Когда война уже близилась к концу, Сент-Экзюпери остро чувствовал, что этот трагический урок не приведет к освобождению
человека – его души, его творческих сил:
– Сегодня мне грустно, очень грустно, – писал он в одном из своих последних писем, адресованном генералу Х. в июле 1943г.
– Мне грустно за мое поколение, начисто лишенное человеческого содержания.
Возьмите войну, какой она была сто лет назад. Сколько усилий вкладывалось в нее, чтобы она соответствовала духовной,
поэтической и даже самой обыденной жизни людей! А сегодня, став черствее кирпича, мы смеемся над этими глупостями. Мундиры,
знамена, песни, оркестры, победы (теперь нет побед – ничего похожего на поэтическую напряженность Аустерлица. Теперь есть
только переваривание пищи – ускоренное или замедленное), малейший лиризм вызывает смех, и люди не желают пробудиться хоть к
какой-нибудь духовной жизни…
Всей душой ненавижу мою эпоху. Человек погибает в ней от жажды.
О, на свете есть только одна проблема, генерал, одна-единственная: вернуть людям духовный смысл, духовные заботы. Поймите,
невозможно жить холодильниками, политикой, балансами и кроссвордами! Совершенно невозможно. Невозможно жить без поэзии, без
красок, без любви. Достаточно услышать крестьянскую песню 15 века, чтобы почувствовать, как низко мы пали. Остается лишь
голос робота пропаганды. Миллиарды людей слышат только робота, понимают только робота, сами превращаются в роботов…
Есть лишь одна проблема, одна-единственная: вновь открыть, что существует жизнь духа – более возвышенная, чем жизнь
разума, единственная жизнь, способная дать человеку удовлетворение. Это более общая проблема, чем вопрос веры, которая
представляет собой лишь одну из форм духовной жизни (хотя, возможно, жизнь духа прямо ведет к религиозной жизни). И жизнь
духа начинается там, где каждая индивидуальность понимается как нечто более высокое, нежели составляющие ее компоненты…
Нити любви, связующие сегодняшнего человека с другими людьми и с вещами, так не прочны, так тонки, что он уже не
переживает разлуку, как в былые времена. В нашу эпоху разводов люди так же легко расстаются и с вещами. Холодильники
взаимозаменяемы. И дом – тоже, если он не более чем набор удобных вещей. И жена. И вера. И партия. Невозможно даже быть
неверным. Неверным чему? – Человеческая пустыня…
Современного человека держат в повиновении – в зависимости от среды – игрой в лото или бриджем. Нас удивительно ловко
оскопили. И вот мы наконец свободны. Нам отрубили руки и ноги позволили идти куда мы хотим. Но я ненавижу эту эпоху, в
которой под гнетом всеобщего тоталитаризма человек становится тихим, выдрессированным и покорным животным…
В нацизме я ненавижу тоталитаризм, к которому он стремится по самой своей природе. Рабочих Рура проводят перед полотнами
Ван-Гога, Сезанна и олеографией. Они, разумеется, предпочтут олеографию. И вот вам истина народа! А будущих Ван-Гогов,
будущих Сезаннов, одаренных людей, не выносящих приспособленчества, запирают понадежнее в концлагере, чтобы кормить
олеографиями покорное стадо.
А куда идут Соединенные Штаты? Куда идем мы сами в эту эпоху всеобщего бюрократизма? К человеку-роботу, к
человеку-муравью, к человеку, мечущемуся между каторжным трудом на конвейере и игрой в карты. К человеку, оскопленному в
его творческом могуществе, не способному уже создать в своей деревне ни нового танца, ни новой песни. К человеку, которого
кормят поделками стандартной культуры, как быка сеном. Вот он – современный человек!
Сама основа жизни под угрозой – во весь рост встает основная проблема нашего времени: вопрос о значении человека, на
который никто не предлагает ответа, и мне кажется, то мы движемся к самым черным временам в истории.
Мне безразлично, убьют меня на войне или нет. Что останется от того, что я любил? Я говорю не только о людях, но и о
традициях, о неповторимых интонациях, о каком-то свете духовном. О завтраке под оливами на провансальской ферме, а также и
о Генделе. Мне нет никакого дела до вещей, которые останутся. Смысл имеет лишь некий их порядок. Культура есть благо
незримое, потому что она основана не на вещах, а на незримых связях, соединяющих их друг с другом так, а не иначе. У нас
будут великолепные музыкальные инструменты, выпускаемые целыми сериями, но будет ли у нас музыкант?..
Но если я вернусь живым с этой неблагодарной, но необходимой работы, передо мной встанет только один вопрос: что можно,
что необходимо сказать людям?
Из писем Антуана де Сент-Экзюпери