Письма Баламута письмо шестое

     Мой дорогой Гнусик!
     Приятно  узнать,  что  возраст  и профессия твоего подшефного не мешают
призвать его на военную службу. Желательно, чтобы он находился  в  полнейшей
неуверенности  и  воображение его кишело противоречивыми картинами будущего,
рождающими то страх, то надежду. Ничто  нс  защищает  человеческую  душу  от
Врага   лучше,   чем   тревога  и  неизвестность.  Враг  хочет,  чтобы  люди
сосредоточились на своем деле; наша задача -- поддерживать их мысли  о  том,
что может с ними случиться.
     Твой  подопечный,  конечно,  знает,  что  он  должен послушно следовать
Вражьей воле. Конечно, Враг имеет  в  виду,  что  человек  должен  терпеливо
принимать  те  горести, которые выпадают ему сейчас, тревогу и неизвестность
настоящего. Как раз в ответ на эти горести он должен сказать: "Да будет воля
Твоя", и за то, что он ежедневно несет именно этот крест, и получит он  хлеб
насущный.  Твоя  задача  в  том,  чтобы  подопечный никогда не думал о своем
теперешнем страхе как о возложенном на него  кресте,  а  думал  о  предметах
своего  страха. Заставь его воспринимать их как кресты. Заставь его забыть о
несовместимости пугающих его опасностей, о том, что все разом они  не  могут
на  него  свалиться. Заставь его настроиться на то, что в будущем он вынесет
их стойко и терпеливо. На самом  деле  почти  невозможно  проявить  истинное
смирение  перед лицом судьбы, у которой дюжина гипотетических обличий. Тому,
кто пытается это сделать, Враг не оказывает значительной помощи. Смирение же
перед теперешним, подлинным страданием, даже если страдание толь
     ко в страхе, не остается обычно без помощи свыше.
     Здесь действует важный духовный закон. Я  уже  объяснял  тебе,  что  ты
можешь  ослабить  молитвы  подопечного,  переключив  его внимание с Врага на
собственные представления о Нем.  И  страхом  легче  управлять,  если  мысли
человека  переключены  с  предмета  страха  на  сам страх (причем страх этот
воспринимается как нынешнее и нежелательное состояние). Если  же  он  сочтет
страх  возложенным  на него крестом, он неизбежно сочтет его и душеполезным.
Таким образом, можно сформулировать общее правило:  если  разум  подопечного
работает  на  нас  -- отвлеки его от самосознания; если же разум работает на
Врага, сосредоточь его на себе. Пусть обида или  женское  тело  так  увлекут
его,  что  ему и в голову не придет подумать: "Я разозлился" или "Я поддаюсь
похоти". И напротив, пусть  мысль:  "Я  становлюсь  набожней"  или  "...всех
милосердней"  так  поглотит  его,  что он не оторвет свой взгляд от себя, не
обратит его к Врагу и ближним.
     Что касается его  общего  отношения  к  войне,  ты  не  должен  слишком
полагаться  на ту ненависть, которую люди так любят обсуждать в христианской
и антихристианской печати. Когда подопечному  очень  плохо,  конечно,  стоит
разогревать  его  злобные  чувства к немецким лидерам: это хорошо. Но обычно
это всего
     лишь мелодраматическая или мифическая  ненависть,  направленная  против
каких-то  воображаемых козлов отпущения. Он никогда в жизни не встречал этих
людей -- это все образы, скроенные из газетных  сведений.  Результаты  такой
выдуманной ненависти часто для нас огорчительны, а из всех людей англичане в
этом
     отношении  самые  прискорбные  тряпки.  Они  как раз из тех ничтожеств,
которые вопят, что всех пыток мира мало для их врагов, а потом отдают чай  и
сигареты  первому  же  раненому немецкому пилоту, оказавшемуся у их кухонной
двери.
     Как бы ты ни действовал, в душе твоего пациента всегда есть и доброе, и
злое. Главное направлять его злобу на непосредственных ближних,  которых  он
видит ежедневно, а доброту переместить на периферию так, чтобы он думал, что
испытывает  ее  к  тем,  кого  вообще  не  знает.  Тогда злоба станет вполне
реальной, а доброта мнимой. Нет смысла разжигать в нем ненависть  к  немцам,
если  в  то же время в нем растет пагубная доброта к матери, к начальнику на
работе  и  к  соседям  по  трамваю.   Представь   себе   пациента   в   виде
концентрических  кругов,  из  которых  центральный -- его воля, следующий --
разум, а затем -- фантазия. Вряд
     ли можно из всех кругов выхолостить все, несущее печать  Врага,  но  ты
должен подталкивать все добродетели от центра к краю, пока они не обоснуются
в  круге  фантазии,  а  все желательные нам качества -- в круге воли. Только
дойдя до воли и став привычками, добродетели действительно опасны  для  нас.
Я,  разумеется, имею в виду не то, что подопечный считает своей волей, когда
он рвет, мечет и обретает решимость, стиснув зубы, а подлинный  центр  его--
то,  что  Враг  называет сердцем. Никакие добродетели, окрашенные фантазией,
одобренные разумом, даже пылко любимые, не уберегут человека от отца нашего:
он только окажется еще смешнее, когда попадет к нему.
     Твой любящий дядя Баламут.