда писали эти строки, боялись попасть в плен к индейцам?      - Тут я прерву вас, дорогой Гленарван, - ответил наконец Паганель. - Если ваши первые выводы правильны, то во всяком случае последний кажется мне ошибочным.      - Что вы хотите этим сказать? - спросила Элен. Глаза всех присутствующих устремились на географа.      - По-моему, - многозначительно произнес Паганель, - капитан Грант в настоящее время находится в плену у индейцев, и добавлю, что на этот счет документ не оставляет никаких сомнений.      - Пожалуйста, разъясните это, господин Паганель, - попросила мисс Грант.      - Нет ничего легче, дорогая Мери: вместо того чтобы читать станем пленниками, читайте: стали пленниками, и все будет ясно.      - Но это невозможно! - воскликнул Гленарван.      - Невозможно? А почему, мой уважаемый друг? - спросил, улыбаясь, Паганель.      - Да потому, что бутылка могла быть брошена только в тот момент, когда судно разбивалось о скалы. Отсюда вывод: градусы широты и долготы, означенные в документе, совпадают с местом крушения.      - Нет, я с вами не согласен, - быстро возразил Паганель. - Почему не допустить, что индейцы увели потерпевших крушение в глубь материка и, возможно, что эти несчастные попытались уже оттуда с помощью бутылки указать место, где они находятся в плену.      - Но как они могли это сделать, дорогой Паганель? Для того чтобы бросить бутылку в море, необходимо находиться вблизи моря.      - Конечно, но за отсутствием моря можно находиться на берегу реки, впадающей в море.      Удивленное молчание встретило этот неожиданный, но не заключавший в себе ничего невероятного ответ. По заблестевшим глазам своих слушателей Паганель понял, что в сердце каждого вновь затеплилась надежда.      Первой прервала молчание Элен.      - Вот это мысль! - воскликнула она.      - И какая удачная мысль! - наивно добавил географ.      - В таком случае что же надо предпринять? - спросил Гленарван.      - Я полагаю, что надо начать с того места на Американском материке, где проходит тридцать седьмая параллель, затем следовать вдоль нее, не уклоняясь ни на полградуса, до того пункта, где параллель доходит до Атлантического океана. Таким образом, двигаясь по этому маршруту, нам, может быть, удастся найти потерпевших крушение на "Британии".      - Мало шансов, - заметил майор.      - Как ни мало на это шансов, но мы не имеем права ими пренебречь, - возразил Паганель. - Если мое предположение правильно и бутылка действительно попала в океан, плывя по течению одной из рек материка, то мы должны напасть на следы пленников. Посмотрите, друзья мои, на карту этой страны: я докажу вам с полной очевидностью, что я прав.      Говоря это, Паганель разложил на столе карту Чили и аргентинских провинций.      - Вот смотрите, - сказал он, - и следуйте за мной в этой прогулке по Американскому материку. Переберемся через узкую полосу Чили. Перевалим через Андские Кордильеры и спустимся в пампу. Сколько здесь рек, речек, горных потоков! Вот Рио-Негро, вот Рио-Колорадо, их притоки, пересекающие тридцать седьмую параллель, все они могли свободно унести бутылку с документом в море. Быть может, там, в становище индейцев, на берегу одной из малоизвестных рек, в ущельях горной цепи, находятся те, кого я вправе назвать нашими друзьями, и они ждут чудесного избавления. Можем ли мы обмануть их надежды? Разве вы не согласны со мной, что необходимо неуклонно придерживаться маршрута, который я сейчас провожу пальцем по карте? А если, вопреки моим ожиданиям, я и на этот раз ошибусь, то разве наш долг не повелевает нам продвигаться и дальше по тридцать седьмой параллели, и если понадобится, то совершить для их спасения даже кругосветное путешествие?      Эти слова, произнесенные Паганелем с благородным воодушевлением, произвели глубокое впечатление на слушателей. Все подошли к нему и жали ему руку.      - Да! Отец мой там! - воскликнул Роберт, пожирая глазами карту.      - И где бы он ни был, мы найдем его, мой мальчик, - ответил Гленарван.      - Действительно, наш друг Паганель правильно толкует содержание документа, и надо, не колеблясь, следовать по намеченному им пути. Либо капитан Грант попал в плен к многочисленному племени индейцев, либо он во власти племени слабого. В последнем случае мы освободим его силой. А в первом случае мы, разузнав о положении капитана, возвратимся на восточное побережье, сядем на "Дункан", достигнем Буэнос-Айреса, и там майор Мак-Наббс организует такой сильный отряд, который справится со всеми индейцами аргентинских провинций.      - Правильно, правильно, сэр! - воскликнул Джон Манглс. - А я добавлю, что этот переход через материк совершится благополучно.      - Да, благополучно и никого не утомит, - подтвердил Паганель. - Множество людей уже совершили этот переход, не располагая нашими материальными возможностями и не имея перед собой той великой цели, которая воодушевляет нас! Разве некий Базилио Вильармо не прошел в тысяча семьсот восемьдесят втором году от Кармена (Кармен-де-Патагонес) до Кордильер? Разве в тысяча восемьсот шестом году чилиец, судья из провинции Консепсьон, дон Луис де ла Крус, выйдя из Антуко и перевалив через Андский хребет, не добрался через сорок дней до Буэнос-Айреса, следуя по тридцать седьмой параллели? Наконец, полковник Гарсиа, Алсид д'Орбиньи и мой почтенный коллега доктор Мартин де Мусси - разве не изъездили они вдоль и поперек этот край, совершая во имя науки то, что мы предполагаем совершить во имя человеколюбия!      - Господин Паганель! Господин Паганель! - воскликнула Мери Грант дрожащим от волнения голосом. - Как нам отблагодарить вас за то, что вы так самоотверженно подвергаете себя стольким опасностям!      - Опасностям? - воскликнул Паганель. - Кто произнес слово "опасность"?      - Не я! - отозвался Роберт.      Глаза мальчугана сверкали и взгляд был полон решимости.      - Опасности! - продолжал Паганель. - А разве существуют опасности? Здесь речь идет всего лишь о путешествии в триста пятьдесят лье - ведь мы будем все время двигаться по прямой линии; о путешествии под широтой, на которой в Северном полушарии расположены Испания, Сицилия, Греция, следовательно, о путешествии в идеальных климатических условиях, о путешествии, которое продлится самое большее месяц. Ведь это просто прогулка!      - Господин Паганель, - обратилась к нему леди Элен, - итак, вы думаете, что если потерпевшие крушение попали в руки индейцев, то те пощадили их жизнь?      - Несомненно, сударыня, ведь индейцы не людоеды. Отнюдь нет. Один мой соотечественник, мой знакомый по Географическому обществу, Гинар, провел три года в пампе в плену у индейцев. Он много страдал, с ним обращались жестоко, но в конце концов он вышел победителем из этого испытания. В этих краях европеец - существо полезное; индейцы знают ему цену и заботятся о нем, как о породистом животном.      - Итак, решено, - заявил Гленарван. - Отправляемся в путь, и немедленно. По какой дороге мы направимся?      - По легкой и приятной, - ответил Паганель. - Вначале кое-где по горам, затем по отлогому восточному склону Андского хребта и далее по гладкой равнине, поросшей ровной травой, местами песчаной: настоящий сад.      - Посмотрим по карте, - предложил майор.      - Извольте, дорогой Мак-Наббс. Отыщем на чилийском побережье между мысом Румена и бухтой Карнеро тот пункт, где тридцать седьмая параллель тянется вдоль Американского материка, отсюда двинемся в путь. Миновав столицу Араукании, мы горным проходом Антуко переваливаем через Кордильеры, вулкан останется в стороне, на юге. Затем, спустившись по отлогим склонам горы, перебравшись через Рио-Колорадо, мы двинемся через пампасы к озеру Салинас, к реке Гуамини, к Сьерра-Тапалькем. В этом месте проходят границы провинции Буэнос-Айрес, мы переходим их, поднимаемся на Сьерра-Тандиль и продолжаем наши поиски до мыса Медано на побережье Атлантического океана.      Намечая маршрут предстоящей экспедиции, Паганель ни разу не взглянул на лежавшую перед ним карту: он не нуждался в ней. В его изумительной памяти хранились все труды Фрезье, Молина, Гумбольдта, Мьерса, д'Орбиньи, и он безошибочно и не колеблясь выбирал наилучшее направление. Окончив этот географический перечень, Паганель добавил:      - Итак, друзья мои, путь наш ясен. В месяц мы закончим его и достигнем восточного побережья даже раньше "Дункана", если его случайно задержит в пути западный ветер.      - Стало быть, "Дункан" должен крейсировать между мысом Корриентес и мысом Сан-Антонио? - спросил Джон Манглс.      - Да.      - А кто, по-вашему, войдет в состав экспедиции? - спросил Гленарван.      - Состав экспедиции должен быть немногочисленный. Ведь нам важно разузнать, в каком положении капитан Грант, а не вступать в бой с индейцами. Мне кажется, что Гленарван - наш естественный руководитель, затем майор, который, конечно, никому своего места не уступит, и ваш покорный слуга, Жак Паганель:      - И я! - воскликнул юный Грант.      - Роберт! Роберт! - остановила его сестра.      - А почему нет? - отозвался Паганель. - Путешествия закаляют юношей. Итак, мы вчетвером и еще трое матросов с "Дункана"...      - Как, - спросил Джон Манглс Гленарвана, - вы считаете меня лишним в этой экспедиции?      - Дорогой Джон, мы оставляем на борту парохода наших пассажирок, то есть самое драгоценное для нас на свете. А кто лучше может позаботиться о них, чем преданный капитан "Дункана"!      - Значит, нам нельзя сопутствовать вам? - спросила леди Элен, и взор ее затуманился грустью.      - Дорогая Элен, - ответил Гленарван, - наше путешествие должно очень быстро закончиться, и разлука будет недолгой.      - Хорошо, - промолвила Элен. - Поезжайте, горячо желаю вам успеха!      - К тому же это даже не путешествие, - заявил Паганель.      - А что же это такое? - спросила Элен.      - Всего-навсего кратковременное отсутствие. Мы пройдем наш путь, как честные люди, делая как можно больше добра. Transire benefaciendo (идти, творя добро (лат.)) - это наш девиз.      Этими словами Паганель закончил спор, если только слово "спор" можно применить к обсуждению вопроса, по которому не было разногласий.      В этот же день начались приготовления к экспедиции. Решено было держать все в строжайшей тайне, чтобы не привлечь внимания индейцев.      Отъезд назначили на 14 октября. Когда речь зашла о том, кому из матросов отправиться с экспедицией, то все предложили свои услуги; Гленарвану оставалось только выбирать, и он, не желая никого из этих славных малых обидеть, решил бросить жребий. Так и сделали. Жребий выпал помощнику капитана Тому Остину, крепышу Вильсону и Мюльреди, который мог бы состязаться в боксе с самим Томом Сайерсом.      Гленарван проявил исключительную энергию в приготовлениях к отъезду. Он во что бы то ни стало хотел отправиться в назначенный срок и добился этого. Не менее энергично действовал и Джон Манглс. Он запасся углем и был готов выйти снова в море. Джон полагал прибыть к аргентинскому побережью раньше сухопутных путешественников. Отсюда возникло между Гленарваном и молодым капитаном настоящее соревнование, послужившее на пользу общему делу.      14 октября в назначенный час все были готовы. Перед отплытием все собрались в кают-компании. "Дункан" снимался с якоря, и лопасти винта уже пенили прозрачные воды бухты Талькауано. Гленарван, Паганель, Мак-Наббс, Роберт Грант, Том Остин, Вильсон и Мюльреди, вооруженные карабинами и револьверами Кольта, готовились покинуть яхту. Проводники и мулы уже ждали их у конца бревенчатого мола.      - Пора, - вымолвил наконец Гленарван.      - Отправляйтесь, мой Друг, - стараясь сдержать волнение, ответила Элен.      Гленарван прижал ее к груди. Роберт бросился на шею сестре.      - А теперь, дорогие друзья, - воскликнул Паганель, - крепко пожмем на прощанье друг другу руки и сохраним тепло этого пожатия до встречи на берегах Атлантического океана!      Паганель хотел, пожалуй, невозможного. Однако, прощаясь, некоторые обнимались столь горячо, что пожелание почтенного ученого могло и осуществиться.      Все поднялись на палубу, и семь членов экспедиции покинули "Дункан". Вскоре они высадились у набережной. Маневрировавшая в это время яхта подошла к ним ближе чем на полкабельтова (кабельтов - морская мера длины для небольших расстояний, равная 185,2 метра)      - Друзья, да поможет вам бог! - крикнула в последний раз Элен с юта.      - И он поможет, - ответил Жак Паганель, - ибо, поверьте, мы и сами будем друг другу помогать.      - Вперед! - скомандовал Джон Манглс механику.      - В путь! - как бы перекликаясь с капитаном, крикнул Гленарван.      И в ту секунду, когда всадники понеслись во весь дух по прибрежной дороге, на яхте заработал винт и она на всех парах поплыла в океан.    Глава 11. Переход через Чили      Гленарван включил в состав экспедиции четырех проводников-туземцев: трех мужчин и одного мальчика. Погонщик мулов был англичанин, проживший в этой стране более двадцати лет. Он отдавал своих мулов внаем путешественникам и сам нанимался к ним проводником через многочисленные перевалы Кордильер.      Перевалив горы, он передавал путешественников "бакеано" - аргентинскому проводнику, хорошо знавшему все дороги в пампе. Англичанин, несмотря на то что жил среди индейцев и мулатов много лет, не забыл родной язык и свободно объяснялся с путешественниками. Это облегчало положение Гленарвана, который легко мог отдавать всякого рода распоряжения, ибо испанского языка Жака Паганеля, несмотря на все его старания, пока никто не понимал.      При погонщике мулов ("катапасе" на чилийском наречии) состояло два подручных туземца-пеона и двенадцатилетний мальчуган. Пеоны погоняли мулов, нагруженных багажом экспедиции, а мальчик вел "мадрину" - малорослую кобылицу, которая, увешанная бубенчиками и колокольчиками, шла впереди, увлекая за собой десять мулов. На семи ехали путешественники, а на восьмом - катапас. Остальные два мула были нагружены съестными припасами и несколькими кусками материи, предназначенной завоевать благосклонность касиков (касик - вождь туземного племени) пампы. Пеоны обычно шли пешком. Этот переход через Южную Америку, казалось, должен был совершиться в наилучших условиях как в смысле быстроты, так и в смысле безопасности.      Перевалить через Андский хребет не так-то легко. Предпринять подобное путешествие можно только, имея в своем распоряжении выносливых мулов, из которых лучшие вывезены из Аргентины. У этих превосходных животных выработались свойства, какими их порода первоначально не обладала. Они неприхотливы к пище. Они пьют один раз в день, легко проходят сорок километров за восемь часов и покорно несут груз в четырнадцать арробов (арроб - местная мера веса, равная 11 килограммам).      На протяжении всего пути от океана до океана нет ни одного постоялого двора. Путешественники питаются сушеным мясом, рисом, приправленным перцем, и дичью, если удается подстрелить по пути. В горах пьют воду горных потоков, в равнине - воду ручьев, прибавляя несколько капель рома, хранящегося у каждого путешественника в бычьем роге "шифле". Впрочем, в тех горных краях следует воздерживаться от употребления спиртных напитков, ибо там нервная система у человека и без того находится в очень возбужденном состоянии. Что касается постельных принадлежностей, то они заключаются в местном седле - "рекадо". Это рекадо сделано из "пелионов" - бараньих шкур, дубленных с одной стороны и покрытых шерстью с другой, и укрепляется на муле широкими, богато вышитыми подпругами. Путешественник, завернувшийся ночью в эти теплые пелионы, может спокойно спать, не опасаясь никакой сырости.      Гленарван, будучи опытным путешественником и человеком, который умеет приноравливаться к местным обычаям, приобрел для себя и для своих спутников чилийские одежды. Паганель и Роберт, два ребенка - один побольше, другой поменьше, - пришли в восторг, когда просунули головы в чилийские пончо - широкий плащ с отверстием посредине, на ноги они натянули сапоги, сделанные из кожи задних ног жеребенка. Богато оседланные мулы, которых взнуздали арабскими мундштуками, их длинные кожаные переплетенные поводья, служившие одновременно бичом, идущая впереди кобылица, убранная металлическими украшениями, и двойные холщовые, ярких красок, мешки, "альфорхасы", с запасом съестных припасов, - как пышно все это выглядело! Пока рассеянный Паганель садился на разубранного мула, тот чуть-чуть не лягнул его. Усевшись наконец в седло, с неразлучной подзорной трубой через плечо, укрепившись ногами в стременах, он всецело положился на опытность мула, и ему не пришлось в этом раскаяться. Что касается Роберта, то тот сразу же проявил себя великолепным всадником.      Двинулись в путь. Погода стояла чудесная. Небо было безоблачно, с моря дул свежий ветер, смягчая зной. Маленький отряд быстро продвигался по извилистым берегам бухты Талькауано, стремясь выйти в тридцати милях к югу на тридцать седьмую параллель. Весь день ехали быстро, пробираясь сквозь камыши пересохших болот; ехали почти молча: слишком живы были в памяти минуты расставания с оставшимися на яхте. Еще виднелся дым "Дункана", исчезавшего за горизонтом. Говорил лишь Паганель: прилежный географ задавал сам себе вопросы по-испански и сам же отвечал на том же языке.      Главный проводник - катапас оказался довольно молчаливым; его профессия не располагала к болтовне. Он почти не говорил со своими пеонами, - впрочем, те прекрасно знали свое дело. Если какой-нибудь из мулов останавливался, то они подгоняли его гортанным окриком, если окрик не помогал, то метко брошенный камень преодолевал упрямство животного. Если вдруг ослабевала подпруга или сваливалась уздечка, то пеон сбрасывал с себя плащ, покрывал им голову мула, все налаживал, и животное снова продолжало путь.      Погонщики мулов обычно начинают дневной переход тотчас же после завтрака, в восемь часов утра, и делают привал на ночлег в четыре часа пополудни. Гленарван следовал этому обычаю. И вот, когда катапас подал сигнал остановиться, путешественники, ехавшие у пенистых волн океана, приближались как раз к городу Арауко, расположенному в самой южной части бухты. Отсюда до бухты Карнеро, где начинается тридцать седьмая параллель, надо было проехать к западу еще миль двадцать. Поскольку вся эта часть побережья уже была обследована посланными Гленарвана и следов кораблекрушения нигде не было обнаружено, то повторные обследования были бы излишними, и решено было, что город Арауко явится отправным пунктом экспедиции. Отсюда, никуда не отклоняясь, следовало держать путь прямо на восток.      Маленький отряд, войдя в город, расположился на ночлег во дворе харчевни, ибо в помещении было слишком мало удобств.      Арауко - столица Араукании, государства, имеющего в длину сто пятьдесят лье, а в ширину тридцать. Населяют Арауканию молуче, эти первородные сыны чилийской расы, воспетой поэтом Эрсилья, - гордое и сильное племя, единственное из американских племен, которое никогда не подпадало под иноземное владычество. Если город Арауко был когда-то подчинен испанцам, то население Араукании оставалось всегда независимым. Оно некогда так же сопротивлялось угнетателям, как ныне сопротивляется захватническим попыткам Чили, и его государственный флаг - белая звезда на лазурном фоне - гордо реет на укрепленном холме, защищающем столицу.      Пока готовили ужин, Гленарван, Паганель и катапас прогуливались по городу между домами, крытыми соломенными крышами. В Арауко, кроме церкви и развалин францисканского монастыря, не было ничего достопримечательного. Гленарван попытался получить какие-либо сведения о "Британии", но безуспешно. Паганель приходил в отчаяние, ибо никто из местных жителей не понимал его. Но так как их родной язык был арауканский как здесь, так до самого Магелланова пролива, то Паганелю его испанский язык мог пригодиться не более чем древнееврейский. Поэтому географ использовал зрение больше, чем слух. Разглядывая различные типы молуче, он как ученый испытывал истинное наслаждение. Мужчины были рослые, с плоскими лицами медно-красного цвета, безбородые - у них было в обычае выщипывать себе бороду. С настороженным взглядом, большеголовые, с жесткой гривой черных волос, они проводили время в постыдной праздности, свойственной воинам, не знающим, чем заняться в мирное время. Женщины, жалкие, но выносливые, выполняли всю тяжелую работу по домашнему хозяйству: чистили лошадей скребницей, начищали оружие, пахали, охотились за дичью для своих повелителей-мужчин и находили еще время выделывать пончо - национальные плащи бирюзового цвета, причем каждое пончо требовало двух лет работы и стоило не менее ста долларов. В общем, молуче - народ малоинтересный и довольно диких нравов. Им свойственны почти все человеческие пороки, но есть у них добродетель - любовь к независимости.      - Настоящие спартанцы! - повторял Паганель, вернувшись с прогулки и сидя за ужином.      Конечно, почтенный ученый преувеличивал, но еще более удивил он своих собеседников, когда заявил, что его сердце француза сильно билось во время прогулки по городу Арауко. Когда майор спросил, что же вызвало столь внезапное "сердцебиение", то Паганель ответил, что это волнение вполне понятно, ибо некогда один из его соотечественников занимал престол Араукании. Майор попросил географа назвать имя этого монарха. Жак Паганель с гордостью назвал господина де Тонен, экс-адвоката из Периге, милейшего человека, обладателя, пожалуй, несколько уж слишком пышной бороды, претерпевшего в Араукании то, что развенчанные короли охотно называют "неблагодарностью подданных". Заметив, что майор улыбнулся, представив себе адвоката в роли развенчанного короля, Паганель очень серьезно заявил, что легче адвокату стать справедливым королем, чем королю справедливым адвокатом. Эти слова вызвали всеобщий смех, и было предложено выпить "чичи" (маисовая водка) за здоровье бывшего короля Араукании - Орелия Антония Первого. Несколько минут спустя путешественники, завернувшись в пончо, спали крепким сном.      На следующее утро в восемь часов маленький отряд двинулся вдоль тридцать седьмой параллели на восток. Во главе ехал катапас, замыкали шествие пеоны. Дорога пересекала плодородные земли, обильные виноградниками и пастбищами. Но постепенно местность становилась пустыннее. Лишь изредка то тут, то там попадались хижины "растреадорес" - индейцев-охотников за дикими лошадьми, знаменитых на всю Америку, или же какая-нибудь брошенная сменная почтовая станция, а ныне приют бродяги туземца. Две реки преградили за этот день путь отряду: река Раке и река Тубаль, но катапас нашел брод, и путешественникам удалось переправиться на противоположный берег. На горизонте простиралась горная цепь Анд, становясь все выше по направлению к северу, с все более частыми и частыми пиками. Но это были еще только предгорья огромного станового хребта Нового Света.      В четыре часа пополудни, после перехода в тридцать пять миль, путешественники сделали привал на просторе, под сенью гигантских миртовых деревьев. Мулов разнуздали, расседлали и погнали пастись на густой траве пампы. Из мешков вынули мясо и неизменный рис. После ужина все улеглись на землю, пелионы заменили им одеяла и подушки, и путешественники погрузились в глубокий, восстанавливающий силы сон. Катапас и пеоны бодрствовали поочередно всю ночь.      Так как погода была очень благоприятной, так как все участники экспедиции, не исключая Роберта, хорошо себя чувствовали и так как путешествие началось при столь счастливых предзнаменованиях, то следовало воспользоваться этим, идти вперед и не "упускать счастья", как говорят игроки. Таково было общее мнение.      На следующий день двигались быстро, благополучно переправились через пороги Рио-Бель, а вечером, когда расположились лагерем на берегу реки Био-Био, протекавшей на границе между Чили испанским и Арауканией, Гленарван мог отметить в походном дневнике еще тридцать пять пройденных миль. Местность не меняла своего облика. То был плодородный край, кругом обилие амариллисов, фиалковых деревьев, дурмана, кактусов, покрытых золотистыми цветами. Какие-то звери, среди них дикая кошка, притаились в чаще. Пернатых было мало, лишь порой мелькали то цапля, то одинокая сова, то спасающиеся от когтей сокола дрозды и чомги.      Туземцев почти не было видно. Лишь изредка, словно тени, проносились "гуачосы", в которых течет смешанная кровь индейцев и испанцев. Они мчались верхом на конях, бока которых кровоточили от острых шпор, привязанных к голым ногам всадников. Дорога была совершенно безлюдна, не у кого было получить хоть какие-нибудь сведения. Однако Гленарван примирился с этим. Он старался убедить себя, что индейцы, по всей вероятности, захватив в плен капитана Гранта, увели его по ту сторону Анд, следовательно, поиски могли дать результаты лишь в пампе, а не здесь. Итак, следовало вооружиться терпением и продвигаться неуклонно вперед.      Семнадцатого тронулись в путь в обычное время и в установленном порядке, соблюдать который было так трудно Роберту, ибо его увлекающийся характер толкал его, к великому отчаянию его мула, опередить мадрину, и лишь строгий окрик Гленарвана возвращал его обратно.      Местность становилась менее ровной. Появившиеся то тут, то там холмы указывали на близость гор, речки все множились, шумно покоряясь прихотливым скатам. Паганель часто обращался к карте, и если какая-нибудь река не была обозначена на ней, что бывало нередко, то его кровь географа закипала и он очаровательно сердился.      - Речка без имени подобна человеку, лишенному гражданских прав! - возмущенно говорил ученый. - Для географического закона она не существует.      И он, не стесняясь, давал имена этим безыменным речкам, отмечая их на своей карте, украшая их самыми звучными испанскими названиями.      - Какой язык! - восторгался Паганель. - Какой полнозвучный гармоничный язык! Он словно вылит из металла! Я уверен, что в нем семьдесят восемь частей меди и двадцать две части олова - как в лучшей бронзе, идущей на отливку колокола.      - Но вы-то разве делаете какие-нибудь успехи в испанском языке? - спросил его Гленарван.      - Конечно: Вот только это проклятое произношение! Беда мне с ним!      И Паганель в продолжение пути, не жалея горла, боролся с трудностями испанского произношения, не забывая, однако, делать географические наблюдения. В этой области он был удивительно силен, и тут его никто не мог бы превзойти. Когда Гленарван спрашивал катапаса о какой-нибудь особенности данного края, то ответ географа всегда опережал ответ проводника. Катапас с великим изумлением смотрел на ученого.      В этот день, около десяти часов утра, путь отряда пересекла какая-то дорога. Естественно, Гленарван спросил у катапаса ее название, и, конечно, ему ответил Жак Паганель:      - Это дорога из Умбеля в Лос-Ахнелес.      Гленарван взглянул на катапаса.      - Совершенно верно, - подтвердил тот и, обратясь к географу, спросил: - Вы, очевидно, уже когда-то здесь проезжали?      - Разумеется! - серьезно ответил Паганель.      - На муле?      - Нет, сидя в кресле.      Катапас, очевидно, не понял его и, пожав плечами, вернулся на свое обычное место во главе отряда.      В пять часов вечера сделали привал в неглубоком ущелье, в нескольких милях от города Лоха. Эту ночь путешественники провели у подножия сьерр - первых ступеней огромного хребта Анд.    Глава 12. На высоте двенадцати тысяч футов      Переход через Чили совершался до сих пор без каких-либо значительных происшествий. Но, начиная с этого места, отряду предстояло испытать все те препятствия и опасности, с которыми сопряжено путешествие в горах. Здесь должна была начаться ожесточенная борьба с природой.      Необходимо было, до того как выступить в путь, решить, какой перевал через Кордильеры избрать, не отклоняясь от намеченного курса. Спросили катапаса.      - Мне известны в этой части Кордильер, - ответил он, - лишь два перевала, доступных для езды.      - Вы, без сомнения, имеете в виду перевал Арика, открытый Вальдивиа Мендосой? - спросил Паганель.      - Именно.      - А второй - это перевал Вильярика, не правда ли?      - Совершенно верно.      - Но, друг мой, ни тот, ни другой нам не подходят, ибо один уведет нас слишком далеко к северу, а второй - к югу.      - А вы можете предложить нам третий проход? - спросил географа майор.      - Да, - ответил Паганель, - а именно проход Антуко, идущий по склону вулкана под тридцать седьмым градусом третьей минутой южной широты, то есть приблизительно в полуградусе от нашего пути. Он лежит всего на высоте тысячи туазов и был открыт Замудио Крусом.      - Прекрасно! - промолвил Гленарван. - Но вам, катапас, известен этот перевал?      - Да, сэр, мне случалось проходить им, и я не упомянул о нем только потому, что это всего лишь горная тропа, по которой пастухи-индейцы гонят скот с восточных склонов гор.      - Ну что ж, друг мой, - ответил Гленарван, - там, где проходят стада кобылиц, баранов и быков, сможем пройти и мы. А поскольку это поведет нас напрямик, будем держаться этого пути.      Немедленно прозвучал сигнал к отправлению, и отряд углубился в долину Лас-Лехас, продвигаясь среди огромных известковых скал. Подъем был незаметен. Около одиннадцати часов утра пришлось обогнуть небольшое озеро, естественный водоем и живописное место встречи всех окрестных речек; журча, стекались они сюда и безмолвно сливались в прозрачных водах озера. Над озером поднимались в гору обширные льяносы - равнины, поросшие злаковыми растениями, где пасся скот индейцев. Вскоре отряд попал в болото, тянувшееся и к югу и к северу, и лишь благодаря инстинкту мулов всадники выбрались оттуда благополучно. В час пополудни показалась крепость Бальенаре, возвышавшаяся на утесе, увенчивая его остроконечную вершину своими полуразвалившимися стенами. Отряд проехал мимо. Подъем становился все круче, и камни с шумом скатывались вниз из-под ног мулов. Около трех часов пополудни появились живописные развалины какой-то крепости, разрушенной во время восстания 1770 года.      - Несомненно, - сказал Паганель, - горы недостаточно защищают людей, тут приходится воздвигать крепости.      С этого момента дорога стала тяжелей и опасней. Подъем все круче, пропасти - угрожающе глубокими, а тропинки уже и уже. Мулы осторожно ступали вперед, склонив морды, словно вынюхивая путь. Ехали гуськом. Порой на каком-нибудь крутом повороте мадрина вдруг исчезала из виду, и маленький караван руководился лишь доносившимся до него отдаленным позвякиваньем ее колокольчика. Нередко прихотливо извилистая тропа приводила отряд к двум параллельным дорогам, и катапас мог переговариваться со своими пеонами только через разделявшую их непроходимую пропасть, шириной едва в два туаза, но глубиной в двести.      Хотя здесь трава еще сопротивлялась неистовому вторжению камней, но уже чувствовалась победа минерального царства над растительным. Близость вулкана Антуко была заметна по красноватым осколкам застывшей лавы, испещренным иглообразными желтыми кристаллами. Нагроможденные друг на друга утесы, казалось, должны были вот-вот обрушиться, и все же, вопреки всем законам равновесия, они оставались неподвижными. Конечно, стихийные бедствия должны были слегка изменить их внешний облик, и, вглядываясь в эти плоские вершины, эти покосившиеся купола, эти неуклюжие бугры, можно было убедиться, что для этой горной местности час окончательной осадки еще не пробил.      В этих условиях нелегко было находить дорогу. Частые землетрясения меняют рельеф местности, дороги нередко пропадают и опознавательные вехи исчезают. Поэтому катапас колебался: остановившись, он огляделся вокруг и стал пристально разглядывать форму скал, стараясь найти среди легко крошившихся камней следы ног индейцев. Но установить путь безошибочно было невозможно.      Гленарван шаг за шагом следовал за проводником. Он видел, как по мере увеличения трудностей пути росло замешательство катапаса. Он не решался задавать ему вопросы и полагал, быть может не без основания, что и у проводников так же, как у мулов, есть особый инстинкт, на который лучше всего положиться.      Таким образом, почти вслепую, катапас проблуждал еще час, но неизменно поднимался в гору. Наконец он вынужден был остановиться. Отряд находился на дне одного из тех узких ущелий, которые индейцы называют "кебрадас". Дорогу преградила отвесная скала из порфира. После тщетных поисков какого-нибудь прохода катапас слез с мула, скрестил на груди руки и стал ждать. Гленарван подошел к нему.      - Вы заблудились? - спросил он.      - Нет, сэр, - ответил катапас.      - Однако мы находимся не в проходе Антуко?      - Мы в нем.      - Вы не ошибаетесь?      - Нет, не ошибаюсь. Вот зола от костра, который разводили индейцы, а вот следы, оставленные стадами кобылиц и баранов.      - Значит, они прошли по этой дороге?      - Да, прошли, но теперь по ней пройти нельзя: последнее землетрясение сделало дорогу непроходимой.      - Для мулов, но не для людей, - отозвался майор.      - Ну, это ваше дело, - ответил катапас, - я сделал все, что мог. Мои мулы и я готовы повернуть обратно, и если вам угодно, то будем искать других проходов через Кордильеры.      - А это надолго нас задержит?      - На три дня, не менее.      Гленарван молча слушал катапаса, было очевидно, что последний готов выполнить все, что обязался по договору, но его мулы не могли идти дальше. Однако когда катапас предложил повернуть обратно, то Гленарван, обратившись к спутникам, спросил:      - Ну как, пойдем вперед или повернем?      - Мы хотим следовать за вами, - ответил Том Остин.      - И даже опередить вас, - добавил Паганель. - В чем, собственно, заключается дело? В том, чтобы перевалить через горную цепь, а противоположный склон несравненно более легок для спуска, чем тот, на котором мы находимся сейчас. Спустившись по тому склону, мы найдем и аргентинских проводников - "бакеанос" - и резвых коней, привыкших скакать по равнинам. Итак, вперед, смелей!      - Вперед! - подхватили спутники Гленарвана.      - А вы не отправитесь с нами? - спросил катапаса Гленарван.      - Я погонщик мулов, - ответил тот.      - Как хотите.      - Обойдемся и без него, - сказал Паганель. - По ту сторону этой преграды мы вновь окажемся на тропинках прохода Антуко, и я ручаюсь, что не хуже лучшего местного проводника выведу вас самым прямым путем к подножию Кордильер.      Итак, Гленарван уплатил катапасу то, что ему причиталось, и отпустил его с пеонами и мулами. Оружие, инструменты и кое-какие съестные припасы семь путешественников распределили между собой. С общего согласия решили немедленно пуститься в дальнейший путь, и если понадобится, то продолжать восхождение даже ночью. По левому склону гор змеилась очень крутая тропа, по которой мулы не могли бы пройти. Подниматься по ней было очень трудно, но все же после двух часов напряженного подъема Гленарван и его спутники оказались вновь в проходе Антуко.      Теперь они находились, в сущности, в той части Анд, которая недалеко от хребта Кордильер. Но ни проторенной тропы, ни определенных горных проходов не было заметно. Окрестность сильно изменилась после недавнего землетрясения, и приходилось подниматься по бездорожью все выше и выше к вершинам горной цепи. Неожиданное отсутствие тропы весьма озадачило Паганеля. Он видел теперь, что подъем на вершину Кордильер, средняя высота которых колеблется от одиннадцати до двенадцати тысяч шестисот футов, будет очень труден. К счастью, время года благоприятствовало этому: воздух мягкий, небо безоблачное, но зимой - с мая по октябрь (в Южном полушарии зима приходится на летние месяцы Северного полушария) - такое восхождение было бы невозможно. Сильные холода губят путешественников, а тех, кого они щадят, часто застигают яростные "темпоралес" - снежные ураганы, присущие этой местности и ежегодно заполняющие пропасти Кордильер новыми жертвами.      Подъем продолжался всю ночь. Цеплялись руками за выступы, взбирались на почти неприступные площадки, перепрыгивали через широкие и глубокие расщелины, плечи служили лестницей, переплетенные друг с другом руки - веревками. Отважные путешественники походили на труппу ловкачей акробатов. Вот когда нашли широкое применение сила Мюльреди и ловкость Вильсона, - эти два славных шотландца всюду поспевали. Их преданность, их мужество сотни раз выводили маленький отряд из безвыходного положения. Гленарван не спускал глаз с Роберта, так как мальчуган по своей горячности был очень неосторожен. Паганель устремлялся вперед с чисто французским пылом. Что же касается майора, то тот не торопился, но и не отставал, совершенно равнодушно совершая восхождение по склону. Сознавал ли он, что вот уже в течение нескольких часов поднимается в гору? Это вопрос. Быть может, он воображал, что спускается под гору.      В пять часов утра барометр показал, что путешественники достигли высоты в семь тысяч пятьсот футов. Таким образом, они находились на вторичных плоскогорьях, там, где уже кончалась древесная растительность. Тут прыгали животные, которые могли бы представить немалый интерес для охотников, но проворные звери прекрасно сознавали это и, еще издали завидев людей, уносились от них со всех ног. Среди них были ламы - драгоценные горные животные, заменяющие барана, быка, лошадь, способные жить там, где не смог бы существовать даже мул; были также шиншиллы - маленькие грызуны, кроткие и боязливые, с густым мехом, нечто среднее между зайцем и тушканчиком; их задние лапки делают их похожими на кенгуру, и было очень забавно наблюдать, как эти проворные зверьки, подобно белкам, перепрыгивают с верхушки на верхушку дерева.      - Это еще не птица, но уже не четвероногое, - заметил Паганель.      Однако ламы и шиншиллы были не единственными животными этих гор. На высоте девяти тысяч футов, у границы вечных снегов, бродили целыми стадами жвачные животные необыкновенной красоты: альпака с длинной шелковистой шерстью, безрогая коза, изящная и благородная, которую натуралисты окрестили - викунья, или вигонь. Но приблизиться к ним нечего было и думать, да и рассмотреть их было почти невозможно: они уносились, словно в быстром полете, бесшумно скользя по ослепительно белому снежному ковру.      В этот час облик окружающей местности совершенно преобразился. Со всех сторон вздымались огромные глыбы блистающего льда, местами отливающего синевой, отражая первые лучи восходящего солнца. Подъем становился очень опасным. Никто не отваживался двигаться вперед, не прощупав предварительно очень тщательно, нет ли под ногами расщелины. Вильсон стал во главе отряда, пробуя ногой крепость льда. Его спутники ступали точно по его следам, боясь повышать голос, ибо малейшее сотрясение воздуха могло вызвать обвал снежных масс, нависших футах в семистах или восьмистах над их головами.      Таким образом они достигли пояса кустарника; тот в свою очередь на двести пятьдесят футов выше уступал место злакам и кактусам. Но на высоте одиннадцати тысяч футов даже эти растения покинули бесплодную почву, и все следы растительности исчезли. За это время подъема путешественники сделали лишь один привал в восемь часов утра, чтобы, слегка закусив, восстановить силы, и со сверхчеловеческим напряжением возобновили подъем, преодолевая все возраставшие опасности. Им приходилось то перелезать через остроконечные гребни, то пробираться над пропастями, куда заглянуть и то было страшно! Во многих местах попадались деревянные кресты, словно вехи, отмечавшие многочисленные катастрофы. Около двух часов пополудни между оголенными остроконечными вершинами развернулось огромное плато без всяких следов растительности, напоминавшее пустыню. Воздух был сухой, небо ярко-голубое. На этой высоте дожди неизвестны, и влага оседает либо в виде снега, либо в виде града. То тут, то там остроконечные порфировые и базальтовые вершины, словно кости скелета, торчали из-под белого покрова, а порой осколки кварца или гнейса, рассыпавшиеся под действием ветров, обваливались с глухим шумом, и разреженный воздух почти заглушал тупой звук их падения.      Небольшой отряд, несмотря на все свое мужество, все же начал терять силы. Гленарван, видя, насколько изнурены его спутники, уже начал раскаиваться в том, что завел их так глубоко в горы. Юный Роберт старался не поддаваться усталости, но сил у него не могло хватить надолго.      В три часа Гленарван остановился.      - Надо отдохнуть, - сказал он, сознавая, что никто, кроме него, не сделает подобного предложения.      - Отдохнуть, но где? - отозвался Паганель. - Тут нет никакого приюта.      - Тем не менее это необходимо, хотя бы ради Роберта.      - О нет, сэр, я могу еще идти: - возразил отважный мальчуган. - Не останавливайтесь...      - Тебя понесут, мой мальчик, - перебил его Паганель, - нам во что бы то ни стало необходимо добраться до восточного склона. Там, может быть, мы найдем какой-нибудь шалаш. Полагаю, что придется идти еще часа два.      - Никто не возражает? - спросил Гленарван.      - Никто, - хором ответили его спутники.      - А я понесу мальчика, - прибавил Мюльреди.      Отряд снова двинулся на восток. Два часа еще длился этот ужасный подъем. Необходимо было добраться до вершины. Разреженность воздуха вызывала болезненное удушье, известное под названием "пуна". Десны кровоточили; чтобы ускорить кровообращение, приходилось как можно чаще дышать, а это утомляло; болели глаза от блеска отраженных солнечных лучей на снегу. Как ни велика была сила воли у этих мужественных людей, но настала минута, когда даже самые отважные обессилели, и головокружение, этот ужасный бич гор, лишило их не только физических, но и духовных сил. Нельзя безнаказанно бороться с подобным переутомлением. То один, то другой падал, а поднявшись, не в силах был идти и полз на коленях. Ясно, что перенапряжение вскоре положит конец этому слишком затянувшемуся подъему, и Гленарван с ужасом думал о необозримых снежных просторах, о холоде, о вечернем сумраке, заволакивавшем эти пустынные вершины, об убежище на ночь, как вдруг майор остановил его и произнес спокойно:      - Хижина. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      В понедельник в рассылке: Елена Шуваева-Петросян "Февральское солнце"      Повесть "Февральское солнце" была написана в 2004 году. В том же году заняла второе место в Финале конкурса "Вся королевская рать".      В основе повести реальные события. Главная героиня Венера попадает в Москву из далекой деревеньки. "Столица всегда ее манила, как таинственный берег. Желание жить "по-настоящему" вырвало девушку из гнезда и бросило оземь сурового бытия". Именно об этом "суровом бытие" и повествование. Мистический исход повести - всего лишь вера автора в Вечность Души.      По четвергам в рассылке: Валентин Пикуль "Баязет"      Это мой первый исторический роман.      Первый - не значит лучший. Но для меня, для автора, он всегда останется дороже других, написанных позже. Двадцать лет назад наша страна впервые раскрыла тайну героической обороны Брестской крепости летом 1941 года.      Невольно прикоснувшись к раскаленным камням Бреста, я испытал большое волнение... Да! Я вспомнил, что нечто подобное было свершено раньше. Наши деды завещали внукам своим лучшие традиции славного русского воинства.      Отсюда и возник роман "Баязет" - от желания связать прошлое с настоящим. История, наверное, для того и существует, чтобы мы, читатель, не забывали о своих пращурах.      В этом романе отражены подлинные события, но имена некоторых героев заменены вымышленными. В.Пикуль     По воскресениям в рассылке: Жюль Верн "Дети капитана Гранта"      Этот известный роман французского писателя-фантаста был написан в 1868 году. В произведении (как его охарактеризовал сам автор - "для юношества") широко развернуты картины природы и жизни людей в различных частях светаю. Герои путешествуют по трем океанам, разыскивая потерпевщего караблекрушение шотландского патриота капитана Гранта.      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Сергей Белошников "Палач"      История женщины, готовой на все ради мести компании насильников. На союз с "крестным отцом" мафиозного клана. На жестокие интриги и циничные преступления.      Но принесет ли счастье такая месть? Месть, которая, идя по нарастающей, с каждым эпизодом уничтожает еще одну частицу ее души?      Остановиться - необходимо. Остановиться - невозможно... Джон Уиндем "День триффидов"      Если день начинается воскресной тишиной, а вы точно знаете, что сегодня среда, значит что-то неладно.      Я ощутил это, едва проснувшись. Правда, когда мысль моя заработала более четко, я засомневался. В конце концов не исключалось, что неладное происходит со мной, а не с остальным миром, хотя я не понимал, что же именно. Я недоверчиво выжидал. Вскоре я получил первое объективное свидетельство: далекие часы пробили, как мне показалось, восемь. Я продолжал вслушиваться напряженно и с подозрением. Громко и решительно ударили другие часы. Теперь уже сомнений не было, они размеренно отбили восемь ударов. Тогда я понял, что дело плохо.      Я прозевал конец света, того самого света, который я так хорошо знал на протяжении тридцати лет; прозевал по чистой случайности... Диана Чемберлен "Огонь и дождь"      Появление в маленьком калифорнийском городке загадочного "человека-дождя", специалиста по созданию дождевых туч, неожиданно повлияло на судьбу многих его жителей. Все попытки разгадать его таинственное прошлое заставляют обнаружить скрытые даже от себя самого стороны души. Аркадий и Георгий Вайнеры "Петля и камень в зеленой траве"      "Место встречи изменить нельзя" "Визит к Минотавру", "Гонки по вертикали"... Детективы братьев Вайнеров, десятки лет имеющие культовый статус, знают и любят ВСЕ. Вот только... мало кто знает о другой стороне творчества братьев Вайнеров. Об их "нежанровом" творчестве. О гениальных и страшных книгах о нашем недавнем прошлом. О трагедии страны и народа, обесчещенных и искалеченных социалистическим режимом. О трагедии интеллигенции. О любви и смерти. О судьбе и роке, судьбу направляющем... Шон Хатсон "Жертвы"      Существует мнение о том, что некоторые люди рождаются только для того, чтобы когда нибудь стать жертвами убийства. в романе "жертвы" Фрэнк Миллер, долгие годы проработавший специалистом по спецэффектам на съемках фильмов ужасов, на собственном опыте убедился в справедливости этого утверждения. По нелепой случайности лишившись зрения, он снова обретает его, когда ему трансплантируют глаза преступника, и в один из дней обнаруживает, что способен узнавать потенциальных жертв убийцы. Миллер решает помочь полиции, которая сбилась с ног в поисках кровавого маньяка, но сам Миллер становится мишенью для садиста. Удастся ли ему остановить кровопролитие или же он сам станет жертвой?..      Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения