Жара египетская

Это в бывшие советские времена белорусы только и знали, что дрожали – круглый год слякоть, озноб, дождь на Новый год. А
как пошли косяком перестройка, независимость, СНГ, альянсы да конфронтации всех мастей, это, видно, и на небесную
канцелярию здорово подействовало – и у них там головы кругом пошли. И такая жара вдруг навалилась – просто египетская.
Помню первое такое лето. Смалит изо дня в день за сорок пять, спасу нигде нет, разве что в метро, и то – налетит
электричка, горячей волной так и ошпарит.

Уже к концу июля листва на деревьях дружно погорела, почернела, скукоженные листья шуршали, как жестяные, а в
августе-сентябре новые вылупились как ни в чем не бывало, а между яблок кое-где свеженькие цветочки распустились.
Надо заметить, что на третье лето небесной перестройки на все эти чудеса народ вообще внимание перестал обращать: а, мол,
это у нас завсегда так!

Люди тоже всякий стыд потеряли – разделись до невозможных пределов – прямо так и стало видно, у кого какая фигура на самом
деле. Молодежь ходила и вовсе в пляжных трусах, остальные только завидовали белой завистью, без всякого намека на
неодобрение. Вот до какой степени изменение климата может в корне народную мораль подкосить! Ой, прав был мудрый Лев
Николаевич Гумилев, который сказал, что, мол, климат определяет сознание! Еще как, я вам скажу!

Солидные, напыщенные, важные недотроги и прочие неприкасаемые испарились как класс. Потому что всех уравняла одна главная
насущнейшая забота: как с наименьшими затратами перебежать из одной призрачной тени в другую, желательно в той стороне, где
тебе нужно оказаться.

Но главным настоящим кошмаром стал обычный, не самый худший в мире, минский общественный транспорт. И, собираясь вынырнуть
из подъезда в пекло, каждый неизбежно мучительно решал проблему двух зол – долго бежать по преисподней или чуть быстрее, но
мучительнее погибать в "душегубке". Но Минск город просторный, большой, а выбор – маленький.

Минские пассажиры народ довольно терпеливый и сдержанный, и потому на повышение общего градуса потной агрессивности и
распаренной нервозности старались делать скидку, тем более что каждое резкое движение было чревато налипанием на тебя новых
потных, дышащих жаром тел.

В один из дней и мне была нужда проехать из конца в конец троллейбусного маршрута. Я вдохнула побольше воздуху, как перед
затяжным прыжком, и, сжав зубы, всем телом вмялась в мокрую троллейбусную толпу. Сзади дышала доменная печь, и я рванулась
вправо, на так называемую переднюю площадку, где краем глаза уловила какой-то странный просвет. Там мне померещилось
свободное сиденье, развернутое к салону.
Должно быть, огонь палящего солнца так обжег мою маковку, что на минуту я просто потеряла всякое соображение, неожиданно
лихо ринулась в скользкую щель между телами и поймала себя за хвост приличия в момент, когда уже чуть было не распихнула
локтями впереди почему-то стоящих людей, мимоходом удивившись их "нежеланию" сесть на абсолютно свободные (!) места!

Но бессознательная моя атака захлебнулась самым странным образом. Я уже было сконцентрировала всю свою вежливость, чтобы
поинтересоваться, какого черта они стоят, когда…
И – увидела – кота…

Огромный пушистый кот самой заурядной болотно-полосатой расцветки совершенно по-домашнему раскинулся во всю длину сиденья,
как на родном диване в отсутствие хозяев. Он спал так мирно и блаженно под лучами чумового солнца, что когда его хвост или
лапка от толчков троллейбуса ненароком сползала с сиденья, хотелось ее осторожно водрузить на место, не потревожив сон
пушистого чуда.

То, что это было настоящее чудо, я сообразила, когда обнаружила, что сама я совершенно счастлива и блаженно улыбаюсь,
созерцая в покое и умиротворении сие явление. Все стоящие рядом, без различия пола и возраста, охраняли чудо и даже
пространство вокруг него. И когда точно так же, как я, кто-то, ошалев, лез на просвет к сиденью, его никто не оговаривал,
пусть мол, самостоятельно узреет.

И действительно, всякий, кто достигал границы заветного пространства, готовый ринуться в него всем эгоистичным телом, –
неизменно замирал, погружаясь в волны прохладного восторга. И совершенно глупо таял от счастья, созерцая, как лучились
белые усы, как лоснилась пушистая шкурка, как делались потягушечки во сне и как котик переворачивался на спинку и показывал
желто-пушистый животик. И когда от особенно беспардонных толчков хвостик божества вздрагивал более нервно, очень хотелось
строго крикнуть водителю: "Осторожнее там, не дрова везешь!"

Когда человеку подходила очередь выходить, его становилось жалко. Человек пятился нехотя, вытягивая шею, чтобы еще хотя бы
миг созерцать чудо.
Только теперь я совершенно поняла древних египтян, поклоняющихся и кошке, как богу.

Божеству не было никакого дела до людей в раскаленном железном ящике на колесах, как и подобает всякому божеству.
Марина НАТАЛИЧ