Остров Ванкувер, Канада

     Этому не было конца.
     Эневек чувствовал, как воспаляются его глаза, как набухают веки и образуются морщинки, для которых он был слишком молод. С тех пор, как вдоль западного побережья разразилось это безумие, он только и делал, что пялился на экраны, но просмотрел лишь малую долю телеметрических записей.
     В конце семидесятых исследователи получили возможность наблюдать за поведением животных по-новому. До этого сведения о распространении и перемещении видов были лишь приблизительные. Как животное живёт, как охотится и как спаривается, какие у него индивидуальные потребности и возможности, - всё это оставалось в области домыслов. В неволе животное ведёт себя иначе, чем на воле. Так же мало жизнь заключённого похожа на его жизнь вне стен тюрьмы.
     А в родном жизненном пространстве животные мгновенно скрываются от исследователя. Некоторые менее пугливые виды - например, шимпанзе или дельфины, - выстраивают своё поведение под наблюдателя, реагируют агрессивно или с любопытством, а то становятся кокетливы, принимают позы - короче, делают всё, чтобы помешать объективному познанию их природы. А натешившись вдоволь, исчезают в зарослях, взмывают в воздух или ныряют в воду, где наконец-то могут вести себя естественно, - но туда за ними не угнаться.
     А именно эта мечта сопровождала биологов с дарвиновских времён: как очутиться вместе с рыбами и тюленями в холодных водах Антарктиды? Как заглянуть в биотоп, надёжно закованный ледяным покровом? Что происходит с пчелой перед вылетом из улья?
     Уже в конце пятидесятых годов американские учёные разработали концепцию оснащения животных зондами. Чуть позже военно-морской флот США начал работать с дрессированными дельфинами, но первые из этих программ не имели успеха из-за размеров передатчика. Что толку от зонда, который нарушает естественное поведение животного? Из этого заколдованного круга долгое время не было выхода, пока не появилась микроэлектроника. Зонды размером с плитку шоколада и сверхлёгкие камеры стали давать все необходимые сведения прямо из дикой природы. Наконец-то медведи гризли, дикие собаки динго, рыбы и олени стали поставлять данные о своём образе жизни, охотничьих повадках и миграционных путях. Мини-передатчиками весом в тысячную долю грамма были снабжены и насекомые.
     Большую часть измерений проводит спутниковая телеметрия. Сигналы передатчика от животного посылаются на орбиту и там принимаются спутниковой системой "Argos" французской космической организации CNES. Все данные попадают в центральный пункт в Тулузе и на наземную станцию в Фэрбенксе, США, откуда в течение полутора часов рассылаются в разные институты по всему миру.
     Исследование китов, тюленей, пингвинов и морских черепах быстро развилось в отдельную область телеметрии. Теперь она даёт возможность заглянуть в самое неисследованное жизненное пространство Земли. Сверхлёгкие зонды сохраняют данные из недостижимых глубин, регистрируют температуру, глубину и длительность погружения, место, направление и скорость движения. Но что касается океана, спутники "Argos" обречены на слепоту: сигналы зондов не проницают воду. Морские исследователи остаются как отрезанные вне данных телеметрии, как только киты уходят на глубину.
     В конце концов учёные Калифорнийского университета в Санта-Крусе нашли решение в форме подводной камеры весом в несколько граммов. Знание о морских млекопитающих невероятно расширилось за несколько недель. И всё бы хорошо, но китов и дельфинов не удавалось оснастить зондами надолго, как других животных. Поэтому о жизненном пространстве китов было не так много данных, как хотелось бы в эти часы Эневеку, но с другой стороны - более чем достаточно. Поскольку никто не мог сказать, что именно нужно отслеживать, каждая запись была важна - а это значило тысячи часов видео- и звукового материала, измерений, анализов и статистики.
     Сизифов труд, как называл это Джон Форд.
     Хорошо хоть, Эневек не мог пожаловаться на нехватку времени. Их "Китовая станция" была реабилитирована - и закрыта. В прибрежную зону канадского и американского Запада теперь выходили только большие суда. Такая же катастрофа, как у них на острове Ванкувер, разыгралась разом вдоль всего побережья Тихого океана от Сан-Франциско до Аляски. Множество мелких судов и лодок были либо потоплены, либо сильно повреждены. Больше никто не отваживался выйти в море, не чувствуя под собой киля парома или сухогруза. Начали работать всевозможные комиссии и разные кризисные штабы, повсеместно вдоль берега тарахтели вертолёты, из которых в море вглядывались военные вперемешку с учёными и политиками, соревнуясь в бессилии.
     Ванкуверский аквариум, возглавляемый Фордом, был рекрутирован в качестве научного центра, куда стекались все данные. Были привлечены и другие научные учреждения, компетентные в вопросах моря. Для Форда это было тяжкое бремя. Работу приходилось вести, даже не зная, в чём она заключается. На любые чрезвычайные ситуации есть свои сценарии - начиная от землетрясений и кончая ядерными терактами, - но только не на это . Форд, со своей стороны, пригласил Эневека в качестве консультанта: кому, как не ему, знать, что творится в голове кита. Что у них - не все дома? И если да, то почему?
     Но и Эневек ответа не знал. Он затребовал все телеметрические материалы, собранные по тихоокеанскому побережью с начала года. Вот уже сутки он и Алиса Делавэр просматривали видеозаписи, изучали данные о перемещениях, прослушивали записи гидрофонов, но так и не получили вразумительных результатов. Почти ни один из китов, начиная свой путь от Гавайских островов и Калифорнии вверх к Арктике, не имел на себе телеметрического зонда, за исключением двух горбачей, да и у тех самописцы отвалились вскоре после начала пути. На самом деле единственные достоверные сведения давала видеосъёмка той женщины с борта "Голубой акулы". Они многократно просмотрели её с другими шкиперами, поднаторевшими в опознании китов, и идентифицировали двух горбачей, одного серого кита и нескольких косаток.
     Делавэр была права: это видео наводило на след.
     Злость Эневека к студентке быстро прошла. Он разглядел её развитой аналитический ум. Кроме того, она располагала временем. Её родители жили в дорогом пригороде Ванкувера и с избытком снабжали её деньгами, а сами не показывались на глаза. Эневек считал, что они откупаются от неё, возмещая недостаток родительского внимания, но их дочь это не особенно беспокоило, ведь это давало ей возможность идти своей дорогой, не стесняя себя в средствах. В принципе, лучшего и выдумать было нельзя. Делавэр рассматривала неожиданно свалившуюся на неё работу как практическое продолжение учёбы, а Эневеку нужна была ассистентка - после того, как погибла Сьюзен Стринджер.
     Стринджер...
     Всякий раз, как он вспоминал о ней, его охватывало чувство вины. Неужто нельзя было её спасти? Убедить косатку отпустить свою жертву... Какие аргументы дошли бы до её разума, который функционирует иначе, чем человеческий?
     Он снова говорил себе, что косатка - всего лишь животное. И для него добыча есть добыча.
     С другой стороны, разве люди - добыча для косаток? Да пожирали ли косатки вообще оказавшихся за бортом пассажиров? Или просто умерщвляли их?
     Убивали... Но можно ли приписывать косатке осознанное убийство?
     Эневек топтался по кругу. Глаза его слезились от многочасовых просмотров. Он был уже не в силах сосредоточиться. Устало выключил монитор, глянул на часы и отправился к Делавэр. Она корпела над телеметрическими данными.
     - По куску бы мяса, а? - вяло спросил он.
     Она подняла голову и подмигнула. Синие очки она заменила на контактные линзы, которые, впрочем, тоже были подозрительно синими. Если не обращать внимания на её заячьи зубы, то она была очень даже ничего.
     - С радостью. И где?
     - Есть тут за углом одна изысканная забегаловка.
     - Да ну, забегаловка! Нет уж, я тебя приглашаю.
     - Вот уж не надо.
     - В "Кардеро".
     - О боже.
     - Там хорошо!
     - Да я знаю, что там хорошо. Но, во-первых, я плачу за себя сам, а во-вторых, "Кардеро" мне кажется... ну, как бы это сказать...
     Это было модное место с отличной кухней и чудесным видом на гавань и яхты. Напитки в баре лились рекой в глотки хорошо одетых молодых людей. Эневек в своих потрёпанных джинсах и выцветшем свитере чувствовал бы себя там не в своей тарелке. Делавэр же сам Бог велел сидеть в "Кардеро".
     А впрочем, "Кардеро" так "Кардеро".
     Они поехали на его старом "форде" к гавани, и им повезло: нашёлся свободный столик в углу - как раз на вкус Эневека. Они заказали фирменное блюдо - лосося, зажаренного на кедровых углях, с соей, коричневым сахаром и лимоном.
     - Ну, и как успехи? - спросил Эневек, когда официант удалился.
     Делавэр пожала плечами:
     - Для меня картина ничуть не прояснилась.
     - А я к чему-то, кажется, пришёл. Видео этой женщины меня навело.
     - Моё видео.
     - Ну, ещё бы, - насмешливо сказал он. - Мы всем обязаны тебе.
     - Мне вы обязаны, по крайней мере, идеей. И что же ты вынес оттуда?
     - В нападении участвовали исключительно косатки-бродяги. Ни одного резидента. И в проливе Джонстоуна, где они живут, нападений не было.
     - Итак, опасность исходит от мигрирующих животных.
     - И, возможно, от прибрежных косаток. Опознанные горбачи и серый кит - тоже из мигрантов. Все трое провели зиму в Байя-Калифорнии, это даже задокументировано.
     Делавэр взглянула на него в замешательстве.
     - То, что серые киты и горбачи мигрируют, не новость.
     - Мигрируют, но не все. Когда мы в тот день вторично выходили в море - с Грейвольфом и Шумейкером - произошло нечто странное. Я чуть про это не забыл. Нам надо было снять людей с "Леди Уэксхем". "Леди" тонула, а на нас напала группа серых китов. Я уверен, что у нас не было никаких шансов даже самим уйти оттуда живыми, не говоря уже о спасении других. Но тут откуда ни возьмись появляются два серых кита - выныривают и лежат в воде. И остальные отступили.
     - И это были резиденты?
     - Примерно дюжина серых китов круглый год живёт у западного побережья. Они слишком стары для дальних переходов. Когда с юга приходит стадо, оно принимает этих стариков - с ритуалом приветствия и всё такое. Одного из этих резидентов я узнал, и у него не было в отношении нас враждебных намерений. Наоборот. Я думаю, мы обязаны этим двум китам жизнью.
     - У меня нет слов! Они вас прикрыли!
     - Господи, Лисия! Что я слышу? Такое очеловечивание - и из твоих уст?
     - После того, что случилось за последние три дня, я верю уже всему.
     - "Прикрыли" - это всё-таки слишком. Хотя да, я думаю, что это они удержали остальных на отдалении. Им не нравились нападавшие. С некоторой осторожностью можно заключить, что заражены только мигранты. Резиденты вели себя мирно. Казалось, они понимали, что остальные не в своём уме.
     Делавэр с задумчивым видом почесала нос.
     - Это подходит. Я хочу сказать, много животных исчезло на пути из Калифорнии в открытом море.
     - То, что их изменило, следует искать именно там. В глубоком синем море. Далеко-далеко от суши.
     - Но что именно?
     - Это мы узнаем, - сказал Джон Форд, внезапно появившись перед ними. Он придвинул стул и сел рядом. - И ещё до того, как эти типы из правительства доведут меня до безумия своими звонками.

     - Я кое-что вспомнила, - сказала Делавэр за десертом. - Косатки участвовали в деле с удовольствием, а вот большие киты - наверняка нет.
     - С чего ты взяла? - спросил Эневек.
     - Ну, - сказала она, набив рот шоколадным муссом, - представь себе, что ты должен что-нибудь с разбега таранить и переворачивать. Или падать на что-нибудь угловатое. Ты же сам можешь пораниться!
     - Она права, - сказал Форд. - Животное не станет рисковать, если этого не требует защита потомства. - Он снял свои очки и тщательно их протёр. - А что, если нам немного пофантазировать? Что, если всё это было акцией протеста?
     - Против чего?
     - Против китобойного промысла. Китобои и раньше время от времени подвергались нападению, - сказал Форд. - Когда охотились на детёнышей.
     Эневек отрицательно покачал головой:
     - Ты сам в это не веришь.
     - Это была попытка.
     - Неудачная. До сих пор неизвестно, понимают ли киты вообще, что такое китобойный промысел.
     - Ты хочешь сказать, они не понимают, что на них охотятся? - спросила Делавэр. - Глупости.
     Эневек закатил глаза.
     - Они совсем не обязательно усматривают в этом систему. Гринды терпят бедствие всегда в одних и тех же бухтах. На Фарерских островах рыбаки сгоняют в кучу целые стада и без разбору забивают их железными ломами. Настоящая бойня. В Японии, в Футо, забивают афалин и морских свиней. Из поколения в поколение, и животные уже должны бы знать, что их ждёт. Но они всё равно возвращаются в те же места!
     - Это не свидетельствует о наличии особого разума, - согласился Форд. - Но ведь и мы в полном сознании вырубаем леса и загрязняем атмосферу. Тоже не говорит о наличии у нас особого разума, а?
     Делавэр соскребла с тарелки остатки шоколадного мусса.
     - А ведь верно, - сказал через некоторое время Эневек.
     - Что верно?
     - То, что сказала Лисия: киты могли пораниться, прыгая на лодки.
     - Говорю же вам, они обезумели.
     - Неужто им промыли мозги?
     - Да перестаньте вы фантазировать кто во что горазд.
     - А если дело всё-таки в отравлении? - предположил Эневек. - РСВ, вся эта дрянь. Если эта зараза сводит животных с ума?
     - Нет, они выражают протест, - продолжал подтрунивать Форд. - Исландия подала заявку на китобойную квоту, японцы их убивают, и даже мака снова хотят бить китов. Вот в чём дело! - Он ухмыльнулся. - Видимо, киты прознали об этом.
     - Для руководителя научной комиссии ты что-то слишком ироничен, - сказал Эневек. - Хоть тебя и считают серьёзным учёным.
     - Мака? - эхом повторила Делавэр.
     - Племя нуу-ча-нальс, - пояснил Форд. - Индейцы на западе острова Ванкувер. Они уже несколько лет пробивают себе право на китобойный промысел.
     - Они что, с луны свалились?
     - Попридержи своё цивилизованное негодование, мака в последний раз били китов в 1928 году, - зевнул Эневек. У него слипались глаза. - И вовсе не они привели китов на грань вымирания. Для мака речь идёт об их традициях и сохранении их культуры. Ремесло китобоя для них традиционно, а из-за запрета уже ни один мака не владеет этим ремеслом.
     - И что теперь? Хочешь есть - иди в супермаркет.
     - Не перебивай благородную адвокатскую речь Леона, - сказал Форд и подлил себе вина.
     Делавэр уставилась на Эневека. Что-то в её глазах изменилось.
     Пожалуйста, только не это, подумал он.
     То, что у него индейская внешность, - очевидно, но она не должна делать из этого неправильные выводы. Он прямо-таки услышал звук надвигающегося вопроса. Сейчас ему придётся объясняться. Как он ненавидел это! И дёрнул же чёрт Форда завести речь о мака.
     Он быстро переглянулся с директором. Форд понял.
     - Продолжим этот разговор в другой раз, - замял он. И, прежде чем Делавэр успела возразить, добавил: - Теорию отравления надо обсудить с Оливейра, Фенвиком или Родом Пальмом, но, честно говоря, я в неё не верю. Все беды происходят из-за нефти и истечения хлористого углеводорода. Ты знаешь не хуже меня, к чему это приводит. К ослаблению иммунной системы, к инфекциям и преждевременной смерти. Но не к безумию.
     - Кто-то подсчитал, что через тридцать лет косатки на западном побережье полностью вымрут? - снова вступила в разговор Делавэр.
     Эневек мрачно кивнул:
     - И не только из-за отравления. Косатки теряют пропитание, лосося. Если они не погибнут от яда, то просто уйдут искать пропитание в других краях.
     - Забудь про теорию отравления, - сказал Форд. - Об этом можно было бы говорить, если б в деле были замешаны одни косатки. Но чтобы косатки и горбачи выступали единым фронтом... Не знаю, Леон.
     Эневек задумался.
     - Вы знаете мою позицию, - тихо сказал он. - Я далёк от того, чтобы приписывать животным намерения или переоценивать их разум, но... неужто у вас нет чувства, что они хотят от нас избавиться ?
     Все посмотрели на него. Он ожидал возражений, но Делавэр кивнула:
     - Да. Кроме резидентов.
     - Кроме резидентов. Потому что они не были там, где были другие. Где с ними что-то произошло. Киты, которые потопили буксир... Говорю же вам! Ответ лежит в открытом океане.
     - Боже мой, Леон. - Форд откинулся на спинку стула, и щедрый глоток вина забулькал в его горле. - Прямо как в кино! Кто-то им приказал: подите и расправьтесь с человечеством?
     Эневек молчал.
     Когда ночью он лежал без сна в своей ванкуверской квартирке, в нём созрела мысль внедрить зонд в одного из буйствовавших китов. Что бы ни управляло этими животными, это "что-то" по-прежнему властно над ними. Если снабдить одного из китов камерой и передатчиком, есть шанс добиться столь необходимого ответа.
     Вопрос был только в том, каким образом закрепить аппаратуру на одичавшем горбаче, если его и мирного на месте не удержишь?
     И эта проблема с их кожей...
     Закрепить передатчик на морской собаке - совсем не то, что на ките. Морских собак и тюленей легко поймать на лежбищах. Клей, которым крепится передатчик, хорошо держится на шерсти.
     Но у китов и дельфинов нет шерсти. И вряд ли есть в природе что-то более гладкое, чем кожа дельфина или косатки, она и на ощупь как свежеоблупленное варёное яйцо, к тому же покрыта тонкой плёнкой геля, чтобы исключить сопротивление воды и отторгать бактерии. Верхний слой кожи постоянно обновляется. Энзимы отделяют её, и во время прыжков она отпадает тонкими лоскутами - вместе со всеми нежелательными паразитами и передатчиками. И кожа серых китов и горбачей не лучше приспособлена для удержания на себе посторонних предметов.
     Эневек встал, не включая света, и подошёл к окну. Он обдумывал один вариант за другим. Разумеется, есть приёмы. Американские учёные закрепляют передатчики присосками. Правда, присоски выдерживают напор воды лишь несколько часов. Другие закрепляют зонд на спинном плавнике. Но тут возникает вопрос, как в такие дни вообще выйти в море на лодке и догнать кита, и чтобы он эту лодку не потопил.
     Можно оглушить животное...
     Всё слишком сложно. Кроме того, зонда недостаточно. Нужны камеры. Спутниковая телеметрия и видеоряд.
     И вдруг он додумался до одной мысли.
     Но потребуется хороший снайпер.
     Эневек разгорячился, бросился к письменному столу, вошёл в интернет и вызвал один за другим несколько адресов.
     Вскоре он уже знал, как действовать.
     Заснул он лишь под утро. Последняя мысль была о "Королеве барьеров" и о Робертсе. Вот тоже дело. Директор пароходства так и не перезвонил ему, несмотря на многие напоминания. Оставалось надеяться, что пароходство хотя бы отправило дополнительные пробы в Нанаймо.

Лион, Франция

     Бернар Роше корил себя за то, что потерял слишком много времени с исследованием проб воды, но уже ничего нельзя было изменить. Разве мог он предположить, что омар способен убить человека? А то и не одного?
     Жан Жером, старший повар ресторана "Труагро" в Роанне, так и не вышел из комы и умер через сутки после того, как перед ним разорвался заражённый омар. Что именно вызвало смерть, до сих пор было трудно сказать. Ясно лишь, что отказала иммунная система - как следствие тяжёлого токсического шока. Несколько человек из кухонного персонала тоже заболели, тяжелее всех - ученик, который дотрагивался до странного вещества и законсервировал его. У всех были головокружение, дурнота, головные боли и проблемы с концентрацией. Ресторан "Труагро" попал в затруднительное положение. Но гораздо больше Роше беспокоило число похожих жалоб, с которыми жители Роанна обращались к своим врачам после гибели Жерома. Их симптомы были выражены не так сильно. Тем не менее, Роше боялся худшего, узнав, что произошло с водой, в которой Жером держал омаров.
     Дошли слухи и из других источников. В Париже умерли сразу несколько человек. Говорили, что от испорченного мяса омаров, но Роше догадывался, что это не вполне соответствует истине. Сообщения приходили и из Гавра, Шербурга и Бреста. Роше всё отложил и занялся анализом.
     Он снова натолкнулся на необычные соединения, и ему понадобились дополнительные пробы. Он сделал запрос в упомянутые города, но, к несчастью, больше никому не пришло в голову сохранить хоть немного этого вещества. Омары больше нигде не взрывались, как в Роанне, но речь всё равно шла о невкусном мясе, которое выбросили, или о животных, которые не дошли до приготовления, потому что из них что-то выпирало. Роше надеялся, что найдётся хоть один толковый повар, как тот предусмотрительный ученик, но ни рыбаки, ни торговцы, ни кухонный персонал не проявили лаборантской хватки. Так что ему оставались только домыслы. Ему казалось, что в теле омара затаился не один организм, а сразу два. Во-первых, желе. Оно разложилось и полностью исчезло.
     Другой организм, напротив, жил; он был представлен в изобилии и казался Роше зловеще знакомым.
     Он всматривался в микроскоп.
     Тысячи прозрачных шариков прыгали в кутерьме, как теннисные мячики. Если его предположения верны, внутри у этих шариков должен быть свёрнутый pedunculus, такой вид хоботка.
     Неужто эти существа и убили Жана Жерома?
     Роше взял стерильную стеклянную иглу и уколол себя в большой палец. Выступила капелька крови. Он осторожно ввёл её в пробу, нанесённую на стекло микроскопа, и стал смотреть, что будет. При 700-кратном увеличении красные кровяные тельца Роше походили на рубиновые лепестки цветов. Они покачивались в жидкости, каждое было наполнено гемоглобином. Тотчас прозрачные шарики активизировались. Они высунули свои хоботки и молниеносно набросились на человеческие клетки. Хоботки вонзились в них, как канюли. Зловещие микробы медленно окрашивались в красноватый цвет. Как только красное кровяное тельце было высосано, микроб переходил к следующему. При этом он разбухал именно таким образом, какого Роше и боялся. Каждый из организмов мог поглотить до десяти красных кровяных телец. Он смотрел не отрываясь и заметил, что процесс идёт даже быстрее, чем он думал.
     Всё кончилось за четверть часа.
     Роше неподвижно застыл у микроскопа. Потом записал: "Предположительно pfiesteria piscicida".
     "Предположительно" он написал из-за остатка сомнений, хотя на самом деле был уверен, что точно классифицировал возбудителя, вызвавшего все случаи болезни и смерти. Единственное, что ему мешало, это впечатление, что он имеет дело с чудовищной модификацией pfiesteria piscicida. Это была превосходная степень превосходной степени, поскольку pfiesteria сама по себе уже была чудовищем. Монстр величиной в сотую долю миллиметра. Одно из мельчайших хищных животных в мире. И вместе с тем одно из опаснейших.
     Pfiesteria piscicida была вампиром.
     Он много о ней читал. Впервые наука столкнулась с ней в восьмидесятые годы - с гибелью пятидесяти лабораторных рыб в университете Северной Каролины. К качеству воды, в которой плавали рыбы, на первый взгляд претензий не было, разве что в аквариуме толклись тучи крошечных одноклеточных. Воду поменяли и выпустили туда новых рыб. Они не прожили и дня. Что-то убивало золотых рыбок, окуней, африканских тилапиасов, часто в течение нескольких часов, иногда за минуты. Всякий раз учёные наблюдали, как у жертв начинались конвульсии, всякий раз из ничего возникали загадочные микробы, которые потом так же быстро исчезали.
     Одна ботаничка определила в роковых организмах жгутиковые существа доселе неизвестного вида. Водоросль, динофлагеллат. Вообще динофлагеллатов много. Большинство безобидных, но некоторые проявили себя настоящими метателями яда. Они отравляли целые фермы моллюсков. Или вызывали "красные приливы", которые окрашивали море в кровавый или коричневый цвет. Но по сравнению с вновь открытым организмом они казались безобидными существами.
     Pfiesteria piscicida отличалась от своих родственников. В известном смысле её можно было уподобить клещам. Не по форме, а по терпеливости. Лежит себе на дне, с виду безжизненная, окружённая защитной капсулой наподобие кисты, - на годы может замереть без пищи. Пока не проплывёт мимо стая рыб, выделения которых упадут на дно и пробудят аппетит кажущегося мёртвым одноклеточного.
     То, что происходило после, можно уподобить лишь молниеносной атаке. Миллиарды водорослей отделялись от своих капсул и поднимались вверх. Оба жгутика на конце тела служили приводом. Один жгутик вертелся как пропеллер, вторым организм рулил в нужном направлении. Достигнув тела рыбы, pfiesteria выделяла яд, парализующий нервы и разъедающий на коже рыбы дыру. После этого она вонзала в рану свой хоботок и высасывала соки умирающей добычи. Насытившись, она отрывалась от жертвы и снова залегала на дно, укутавшись в капсулу.
     Сами по себе ядовитые водоросли - нормальное явление. Что-то вроде грибов в лесу. Яды некоторых водорослей известны с библейских времён. Во второй книге Моисеевой описан феномен, который так и наводит на мысль о "красных приливах": "...и вся вода в реке превратилась в кровь. И рыба в реке вымерла, и река воссмердела, и египтяне не могли пить воды из реки; и была кровь по всей земле Египетской". Так что не было ничего особенного в том, что одноклеточные уничтожали рыб. Новым был лишь размах происходящего. Казалось, болезнь завладела всеми водами мира. Ядовитые атаки на морских животных, новые заболевания кораллов, заражённые морские луга - всё это отражало общее состояние Мирового океана: ослабление от вредных веществ, от опустошительного рыболовства, от безоглядной разработки шельфа и от последствий глобального потепления. Шли споры, представляет ли собой нашествие убийственных водорослей что-то новое, или это периодическое явление, но одно было ясно: они охватили весь земной шар, проявляя свою исключительно креативную природу в возникновении новых видов. Пока европейцы радовались, что pfiesteria не коснулась их широт, норвежцы гибли уже тысячами - от рыбы, а норвежские лососёвые хозяйства оказались близки к краху. На сей раз убийцу звали chrysochromulina polylepis, вид кровожадного меньшого брата pfiesteria, и никто не мог наперёд сказать, с чем придётся столкнуться ещё.
     И вот теперь pfiesteria piscicida напала на бретонских омаров.
     Но действительно ли это была pfiesteria piscicida?
     Роше терзали сомнения. В первую очередь, его озадачивало, как омары могли вообще жить так долго? Неужто водоросли происходили изнутри них вместе с той неизвестной субстанцией? Той желеобразной массой, которая разлагалась на воздухе. Неужто и то и другое возникло внутри омара? Но что в таком случае происходило с его мясом?
     Да омар ли то был вообще?
     Роше совсем растерялся. С абсолютной уверенностью он знал только одно. Чем бы ни являлась эта субстанция, она сейчас попала в питьевую воду Роанна.

Норвежское море, материковая окраина

     В открытом море от мира не оставалось ничего, кроме воды и более или менее ясно отграниченного неба. Взгляду и в хорошую погоду не на чем было задержаться, а в дождь порой было непонятно, то ли ты находишься ещё над поверхностью воды, то ли уже под нею.
     Шельф давал глазу хотя бы зацепку в виде бесконечных буровых вышек. А в открытом море, над материковым склоном, где уже несколько дней кружило исследовательское судно "Солнце", вышки были не видны, тем более за моросящей пеленой дождя. Сырой леденящий холод проникал под непромокаемые куртки учёных и моряков. Уж лучше честный крупнокалиберный дождь, чем этот моросящий бульон. Вода, казалось, сочилась не только сверху, но и снизу. Это был один из самых мерзких дней, какие мог припомнить Йохансон. Он натянул капюшон на лоб и пошёл на корму, где технический персонал возился с подъёмом мультизонда. На полдороге к нему присоединился Борман.
     - Эти черви вам ещё не снятся? - спросил Йохансон.
     - Вроде нет, - ответил геолог. - А вам?
     - Меня спасает представление, что я участвую в каком-то фильме.
     - Хорошая мысль. И кто режиссёр?
     - Пожалуй, Хичкок.
     - "Птицы" в глубоководной версии? - Борман кисло улыбнулся. - А вот и зонд!
     И убежал к поднятому из воды большому круглому устройству, усаженному пластмассовыми трубками. Они содержали пробы воды с различных глубин. На палубу вышли Стоун, Хвистендаль и Лунд.
     - Что говорит Борман? - спросил Стоун.
     - С Борманом одна проблема, - пожал плечами Йохансон. - Он почти ничего не говорит.
     Стоун кивнул. Его агрессивность постепенно уступала место глубокой подавленности. В ходе замеров "Солнце" следовало вдоль материкового склона к юго-западу до Шотландии, и видеосани поставляли картинки из глубины. Видеосани представляли собой грузное сооружение, похожее на стальной стеллаж, набитый аппаратурой, с сильными прожекторами и электронным глазом, который снимал морское дно и передавал изображение по кабелю, волочась за судном.
     На "Торвальдсоне" работал более модернизированный "Виктор". Норвежское исследовательское судно следовало вдоль материкового подножия в северо-восточном направлении и анализировало воду Норвежского моря до Тромсё. Оба судна начали свой путь от предполагаемого места установки подводной фабрики. Но теперь они уже двигались в обратном направлении навстречу друг другу. Их рандеву через два дня завершало полный обмер норвежского подножия и Северного моря. Борман и Скауген предложили провести измерения так, будто речь идёт о неисследованной местности. И с недавнего времени так оно и было. С тех пор, как Борман представил первые результаты измерений, оказалось, что все предыдущие сведения ненадёжны.
     Это произошло накануне утром, ещё до появления первых картинок на мониторе. В сырых утренних сумерках они спустили мультизонд, и Йохансон почувствовал себя как в падающем лифте, когда "Солнце" внезапно просело в воде. Первые пробы были немедленно направлены в сейсмическую лабораторию и проанализированы там. Вскоре Борман собрал всю группу в конференц-зале.
     Он терпеливо ждал, пока все соберутся, не сводя глаз с листа бумаги.
     - Первый результат, - сказал он, - нельзя считать репрезентативным, это лишь моментальный снимок. - Он поднял взгляд: - Всем ли знакомо понятие "метановый шлейф"?
     Кто-то неуверенно покачал головой.
     - Метановый шлейф возникает там, где из морского дна выделяется газ, - объяснил Борман. - Он смешивается с водой и поднимается вверх. Обычно мы отмечаем появление шлейфа в тех местах, где происходит движение геологических пластов и давлением сминаются осадочные слои. Наружу просачиваются флюиды и газ. - Он откашлялся. - Но, в отличие от Тихого океана, в Атлантике и у берегов Норвегии таких зон нет. Континентальные окраины здесь пассивные. Тем не менее, сегодня утром мы зафиксировали здесь метановый шлейф высокой концентрации. В прежних замерах метан не присутствовал.
     - Как высока концентрация на сей раз? - спросил Стоун.
     - Она внушает тревогу. Похожие значения мы получали у Орегона. В области с очень сильными смещениями пластов.
     - Прекрасно. - Стоун попытался разгладить собравшиеся на лбу морщины. - Насколько мне известно, метан у берегов Норвегии выделяется перманентно. Мы знаем это по предыдущим проектам. Газ всегда найдёт, где ему просочиться сквозь морское дно, и всякий раз этому можно найти объяснение, так что не стоит понапрасну бить тревогу.
     - Суть дела в другом.
     - Послушайте, - вздохнул Стоун. - Единственное, что меня интересует, действительно ли ваши измерения дают повод для беспокойства. До сих пор я этого повода не видел. Мы зря тратим время.
     Борман любезно улыбнулся:
     - Доктор Стоун, в этом районе целые этажи континентального склона буквально зацементированы гидратом метана. Это мощный панцирь изо льда толщиной от шестидесяти до ста метров. Но мы знаем также, что эти слои местами проламываются, и там годами выступает газ, который по нашим расчётам не должен выступать. Он должен замерзать ещё на дне, но не замерзает. С этим можно жить, можно даже игнорировать его. Но мы не можем пребывать в блаженном спокойствии, ограничившись парой диаграмм и кривых. Ещё раз повторяю, концентрация свободного метана в водяном столбе непомерно высока.
     - А это действительно газовыделение со дна? - спросила Лунд. - То есть, метан поднимается из глубины или, может, он возникает из...
     - Тающего гидрата? - Борман помедлил. - Это решающий вопрос. Если гидрат начал распадаться, значит, в локальных параметрах что-то изменилось.
     - И вы считаете, это тот самый случай? - спросила Лунд.
     - Собственно, параметра всего два. Давление и температура. Но мы не отметили ни повышения температуры воды, ни понижения уровня моря.
     - Я же говорю, - воскликнул Стоун. - Мы ищем ответы на вопросы, которых никто не ставил. То есть, у нас есть всего одна проба. - Он оглянулся, требовательно ища поддержки. - Единственная проба газа!
     Борман кивнул.
     - Вы совершенно правы, доктор Стоун. Всё только домыслы. Но для того мы и здесь, чтобы выяснить истину.

     - Стоун действует мне на нервы, - сказал Йохансон Лунд, когда они после совещания вышли в кают-компанию. - Чего он, собственно, хочет? Воспрепятствовать исследованиям? А ведь он руководитель проекта.
     - Давай выбросим его за борт.
     - Мы и так уже отравили море выбросами.
     Они налили себе кофе и вышли с ним на палубу.
     - И как ты оцениваешь этот результат? - спросила Лунд между двумя глотками.
     - Это не результат. Это промежуточное значение.
     - Ну, хорошо. Как ты оцениваешь это промежуточное значение?
     - Не знаю. Эксперт у нас Борман.
     - Ты правда думаешь, что это как-то связано с червями?
     Йохансон вспомнил свой недавний разговор с Ольсеном.
     - Я вообще ничего не думаю, - осторожно сказал он. - Думать преждевременно. - Он подул на свой кофе и запрокинул голову. Над ними нависало пасмурное небо. - Я знаю только одно: лучше бы я сейчас сидел дома.

     Это было накануне.
     Пока анализировались последние пробы воды, Йохансон засел в радиорубке. Через спутник он мог связаться со всем миром. В минувшие дни он начал собирать банк данных, рассылать е-мейлы институтам и отдельным учёным, маскируя всё под личный интерес. Первые ответы разочаровали его. Появление нового червя никто не зафиксировал. Несколько часов назад он, кроме того, вышел на контакт с экспедициями в море. Он разместил свой ноутбук между радиоприборами и открыл программу приёма электронной почты. Улов и на сей раз оказался скудным. Единственное интересное сообщение пришло от Ольсена, который писал, что нашествие медуз на Южную Америку и Австралию явно вышло из-под контроля.
     "Не знаю, слушаете ли вы там новости, - писал Ольсен. - Но вчера ночью передали новое специальное сообщение. Колоссальные стаи медуз тянутся вдоль всего побережья. Диктор сказал, что впечатление такое, будто они целенаправленно метят в районы, населённые людьми. Разумеется, это полная чушь. Ах да, и снова крушения. Два контейнеровоза у берегов Японии. Кроме того, продолжают исчезать лодки, на сей раз зафиксированы сигналы бедствия. Странные истории из Британской Колумбии продолжают просачиваться в прессу, но никто не знает ничего конкретного. Если им верить, то в Канаде киты от скуки начали охоту на людей. Но, слава Богу, не во всё надо верить. Вот и вся моя маленькая развлекательная программа из Тронхейма. Смотри не утони".
     - Спасибо, - мрачно буркнул Йохансон.
     Они тут действительно редко слушали новости. Исследовательские суда были как дыры во времени и пространстве. Официально считалось, что они не слушают новости оттого, что некогда. На самом деле всем хотелось остаться в покое и в стороне от городов, политики и войн, как только под килем начинали биться волны. Пока через месяц-другой не возникала тоска по собственной значительности, по прочному месту в структуре, которое даёт человеку только цивилизация, по иерархии, по хай-теку, по кино, "Макдональдсу" и по твёрдому полу под ногами.
     Перед внутренним взором Йохансона стояли черви.
     Весь континентальный склон кишел ими. Площади замёрзшего метана скрылись под миллионами трепещущих розовых тел, которые старались ввинтиться в лёд. Это больше не было локальным явлением. Нашествие шло по всему фронту вдоль норвежского побережья.
     "Как будто их кто наколдовал..."
     Должен же был кто-нибудь ещё натолкнуться на похожий феномен.
     Почему его не оставляло чувство, что между червями и медузами есть какая-то связь? А с другой стороны, какое разумное объяснение можно было всему этому подыскать?
     Это была какая-то ахинея!
     Но эта ахинея носит характер некоего начала, внезапно подумал он. Чего-то такого, на что мы пока лишь бегло взглянули.
     Это было только начало.
     Ещё большей ахинеи, обругал он сам себя.
     Он подключился к CNN, чтобы перепроверить новости Ольсена, но тут вошла Лунд и поставила перед ним чашку чёрного чая. Йохансон поднял на неё глаза. Она заговорщицки ухмыльнулась. После их совместной поездки на озеро в их отношения добавилась конспиративная нота, приятельский заговор умолчания.
     По радиорубке распространился аромат свежезаваренного "Эрл грея".
     - У нас на борту есть и такое? - удивлённо спросил Йохансон.
     - У нас на борту такого нет, - ответила она. - Такое привозят с собой, когда знают, что кому-то это очень нужно.
     Йохансон поднял брови:
     - Какая заботливая. Интересно, какое одолжение ты хочешь выжать из меня на сей раз?
     - Меня устроило бы "спасибо".
     - Спасибо.
     Она бросила взгляд на ноутбук.
     - Ну, дело продвигается?
     - Всё не то. А что с анализами последней пробы воды?
     - Понятия не имею. Я была занята более важными вещами.
     - Вот как! Что же есть более важного?
     - Держала за руку ассистента Хвистендаля.
     - С какой стати?
     - Он кормил рыб. Салага.
     Йохансон невольно улыбнулся. Лунд старательно произнесла словечко, которое употребляли только моряки. На научных судах сталкивались два мира - экипаж и учёные. Они беззлобно вышучивали друг друга, насмешливо копировали выражения, образ жизни и гримасы друг друга, прислушивались, присматривались и принюхивались друг к другу, пока не возникало доверие.
     - Ты в первый раз тоже блевала, - заметил Йохансон.
     - А ты нет?
     - Нет! - Йохансон клятвенно воздел ладонь. - Можешь навести справки. Я не страдаю морской болезнью.
     - Отлично. - Лунд вытащила бумажку с нацарапанным интернетным адресом и положила перед Йохансоном. - Тогда ты можешь немедленно отправиться в Гренландское море. Там сейчас плавает один знакомый Бормана. Его зовут Бауэр.
     - Лукас Бауэр?
     - Ты его знаешь?
     - Припоминаю один конгресс в Осло несколько лет назад. Он делал доклад. Кажется, он занимается морскими течениями.
     - Он конструктор. Строит всё подряд - глубоководное снаряжение, батискафы. Борман сказал, что он участвовал в разработке глубоководного симулятора.
     - И он, значит, сейчас в Гренландии?
     - Уже несколько недель, - сказала Лунд. - Но ты прав насчёт его работы с морскими течениями. Он проводит измерения. Очередной кандидат в твоих поисках червей.
     Действительно, в районе Гренландии залегали мощные месторождения метана.
     - А как продвигается Скауген? - спросил он.
     - Тяжело. - Лунд покачала головой. - Он сейчас не может действовать в открытую, на него надели намордник, если ты понимаешь, что я имею в виду.
     - Кто? Его начальство?
     - "Статойл" - государственная компания. Надо ли мне выражаться яснее?
     - Значит, он ничего не узнает, - констатировал Йохансон.
     Лунд вздохнула.
     - Другие ведь не дураки. Они видят, когда кто-то хочет выкачать из них информацию, не делясь своей, и у них есть собственный кодекс молчания.
     - Я тебе это предсказывал.
     - Да, опять ты оказался прозорлив.
     Снаружи послышались шаги. В дверь просунул голову один из людей Хвистендаля.
     - В конференц-зал, - сказал он.
     - Когда?
     - Сейчас же. Появились новые данные.
     Йохансон и Лунд переглянулись. В их глазах стояло пугливое ожидание того, что они в принципе уже знали. Йохансон захлопнул ноутбук, и они спустились на главную палубу. По стёклам иллюминаторов стекал дождь.

     Борман упёрся в стол костяшками пальцев.
     - До сих пор мы наблюдали одну и ту же ситуацию вдоль всего материкового склона, - сказал он. - Море насыщено метаном. Наши результаты полностью согласуются с результатами "Торвальдсона", колебания есть, но в целом та же картина. - Он сделал паузу. - Я не хочу долго распространяться об этом. А если совсем коротко, то скажу так: что-то начинает основательно дестабилизировать гидрат.
     Никто не пошевелился, никто ничего не сказал. Все молча смотрели на него и ждали.
     Потом наперебой заговорили статойловцы.
     - Что это значит?
     - Гидрат метана распадается? Но вы же говорили, что черви не могут дестабилизировать лёд!
     - Отмечается ли нагрев воды? Без нагрева...
     - Какие последствия?..
     - Прошу вас! - Борман поднял руку. - Я по-прежнему убеждён, что эти черви не могут причинить серьёзного вреда. С другой стороны, мы вынуждены утверждать, что разложение льда началось только с их появлением.
     - Очень содержательно, - пробормотал Стоун.
     - Как долго продолжается этот процесс? - спросила Лунд.
     - Мы посмотрели результаты предыдущего выхода "Торвальдсона" в море, это было несколько недель назад, - ответил Борман. Он старался выдерживать спокойный тон. - Тогда вы впервые наткнулись на червя. И замеры были ещё в норме. Расти они начали потом.
     - Что же случилось? - спросил Стоун. - Разве внизу стало теплее?
     - Нет. - Борман покачал головой. - Окно стабильности не изменилось. Если метан выступает, это может указывать только на глубинные процессы в осадочном слое. В любом случае глубже, чем эти черви могут пробуриться.
     - Откуда вы это знаете?
     - Мы убедились... - Борман осёкся. - С помощью доктора Йохансона мы убедились, что эти животные без кислорода погибают. Они успевают проникнуть лишь на несколько метров в глубину.
     - Это результаты из симулятора, - пренебрежительно сказал Стоун. Кажется, он нашёл себе в лице Бормана нового излюбленного врага.
     - Если вода не становится теплее, то, может, морское дно? - предположил Йохансон.
     - Из-за вулканизма?
     - Это всего лишь идея.
     - Убедительная идея. Но не в этой местности.
     - Но ведь то, что едят эти черви, может попасть в воду?
     - Не в таких количествах. Для этого они должны добраться до свободного газа или быть в состоянии растопить имеющийся гидрат.
     - Но они не могут добраться до свободного газа, - упрямо настаивал Стоун. - Я вижу это следующим образом. Червь выделяет энергию и теплоту. Каждое живое существо отдаёт тепло. От этого тает верхний слой, всего несколько сантиметров, но этого достаточно...
     - Температура тела глубоководных существ равна температуре окружающей среды, - холодно заметил Борман.
     - И всё-таки, если...
     - Клиффорд! - Хвистендаль положил ладонь на руку руководителя проекта. Это казалось жестом дружелюбия, но Йохансон почувствовал, что Стоун получил отчётливое предостережение. - Почему бы нам не подождать следующих исследований?
     Стоун уставился в пол. Снова воцарилось молчание.
     - И какие могут быть последствия, если выделение метана не прекратится? - спросила Лунд.
     - Есть несколько сценариев, - сказал Борман. - Наука описывает явления, в ходе которых все гидратные поля попросту исчезают. Они растворяются, примерно в течение года. Может быть, именно это и происходит, и возможно, процесс запустили черви. В этом случае в ближайшие месяцы в атмосферу Норвегии попадёт много метана.
     - Метановый шок, как пятьдесят пять миллионов лет назад?
     - Нет, для этого его маловато. Ещё раз, я не хочу предаваться домыслам. Но, с другой стороны, я не могу представить, чтобы этот процесс продолжался бесконечно без уменьшения давления или без роста температуры, а мы не отмечаем ни того, ни другого. В ближайшие часы мы отправим вниз видеогрейфер. Может, он что-нибудь прояснит. Я благодарю всех за участие.
     С этими словами он вышел из конференц-зала.

     Йохансон написал Лукасу Бауэру на его судно. Постепенно он начинал чувствовать себя следователем: видели ли вы этого червя? Могли бы вы описать его? Если бы вы встретили его вновь, смогли бы вы его опознать среди других червей на очной ставке? Действительно ли этот червь вырвал сумочку из рук старой дамы? Следующая инстанция заслушает ваши показания.
     После некоторого колебания он приписал несколько любезных слов об их давней встрече в Осло и осведомился, не отметил ли Бауэр в последнее время у Гренландии необычайно высокой концентрации метана. До сих пор ему не приходилось спрашивать об этом в своих опросах.
     Когда он чуть позже вышел на палубу, на лебёдке покачивался готовый к спуску грейфер. Поодаль группа матросов сидела на ящике возле мастерской. Этот ящик за долгие годы дослужился до ранга чего-то среднего между наблюдательным пунктом и гостиной. Он был покрыт рогожкой, и некоторые называли его попросту диванчиком. Отсюда удобно было посмеиваться над докторами и дипломантами. Но сегодня никто не шутил. Общее напряжение передалось и команде. Большинство хорошо понимало, что делают учёные. На континентальном склоне творилось неладное, и каждый поневоле задумывался об этом.
     Грейфер выкусывал из дна кусок и поднимал наверх лёд, ил, камни и фауну. Некоторые матросы метко называли его тираннозавром.
     Как все чудища, грейфер обладал удивительными способностями, но вместе с тем был и неуклюжим, и глупым. Внутрь него были вмонтированы видеокамера и мощный прожектор. Можно было видеть то, что грейфер видел на глубине, и в нужный момент спустить его с цепи. Но было одно "но": этот тираннозавр не умел подкрадываться. С какой бы осторожностью его ни опускать, он распугивал обитателей дна одной только носовой волной. Один американский аквалангист выразил это горькой фразой: "Дно полно жизни. Но при нашем появлении она разбегается".
     Грейфер спустили в воду. Йохансон вытер с лица дождь и пошёл к мониторам. Матрос управлял лебёдкой, действуя джойстиком. Он был предельно сконцентрирован. Ещё бы: одно неосторожное движение - и прибор стоимостью с "феррари" навсегда останется на дне.
     В лаборатории царил полумрак. Лица стоящих и сидящих были освещены голубым свечением экранов. Весь мир отступил на задний план. Существовало только дно, поверхность которого учёные изучали как шифровку, в которой любая мелочь могла поведать о многом.
     Кормовая стрела опускала грейфер вниз.
     Вот стальная пасть грейфера прошла сквозь тучу планктона. Сначала всё было сине-зелёное, потом серое, потом чёрное. Светлые точки вспыхивали в черноте, как кометы: крохотные крабы, криль, что-то неопределимое. Погружение грейфера напоминало титровые кадры "Звёздных войн", недоставало только музыки. В лаборатории царила мёртвая тишина. Потом показалось дно, и лебёдка остановилась.
     - Минус семьсот четырнадцать, - сказал матрос за джойстиком.
     Борман подался вперёд:
     - Пока нет.
     Гидрата метана не было видно под слоем кишащих червей, но каждому в лаборатории было известно, что он там, прямо под ними. Отовсюду поднимались пузыри и всплывали мелкие мерцающие кусочки - обломки гидрата.
     - Вот теперь, - сказал Борман.
     Дно понеслось навстречу. На мгновение показалось, что черви встали на дыбы, принимая грейфер. Потом всё стало чёрным. Стальная пасть приникла к гидрату и медленно сомкнулась.
     - Что за чёрт?.. - прошипел матрос.
     По контрольному указателю лебёдки побежали цифры. Остановились, побежали дальше.
     - Грейфер просел. Он провалился.
     Хвистендаль протиснулся вперёд.
     - Что там случилось?
     - Не может быть. Там вообще нет дна.
     - Наверх, - крикнул Борман. - Быстро.
     Матрос потянул джойстик на себя. Указатель глубины погружения остановился, потом пошёл в обратную сторону. Грейфер поднимался, сомкнув пасть. Наружная камера показывала внезапно возникшую гигантскую дыру. Оттуда поднимались крупные пляшущие пузыри. Потом вспучилось огромное количество газа. Пузырь кинулся на грейфер, окутал его, и внезапно на экране всё потонуло в кипящем вихре.

***

Гренландское море

     В нескольких сотнях километров к северу от "Солнца" Карен Уивер только что закончила счёт.
     Пятьдесят кругов вокруг корабля. Теперь она просто бежала по палубе, стараясь не мешать работе учёных. Ей было необходимо движение, чтобы сработать избыток адреналина. Мимо ассистентов Бауэра, которые готовили пятый дрейфователь, мимо матросов, которые делали свою работу или смотрели ей вслед, - наверняка отпуская двусмысленные замечания.
     Из её рта вырывались белые облачка пара.
     Ей нужно было тренировать выносливость. Это было её слабое место. Зато Карен Уивер отличалась силой. В обнажённом виде она походила на бронзовую скульптуру - с лоснящейся кожей, под которой отчётливо проступали мускулы. Меж её лопаток простёр крылья искусно вытатуированный сокол, причудливое создание с раскрытым клювом и растопыренными когтями. Вместе с тем в Карен не было ничего от громоздких культуристок. Её тело представляло собой небольшой, хорошо сложённый мышечный панцирь, жадный до адреналина - и желательно на краю какой-нибудь пропасти.
     В данном случае пропасть была глубиной в три с половиной километра. Судно "Джуно" кружило над Гренландской бездной - глубоководной равниной под проливом Фрам, откуда холодные арктические воды устремлялись на юг. В круге между Исландией, Гренландией, Северной Норвегией и Свальбардом (Шпицбергеном) располагалось одно из двух лёгких Мирового океана. Лукаса Бауэра интересовало всё, что здесь происходило. Это интересовало и Карен Уивер, то есть её читателей.
     Бауэр помахал рукой, подзывая её к себе.
     Совершенно лысый, с толстыми стёклами очков, с белой бородкой клинышком, он вполне соответствовал образу одухотворённого учёного. Ему было шестьдесят, он сутулился, но в худом, согбенном теле скрывалась неукротимая энергия. Уивер всегда восхищали такие люди, как Бауэр, особенно их сила воли.
     - Идите сюда, Карен! - крикнул Бауэр. - Ну, разве это не удивительно? В этом месте вниз обрушиваются ровно семнадцать миллионов кубометров воды в секунду! - Он смотрел на неё лучистым взором. - Это в двадцать раз больше, чем несут все реки мира.
     - Доктор. - Уивер взяла его под руку. - Вы мне это рассказывали уже трижды.
     Бауэр заморгал.
     - Да что вы говорите!
     - Зато вы забыли объяснить мне, как действует ваш дрейфователь. Раз уж я ваш пресс-сотрудник, вам придётся мною заниматься.
     - Ну, дрейфователь, автономный дрейфователь... я думал, это и так ясно, разве нет? Ведь вы здесь именно из-за него.
     - Я здесь для того, чтобы провести компьютерное моделирование течений, чтобы люди могли видеть, куда направляется ваш дрейфователь. Разве вы забыли?
     - Ах, да, вы же не... Но я, к сожалению, не успеваю со временем. Почему бы вам просто не посмотреть, как всё делается...
     - Доктор! Опять вы за своё. Вы же хотели мне рассказать, как он действует.
     - Да, конечно. В моих публикациях...
     - Я читала ваши публикации, доктор, и даже половину в них поняла. И у меня есть кое-какая научная подготовка. Но научно-популярные статьи должны быть занимательными и написанными на языке, понятном любому.
     Бауэр взглянул на неё обиженно.
     - Я нахожу мои исследования вполне понятными.
     - Да, вам. И двум дюжинам ваших коллег.
     - Ну что вы. Если текст внимательно изучить...
     - Нет, доктор. Объясните мне.
     Бауэр наморщил лоб, потом снисходительно улыбнулся:
     - Ни один из моих студентов не посмел бы меня так часто перебивать. Но что поделаешь, я не могу отказать вам ни в чём. Вы мне напоминаете... ну, неважно. Идёмте, посмотрим на дрейфователь.
     - А потом немного поговорим о результатах вашей работы. Меня уже расспрашивают.
     - Да? И кто же?
     - Журналы, телевизионные редакции и институты.
     - Интересно.
     - Нет, всего лишь логично. Это последствия моей работы. Иногда я спрашиваю себя, понимаете ли вы вообще, что такое работа пресс-сотрудника.
     Бауэр лукаво улыбнулся:
     - Ну, так объясните мне.
     - С удовольствием, хоть и в десятый раз. Но вначале вы мне кое-что расскажете.
     - Но, детка, меня тоже расспрашивают. Я переписываюсь с учёными всего мира! Вы не поверите, о чём только меня не спрашивают. Один спрашивает о червях, вы только представьте себе! И не отметили ли мы высокую концентрацию метана. Разумеется, отметили, но откуда ему это знать? Поэтому мне придётся...
     - Всю эту работу могу сделать я, только введите меня в курс.
     Дрейфователь висел на стреле, готовый к спуску. Он был длиной несколько метров, половину конструкции занимала мерцающая трубка. В верхней части были две шарообразные стеклянные ёмкости.
     Бауэр потирал руки. Куртка-пуховик была ему явно великовата, и он казался в ней странной арктической птицей.
     - Итак, эту штуку мы сейчас опустим в течение, - сказал он. - Её подхватит, так сказать, как виртуальную частицу воды. Вначале вниз, поскольку здесь вода обрушивается вниз, как я уже говорил... ну, самого процесса обрушения не видно, вы понимаете, но вода обрушивается... ну, как бы это объяснить?
     - Желательно без иностранных слов.
     - Хорошо, следите! В принципе, всё очень просто. Надо знать, что вода имеет разный удельный вес. Самая лёгкая вода - пресная и тёплая. Солёная вода тяжелее. Ведь соль тоже что-то весит, так? Холодная вода тяжелее тёплой, она плотнее. Итак, по мере охлаждения вода тяжелеет...
     - И холодная солёная вода тяжелее всего, - закончила Уивер.
     - Правильно! - обрадовался Бауэр. - Поэтому морские течения не просто существуют, а существуют на разных этажах. Тёплые течения - на поверхности, холодные - на дне, а между ними - глубинные течения. Тёплые течения влекутся поверху иногда на тысячи километров, пока не попадут в зону холода, где вода, естественно, остывает, так? А когда вода остывает...
     - Она тяжелеет.
     - Браво. Она тяжелеет и опускается вниз. Из поверхностного течения получается глубинное течение, а то и вовсе донное течение, и вода пускается в обратный путь. Из холода в тепло. Таким образом, все морские течения находятся в постоянном движении, все связаны между собой.
     Дрейфователь опустили к поверхности воды. Бауэр побежал к поручням и перегнулся вниз. Потом нетерпеливо помахал рукой, подзывая Уивер.
     - Ну, идите же сюда. Здесь лучше видно. - Бауэр сияющими глазами смотрел на аппарат. - Я мечтаю о том, чтобы такие дрейфователи плавали во всех течениях. Мы бы тогда узнали невероятно много.
     - А для чего эти два стеклянных шара?
     - То есть как для чего? Ах, да. Для подъёмной силы. Чтобы дрейфователь вертикально парил в водяном столбе. Внизу у него груз, вверху пузыри, но главное - это штанга между ними. В ней вся начинка. Управляющая электроника, микроконтроллер, энергоснабжение. И гидрокомпенсатор. Разве это не замечательно? Гидрокомпенсатор!
     - Было бы ещё замечательнее, если бы вы мне объяснили, что это такое.
     - О, э-э... конечно. - Бауэр пощипал свою эспаньолку. - Мы много думали, как нам этот дрейфователь... Ну, дело вот в чём: жидкости практически несжимаемы, их не сдавить. Вода представляет собой исключение. Очень-то и её не спрессуешь, но как-то... эм-м... утрамбовать можно. И мы делаем это. Мы сжимаем её в штанге так, что там постоянный объём воды, но эта вода то лёгкая, то тяжёлая. Таким образом дрейфователь при том же объёме меняет свой вес.
     - Гениально.
     - Действительно! Мы можем программировать его так, что он всё делает сам: компрессию, декомпрессию, компрессию, декомпрессию, погружение, подъём, погружение - и всё совершенно без нашего участия... ну, разве не замечательно?
     Уивер кивнула, глядя, как это продолговатое устройство погружается в серые волны.
     - Дрейфователь может автономно плавать месяцы и годы, передавая акустические сигналы. Так мы можем определить его местонахождение и по нему реконструировать скорость и ход морских течений. А, он погружается. Ушёл.
     Дрейфователь скрылся в море. Бауэр удовлетворённо кивнул.
     - И куда он поплывёт теперь? - спросила Уивер.
     - Боже мой, до чего вы настойчивы. Ну, хорошо, идёмте в лабораторию. Но я должен вас предостеречь. Результаты моей работы вызывают большую тревогу, мягко говоря...
     - Мир любит, чтобы его тревожили, разве вы не слышали? Аномалии, нашествие медуз, кораблекрушения одно за другим, исчезновения людей. Так что вы окажетесь в хорошей компании.
     - Да? - Бауэр покачал головой. - Вы правы. Я никогда толком не понимал, в чём состоит пресс-работа. Я всего лишь простой профессор. Для меня это слишком сложно.

***

Норвежское море, материковая окраина

     - Чёрт! - простонал Стоун. - Это прорыв газа!
     В контрольном помещении "Солнца" все взгляды были прикованы к монитору. Судя по всему, внизу разверзся ад. Борман сказал в микрофон:
     - Немедленно уходим отсюда. В рубке, полный вперёд!
     Лунд повернулась и выбежала из помещения. Йохансон поколебался, но последовал за ней. За ними другие. Началась суматоха. Йохансон выбежал на рабочую палубу, где матросы и техники под командованием Лунд подтаскивали холодильные ёмкости. Когда "Солнце" стало резко набирать ход, натянутый трос лебёдки задрожал.
     Лунд увидела Йохансона и подбежала к нему.
     - Что это было? - крикнул Йохансон.
     - Мы наткнулись на газовый пузырь. Идём!
     Она подвела его к ограждению борта. Хвистендаль, Стоун и Борман присоединились к ним. Два статойловских техника подошли к краю кормы, прямо под стрелу, и с любопытством заглядывали вниз. Борман заметил натянувшийся трос лебёдки.
     - Что он там делает? - рявкнул он. - Почему этот идиот не остановит лебёдку?
     Он оторвался от поручней и побежал назад, внутрь корабля.
     В тот же момент море начало дико пениться. На поверхность вырывались крупные белые обломки. "Солнце" шло на полной скорости. Кто-то бежал по палубе к стреле, размахивая руками.
     - Отойдите! - кричал он статойловцам. - Уйдите из-под стрелы!
     Йохансон узнал его. Это был старший офицер, экипаж называл его Псом.
     Потом всё произошло разом. Все оказались внутри кипящего и шипящего гейзера. Йохансон увидел очертания грейфера, показавшегося над поверхностью воды. Вокруг распространилась нестерпимая серная вонь. Корма "Солнца" просела, потом стальная пасть косо вырвалась из кипящего ада и гигантским маятником качнулась к корме. Один из двух статойловцев, увидев стремительно надвигающийся грейфер, бросился на пол, а второй, в ужасе раскрыв глаза, нерешительно отступил - и пошатнулся.
     Пёс подскочил к нему и попытался притянуть его к полу, но не успел. Многотонная пасть грейфера с размаху ударила мужчину, и тот пролетел несколько метров по воздуху, потом рухнул на палубу, проехал по ней и остался лежать на спине.
     - Проклятье! - воскликнула Лунд.
     Они с Йохансоном одновременно бросились к бездвижному телу. Старший офицер и члены экипажа склонились над ним. Пёс поднял голову:
     - Никому не трогать его. Позвать врача.
     Лунд тревожно кусала ногти. Йохансон знал, чего ей стоило быть обречённой на бездействие. Она подошла к грейферу. С него стекала грязь, он медленно останавливался.
     - Открывайте! - крикнула она. - Всё, что ещё осталось, - в холодильные камеры.
     Из моря всё ещё поднимались шипящие вонючие пузыри. Постепенно их становилось меньше. "Солнце" быстро уходило от места газового прорыва. Последние куски всплывшего метанового льда плавали на поверхности и распадались.
     Грейфер со скрежетом раскрыл пасть и вывалил на палубу несколько центнеров льда и грязи. Вокруг бегали люди Бормана и матросы, стараясь как можно больше гидрата упрятать в жидкий азот. Азот дымился, гидрат шипел. Палуба была усеяна щетинистыми телами червей. Некоторые дрожали, извивались и высовывали свои хоботки. Но большинство не выдержало быстрого подъёма. Резкая смена температуры и давления убила их.
     Йохансон поднял кусок льда и рассмотрел его поближе. Он был пронизан каналами. В них застряли черви. Он вертел кусок, пока шорох и щелчки распадающейся массы не напомнили ему о том, что надо скорее спасать лёд в жидком азоте. Распад льда начинался прежде всего в каналах. Во льду зияли кратеры, покрытые слизистыми нитями.
     Что с ним произошло?
     Йохансон забыл про холодильные ёмкости. Он растёр слизь между пальцами. Вещество походило на остатки колонии бактерий. Что эти бактерии делали в глубине льда?
     Он огляделся. Палубу покрывала грязная лужа. Человека, которого ударило грейфером, унесли. Йохансон увидел у ограждения Бормана и подошёл к нему.
     - Что это было?
     - Прорыв газа. Такое случается. Грейфер провалился на двадцать метров в глубину. Снизу поднялся свободный газ. Вы же видели на экране огромный пузырь.
     - Да. А какой толщины лёд в этом месте?
     - Был метров семьдесят-восемьдесят. Как минимум.
     - Должно быть, от него остались одни обломки.
     - Наверняка. Надо скорее выяснить, единичный ли это случай.
     - Вы хотите взять ещё пробы?
     - Естественно, - прорычал Борман. - Если бы не этот несчастный случай на борту... Матрос на лебёдке продолжал поднимать грейфер на полном ходу судна. Он должен был остановить лебёдку. - Он посмотрел на Йохансона. - А вы ничего не заметили, когда поднимался газ?
     - Мне показалось, будто мы просели.
     - Мне тоже показалось. Газ понижает плотность воды.
     - Вы хотите сказать, мы могли бы затонуть?
     - Трудно сказать. Вы же слышали про ведьмины дыры?
     - Нет.
     - Десять лет назад кто-то вышел в море и не вернулся. Последнее, что от него слышали по радио, было то, что он собирается сварить кофе. Вскоре научное судно обнаружило затонувшие останки. В пятидесяти милях от берега, в необычно глубокой впадине. Моряки называют это место ведьминой дырой. На затонувшей лодке не было никаких повреждений, и она лежала на дне, даже не перевернувшись. Будто камнем ушла на дно.
     - Как в Бермудском треугольнике.
     - Вы попали в точку. Гипотеза именно такая. Единственное, что выдерживает критику. Между Бермудами, Флоридой и Пуэрто-Рико тоже часто происходят прорывы газа. Если газ поднимется в атмосферу, он может даже воспламенить турбины самолёта. Прорыв метана, многократно превышающий тот, который мы только что пережили, - и вместо воды под вами оказывается газ. Вы камнем падаете на дно. - Борман указал на холодильные ёмкости. - Мы пошлём эти пробы в Киль и тогда определённо будем знать, что произошло внизу. Из-за этой дряни мы человека потеряли.
     - Что, он...
     - Убит на месте.
     Йохансон промолчал.
     - Следующие пробы заберём автоклавом, а не грейфером. Это в любом случае надёжнее. Нам нужна ясность. Нельзя бездумно ставить здесь на дно фабрику. - Борман фыркнул и оторвался от леера ограждения. - Хотя мы уже привыкли к бездумности. А почему? Да просто новые заказчики исследований - промышленные концерны. Индустрия оплачивает науку - после того, как государство больше не в состоянии это делать. От фундаментальных исследований ничего не осталось. Червь, которого мы здесь нашли, рассматривается не как объект изучения, а как препятствие, которое надлежит устранить. Спрос есть лишь на прикладные исследования - и, пожалуйста, проведите их так, чтобы потом у заказчиков была в кармане охранная грамота и полная свобода действий. А вдруг червь - не препятствие, а что-то другое. И, устраняя это препятствие, мы получим ещё большую проблему. Понимаете? Мне иногда просто тошно становится.
     В нескольких морских милях севернее они, наконец, взяли из осадочного слоя десяток проб без дальнейших осложнений. Автоклав - трубка пятиметровой длины с изоляцией и прочими приспособлениями - забирала пробы из дна по принципу шприца, герметично перекрываясь вентилями. И внутри оказывался вырезанный кусочек универсума: осадок, лёд и грязь с неповреждённой поверхностью, морской водой и жителями, которые чувствовали себя хорошо, поскольку трубка сохраняла неизменными температуру и давление. Борман распорядился ставить эти трубки с пробами в холодильном помещении корабля вертикально, чтобы тщательно законсервированная подводная жизнь не перемешивалась. Исследовать содержимое этих трубок можно было только в глубоководном симуляторе, где моделировались естественные природные условия.
     Погибший статойловец составлял компанию автоклавам в холодильнике. Встреча с "Торвальдсоном" над местом запланированной глубоководной фабрики была отменена, чтобы как можно скорее добраться до Кристиансунна, сдать труп и переправить пробы грунта в близлежащий аэропорт. Йохансон сидел в радиорубке или в своей каюте, изучая ответы на свои запросы. Червь нигде не был описан, никто его не видел. Некоторые из его коллег выражали мнение, что речь идёт о мексиканском ледовом черве, но этим они не добавляли в картину ничего нового.
     Пришёл ответ и от Лукаса Бауэра. Это было первое положительное сообщение, если его содержание можно было назвать положительным.
     Контакты с энергоконцернами были обязанностью Скаугена. От Йохансона ждали, что он расспросит институты и отдельных учёных, которые никак не связаны с нефтеразведкой. Но Борман после несчастного случая с грейфером сказал нечто такое, что представляло дело в ином свете.
     Индустрия оплачивает науку - после того, как государство больше не в состоянии это делать.
     Так какие же институты ещё могли заниматься независимыми исследованиями?
     Если верно, что наука всё больше оказывается под капельницей индустрии, то все институты в той или иной степени работают на концерны. Они финансируются из закрытых источников. У них нет выбора, если они не хотят риска приостановки работ. Даже "Геомар" в Киле ждал финансовой подпитки от немецкого "Рургаза", который планировал создать в институте отдел газовых гидратов. Как ни соблазнительно это звучало - возможность вести исследования на деньги концернов, - в конце всё-таки стояли интересы спонсоров. Исследования должны были обернуться ощутимой прибылью.
     Йохансон ещё раз прочитал ответ Бауэра.
     Он приступил к делу не с того конца. Вместо того, чтобы трубить во все стороны света, ему следовало сперва изучить скрытые связи между индустрией и наукой. Пока Скауген прощупывал концерны, он мог бы попытаться связаться с отдельными учёными. Кто-нибудь рано или поздно проговорился бы.
     Проблема была только в том, как выйти на след таких скрытых связей.
     Нет, не проблема, а кропотливая работа.
     Он встал и вышел из радиорубки, чтобы разыскать Лунд.

Остров Ванкувер и пролив Клэйоквот, Канада

     С пятки на носок и обратно.
     Эневек нетерпеливо покачивался на ступнях. Было раннее утро. Небо излучало пронзительную лазурь, денёк был словно с обложки туристического проспекта.
     Он нервничал.
     С пятки на носок, с пятки на носок.
     В конце деревянного пирса ждал гидроплан. Его белый корпус отражался в синеве лагуны, разбитый мелкой рябью в мозаику. Гидроплан был легендарной марки "Beaver DHC-2", канадское предприятие De Havilland впервые стало строить такие лет пятьдесят назад, и с тех пор ничего лучшего на рынке так и не появилось. Это была прочная, надёжная и популярная машина.
     Как раз подходящая для того, что задумал Эневек.
     Аэропорт Тофино походил скорее на охотничью или рыбацкую базу. Несколько низеньких деревянных домиков, живописно разбросанных по берегу бухты. Эневек смотрел в сторону подъездной дороги. Они должны были появиться с минуты на минуту, а пока он слушал ответ по мобильному телефону.
     - Но прошло уже две недели, - сказал он. - И всё это время мистер Робертс был недосягаем, хотя он сам просил меня держать его в курсе событий.
     Секретарша дала понять, что Робертс очень занятой человек.
     - Я тоже занятой человек, - раздражённо ответил Эневек и перестал покачиваться на ступнях. - Послушайте, у нас тут такая обстановка, что определение "эскалация" было бы для неё слишком мягким. Ясно видна взаимосвязь между проблемами пароходства и нашими. Мистеру Робертсу это тоже должно быть понятно.
     Возникла короткая пауза.
     - Какие вы видите параллели?
     - Киты. Это же очевидно.
     - У "Королевы барьеров" всего лишь повреждение пера руля.
     - Да. Но зато буксиры подверглись нападению китов.
     - Один буксир затонул, это верно, - сказала женщина. - О китах мне ничего не известно, но я передам мистеру Робертсу, что вы звонили.
     - Скажите ему, что это в его же интересах.
     - Он появится в середине будущей недели.
     Эневек поперхнулся:
     - Будущей недели?
     - Мистер Робертс в отъезде.
     Да что же это такое, подумал Эневек. С трудом овладев собой, он сказал:
     - Кроме того, ваш босс обещал послать в институт Нанаймо дополнительные пробы нароста с "Королевы барьеров". Только не говорите, пожалуйста, что вам об этом ничего не известно. Я сам нырял с аквалангом и срезал с днища этих моллюсков и, возможно, ещё что-то другое.
     - Мистер Робертс проинформировал бы меня об этом, если бы...
     - Люди в Нанаймо ждут дополнительные пробы!
     - Он позаботится об этом после своего возвращения.
     - Но это будет поздно! Слышите? ...Ах, что толку. Я перезвоню.
     Он сердито сунул телефон в карман. На подъездной дороге показался "лэнд крузер" Шумейкера. Эневек пошёл им навстречу.
     - Вы не образец пунктуальности, - мрачно сказал он.
     - Да брось ты, Леон! Десять минут. - Шумейкер шёл к нему первым, а за ним Делавэр и молодой чернокожий крепыш в тёмных очках и с бритым черепом. - Не будь таким придирой. Нам пришлось ждать Дэнни.
     Эневек пожал крепышу руку. Тот дружелюбно улыбнулся. Это был снайпер-арбалетчик из канадской армии, он был официально откомандирован в распоряжение Эневека. Его оружие - высокоточный арбалет, начинённый хай-теком, - было при нём.
     - Хороший у вас тут островок, - сказал Дэнни, растягивая слова. Жевательная резинка ворочалась во рту, и звуки пробивались как сквозь болото. - И что я должен делать?
     - А вам разве не сказали? - удивился Эеневек.
     - Да сказали. Стрелять из арбалета в кита. Я, правда, удивился. Вроде бы это запрещено.
     - Запрещено. Идёмте. Я всё объясню в самолёте.
     - Погоди. - Шумейкер протянул ему развёрнутую газету. - Уже читал?
     Эневек пробежал взглядом заголовки.
     - "Герой Тофино"? - удивился он.
     - Как Грейвольф умеет себя подать, а? Он ещё и скромничает, ты только почитай. Аж противно.
     - "...я лишь выполнял свой долг как гражданин Канады, - читал, бормоча, Эневек. - Разумеется, мы были в смертельной опасности, но я хотел хоть что-то поправить во всём том, что безответственно учинила практика наблюдения китов . Наша группа уже несколько лет била тревогу, что киты подвергаются опасному стрессу, действие которого нельзя недооценивать". Он что, не в своём уме?
     - Читай дальше.
     - "Китовую станцию Дэви нельзя упрекнуть в том, что она вела себя неправильно. Тем не менее, она вела себя неправильно. Выгодный китовый туризм под прикрытием охраны природы ничем не лучше лживости японцев, флот которых в арктических водах преследует исчезающие виды китов. У нас здесь тоже официально говорится о научных целях, хотя за 2002 год в торговлю поступило в качестве деликатеса свыше четырёхсот тонн китового мяса, которое при должном расследовании наверняка оказалось бы так называемым объектом изучения".
     Эневек опустил газету.
     - Вот негодяй.
     - А разве то, что он говорит, неправда? - спросила Делавэр. - Насколько я знаю, японцы нас действительно обдурили со своими якобы исследовательскими программами.
     - Разумеется, правда, - фыркнул Эневек. - Это действительно подлость. Но Грейвольф приплёл сюда и нас.
     - Я ей-богу не знаю, чего он хотел этим добиться, - сказал Шумейкер.
     - Как чего? Придать себе важности.
     - Да, но ведь он... - Делавэр пыталась что-то изобразить руками. - Как-никак, настоящий герой.
     Это прозвучало так, будто её слова привстали на цыпочки. Эневек сверкнул на неё глазами:
     - Да неужто?
     - Да. Он спас несколько человеческих жизней. И хоть я считаю неприличным то, что он теперь на вас нападает, но держался он отважно и...
     - Какая там отвага, - прорычал Шумейкер. - Всё, что ни делает эта крыса, делается с расчётом. Но на сей раз он просчитался. Мака ему этого не простят. Им не понравится, что даже их названый кровный брат так ожесточённо выступает против охоты на китов. Верно, Леон?
     Эневек молчал.
     Дэнни перекатывал свою жвачку слева направо.
     - Когда начнём? - спросил он.
     Тут же пилот что-то крикнул им из открытой дверцы и помахал рукой. Эневек знал, что это значит: позвонил Форд. Пора. Так и не ответив на последнюю реплику Шумейкера, он хлопнул своего коммерческого директора по плечу:
     - Когда поедешь назад на станцию, можешь оказать мне одну услугу?
     - Конечно. В силу известных обстоятельств времени у нас немерено.
     - Разузнай, пожалуйста, что в последние недели писалось в газетах об аварии на "Королеве барьеров"? Или в интернете? И что было по телевизору?
     - Сделаю, конечно. А для чего?
     - Просто так.
     - Просто так ничего не бывает.
     - Потому что мне кажется, что никаких сообщений вообще не было.
     - Хм.
     - По крайней мере, я не могу припомнить. А ты?
     Шумейкер запрокинул голову и сощурился на солнце.
     - Только какие-то смутные известия о кораблекрушениях в Азии. Я перестал читать с тех пор, как мы тут всего этого нахлебались. Но ты прав. Если подумать, сообщений обо всех этих бедствиях было мало.
     Эневек мрачно смотрел в сторону гидроплана.
     - Ладно, - сказал он. - Идёмте.

     Когда машина поднялась в воздух, Эневек сказал Дэнни:
     - Ваша задача - воткнуть зонд в жировой слой кита. Этот жировой слой по-научному называется ворвань. Он нечувствителен к боли. Мы годами мучились, не зная, как закрепить на китах передатчик. Недавно один биолог из Киля придумал снабдить арбалет специальной стрелой, на древке которой закреплён передатчик и измеритель. Остриё вонзается в жир, и кит гуляет с прибором, даже не замечая его.
     Дэнни взглянул на него.
     - А у кита спросили, действительно ли ему не больно? Откуда вам знать, что остриё не пройдёт глубже жирового слоя?
     - Мы опробовали оружие на свином сале. Пока не узнали в точности, насколько глубоко проникает стрела.
     - Смотри-ка, - удивился Дэнни, подняв брови выше очков. - Биологи!
     Гидроплан залёг на крыло. Внизу засверкала лагуна.
     - Нам надо наблюдать за китом продолжительное время. Зонд записывает частоту сердцебиения, температуру тела и окружающей среды, глубину, скорость движения и ещё много чего. Самое трудное - оснастить кита камерой.
     - А почему и камеру не выпулить из арбалета? - спросил Дэнни. - Запросто.
     - Потому что никогда не знаешь, как она встанет. Кроме того, нам интересно видеть самого кита, а это возможно только со стороны.
     - Поэтому сейчас мы запустим URA, - сказала Делавэр. - Это робот нового поколения из Японии.
     Эневек весело усмехнулся. Делавэр высказалась таким тоном, будто лично изобрела этот робот. Дэнни огляделся.
     - Я не вижу никакого робота.
     - А его здесь и нет.
     Гидроплан достиг открытого моря и летел низко над волнами. Обычно у острова Ванкувер было много мелких судов, катеров, больших надувных лодок с моторами, каяков, но сейчас даже самые отчаянные не отваживались выходить в море. Вдали проходили лишь крупные грузовые суда и паромы, которым киты ничего не могли сделать. И поверхность воды была пустынна, если не считать одного неуклюжего судна.
     - Робот находится вон на том буксире, - сказал Эневек. - Это "Гудок". Если нам удастся найти кита, то для буксира настанет звёздный час.

     Джон Форд стоял на корме "Гудка", приставив ладонь козырьком. Он видел, как приближается гидроплан.
     Форд вызвал Эневека по рации на защищённой от прослушивания частоте - некоторые частоты были закодированы и использовались только в военных или в научных целях.
     - Леон? Всё в порядке?
     - Я слышу тебя, Джон. Где ты их видел в последний раз?
     - К северо-западу. Метрах в двухстах от нас. Там их штук восемь-десять. Двух мы опознали. Один участвовал в нападении на "Леди Уэксхем", второй на прошлой неделе потопил рыболовный траулер в районе Уклюлета.
     - Они не пытались на вас напасть?
     - Нет, мы для них великоваты.
     - А между собой? Как они ведут себя между собой?
     - Мирно.
     - Наверно, все из одной банды, но мы должны сосредоточиться на тех, что вы опознали.
     "Гудок" - спасательный буксир из Ванкувера длиной 63 метра и шириной почти 15 - был одним из самых сильных буксиров с тягой 160 тонн. Прыжок горбача вызвал бы у такого судна разве что лёгкое покачивание. Тем не менее, Форд чувствовал себя неуютно. Поначалу киты набрасывались на всё, что плавает, но теперь они, кажется, уже научились оценивать свои силы. Буксир они не стали бы атаковать. Но именно это и внушало Форду наибольшую тревогу. Спонтанное бешенство не согласовывалось с этой растущей способностью соображать. Он предполагал, что за поведением млекопитающих стоит некий разум, и спрашивал себя, как этот разум будет реагировать на робота.
     Форд связался по рации с рубкой.
     - Начнём, - сказал он.
     Над ними кружил гидроплан.
     Успеют ли они выявить истину, с тревогой думал Форд. Он знал, что всё громче поднимают голос профсоюзы моряков, рыбаков и сами пароходства, которые не устраивал мягкий курс научных комиссий и советов. Они требовали применения военной силы - мол, несколько убитых китов сразу внушат остальным тварям, что нападать на людей - плохая идея. Это требование было столь же наивно, сколь и опасно, поскольку падало на удобренную почву. Морские млекопитающие всё больше утрачивали кредит, которого с таким трудом добивались защитники животных. Кризисный штаб пока ещё отбивался от этих требований возражением, что насилие ничего не даст и что надо сначала хотя бы выяснить причину изменения поведения животных, чтобы целиться не в симптомы болезни, а в её возбудителя. Форд не знал, к какому решению придёт правительство, но рыбаки и нелегальные китобои уже были на грани самоуправства. Тем более что в рядах спорящих не было единства. Идеальная питательная среда для самовольных действий.
     Война на море.
     Форд глянул на корму, где стоял робот.
     Ему было интересно узнать, на что способен этот URA, который совсем недавно разработали японцы. Они утверждали, что прибор предназначен для изучения, а не для охоты на китов. Западные защитники природы принимали эти заверения с большим скепсисом. Цилиндрическое сооружение трёхметровой длины, густо утыканное измерительными инструментами и высокочувствительными камерами, казалось им адской машиной для разведки китов в предчувствии окончания международного моратория на добычу от 1986 года. После того, как URA успешно обнаружил горбачей вблизи японских островов Керама и довольно долго следовал за ними, этот робот имел успех и на международном симпозиуме по морским млекопитающим в Ванкувере. Но недоверие оставалось. Не было тайной, что Япония покупает поддержку бедных стран с целью прекратить мораторий. Японское правительство оправдывало конспиративный закулисный торг как "дипломатию" - и те же люди из правительства щедро субсидировали Токийский университет, разработавший этого робота.
     - Может, хоть сегодня ты сделаешь что-то толковое, - тихо сказал Форд, глядя на робота. - Спасай своё доброе имя.
     Прибор сверкал на солнце. Форд подошёл к поручням и глянул на море. С воздуха киты были видны лучше, но с корабля их легче идентифицировать. Вскоре один за другим вынырнули несколько китов и стали рассекать волны плавниками.
     В рации послышался голос наблюдателя из рубки:
     - Справа за нами Люси.
     Форд обернулся, поднял бинокль и увидел, как под воду уходит каменно-серый, выщербленный хвост.
     Люси!
     Так звали одного из серых китов. Четырнадцать метров длины. Это Люси нападала на "Леди Уэксхем". Может быть, именно она проломила тонкостенный корпус корабля, который после этого затонул.
     - Принято, - сказал Форд. - Леон?
     На этой изолированной частоте все были связаны друг с другом. На борту гидроплана слышали всё, что говорилось на "Гудке".
     - Принято, - сказал Эневек.
     Форд сощурился на солнце и увидел, как гидроплан снижается там, где только что исчез хвост кита.
     - Ну, - сказал он сам себе, - тогда с Богом.

     Со стометровой высоты даже грузный буксир казался любовно построенной моделью. Зато киты выглядели великанами. Эневек увидел несколько серых китов, неторопливо и спокойно плывущих под самой поверхностью воды. Преломлённые лучи солнца плясали на их гигантских спинах.
     - Ещё ниже, - сказал он.
     Гидроплан снижался. Они пролетели над стадом и приблизились к тому месту, где нырнула Люси. Эневек надеялся, что кит ушёл не на кормёжку. Не то им пришлось бы ждать долго. Серые киты кормились своим способом. Они ныряли на дно и пропахивали ил, переворачиваясь с боку на бок и всасывая живность, населяющую дно: рачков, зоопланктон и их любимое лакомство - червей-нитчаток. Громадные борозды китовых оргий тянулись по всему дну в окрестностях острова Ванкувер.
     - Сейчас будет небольшой сквозняк, - сказал пилот. - Дэнни?
     Снайпер улыбнулся, открыл боковую дверь и откинул её. Внутрь ворвалась струя холодного воздуха и растрепала волосы пассажиров. Делавэр подала Дэнни оружие.
     - У вас не так много времени, - крикнул Эневек сквозь грохот мотора и шум ветра. - Когда Люси вынырнет, у вас будет всего несколько секунд, чтобы выпулить зонд.
     - Это не проблема, - ответил Дэнни. Держа арбалет в правой руке, он выдвинулся с сиденья и переместился на распорки под крылом. - Подлетайте поближе.
     Делавэр выпучила глаза:
     - Я даже видеть этого не могу.
     - Чего? - спросил Эневек.
     - Да он же свалится в воду.
     - Не бойсь, - засмеялся пилот. - Эти парни и не то могут.
     Гидроплан несся над самыми волнами, на уровне рубки "Гудка". Они уже миновали то место, где нырнула Люси, но ничего не увидели.
     - Пошли кругами, - крикнул Эневек пилоту. - Над этим местом. Люси наверняка вынырнет там же.
     Гидроплан заложил крутой поворот. Казалось, море опрокинулось на них. Дэнни висел на распорках, как обезьяна, вцепившись одной рукой в дверной проём, а второй держа арбалет. Под ним обрисовался силуэт выныривающего кита. Потом серый, лоснящийся горб рассёк поверхность воды.
     - Ох-хо! - взревел Дэнни.
     - Леон! - крикнул Форд по рации. - Это не тот кит. Люси у нас прямо по курсу.
     - Проклятье! - выругался Эневек.
     Он просчитался. Люси, видимо, решила не придерживаться правил.
     - Дэнни! Не этот!
     Гидроплан опустился ещё ниже. Теперь они заходили буксиру с кормы. Какой-то миг казалось, что они врежутся в надстройки "Гудка", но пилот подправил курс, и они пронеслись над судном. Чуть впереди Люси уже снова уходила под воду и показала свой хвостовой плавник. Теперь и Эневек узнал животное по характерным насечкам на хвостовом стебле.
     - Медленней, - скомандовал он.
     Пилот снизил скорость, но она всё ещё была высока. Надо было взять вертолёт, подумал Эневек. Они пронеслись над целью, и снова пришлось поворачивать в надежде, что кит не скроется из виду.
     Но Люси не исчезла в глубине. Её могучее тело блестело на солнце.
     - Обогнать, развернуться, снизиться!
     Пилот кивнул.
     - Только не блевать, - добавил он от себя.
     Он опрокинул самолёт так, что казалось, будто он встал на кончик крыла. Через открытую дверь пугающе близко сверкала стена воды. Делавэр вскрикнула, а Дэнни со своим арбалетом взвыл от восторга.
     С этим не могли сравниться никакие русские горки.
     Эневек воспринимал всё происходящее, словно в замедленной съёмке. Он никогда не думал, что самолёт может вертеться, как циркуль, опершись на крыло. Машина описала ровный полукруг и вернулась в горизонтальное положение.
     Гремя пропеллером, она надвигалась на кита и приближающийся "Гудок".

     Форд, замерев, следил, как самолёт провёл разворот, от которого волосы вставали дыбом. Его лыжи едва не касались воды. Он припомнил, что в "Тофино Эйр" работает один бывший лётчик канадских военно-воздушных сил. Теперь он точно знал, кто это.
     Цилиндрическое тело URA висело за кормовым ограждением. Они были готовы отцепить прибор сразу, как только снайпер вонзит в кита передатчик. Серая спина животного была отчётливо видна. Кит и самолёт стремительно сближались. Форд видел приткнувшегося под крылом Дэнни и горячо надеялся, что тот управится с одного выстрела.

     Загорбок Люси выбивался из воды.
     Дэнни поднял арбалет, сощурил глаз. Его палец медленно сгибался.
     С полной концентрацией и застывшей миной Дэнни нажал на спуск. Лишь он один мог услышать тихое шипение, с которым стрела покинула оружие со скоростью 250 километров в час. Спустя долю секунды металлический гарпун вонзился в подкожное сало кита и проник вглубь его так, что Люси даже ничего не почувствовала. Животное согнуло спину, готовясь уйти под воду. Передатчик торчал в ней под острым углом.
     - Попали! - крикнул Эневек в рацию.

     Форд подал знак.
     Кран выпустил робота из своих когтей. Тот плюхнулся в воду и исчез в волнах.
     Соприкосновение с водой мгновенно вызвало импульс, который запустил электромоторы. Уходя в глубину, прибор вместе с тем двигался в направлении нырнувшего кита. Через несколько секунд после приводнения робота уже не было видно.
     Форд победно сжал кулаки.
     - Есть!
     Гидроплан прогремел мимо "Гудка". На распорках крыла Дэнни с восторженным воплем взметнул вверх свой арбалет.

     - Сделали!
     - Класс!
     - Один выстрел и... Нет, ты видел? Невероятно!
     - Bay!
     В самолёте все наперебой орали. Дэнни повернулся к ним и осклабился. Он начал снова пробираться внутрь. Эневек протянул ему руки для опоры и тут увидел, как что-то вырастает из воды.
     Он в ужасе окаменел.
     Серый кит вырвался вверх - могучее животное в прыжке. Его массивное тело стремительно приближалось.
     Прямо на пути их полёта.
     - Вверх! - заорал Эневек.
     Моторы с болью взревели. Самолёт круто взмыл вверх, а Дэнни опрокинулся назад. Эневек только и успел увидеть, что колоссальную голову в рубцах, глаз, сомкнутые челюсти. Машина получила сокрушительный удар. Там, где было правое крыло и только что висел Дэнни, теперь изгибались лишь остатки распорок. Эневек пытался за что-нибудь ухватиться, но всё вертелось, Делавэр кричала, пилот кричал, сам он кричал, и море неслось на них.
     Что-то ледяное ударило ему в лицо. Грохот в ушах. Скрежет ломающегося металла. Шипение бурлящей воды. Тёмная зелень.
     Больше ничего.

     На пятидесятиметровой глубине робот выровнялся и следовал за китом. В некотором отдалении, лишь смутно различимые в глубинных сумерках, виднелись другие животные. Электронный глаз робота всё регистрировал, хотя компьютер пока не придавал значения оптическим впечатлениям.
     Его занимали другие функции.
     Несмотря на превосходную оптическую сенсорику, основная сила URA заключалась в акустическом охвате. Тут создатель этого аппарата проявил настоящую изобретательность. Акустическая система позволяла роботу следовать за морскими млекопитающими в течение десяти-двенадцати часов, не теряя их из виду, куда бы они ни повернули.
     Робот следовал за их пением.
     Четыре гидрофона робота - высокочувствительные подводные микрофоны - схватывали в эти мгновения не только каждый звук, издаваемый животными, но и их взаимные координаты. Гидрофоны распределялись по всему телу робота и воспринимали звук не одновременно, а с некоторым сдвигом. Человеческое ухо не смогло бы уловить такие крошечные запаздывания звука, это было под силу лишь компьютеру. Звук - наиболее громкий - сперва достигал первого гидрофона, ближнего к источнику, и лишь затем, по очереди - ослабевая - доходил до остальных трёх.
     В результате такой стереофонии компьютер воспроизводил виртуальное пространство и указывал координаты источника звука. Это пространство заполнялось данными о взаимном положении китов.
     Люси, уходя на глубину, тоже издавала звуки. Компьютер хранил огромное количество данных, включая специфические звуки голосов отдельных животных. URA просмотрел свой электронный каталог, но Люси как индивидуума там не обнаружил. Автоматически была заведена новая папка на звуки, исходившие от координатной группы Люси, робот сравнил её с другими координатными группами, классифицировал их всех как серых китов и после этого ускорился на два узла, чтобы подойти к китам немного ближе.
     Так же основательно, как он акустически запеленговал и упорядочил китов, робот перешёл к оптическим функциям. В его базе данных хранились хвостовые узоры, плавники и другие характерные признаки отдельных индивидов. На сей раз роботу повезло. Электронный глаз отсканировал удары хвоста идущего перед ним кита и быстро идентифицировал его как Люси. Незадолго перед этим в машину были введены все данные китов, участвовавших в нападениях, и теперь робот знал, какому из животных он должен уделять неусыпное внимание.
     URA скорректировал свой курс на несколько градусов.
     Пение китов разрешало звуковой контакт с машиной на дистанции более сотни морских миль. Звуковые волны перемещаются в воде в пять раз быстрее, чем в воздухе. Люси могла плыть куда угодно и с любой скоростью.
     Робот уже не мог потерять её из виду.

Продолжение следует...