*
Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и все – радость: и небо, и деревья, и люди, и даже сам. А мы
ищем блага во всем, только не в любви. А это искание его в богатстве, власти, славе, исключительной любви – все это, мало
того, что это не дает блага, но напрочь лишает его.
*
Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой связанной толпы отдадут
кому попало. И удивляются, что им дурно. Удивительный обман. Люди связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но
опасности нет никакой, а они продолжают связывать себя и отдаются в руки тем, которые хотят властвовать.
*
Ужасно не единичное, бессвязное, личное, глупое безумие, а безумие общее, организованное, общественное, умное безумие
нашего мира.
*
Положение людей, одурманенных ложной религией, - все равно как в жмурках: завяжут глаза, да еще возьмут под мышки, да
закрутят. А потом пустят...
*
Всякий человек всегда находится в процессе роста, и потому нельзя отвергать его. Но есть люди до такой степени чуждые,
далекие в том состоянии, в котором они находятся, что с ними нельзя обращаться иначе, как так же, как обращаешься с детьми
– любя, уважая, оберегая, но не становясь с ними на одну доску, не требуя от них понимания того, чего они лишены. Одно
затрудняет в таком обращении с ними – это то, что вместо любознательности, искренности детей, у этих "детей" равнодушие,
отрицание того, чего они не понимают, и, главное, самая тяжелая самоуверенность.
*
Вместо того, чтобы учиться жить любовной жизнью, люди учатся летать. Летают очень скверно, но перестают учиться жизни
любовной, только бы выучиться кое-как летать. Это все равно, как если бы птицы перестали летать и учились бы бегать или
строить велосипеды и ездить на них.
*
Гуляя, особенно ясно, живо чувствовал жизнь телят, овец, кротов, деревьев, - каждое, чуть укоренившееся, делает свое дело
– выпустило за лето побег; желудь превратился в дубок и растет, и будет столетним, и от него пойдут новые. И так же овцы,
кроты, люди. И происходило это бесконечное количество лет, и будет происходить такое же бесконечное время, и происходит и в
Африке, и в Индии, и в Австралии, и на каждом кусочке земного шара. А и шаров-то таких тысячи, миллионы. И вот когда ясно
поймешь это, - как смешны разговоры о величии чего-нибудь человеческого или даже самого человека. Из тех существ, которых
мы знаем, да – человек выше других, но как вниз от человека – бесконечно низших существ, которых мы отчасти знаем, так и
вверх должна быть бесконечность высших существ, которых мы не знаем потому, что не можем знать. И тут-то при таком
положении человека говорить о каком-нибудь величии в нем – смешно. Одно, что можно желать от себя, как от человека, это
только то, чтобы не делать глупостей...
*
Я очень дурной по свойствам человек, очень туп к добру, и потому мне необходимы большие усилия, чтобы не быть совсем
мерзавцем. Как Самарин очень хорошо сказал, что он – прекрасный учитель математики, потому что очень туп к математике. Я –
совершенно то же в математике, но я, главное, то же и в деле добра – очень туп, и потому не совсем дурной, - нет, смело
скажу: хороший учитель.
*
Много у меня записано соображений, правил, которые если помнить, то будет хорошо жить. Да, правил слишком много, и все
помнить всегда нельзя. Надо, чтобы шло изнутри, руководилось бы сердцем.
Из дневников Льва Толстого (1910)