- Дайме, Касиги Ябу, хозяин Изу, хочет знать, кто вы, откуда пришли, как оказались здесь и какие акты пиратства вы совершили, - сказал отец Себастьян.
     - Я продолжаю утверждать, что мы не пираты.
     Утро было ясное и теплое, и Блэксорн стоял на коленях перед платформой на деревенской площади, его голова болела от удара. "Успокойся и заставь свои мозги работать, - сказал он сам себе. - Сейчас на карту поставлены ваши жизни. Ты адвокат, и все. Иезуит твой враг, и он единственный имеющийся переводчик, а ты не можешь узнать, что он говорит, но можешь быть уверен, что он тебе не поможет: Собери все свои мозги, - он почти мог слышать, что говорит старый Альбан Карадок. - Когда море смертоносно и штормы самые сильные, вот когда нужны твои знания. Вот что удерживает тебя живым и твой корабль на плаву - если ты кормчий. Собери все свои знания и выжми сок из каждого дня..."
     "Сок сегодняшнего дня - это желчь, - мрачно подумал Блэксорн. - Почему я так отчетливо слышу голос Альбана?"
     - Сначала скажи дайме, что мы враги, что мы в состоянии войны, - сказал он. - Скажи ему, что Англия и Нидерланды воюют с Испанией и Португалией.
     - Я снова предупреждаю вас, чтобы вы говорили просто и не переворачивали факты. Нидерланды, или Голландия, Низкие земли. Соединенные провинции, как бы ни называли их вы, мерзкие мятежники, - это маленькая мятежная провинция Испанской империи. Вы вождь изменников, которые подняли мятеж против своего законного короля.
     - Англия находится в состоянии войны, и Нидерланды: - Блэксорн не стал продолжать, потому что священник больше не слушал его, а переводил.
     Дайме был на платформе, невысокий, плотный и очень важный. Он удобно сидел на коленях, пятки были аккуратно подобраны; по бокам стояли четыре помощника, - одним из них был Касиги Оми, его племянник и вассал. Все они носили шелковые кимоно и поверх них разукрашенные одежды, надеваемые на доспехи, с широкими поясами, поднятыми над талией. Плечи были огромные, накрахмаленные. И неизменные мечи.
     Мура стоял на коленях в грязи. Он был единственным из деревни, а остальные свидетели - это самураи, пришедшие с дайме. Они сидели правильными молчаливыми рядами. Члены команды парусника располагались сзади Блэксорна и, как и он, были на коленях, сбоку них была стража. Им пришлось принести адмирала, хотя тот и был очень болен. Ему позволили лечь в грязь, хотя он находился в полубессознательном состоянии. Блэксорн поклонился вместе с ними, когда они подошли к дайме, но этого было недостаточно. Самурай пинками заставил их стать на колени и опустить головы в грязь, как крестьян. Он пытался сопротивляться и крикнул священнику, что это не соответствует их обычаям, что он командир и эмиссар их страны и с ним должны соответственно и обращаться. Но рукоятка меча заставила его подчиниться. Его люди сгрудились в мгновенном порыве, но он приказал им остановиться и стать на колени. К счастью, они послушались. Дайме издал что-то гортанное, и священник перевел это как предупреждение ему говорить правду и отвечать быстро. Блэксорн попросил стул, но священник сказал, что японцы не пользуются стульями и в Японии их нет ни одного.
     Блэксорн сосредоточил все свое внимание на священнике, когда он говорил с дайме, стремясь найти подход к нему, способ преодолеть эту опасность.
     "В лице дайме чувствуются высокомерие и жестокость, - подумал он, - Держу пари, что он настоящий негодяй. Священник не очень хорошо говорит по-японски. О, видишь это? Возбуждение и нетерпение. Дайме спросил другое слово, более точное. Думаю, что так. Почему иезуит носит оранжевые одежды? Дайме католик! Смотри, иезуит изменился в лице и сильно потеет. Держу пари, дайме не католик? Будь аккуратнее! Может быть, он не католик. В любом случае ты от него не получишь пощады. Как ты сможешь использовать этого негодяя? Как тебе поговорить с ним напрямую? Как ты собираешься переиграть священника? Как дискредитировать его? На что он клюнет? Ну же, думай! Ты достаточно знаешь об иезуитах".
     - Дайме говорит, поторопись и отвечай на его вопросы.
     - Да, конечно. Прошу прощения. Мое имя Джон Блэксорн. Я англичанин, главный кормчий нидерландского флота. Наш порт Амстердам.
     - Флот? Какой флот? Ты врешь. Никакого флота нет. Почему английский кормчий на голландском корабле?
     - Все в свое время. Пожалуйста, переведи, что я сказал.
     - Почему ты стал кормчим голландского капера? Быстрее! Блэксорн решил блефовать. Его голос внезапно стал твердым - он так и прорезал утреннюю теплоту:
     - Дьявол! Сначала переведи, что я сказал, испанец! Ну! Священник вспыхнул.
     - Я португалец. Я уже говорил тебе об этом. Отвечай на вопросы.
     - Я здесь, чтобы говорить с дайме, а не с тобой. Переводи то, что я сказал, безродное отребье!
     Блэксорн видел, что священник покраснел еще больше и что это не осталось не замеченным дайме. "Будь осторожен, - предупредил он себя. - Этот желтолицый негодяй разрежет тебя на кусочки быстрее, чем стая акул, если ты выйдешь из себя".
     - Скажи господину дайме!
     Блэксорн умышленно низко поклонился в сторону платформы и почувствовал, как холодный пот начал собираться в капли, когда он твердо наметил, что ему делать.
     Отец Себастьян знал, что его положение делает его неуязвимым для оскорблений пирата. Он твердо решил дискредитировать англичанина перед дайме. Но впервые это не сработало, и он растерялся. Когда посланец от Муры принес ему известие о корабле в его миссию в соседнюю провинцию, он мучился в догадках. "Это не мог быть голландский или английский корабль! - думал он, - В Тихом океане не могло быть никого на кораблях еретиков, за исключением этого архидьявола корсара Дрейка, и никогда ни одного не было в Азии. Морские пути были секретными и охраняемыми". Он сразу приготовился к отъезду и послал срочное послание с почтовым голубем своему игумену в Осаку, с которым собирался сначала посоветоваться, зная, что сам еще молод, почти неопытен. В Японии он почти новичок, пробыл здесь всего два года, еще даже не посвящен в духовный сан и не компетентен в таком опасном деле. Он бросился в Анджиро, надеясь и молясь, чтобы новость оказалась ложной. Но судно было голландским, и штурман англичанин, и все его отвращение к сатанинским еретикам Лютеру, Кельвину, Генриху VIII и сатанинской Елизавете, его незаконнорожденной дочери, переполнило его. И поглотило его разум.
     - Священник, переведи то, что говорит пират, - слышал он дайме.
     "О, благословенная Матерь Божия, помоги мне выполнить твою волю. Помоги мне быть сильным перед дайме и дай мне способности к языкам, дай мне обратить их в истинную веру".
     Отец Себастьян собрал все свои силы и начал говорить более уверенно.
     Блэксорн слушал внимательно, пытаясь понять слова и смысл. Священник помянул "Англия" и "Блэксорн" и указал на корабль, который спокойно стоял на якоре в гавани.
     - Как вы оказались здесь? - спросил отец Себастьян.
     - Через Магелланов пролив. Это в ста тридцати шести днях пути отсюда. Скажи дайме...
     - Ты лжешь. Пролив Магеллана секретный. Ты прошел вокруг Африки и Индии. Ты должен сейчас же сказать правду. Они будут тебя пытать.
     - Пролив был секретный. Португалец продал нам руттер. Один из ваших собственных людей продал нам его за золото, как Иуда. Вы все дерьмо! Теперь все английские и нидерландские военные суда знают путь через Тихий океан. Там эскадра в двадцать английских линейных кораблей - шестидесятипушечных военных кораблей - прямо сейчас атаковала Манилу. Ваша империя кончилась.
     - Ты врешь!
     "Да", - подумал Блэксорн, зная, что способа доказать, что это не ложь, нет, если только не сплавать в Манилу.
     - Эта эскадра будет нападать на ваши торговые пути и захватывать ваши колонии. Еще один флот будет здесь теперь в любое время. Испано-португальская свинья опять в своем свинарнике, и член вашего иезуитского генерала у нее в заднице, где ему и место! - Он отвернулся и низко поклонился дайме.
     - Бог проклянет тебя и твой недостойный род.
     - Ано моно ва нани о машите ору? - нетерпеливо бросил дайме.
     Священник заговорил быстрее, более твердо и сказал "Магеллан" и "Манила", но Блэксорн подумал, что дайме и его приближенные не очень хорошо его понимают.
     Ябу устал от этого разбирательства. Он глянул на гавань, на корабль, который интересовал его с тех пор, как он получил тайное послание от Оми, и размышлял, не подарок ли это богов, как он надеялся.
     - Ты уже осмотрел груз, Оми-сан? - спросил он этим утром, как только прибыл, забрызганный грязью и усталый.
     - Нет, хозяин. Я подумал, что лучше всего опечатать корабль до вашего приезда, но трюмы полны ящиками и тюками. Надеюсь, я поступил правильно. Вот все их ключи. Я их конфисковал.
     - Хорошо, - Ябу приехал из Эдо, столицы Торанаги, расположенной более чем в ста милях отсюда, в крайней спешке, тайком и с большим личным риском, и это было очень важно, что он добрался так быстро. Путешествие заняло два дня, по отвратительным дорогам, через разлившиеся весной ручьи, частично верхом, частью в паланкине. "Я сразу поеду на корабль".
     - Вам следовало бы повидать иноземцев, хозяин, - сказал Оми со смехом. - Они невозможны. У большинства голубые глаза, как у сиамских кошек, золотистые волосы. Но лучшая новость из всех - то, что они пираты:
     Оми пересказал ему все, что священник сообщил об этих корсарах, и что сказал пират, и что случилось, и его возбуждение утроилось. Ябу подавил свое нетерпение подняться на борт корабля и сорвать печати. Вместо этого он помылся, переоделся и приказал привести к нему варваров.
     - Ты, священник, - сказал он, его голос был резок и смысл едва доходил до отца Себастьяна, плохо знающего язык. - Почему он так зол на тебя?
     - Он дьявол. Пират. Он поклоняется дьяволу. Ябу наклонился к Оми, сидящему слева.
     - Можешь ты понять, что он говорит, племянник? Он врет? Что ты думаешь?
     - Я не знаю, хозяин. Кто знает, во что на самом деле верят варвары? Я допускаю, что священник думает, что пират действительно поклонник дьявола. Конечно, все это вздор.
     Ябу снова повернулся к священнику, которого ненавидел. Он хотел, чтобы его можно было сегодня же распять и уничтожить христианство в его районе раз и навсегда. Но он не мог. Хотя он и другие дайме имели полную власть в своих районах, они все-таки подчинялись власти Совета регентов, военной правящей хунте, которой Тайко официально передал свою власть на время несовершеннолетия своего сына, и подчинялись также указам, которые тот издал во время своего правления и которые официально еще оставались в силе. Один из них, выпущенный много лет назад, касался португальских варваров и указывал, что в пределах разумного к их религии надо проявлять терпимость так, чтобы их священники могли обращать людей в свою веру.
     - Ты, священник! Что еще говорит пират? Что он сказал тебе? Быстрее! Ты проглотил язык?
     - Пират принес плохие новости. Плохие. О том, что плывут еще пиратские корабли - и много.
     - Что он подразумевает под "военными кораблями"?
     - Извини, хозяин, я не понял.
     - "Военные лодки" не имеет смысла, а?
     - А! Пират говорит, другие военные корабли в Маниле, на Филиппинах.
     - Оми-сан, ты понимаешь, о чем он говорит?
     - Нет, хозяин. Его акцент ужасный, это почти непонятная речь. Он говорил, восточное Японии есть еще пиратские корабли?
     - Да, священник! Есть еще пиратские корабли в море? Восточнее? А?
     - Да, хозяин. Но я думаю, он врет. Он говорит, в Маниле.
     - Я не понимаю, где находится Манила?
     - На востоке. Много дней пути.
     - Если какие-то пиратские корабли придут сюда, мы устроим приятную встречу, где бы ни была эта Манила.
     - Пожалуйста, извините меня. Я не понимаю.
     - Неважно, - сказал Ябу. Его терпение пришло к концу, он уже решил, что варвары должны умереть, и наслаждался предстоящим. Очевидно, что эти люди не подпадали под эдикт Тайко, который упоминал "португальских варваров", и, во всяком случае, они были пираты. Сколько он мог себя помнить, он ненавидел этих дикарей, их зловоние и грязь, их омерзительную привычку есть мясо, их глупую религию, высокомерие и отвратительные манеры. Более, чем этого, он стыдился, как каждый дайме, их одержимости этой землей богов. Между Китаем и Японией столетиями шли войны. Китай не давал торговать. Китайская шелковая одежда была жизненно необходима для того, чтобы можно было перенести длинное, жаркое и влажное японское лето. Для целых поколений в Японии было доступно только незначительное количество контрабандной одежды, проходящей через китайскую сеть за огромную цену. Потом, шестьдесят с чем-то лет назад, впервые появились варвары. Китайский император в Пекине дал им маленькую постоянную базу в Макао на юге Китая и согласился торговать шелком за серебро. Япония в изобилии имела серебро. Вскоре торговля стала процветать. Обе страны благоденствовали. Средний класс, португальцы, становились богачами, и их священники - преимущественно иезуиты - стали необходимы для торговли. Только священники могли учиться говорить по-китайски и по-японски и, следовательно, могли выступать как купцы и переводчики. По мере того как торговля процветала, священники становились все нужнее и нужнее. Теперь годовой торговый оборот был огромен и касался жизни каждого самурая. Поэтому приходилось терпеть священников и распространение их религии, иначе варвары могли уплыть и торговля бы прекратилась.
     Вот почему к настоящему времени в Японии уже было несколько влиятельных христианских дайме и сотни тысяч новообращенных, большинство которых жили на Кюсю, южном острове, ближайшем к Китаю, на котором находился португальский порт Нагасаки. "Да, - подумал Ябу, - мы должны терпеть священников и португальцев, но не этих варваров, вновь пришедших, невероятно золотоволосых, голубоглазых". Его охватило возбуждение. Теперь наконец он мог удовлетворить свое любопытство, как будут умирать варвары после мучений. Он замучил одиннадцать человек, узнал одиннадцать различных пыток. Он никогда не задавался вопросом: почему агония других его радует. Он только знал, что это бывает, следовательно, к этому надо стремиться и этим наслаждаться.
     Ябу сказал:
     - Это судно иностранное, не португальское, а пиратское, конфисковано со всем его содержимым. Все пираты приговорены к немедленной смерти.
     Его рот остался открытым, когда он увидел, как пиратский вождь внезапно прыгнул на священника, сорвал деревянное распятие с пояса, разбил его на куски, бросил на землю, закричал что-то очень громко. После этого пират тут же стал на колени и низко поклонился дайме, а стража бросилась вперед, подняв мечи.
     - Стойте! Не убивайте его! - Ябу был удивлен, что кто-то мог так нагло вести себя перед ним, проявляя такие плохие манеры. - Эти варвары непостижимы!
     - Да, - сказал Оми, недоумевая, что могла бы означать эта сцена.
     Священник все еще стоял на коленях, пристально глядя на обломки креста. Все смотрели, как он поднял трясущуюся руку и подобрал оскверненное дерево. Он сказал что-то пирату тихим голосом, почти мягко. Его глаза закрылись, он сложил пальцы в пригоршню, губы его медленно задвигались. Пиратский вожак стоял, не двигаясь, перед сбившейся в кучку командой. Его бледно-голубые глаза смотрели не мигая, как у кошки.
     Ябу сказал:
     - Оми-сан. Сначала я хочу пойти на корабль. Потом мы начнем. - Его голос стал хриплым, когда он представил удовольствие, которое он пообещал себе. - Я хочу начать с того низенького рыжеголового в конце строя.
     Оми наклонился ближе и понизил свой возбужденный голос:
     - Пожалуйста, извини меня, но этого раньше никогда не бывало, господин. Ни разу с тех пор, как сюда пришли португальцы. Разве распятие - не их священный символ? Разве они не были всегда особо почтительны со священниками? Разве они не преклонялись перед ними в открытую? Совсем как наши христиане. Разве священники не имеют над ними абсолютной власти?
     - Давай о главном.
     - Мы все не любим португальцев, господин. За исключением наших христиан, а? Может быть, эти новые варвары большего стоят живыми, а не мертвыми?
     - Как?
     - Так как они особенные. Они антихристиане! Может быть, умный человек может найти способ использовать их ненависть - или неверие - к нашей выгоде. Они ваша собственность, делайте с ними, что хотите. Да?
     "Да. И я хочу их пытать, - подумал Ябу. - Да, но это удовольствие можно получить в любой момент. Слушайся Оми. Он хороший советчик. Но можно ли ему сейчас доверять? Нет ли у него тайной причины так говорить? Подумай".
     - Икава Джиккья - христианин, - услышал он голос племянника, назвавшего его ненавистного врага - одного из родственников и союзников, - который властвовал к западу от него. Разве этот мерзкий священник не живет там? Может быть, эти варвары дадут вам ключ ко всей провинции Икава? Или, может быть, Ишидо. Может быть, даже к господству над Торанагой, - добавил Оми деликатно.
     Ябу внимательно изучал лицо Оми, пытаясь определить, что скрывается за ним. Потом его глаза вернулись к кораблю. Он не сомневался теперь, что корабль послан ему богами. Но был ли это дар или наказание?
     Он отложил свои удовольствия ради безопасности своего клана.
     - Я согласен. Но сначала освободи этих пиратов. Научи их манерам. Особенно его.

***

     Ябу лежал в горячей ванне, более сосредоточенный, более уверенный в себе, чем когда-либо в своей жизни. Корабль показал, как он богат, и это богатство давало ему власть, которую он раньше считал невозможной.
     - Я хочу перевезти завтра все на берег, - сказал он, - Перепакуй мушкеты в ящики. Замаскируй все сетью или мешками.
     "Пять сотен мушкетов, - подумал он радостно. - И еще порох и патроны, больше того, что имеет Торанага во всех восьми провинциях. И двадцать пушек, пять тысяч пушечных ядер с большим количеством снаряжения. Зажигательные заряды мешками. Все лучшего европейского качества". Мура, ты обеспечишь носильщиков. Игураши-сан, я хочу, чтобы все вооружение, включая пушки, немедленно перевезли в мой замок в Мишиме тайно. Ты будешь отвечать за это. - Да, господин.
     Они находились в главном трюме корабля, и каждый во все глаза глядел на него: Игураши, высокий, гибкий одноглазый мужчина, его главный вассал, Зукимото, его интендант, вместе с десятью пропотевшими крестьянами, которые открывали ящики под присмотром Муры и его личной охраны из четырех самураев. Он знал, что они не поняли его веселья или необходимости соблюдать тайну. "Хорошо", - подумал он.
     Когда португальцы в 1542 году открыли Японию, они привезли мушкеты и порох. Через восемнадцать месяцев японцы научились делать их. По качеству они были хуже европейских образцов, но это не имело значения, так как ружья считались просто забавной новинкой и долгое время использовались только для охоты - и даже здесь лук был более метким оружием. К тому же, что более важно, японское военное оружие было почти ритуальным, - индивидуальные поединки врукопашную, самым важным и почетным оружием был меч. Использование ружей считалось трусостью и бесчестием и полностью шло вразрез с кодексом самураев, Бушидо, Путем Воина, который обязывал самурая воевать и умереть честно, всю жизнь хранить безоговорочную верность одному феодалу-господину, не бояться смерти, даже стремиться к ней на своей службе, гордиться своим именем и сохранять его незапятнанным.
     Несколько лет Ябу создавал секретную теорию. Спустя много времени, подумал он радостно, вы сможете расширить ее и ввести в действие: пятьсот избранных самураев, вооруженных мушкетами, подготовленных как единое целое, головной отряд двенадцатитысячного обычного войска, поддерживаемый двадцатью пушками, которые обслуживают специально подготовленные люди, также тренированные как единое целое. Новая стратегия для новой эры! В будущей войне оружие может быть решающим!
     "А как же Бусидо?" - всегда спрашивали его духи предков.
     "А что Бусидо?" - в свою очередь спрашивал он их.
     Они никогда не отвечали.
     Даже в самых буйных своих мечтаниях он никогда не думал, что когда-нибудь сможет владеть пятью сотнями ружей. Но теперь они у него оказались бесплатно, и он один знает, как пользоваться ими. Но чью сторону ему принять? Торанаги или Ишидо? Или он должен подождать - и, может быть, станет тогда, победителем?
     - Игураши-сан. Ты поедешь ночью и возьмешь хорошую охрану.
     - Да, хозяин.
     - Это должно остаться в тайне, Мура, или деревня будет уничтожена.
     - Никто ничего не скажет, господин. Я могу поручиться за свою деревню. Я не смогу поручиться за дорогу или за другие деревни. Кто знает, где есть шпионы? Но мы ничего не скажем.
     После этого Ябу пошел в комнату с драгоценностями. Там хранилось то, что он принял за пиратскую добычу: серебряные и золотые тарелки, кубки, подсвечники и украшения, несколько религиозного содержания картин в богатых, выложенных камнями рамах. В шкафу - женские платья, искусно убранные золотыми нитями и цветными камнями.
     - Я расплавлю серебро и золото в слитки и положу в сокровищницу, - сказал Зукимото. Он был аккуратный, педантичный человек лет сорока и не принадлежал к военной касте. Много лет назад он был буддийским воином-священником, но Тайко, Лорд-Протектор, уничтожил его монастырь, во время кампании по очистке своих земель от буддийских противоборствующих монастырей и сект, не признававших его абсолютным сюзереном. Зукимото откупился от преждевременной смерти и стал мелким купцом, бродячим торговцем рисом. Десять лет назад он присоединился к комиссариату Ябу и теперь был незаменим.
     - Что касается одежды, может быть, золотая нить и камни имеют большую цену. С вашего разрешения, я упакую и пошлю их в Нагасаки с чем-нибудь, что мне удастся спасти с корабля. - Порт Нагасаки, на самом южном берегу южного острова Кюсю, был официальным хранилищем и торговым рынком португальцев. - Варвары могут хорошо заплатить за эти диковины и безделушки.
     - Хорошо. А что в тюках в другом трюме?
     - Там теплая одежда. Совершенно бесполезная для нас, господин, вовсе не имеющая рыночной цены. Но это порадует вас. - Зукимото открыл сейф.
     В сейфе были двадцать тысяч чеканных кусочков серебра. Испанские дублоны. Высшего качества.
     Ябу забарахтался в ванне. Он вытер пот с лица и шеи маленьким белым полотенцем и глубже погрузился в горячую ароматную воду. "Если бы три дня назад, - сказал он себе, - прорицатель предсказал, что все это случится, ему скормили бы его собственный язык за предсказание невозможных вещей".
     Три дня назад он был в Эдо, столице Торанаги. Послание Оми попало туда к вечеру. Очевидно, что корабль нужно было обыскать сразу же, но Торанага отсутствовал, он был в Осаке, где у него была стычка с генеральным лордом Ишидо, и в свое отсутствие он пригласил Ябу и всех дружески настроенных соседей-дайме подождать, пока он не вернется. От такого приглашения нельзя было отказаться без самых ужасных последствий. Ябу знал, что он и другие независимые дайме и их семьи были только дополнительной гарантией безопасности Торанаги и, хотя, конечно, это слово никогда не произносилось, они были заложниками безопасности возвращения Торанаги из неприступной вражеской крепости в Осаке, где проходила встреча. Торанага был президентом Совета регентов, который Тайко назначил на своем смертном ложе, чтобы управлять империей во время несовершеннолетия своего сына Яэмона, которому сейчас было семь лет. Всего было пять регентов, все дайме, но только Торанага и Ишидо имели реальную власть.
     Ябу тщательно взвесил все: поездки в Анджиро, связанные с ней опасности и неотложные дела, требующие его присутствия. Потом он послал за женой и любимой наложницей.
     Человек мог иметь столько наложниц, сколько он хотел, но только одну жену одновременно.
     - Мой племянник Оми только что прислал секретное послание: корабль варваров приплыл к берегу в Анджиро.
     - Один из Черных Кораблей? - Его жена была в большом волнении. Речь шла об огромных, невероятно богатых торговых кораблях, которые ежегодно во время муссона плавали между Нагасаки и португальской колонией в Макао, которая лежала почти в тысяче миль к югу от китайского берега.
     - Нет. Но он может быть богатым. Я уезжаю немедленно. Вы скажете, что я заболел и меня нельзя беспокоить некоторое время ни под каким предлогом. Я буду обратно через пять дней.
     - Это очень опасно, - предупредила его жена. - Господин Торанага специально приказал нам всем оставаться. Я уверена, он добьется нового компромисса с Ишидо и он слишком силен, чтобы его сердить. Господин, мы не можем гарантировать, что кто-нибудь не догадается, в чем дело. Здесь повсюду шпионы. Если Торанага вернется и обнаружит, что ты ушел, твое отсутствие будет неправильно понято. Твои враги настроят его против тебя.
     - Да, - добавила его наложница. - Пожалуйста, извини меня, но ты должен слушать госпожу, свою жену. Она права. Господин Торанага никогда не поверит, что ты не послушался его только для того, чтобы поглядеть на корабль варваров. Пожалуйста, пошли кого-нибудь еще.
     - Но это не обычный чужеземный корабль. Это не португальское судно. Слушайте меня. Оми говорит, что эти люди из другой страны. Эти люди говорят между собой на языке, звучащем совсем иначе, у них голубые глаза и золотые волосы.
     - Оми-сан сошел с ума. Или он выпил слишком много саке, - сказала его жена.
     - Это слишком важно, чтобы шутить: для него и для тебя. Его жена поклонилась, извинилась и сказала, что он совершенно прав, что поправил ее, но что ее замечание не обидная насмешка. Это была маленькая, тоненькая женщина на десять лет старше, чем он, в течение восьми лет она приносила ему по ребенку каждый год, пока живот ее не усох, и пятеро из них были сыновья. Трое стали воинами и храбро погибли в войне против Китая. Еще один стал буддийским монахом, а последнего, которому сейчас было девятнадцать, он презирал.
     Его жена, госпожа Юрико, была единственной женщиной, которую он когда-либо боялся, и единственной женщиной, которую он ценил, за исключением покойной матери, - и она правила его домом мягко и осмотрительно.
     - Еще раз, пожалуйста, извини меня, - сказала она. - Оми-сан описал, что за груз?
     - Нет. Он не осмотрел его, Юрико-сан. Он говорит, что сразу же опечатал корабль, настолько он был необычен. До сих пор здесь не было ни одного судна, принадлежащего не португальцам, да? Он говорит также, что это военный корабль. С двадцатью пушками на палубах.
     - А! Тогда кто-то должен поехать туда немедленно.
     - Я собираюсь сам.
     - Пожалуйста, передумай. Пошли Мицуно. Твой брат умный и осмотрительный. Я умоляю тебя не ехать.
     - Мицуно слаб, и я ему не доверяю.
     - Тогда прикажи ему сделать сеппуку и разделайся с ним, - сказала она жестко. Сеппуку, иногда называемое харакири, - ритуальное самоубийство путем вспарывания живота с удалением внутренностей - было единственным способом, с помощью которого самурай мог искупить позор, грех или бесчестье, и был прерогативой только самурайской касты. Все самураи - женщины так же, как и мужчины, - готовились к этому с детства, либо чтобы самим сделать харакири, либо чтобы принимать участие в церемонии в качестве помощника. Женщины совершали сеппуху только одним способом - вонзая нож в горло.
     - Позже, не теперь, - сказал Ябу жене.
     - Тогда пошли Зукимото. Ему наверняка можно доверять.
     - Если бы Торанага не приказал всем женам и наложницам оставаться здесь, я бы послал тебя. Но это слишком рискованно. Я должен ехать, у меня нет выбора. Юрико-сан, ты говоришь мне, что моя казна пуста. Ты говоришь, я не имею кредита у этих мерзких ростовщиков. Зукимото говорит, что мы собираем максимальный налог с крестьян. Мне нужно больше лошадей, оружия, снаряжения, самураев. Может быть, корабль даст мне такую возможность.
     - Приказы господина Торанаги были совершенно ясные, господин. Если он вернется и обнаружит:
     - Да. Если он вернется, госпожа. Я думаю, он попал в ловушку сам. Господин Ишидо имеет восемьдесят тысяч самураев только вокруг и в самой крепости Осака. Для Торанаги поехать туда с несколькими сотнями человек было актом сумасшествия.
     - Он слишком хитрый человек, чтобы рисковать собой без необходимости, - сказала она уверенно.
     - Если бы я был Ишидо и он был в моих руках, я бы убил его сразу.
     - Да, - сказала Юрико. - Но мать наследника все еще заложница в Эдо, пока Торанага не вернется. Генерал господин Ишидо не осмелится тронуть Торанагу, пока она не вернется в Осаку.
     - Я убью его. Жива госпожа Ошиба или мертва - не имеет значения. Безопасность наследника зависит от Осаки. Если Торанага умрет, дела пойдут вполне определенным образом. Торанага - единственная реальная угроза наследнику, единственный шанс, используя Совет регентов, узурпировать власть Тайко и убить мальчика.
     - Пожалуйста, извини меня, господин, но, может быть, господин Ишидо может повести за собой трех других регентов, объявить Торанагу изменником, и это будет его концом, а? - спросила его наложница.
     - Да, госпожа, если бы Ишидо мог, он бы так и сделал, но я думаю, что этого не может ни он, ни даже Торанага. Тайко очень хитро подобрал пять регентов. Они презирают друг друга так сильно, что им почти невозможно в чем-то найти общий язык. Прежде чем принять власть, пять великих дайме публично поклялись перед умирающим Тайко в вечной верности его сыну и его семье. И они дали публичиыв священные клятвы согласно анонимному правилу в Совете и дали обет передать все государство в целости Яэмоиу, когда он достигнет возраста пятнадцати лет. Единодуяиная клятва означает, что фактически ничего не изменится до тех пор, пока Яэмон не станет правителем.
     - Но однажды, господин, четыре регента объединятся против одного из-за ревности, страха или амбиций, а? Четверо решат, что приказов Тайко достаточно для войны, а?
     - Да, но это будет маленькая война, госпожа, и один будет всегда разбит, и его земли разделят победители, которые затем назначат пятого регента, и через какое-то время один снова будет против четверых, и опять одного победят, и его земли конфискуют - все как Тайхо планировал. Моя единственная задача - решить, кто будет этим одним на этот раз - Ишидо или Торанага.
     - Им будет Торанага.
     - Почему?
     - Остальные слишком боятся его, потому что знают, что он хочет быть сегуном, хотя очень отрицает это.
     Сегун бьл высший чин, которого мог достичь простой смертный в Японии. "Сегун" означает Высший Военный Диктатор. Два дайме одновременно не могут носить этот титул. И только его императорское высочество, правящий император, божественный сын неба, который живет в уединении с императорскими семьями в Киото, может дать этот титул.
     С назначением сегун получает абсолютную власть: императорскую печать и мандат. Сегун правит от имени императора. Вся власть идет от императора, потому что он происходит непосредственно от богов. Всякий дайме, который противостоит сегуну, автоматически является мятежником, противником трона, парией, и его земли конфискуются.
     Правящего императора почитали как божество, так как он был прямым наследником по прямой линии солнечной богини Аматерасу Омиками, одной из дочерей богов Изанаги и Изанами, которая создала острова Японии из тверди земной. По божественному праву правящий император владел и управлял всей землей, и ему повиновались беспрекословно. Но на практике более шести веков реальная власть осуществлялась вне трона.
     Шесть столетий назад в стране был раскол, когда два из трех великих соперников, полукоролевских самурайских семей Миновара, Фудзимото, Такасима, проявили враждебность по отношению к трону и ввергли страну в гражданскую войну. После шестидесяти лет войн Миновара одержал верх над Такасимой. Фудзимото, семейство, которое оставалось нейтральным, пережило это страшное время.
     С тех пор, ревностно охраняя свои права, сегуны Миновара правили страной. Они объявили о своем наследственном сегунате и начали выдавать своих дочерей за членов императорской семьи. Император и весь его двор содержались полностью изолированными во дворцах с высокими стенами и садами на маленькой территории в Киото. Они сильно нуждались, а их деятельность ограничивалась наблюдениями за синтоистскими ритуалами - древней анимистической религией Японии и интеллектуальными изысками, такими, как каллиграфия, живопись, философия и поэзия.
     Управлять двором Сына Неба было легко, потому что хотя он и обладал всей землей, но доходов не получал. Только дайме, самурай имел доходы и право на налоги. Получалось, что хотя все члены императорского дворца были по рангу выше самураев, все они существовали на содержание, выделяемое двору по решению сегуна, Квампаку, главного гражданского советника, или правящей в это время военной хунты. А великодушных среди них было мало. Некоторые императоры иногда соглашались ставить свою подпись под указами ради пропитания. Бывали случаи, когда денег не хватало даже для коронации.
     Со временем сегуны клана Миновара потеряли свою власть над другими, потомками Такасима или Фудзимото. И поскольку гражданские воины продолжались не ослабевая целыми столетиями, император все больше и больше становился креатурой того дайме, который был достаточно силен, чтобы добиться физического обладания Киото. Как только новый завоеватель Киото уничтожал правящего сегуна и его род, он мог в зависимости от того, кто это был, - Миновара или другие, клясться в преданности трону и робко пригласить бессильного императора дать ему вакантное в настоящее время место сегуна. Потом, как и его предшественники, он пытался расширить свои права за пределы Киото, пока его, в свою очередь, не проглатывал еще кто-нибудь. Императоры женились, отрекались или занимали трон по желанию сегуната. Но всегда правящая императорская семья была нетронута и нерушима.
     Так было, пока сегун был в силе. До тех пор, пока его не свергали.
     В течение столетий многое менялось, страна разделялась на более мелкие части. За последнее столетие ни один дайме не был достаточно силен, чтобы стать сегуном. Двенадцать лет назад крестьянский генерал Накамура захватил власть и получил мандат от тогдашнего императора, Го-Ниджо. Но Накамура не мог получить чин сегуна, как бы сильно он этого ни хотел, потому что по рождению был крестьянин. Он должен был удовлетвориться гораздо меньшим по значению титулом, Квампаку, главного советника, и позже, когда он передал этот титул своему малолетнему сыну Яэмону - хотя и держал всю власть, что было совершенно обычным, - он должен был удовольствоваться Тайко. Согласно исторически сложившемуся обычаю только потомки вырождающихся древних полукоролевских семей Миновара, Такасима и Фудзимото могли получить титул сегуна.
     Торанага был потомком рода Миновара. Ябу мог проследить свою генеалогию до мелкой и незначительной ветви Такасима, достаточной, чтобы он когда-нибудь мог стать верховным правителем.
     - Э, госпожа, - сказал Ябу, - конечно, Торанага хочет стать сегуном, но он никогда им не станет. Другие регенты презирают и боятся его. Они не нейтрализуют его, как планировал Тайко. - Он наклонился вперед и внимательно поглядел на свою жену, - Ты говоришь, Торанага собирается поехать к Ишидо?
     - Да, он будет изолирован. Но я не думаю, что он погибнет, господин. Я прошу тебя, не нарушай приказ господина Торанаги и не выезжай из Эдо, чтобы посмотреть на этот варварский корабль, - неважно, как необычно говорит об этом Оми-сан. Пожалуйста, пошли Зукимото в Анджиро.
     - А что, если на корабле слитки? Серебра или золота? Ты доверяешь Зукимото или кому-нибудь еще из офицеров?
     - Нет, - ответила его жена.
     Поэтому он и улизнул из Эдо этой ночью, взяв только пятьдесят человек, и теперь он был богат и силен, как и не мечтал, и имел пленных, один из которых должен был умереть сегодня вечером. Он распорядился, чтобы этот человек был приготовлен позже. Завтра на закате он вернется в Эдо. Завтра вечером пушки и слитки начнут свое тайное путешествие.
     - О, пушки! - подумал он радостно. - Пушки и хорошо продуманный план действий дадут мне силы победить Ишидо или Торанагу - кого я выберу. Потом я стану регентом вместо проигравшего, а? Теперь уже самым сильным регентом. А почему бы и не сегуном? Да. Теперь это возможно.
     Он позволил себе расслабиться. Как использовать двадцать тысяч серебряных монет? Я могу перестроить замок. И купить специальных лошадей для орудий. И расширить шпионскую сеть. А что, если Икаву Джизкью? Хватит ли тысячи монет, чтобы подкупить поваров Икавы Джикью отравить его? Более чем достаточно! Пять сотен, даже одна сотня нужному человеку будут вполне достаточны. Кому?
     Послеполуденное солнце бросало косые лучи через маленькое оконце, прорубленное в каменных стенах. Вода в ванне была очень горячая и нагревалась дровяной печью, сделанной в каменной стене. Это был дом Оми, он стоял на маленьком холме, откуда была видна вся деревня и пристань. Сад за этими стенами был аккуратный, спокойный и богатый.
     Дверь бани открылась. Слепой поклонился.
     - Касиги Оми-сан послал меня, господин. Я Суво, его массажист.
     Он был высокий и очень худой, лицо морщинистое.
     - Хорошо, - Ябу всегда боялся ослепнуть. Насколько он мог себя помнить, ему снилось, что он просыпается в темноте, зная, что солнце светит, чувствуя его тепло, открывает рот, чтобы закричать, зная, что кричать стыдно, но тем не менее кричит. Потом реальное пробуждение и пот, текущий ручьями.
     Но этот ужас слепоты, казалось, увеличивал его удовольствие от массажа, который ему делал слепой.
     Он мог видеть рваный шрам на правой щеке и глубокий рубец на скуле пониже. "Это разрез от меча, - сказал он себе. - Отчего он ослеп? Он когда-то был самураем? Кому он служил? Он шпион?"
     Ябу знал, что человека тщательно обыскали его телохранители, прежде чем разрешили ему войти, поэтому он не боялся спрятанного оружия. Его собственный трофейный меч был под рукой. Древний клинок был сделан кузнечным мастером Мурасама. Он смотрел, как старик снимает свое кимоно и вешает, не ища, на колышек. На груди у него тоже были следы от ударов меча. Набедренная повязка была очень чистая. Он встал на колени, терпеливо ожидая приказаний.
     Ябу вышел из ванны и лег на каменную скамью. Старик аккуратно вытер его, вылил на руки ароматное пахучее масло и начал массировать мускулы на шее и спине дайме.
     Напряжение стало проходить по мере того, как сильные пальцы двигались по спине Ябу, с удивительным искусством глубоко ощупывая его спину.
     - Хорошо. Очень хорошо, - сказал он немного спустя.
     - Спасибо, Ябу-сама, - сказал Суво. "Сама" означает "господин", это обращение обязательно при разговоре со старшими.
     - Ты давно служишь у Оми-сана?
     - Три года, господин. Он очень добр к старику.
     - А до этого?
     - Я странствовал от деревни к деревне. Несколько дней здесь, полгода там, как бабочка на летнем ветру.
     Голос Суво был обволакивающим, как его руки. Он решил, что дайме хочет с ним поговорить, терпеливо ждал следующего вопроса и отвечал. Частью его искусства было знать, что надо делать и когда. Иногда это говорили ему его уши, но в основном казалось, что его пальцы открывали секреты мужского и женского мозга. Его пальцы говорили ему, что надо бояться этого человека, что он опасен и непостоянен, его возраст около сорока, что он хороший наездник и превосходно владеет мечом. А также что у него плохая печень и что он умрет через два года. Саке и, возможно, афродизиаки - средства, повышающие половую силу, убьют его.
     - Вы сильный человек для своего возраста, Ябу-сама.
     - Так же, как и ты. Сколько тебе лет, Суво?
     Старик засмеялся, но его пальцы не прекращали движения.
     - Я самый старый человек в мире - в моем мире. Все, кого я когда-либо знал, давне уже мертвы. Я служил господину Йоши Чикитада, деду господина Торанаги, когда его владения были не больше его деревни. Я даже был в лагере в день, когда его убили.
     Ябу умышленно, большим усилием воли держал свое тело расслабленным, но мозг его напрягся, и он стал внимательно слушать.
     - Это был трудный дань, Ябу-сама. Я не знаю, сколько мне тогда было лет, но мой голос еще не ломался. Казнил Обата Хиро, сын самого могущественного из союзников. Может быть, вы знаете эту историю, как юноша отрубил голову господину Чикитада одним ударом своего меча. Это был клинок Мурасама, и отсюда пошло поверье, что все клинки Мурасама несчастливы для клана Ёси.
     "Он говорит это потому, что мой собственный меч работы Мурасама? - спросил себе Ябу. - Многие знают, что у меня есть такой меч. Или он просто старик, который помнит необычный день своей долгой жизни?"
     - А каков был дед Торанаги? - делая вид, что ему неинтересно, спросил он, проверяя Суво.
     - Высокий, Ябу-сама. Выше, чем вы, и много тоньше, когда я знал его.
     Ему было двадцать пять, когда он погиб, - голос Суво потеплел. - О, Ябу-сама, в двенадцать лет он был уже воин и наш сузерен в пятнадцать, когда его отец был убит в стычке. В это время господин Чикитада уже женился и у него родился сын. Жаль, что он умер. Обата Хиро был его друг и вассал, семнадцати лет, но кто-то отравил ум Обаты, сказав, что Чикитада планирует вероломное убийство его отца. Конечно, это все враки, но это не вернуло Чикитада нам в хозяева. Молодой Обата стал перед телом на колени и трижды поклонился. Он сказал, что сделал это из сыновнего уважения к отцу и теперь хочет искупить оскорбление, нанесенное нам и нашему клану, совершив сеппуку. Ему разрешили. Сначала он своими собственными руками омыл голову Чикитады и с почестями положил ее на место. Потом он вскрыл себе внутренности и умер мужественно, с большими церемониями, - один из наших людей был у него помощником и отделил ему голову одним ударом. Потом пришел его отец, чтобы подобрать его голову и меч Мурасама. Для нас наступило плохое время. Единственный сын господина Чикитада был где-то взят заложником, и наша часть клана попала в тяжелые времена. Это было.
     - Ты лжешь, старик. Тебя там не было, - Ябу внимательно посмотрел на старика, который замер в испуге. - Меч был сломан и уничтожен после смерти Обаты.
     - Нет, Ябу-сама. Это легенда. Я видел, как отец пришел и забрал голову и меч. Кто бы захотел сломать такое произведение искусства? Это было бы святотатством. Его отец забрал его.
     - А что он сделал с головой?
     - Никто не знает. Некоторые говорят, что он бросил ее в море, потому что он любил и почитал нашего господина Чикитада как брата. Другие говорят, что он закопал ее и прячет в ожидании внука, Ёси Торанаги.
     - А ты что думаешь, куда он дел ее?
     - Выбросил в море.
     - Ты видел это?
     - Нет
     Ябу опять лег на спину, и пальцы начали свою работу. Мысль, что кто-то еще знает, что меч не уничтожен, странно поразила его. "Тебе следует убить Суво, - сказал он себе. - Как мог слепой человек узнать клинок? Он похож на любой другой меч Мурасама, а ручка и ножны за эти годы несколько раз поменялись Никто не мог знать, что твой меч - это тот меч, который со все увеличивающейся таинственностью переходил из рук в руки по мере увеличения мощи Торанаги. Зачем убивать Суво? Тот факт, что он жив, добавлял пикантности во все это дело. Это тебя подбадривает. Оставь его в живых - ты можешь убить его в любое время. Тем же мечом".
     Эта мысль обрадовала Ябу, и он еще раз отдался мечтам, чувствуя себя очень спокойно. "Скоро, - пообещал он себе, - я стану достаточно могучим, чтобы носить меч в присутствии Торанаги. Однажды, может быть, я расскажу ему историю моего меча".
     - Что случилось дальше? - спросил он, желая, чтобы голос старика снова убаюкивал его.
     - Наступили тяжелые времена. Это был год большого голода, и теперь, когда мой господин был мертв, я стал ронином. Ронины были безземельные или не имеющие хозяина крестьяне-солдаты, или самураи, которые, потеряв честь или хозяев, были вынуждены странствовать по стране, пока какой-нибудь другой хозяин не соглашался принять их на службу. Ронину было трудно найти нового хозяина. Пища была редка, почти каждый человек был солдатом, и незнакомым людям редко когда доверялись. Большинство банд грабителей и корсаров, которые наводняли землю и побережье, были ронинами. Этот год был очень плохой, и следующий тоже. Я воевал на любой стороне - битва здесь, стычка там. Моей платой была еда. Потом я услышал, что в Кюсю много еды, поэтому я тронулся на запад. Этой зимой я нашел монастырь. Я договорился, что стану охранником в буддийском монастыре. Я полгода воевал за них, защищая монастырь и их рисовые поля от бандитов. Монастырь находился около Осаки, и в то время - задолго до того, как Тайко уничтожил большинство из них, бандитов было так же много, как и москитов. Однажды мы попали в засаду, и я был оставлен умирать. Меня нашли монахи и залечили мои раны. Но они не могли вернуть мне зрение. - Его пальцы погружались все глубже и глубже.
     - Они поместили меня со слепым монахом, который научил меня, как делать массаж и снова видеть пальцами. Теперь мои пальцы видят больше, чем раньше глаза, я думаю. Последнее, что я могу вспомнить из того, что видел, - это широко раскрытый рот бандита, его гнилые зубы, меч в виде сверкающей дуги и после удара - запах цветов. Я видел запах во всех его оттенках, Ябу-сама. Это было очень давно, но я видел цвета запаха. Я видел нирвану, я думаю, и только на одно мгновенье, лицо Будды. Слепота - небольшая плата за такой подарок, да? - Ответа не было. Суво и не ожидал его. Ябу спал, как и было задумано. Понравился ли тебе мой рассказ, Ябу-сама? - Суво спросил молча, развлекаясь про себя, как и следует старому человеку. - Все было верно, кроме одного. Монастырь был не возле Осаки, а за вашей западной границей. Имя монаха? Да, дядя вашего врага, Икава Джикья. "Я могу так легко сломать твою шею, - подумал он. - Это бы понравилось Оми-сану: Это было бы хорошо для деревни. И это была бы расплата - в небольшой мере подарок моему хозяину. Сделать ли это сейчас? Или позже?"

***

     Винк пытался заставить ноги идти, но не смог. Он много раз в своей жизни сталкивался лицом к лицу со смертью, но никогда это не было так беспросветно. Все определилось соломинками. "Почему я? - кричал его мозг. - Я не хуже, чем другие, и лучше многих. Господи Боже на небесах, почему я?"
     Лестница опустилась. Оми показал жестами, чтобы подошел один человек, и быстро.
     - Исоги! Поторопись!
     Ван-Некк и Жан Ропер молча молились, их глаза были закрыты. Пьетеусун не мог смотреть. Блэксорн смотрел на Оми и его человека.
     - Исоги! - пролаял опять Оми. Еще раз Винк попытался встать.
     - Кто-нибудь, помогите мне. Помогите мне встать! Пьетерсун, который был ближе всех, наклонился и просунул руку Винку под мышку и помог ему, тут Блэксорн встал у низа лестницы, твердо поставив ноги в грязи.
     - Киндзиру! - крикнул он, используя слово, услышанное на корабле. Сдавленный крик раздался по всему погребу. Рука Оми сжала меч, и он двинулся к лестнице. Блэксорн тут же повернул ее, провоцируя Оми поставить туда ногу.
     - Киндзиру! - сказал он опять. Оми остановился.
     - Что происходит? - спросил Спилберген, напуганный, как и все остальные.
     - Я сказал ему, что это запрещено! Никто из моей команды не пойдет на смерть без боя.
     - Но мы согласились!
     - Я-нет.
     - Ты сошел с ума!
     - Все правильно, кормчий, - прошептал Винк. - Я... мы согласились, и это было честно. Это Божья воля. Я собираюсь - то есть... - Он ощупью пробирался к началу лестницы, но Блэксорн стеной стоял на его пути, повернувшись лицом к Оми.
     - Ты не пойдешь без боя. Никто из вас.
     - Отойди от лестницы, кормчий! Тебе приказали убираться! - Спилберген, шатаясь, стоял в своем углу, как можно дальше от лестницы. Его голос перешел на визг.
     - Кормчий!
     Но Блэксорн не слушал.
     - Приготовься!
     Оми отступил на шаг и что-то прорычал, приказывая своему человеку. Сразу же самурай, сопровождаемый на близком расстоянии двумя другими, начал спускаться по ступенькам, они вынимали мечи из ножен. Блэксорн повернул лестницу и схватился с первым, уклоняясь от его мощного удара мечом, пытаясь задушить его.
     - Помогите мне! Ну давайте! Ради ваших же жизней!
     Блэксорн изменил захват, чтобы стащить самурая со ступенек, напрягаясь до боли, в то время как второй человек тыкал вниз мечом. Винк вышел из своего каталептического состояния и бесстрашно бросился на самурая. Он помешал удару, который должен был отсечь Блэксорну запястье, удержал размахивающую мечом руку и ударил его другим кулаком в пах. Самурай задыхался и отчаянно лягался. Винк, казалось почти не заметил удара. Он вскарабкался по ступенькам и рванулся к человеку, стремясь отнять у него меч, - его ногти рвали тому глаза. Два других самурая были стеснены ограниченным пространством и Блэксорном, но удар одного из них достался Винку в лицо, и он отшатнулся в сторону. Самурай на лестнице ударил Блэксорна мечом, промахнулся, после чего вся команда набросилась на лестницу.
     Круук бил кулаком по подъему ноги самурая и чувствовал, что косточка подается. Человек успел выкинуть свой меч из люка, не желая дать оружие врагу, и тяжело упал в грязь. Винк и Пьетерсун упали на него. Он яростно защищался, а остальные бросились на еще одного появившегося самурая. Блэксорн поднял японский зазубренный кинжал и полез по лестнице. Круук, Жан Ропер и Саламон последовали за ним. Оба самурая отступили и стояли у входа, их боевые мечи были наготове. Блэксорн знал, что его кинжал бесполезен против мечей. Даже в таком положении, когда была такая подмога. В момент, когда его голова появилась над уровнем земли, один из мечей прошел над ним, не достав доли дюйма. Сильный удар невидимого ему самурая сбросил его опять под землю.
     Он отпрянул назад, прочь от корчащейся массы дерущихся людей, которые пытались окунуть самурая в вонючую грязь.
     Винк ударил его ногой сзади по шее, и тот обмяк. Винк колотил его снова и снова, пока Блэксорн не оттащил его.
     - Не убивай его - мы можем использовать его как заложника! - крикнул он и сильно дернул за лестницу, пытаясь стащить ее в погреб. Но она была слишком длинна. Наверху еще один самурай и Оми бесстрастно ждали у люка,
     - Ради Бога, кормчий, прекрати это! - задыхаясь, кричал Спилберген. - Они убьют нас всех - ты убьешь нас всех! Остановите его кто-нибудь!
     Оми прокричал еще несколько приказов, и сильные руки наверху не дали Блэксорну загородить вход лестницей.
     - Берегись! - прокричал он.
     Еще три самурая, с ножами, в одних набедренных повязках, быстро спрыгнули в погреб. Первые двое сразу набросились на Блэксорна, сбросив его, беспомощного, на пол, пренебрегая собственной опасностью, потом яростно атаковали его.
     Блэксорн был сбит нечеловеческой силой. Он не мог пользоваться своим ножом, чувствовал, что его воля к борьбе пропадает, и хотел, как Мура, владеть искусством старосты в рукопашном бою. Он знал, беспомощный, что недолго еще сможет выдержать, но все-таки сделал последнюю попытку и выдернул руку. Жестокий удар каменной руки пришелся ему на голову, а еще один разорвался в его мозгу разноцветными звездами, но он все еще дрался.
     Винк долбил по одному самураю, когда третий упал на него сверху из двери, и Маетсуккер вскрикнул, когда кинжал разрезал ему руку. Ван-Некк пытался вслепую ударить сплеча, а Пьетерсун говорил: "Ради Бога, ударьте его, а не меня", но купец не слышал, так как был охвачен ужасом.
     Блэксорн схватил одного самурая за горло, его захват сорвался из-за грязи и пота, и он почти встал, как бешеный бык, пытаясь стряхнуть их, когда последний удар свалил его в темноту. Три самурая пробивались вверх, и команда, оставшись без главного, отступила от кружащихся и режущих трех кинжалов; самураи овладели подвалом, подвал теперь был подвластен их мелькающим, как вихри, кинжалам, - они не пытались убить или покалечить, а только хотели вынудить пыхтящих, напуганных людей отойти к стенам, подальше от лестницы, где неподвижно лежали Блэксорн и первый самурай.
     Оми с высокомерным выражением лица спустился в отверстие и схватил ближайшего к нему - им оказался Пьетерсун. Он толкнул его по направлению к лестнице.
     Пьетерсун вскрикнул и попытался вырваться из хватки Оми, но нож скользнул по его запястью, а другой поранил руку. Пронзительно вопящий моряк был безжалостно прижат спиной к лестнице.
     - Боже, помоги мне, это не я должен был идти, это не я, это не я! - Пьетерсун поставил обе ноги на перекладину и все отступал назад и вверх от мелькающих ножей. Потом, крикнув в последний раз "Помогите, ради Бога!", повернулся и, бессвязно мыча, взлетел в воздух.
     Оми, не торопясь, следовал за ним.
     Один самурай отступил, потом другой. Третий поднял нож, который был у Блэксорна. Он презрительно повернулся спиной, наступил на распростертое тело своего поверженного товарища и поднялся наверх.
     Лестница была выдернута наверх. Воздух, небо и свет исчезли. Болты, грохоча, заняли свои места. Теперь остались только уныние и вздымающиеся грудные клетки, нарушенное сердцебиение, бегущий пот и зловоние. Вернулись мухи.
     Какое-то время никто не двигался. Жан Ропер получил небольшой порез на щеке, у Маетсуккера было сильное кровотечение, другие были в основном в шоке. За исключением Саламона. Он ощупью добрался до Блэксорна, стащил его с лежащего без сознания самурая. Тот гортанно что-то сказал и показал на воду. Круук принес немного в тыквенной бутылке, помог ему посадить Блэксорна, все еще находящегося без сознания, спиной к стене. Вместе они начали счищать с его лица навоз.
     - Когда эти негодяи - когда они упали на него, мне послышалось, как сломались его шея или плечо, - сказал мальчик, его грудь вздымалась. - Он выглядит как мертвец, Боже мой!
     Сонк заставил себя встать на ноги и подошел к ним. Аккуратно подвигав голову Блэксорна из стороны в сторону, он ощупал ему и плечи.
     - Кажется, все нормально. Подождем, пока он придет в себя и заговорит.
     - О, Боже мой, - начал ныть Винк. - Пьетерсун, бедняга, будь я проклят, будь я проклят:
     - Ты собирался пойти. Кормчий тебя остановил. Ты собирался идти, как обещал, я видел, ей-богу, - Сонк потряс Винка, но тот не обращал внимания. - Я видел тебя, Винк. - Он повернулся к Спилбергену, отмахиваясь от мух. - Разве не так?
     - Да, он собирался. Винк, перестань реветь! Это вина кормчего. Дай мне немного воды.
     Жан Ропер зачерпнул воды тыквенной бутылкой, напился и обмыл рану на щеке. "Винк должен был идти. Он был жертвой Бога. Он был обречен. И теперь его душа погибла. О Господи Боже мой, прояви к нему милосердие, он будет гореть в аду целую вечность".
     - Дайте мне воды, - простонал адмирал. Ван-Некк взял бутылку Жана Ропера и передал ее Спилбергену.
     - Это вина не Винка, - сказал Ван-Некк устало. - Он не мог встать, разве вы не помните? Он просил кого-нибудь помочь ему подняться. Я был так напуган, что я не мог двигаться и не мог подойти.
     - Это вина не Винка, - сказал Спилберген. - Нет. Это его. Они все поглядели на Блэксорна.
     - Он сумасшедший.
     - Все англичане сумасшедшие, - сказал Сонк. - Ты знал хоть одного нормального? Поскреби любого из них - и ты обнаружишь маньяка и пирата.
     - Все они негодяи! - сказал Джинсель.
     - Нет, не все, - сказал Ван-Некк, - Кормчий сделал то, что он действительно считал правильным. Он защищал нас и провел десять тысяч лиг.
     - Защищал нас? Иди ты знаешь куда? Нас было пятьсот, когда мы отплывали, и пять кораблей. Теперь нас всего девять!
     - Это не его вина, что флот растерялся. Это не его вина, что штормы были все:
     - Если бы не он, мы бы остались в Новом Свете, ей-Богу. Это он сказал, что мы можем добраться до Японии. О Боже, посмотрите, где мы теперь.
     - Мы согласились попробовать доплыть до Японии. Мы все согласились, - устало сказал Ваи-Некк. - Мы все проголосовали.
     - Да. Но это он нас убедил.
     - Смотрите! - Джинсель указал на самурая, который ворочался и стонал. Сонк быстро скользнул на него, ударил его кулаком в челюсть. Мужчина опять потерял сознание.
     - Боже мой! Зачем эти негодяи оставили его здесь? Они могли без большого труда вынести его отсюда. И мы ничего не можем сделать.
     - Ты думаешь, они решили, что он мертв?
     - Не знаю! Они должны были видеть его. Боже мой, как бы я хотел выпить холодного пива, - сказал Сонк.
     - Не бей его, Сонк, не убивай его. Он заложник. - Круук поглядел на Винка, который сидел, согнувшись, у стенки, погруженный в унылое самобичевание. - Бог помогает нам во всем. Что они сделают с Пьетерсуном? Что они сделают с нами?
     - Это кормчий виноват, - сказал Жан Ропер. - Один он.
     Ван-Некк вгляделся в Блэксорна.
     - Теперь это не имеет значения. Понимаете? Чья бы это вина ни была или есть.
     Маетсуккер покачался на ногах, кровь все еще текла с предплечья.
     - Я ранен. Помогите мне кто-нибудь.
     Саламон сделал жгут из куска рубашки и остановил кровь. Рана на бицепсе Маетсукксера была глубокой, но ни вена, ни артерия не были задеты. Мухи начали садиться на рану.
     - Проклятые мухи. И Бог проклянет кормчего в преисподней, - сказал Маетсуккер. Все согласились. - Но нет! Он должен был спасти Винка! Теперь на его руках кровь Пьетерсуна, и мы все из-за иего пострадаем.
     - Заткнись! Он сказал, никто из его команды:
     Наверху раздались шаги. Открылся люк. Крестьяне начали выливать бочки с рыбными помоями и морской водой в погреб. Они остановились, когда пол был затоплен на шесть дюймов.

***

Его глаза у края преисподней! Вся боль Заговорила в них.

     Крики неслись вверх, они стали слабее, расстояние, казалось, усиливало их. Ябу сказал:

Если вы позволите Их холоду настичь, Вы станете одним из них В большой, большой Неизреченной тайне.

     Оми долго думал об этом в красоте ночи.

Продолжение следует...