Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay
  Все выпуски  

"Искусство Public Relations: Психология&Философия"


Семинар "Искусство Public Relations: Психология&Философия"

АДРЕС ПОДПИСКИ: www.subscribe.ru/catalog/psychology.hjd

Ведущий рассылки: Леонид Жуков, lbg@rpri.ru. См. также: "Корневой каталог (приготовления к роману)", литературно-художественный интерактивный текст – http://www.livejournal.com/users/leonid2004. Журнал сообщества «Стратегии Public Relations» – http://community.livejournal.com/art_pr/ Хочу также предложить свои услуги в качестве индивидуального терапевта, практикующего гештальт подход.


PHI. ЛУМАН. ЦИТАТА. КУЛЬТУРА
Поэтому мы меняем постановку проблемы и задаемся вопросом о том, почему общество изобретает понятие культуры для обозначения своей памяти. Понятие культуры является как раз историческим понятием зов, а модерному обществу следовало бы уяснить себе, когда и почему оно ввело это понятие: предположительно, ради того, чтобы переструктурировать свою память и приспособить ее под требования современного, высокосложностного общества, обладающего собственной динамикой.

Ведь о "культуре" как о некоторой самостоятельной предметной области, в отличие от "природы", начинают вести речь лишь со второй половины XVIII века, а именно - реагируя на возрастающее число универсалистских, исторических и региональных сравнений, которые вбирают в себя и крайние случаи ("дикие", добиблейские времена) и подготавливают материал с точки зрения "культуры", без которой люди не могут обойтись. И до сих пор не удалось четко отграничить подразумеваемую здесь область феноменов, скажем - семиотических,
относящихся к "знакам" вообще, или социологических, относящихся к "действованию". Это могло бы послужить указанием на то, что культура в действительности как раз и является памятью общества, т. е. оказывается фильтром забвения/запоминания и задействованием прошлого для определения рамок варьирования будущего. Это могло бы объяснить, что культура не постигает себя как лучшая из всех возможностей, но дирижирует возможностями сравнения и тем самым одновременно искривляет взгляд на другие возможности. Культура,
другими словами, препятствует осмыслению того, что можно было бы совершить вместо чего-то привычного. Изобретение особенного понятия поэтому было обязано ситуации настолько возросшей общественной сложностности, что общество вынуждено больше забывать, больше запоминать и подвергать это обстоятельство рефлексии, а поэтому нуждается и в механизме сортировки, адекватном этим требованиям.

Это же считывается с введенного П. Бурдье понятия "культурного капитала". Ведь капитал есть все-таки всего лишь накопленное прошлое, которое можно трактовать как находящийся в распоряжении ресурс, при этом не испытывая никакой необходимости вспоминать сами процессы обучения и усвоения. Понятие капитала, правда, закрывает возможности сравнения, столь важные в первоначальном понятии культуры и заменяет их социальным сравнением значений престижности символических товаров. Поэтому понятие культурного капитала выражает
лишь узкий сегмент того, что культурно оформленная память означает для общества.

Влияние памяти на структурное развитие в значительной степени остается незамеченным. Память не называют в числе его их причин. Так, в древней Месопотамии начинающуюся политическую централизацию можно связывать с сообщениями, главным образом, о деяниях царей и с тем, что передавало эти сообщения дальше в традиции; однако отбор этих сообщений, конечно, нельзя рассматривать как причину господства царей. Проблему памяти вместо этого усматривают главным образом в утратах запомненного. Препятствовать их забвению стремились,
прежде всего, индивидуальные лица. Позднее сюда же добавляется стремление вывести из забвения наличные предметные знания и умения. Уже в древнем учении о memoria центральной проблемой являлось то, как можно было бы воспрепятствовать забвению или, по крайней мере, забвению истин. Так называемый Ренессанс и вынашиваемое им учение о памяти открыли, что в этом мире (!) положение в искусствах и науках однажды уже превосходило нынешнее и что этот однажды уже достигнутый уровень должно достичь вновь. Доказательство
возможности этого свершения лежало в прошлом. Эта зависимая от традиции концепция не устоит, если ей предъявить чрезмерные требования. Новое формирование проблемы начинается вместе с Вико и к концу XIX века выливается в новую концептуализацию понятия культуры.

Теперь под ним подразумевается особая предметная сфера, которая может постигаться научно (пусть даже только в "гуманитарных науках"). Дискуссия об этом приостанавливается. Если же все-таки исходить из того, что спусковым устройством здесь стал интерес к "интересному" сравнению, то это проясняет, что в игру вступает новый вид техники различений. Для этого требуются трехместные реляционирования, если не трехзначные логики, а именно - основание сравнения, которое при больших, зачастую чрезвычайно больших различиях
все-таки позволяет еще распознавать оставшееся тождественным, причем уже не в рамках схемы естественных подобий родов и видов, а в рамках схемы функциональных эквивалентностей. Так, например, функция религии может быть реализована самыми разными способами. И наличествует культурная симптоматология, которая вычитывает в культурных феноменах симптомы чего-то другого. Широта радиуса сравнения стимулирует культуру подозрения, к которой потом может примкнуть и социология. Традиция же теперь представляет уже не самопонятность
презентаций памяти, но оказывается одной из форм наблюдения культуры.

Вместе с этой новой семантикой "культуры" возникает и формирующееся по-новому мышление в дифференциях - формирующееся по-новому в форме сравнений. Да и более ранние общества основывали свои институции на суждениях о схожем и несхожем, тем самым их когнитивно удостоверяя. Это - в зависимости от укорененности в соответствующих обществах - могло реализоваться самыми разными способами и без всякого понятия культуры. Благодаря понятию культуры происходит переориентация со схожести на различность, которая тем самым
инструментализируется. Это еще позволяет (по крайней мере, сначала) исходить из множества обществ, которые можно подвергнуть сравнению в их региональной и/или исторической диверсификации. Процесс такого сравнения повлек эпохальные следствия. С течением времени он лишает опоры - к примеру, в эмпирических исследованиях этнологии, но также и в исследования школы Дюркгейма о классификациях - гипотезу о том, что суждения о похожем или непохожем вообще могли бы получить какие-то естественные, коренящиеся в самой сущности
вещей основания. Формально этот интерес к сравнениям нагружается изначальной предопределенностью оснований сравнения и вопросом о социальной обусловленности этого решения. Очевидно, поначалу для региональных (европоцентристских, а то и центрирующихся на отдельных странах) или исторических локализаций сравнений достаточно одного лишь самомнения - что требует для себя особого понятия духа времени или модерна. Или же строго "научно" (этнологически, историко-научно, гуманитарно-научно) обрабатывается куча материала,
хотя при этом приходится мириться с тем, что научный статус такого рода усилий должен быть отличен от уже утвердившегося статуса естественных наук. Все это приводит к проблеме обоснований, которая вообще не может быть поставлена (или ставится иначе), если не используется системно-теоретический подход и само общество не понимается как дифференция.

Основанная на сравнениях, развившаяся из сравнений техника различений культуры повлекла за собой существенные следствия для тех путей, которыми общество реагирует на свою собственную эволюцию. Сравнения культур оказывают - в доныне невиданных объемах - затормаживающее воздействие на процессы забвения. Из его притяжения отныне вырываются не только истины, но и все, что только возможно. Большие чем ранее массивы [запомненного] могут тотчас распознаваться, но они едва ли еще служат для удостоверения ориентации.
Память, таким образом, теряет свою функцию проверки консистенции текущих операций (коммуникаций) общества. Эта задача выпадает теперь на долю специальных памятей функциональных систем, которые уже не могут интегрироваться друг с другом. Тем самым и вся общеобщественная конструкция реальности остается неопределенной (Луман-5, 204, 206, 207).

В избранное