Наверное, будет странно, если я не скажу о «Левой руке тьмы». Но я не решаюсь. Это же бессмысленно. Всё равно, что петь оды Солнцу (а ведь пели же), или рассказывать взахлёб о том, какое красивое море на закате… Поэтому я лучше поделюсь памятью. О том, что книга была в тёмно-коричневом переплёте, что на обложке были вытиснены пять звёзд незакрытой окружностью, что издано это было в Новосибирске в незабвенные годы бума переводов, когда всякий,
знавший, как произносить «зэ тэйбл», мог урвать свой кусок текста, впиться в него, и породить в результате нечто неуклюжее, корявое, беспомощное, как ракопаук, потерявший след. "Новосибирский", анонимный в издании перевод был не то, чтобы коряв – но небезупречен. Однако в нём – особенно теперь это ясно, когда имею возможность сравнить с другими переводами – сохранилось и передалось благородное, неторопливое, почти торжественное сказывание истории. Тем и обозначилась для меня Урсула
Ле Гуин: люблю. Так рассказ о судьбе Первого Мобиля на планете Зима осуществился "сам по себе" и влился в сердце, как ожидаемое чудо.
Я помню почти физическое ощущение замедленного бытия старой королевской столицы: дома там из ноздреватого камня, и дверные проёмы устраивают на крыше, потому что три четверти года город засыпан снегом. Я помню, я видела босоногую пару под деревом во дворце в Эренранге – весенний снег падает, вихрится над ними. «Геттен», «Тьма», «Одгетенни»,
«Нетьма», но и не «Свет», - слова языка, который я тоже знала, нужно совсем чуть-чуть, чтобы вспомнить. И конечно, это абсолютное пламя, животное и возвышенное одновременно, неотступное, животворящее - оно так и должно называться: «кеммер», и никак иначе. Первобытно жуткая и жестокая мифология, в которой род людской вылепляют из дерьма Солнца. Легенды, в которых родные братья (сёстры?) становятся любовниками и встречают друг друга за полярным кругом, среди сияния и молний. Мистическая
практика Хандарры, похожая на медитации дзена, танцы суфиев и гравюры Дюрера (разумеется, как сказал бы Адсон из Мелька, но с какой же стати?). Что за память во мне отозвалась мощным толчком узнавания? Это, скажу я вам, так и осталось для меня чудом и загадкой.Вообразить ведь можно что угодно. Даже Человека-Паука. Но как и почему оказывается возможно ощутить родство с человеками, не имеющими пола в нашем понимании – и привязанной к нему психологии, этики, всего прочего,
что решительно определяет нас даже не с рождения – ещё в материнской утробе? Я читала «Левую руку тьмы» задолго до того, как вопросы гендерных подвижек стали предметом обсуждения. В то время мне и в голову не приходило, что «Левая рука» не умозрительна (а давайте-ка отменим постоянный пол целой расе разумных существ и поглядим, что будет). Я могла лишь смутно ощущать, что непостижимая тайна Геттена - это отголосок чего-то присущего всем нам, людям. Я ощущала не - вымысел. Можно
найти, я полагаю, не один десяток объяснений тому, почему Геттен завораживает, почему он так привлекателен и для автора, и для читателей – как показывает опыт, вне зависимости от того, каковы их отношения с собственным полом, гендером и прочая. Мой личный ответ в том, что «Левая рука тьмы» подводит читателя к самому пределу понимания. Посланник Ай и Предатель Эстравен были друг для друга кем угодно: чудовищами, извращенцами, сотрудниками, неизбежным злом на пути к добру как его понимал каждый в отдельности
– до тех пор, пока во льдах Гобрина они не соприкоснулись - сознательно и добровольно, это важно! - интимнейшими сферами души. И оказалось – не имеет значения, какого пола твой собеседник, есть ли этот пол вообще и какие ещё познавательные преграды между вами.
Понимание всегда говорит на языке любви. Это может быть больно, в такой близи к самому себе нет лучших намерений, там на каждом шагу вздваиваются все дороги, но это единственный путь от себя – вовне. К другому и к другу. К человеку и к целым мирам.