Йога и Запад
Юнг К. Г. “Архетип и символ”

По Голгофе ходит Будда
И кричит: Аллах Акбар!
Б. Г.

Всего около века прошло с тех пор, как Западу стала известна йога. Хотя всякого рода истории о легендарной стране Индии
были известны в Европе уже две тысячи лет, о реальном знании индийской философии и практики нельзя было говорить, пока
усилиями француза А. дю Перрона Запад не получил “Упанишады”. Более глубокое и всестороннее знание стало возможным
благодаря трудам М. Мюллера, издавшего в Оксфорде священные книги Востока. Вначале это знание оставалось привилегией
специалистов, однако очень скоро теософское движение, вдохновляемое г-жой Блаватской, завладело восточными традициями и
донесло их до самой широкой публики.

С тех пор знания о йоге развиваются по двум различным направлениям: с одной стороны, йога - предмет строгой академической
науки, с другой - она стала чем-то вроде религии, хотя и не развилась в церковную организацию.
Этот продукт развития йоги в западном варианте весьма трудно сравнивать с тем, что представляет собой йога в Индии. Дело в
том, что восточное учение встретилось на Западе с особой ситуацией, с таким состоянием умов, которого Индия никогда не
знала. Для этой ситуации характерно строгое размежевание между наукой, философией и религией, которое в той или иной мере
существовало на протяжении примерно 300 лет до того, как йога стала известна Западу.

Когда начался период мировых открытий, как географических, так и научных, мысль все в большей степени освобождалась от
оков религиозной традиции. Появился протестантизм, который вскоре охватил всю Северную Европу. Но даже обновление
христианства не смогло удержать освобожденные умы европейцев. Конечно, церкви продолжали существовать, поддерживаемые
религиозными нуждами населения, но они утратили лидерство в сфере культуры. В то время как Римская церковь сохранила
единство благодаря своей непревзойденной организации, протестанство раскололось чуть ли не на четыреста деноминаций. С
одной стороны, это было свидетельством его банкротства, с другой - говорило о его неудержимой религиозной жизненности.
Постепенно, в течение XIX века, этот процесс привел к появлению ростков синкретизма*, а также к широкомасштабному импорту
экзотических религиозных систем, таких, как буддизма, “Миссии Рамакришны”, суфизма и т. д.

Все эти системы подвизались на поприще религии и рекрутировали большую часть своих сторонников из протестантов. Своими
атаками на авторитет Римской церкви протестантизм в значительной мере разрушил веру в Церковь как необходимое орудие
божественного спасения. Вся тяжесть авторитета, а вместе с тем и невиданная ранее религиозная ответственность была
возложена, таким образом на самого индивида. Отсутствие исповеди и отпущения грехов отяготило индивида проблемами, которые
раньше за него решала церковь. В самом деле, таинства, в особенности церковная месса, гарантировали индивиду спасение
посредством священного ритуала, имеющего силу благодаря священнослужителям. Единственное, что от него требовалось - это
исповедь, покаяние, епитимья. С распадом ритуала, осуществлявшего за индивида всю эту работу, он стал вынужден обходиться
без божественного отклика на свои поступки и мысли. Вот этой-то неудовлетворенностью индивида и объясняется спрос на
системы, которые обещали бы хоть какой-то ответ, явную или хотя бы поданную знаком благосклонность к нему иной силы
(высшей, духовной или божественной).

Европейская наука не уделяла ни малейшего внимания этим надеждам и чаяниям, она жила своей интеллектуальной жизнью. Этот
раскол западного сознания оказал влияние и на йогу, стоило ей закрепиться на западной почве. С одной стороны, она сделалась
объектом научного исследования, с другой - ее приветствовали как путь спасения. Что касается самого религиозного движения,
то его история знает немало попыток соединить науку с верой и практикой религии, например, в “христианской науке”, теософии
и антропософии.

Поскольку у протестанта нет заранее предопределенного пути, он готов приветствовать чуть ли не всякую систему, которая
обещает успех. Он должен теперь сам делать то, что ранее исполняла, как посредник, церковь; однако он не знает, как это
делается. И если он всерьез испытывает нужду в религии, то вынужден предпринимать чрезвычайно большие усилия, чтобы обрести
веру. Однако вера - это харизма, дар благодати, а не метод. И что бы протестант ни делал, более всего его угнетает
противоречие между религиозной доктриной и научной истиной. Конфликт веры и знания вышел далеко за пределы протестантизма,
он обусловлен историческим расколом в европейском сознании.

С точки зрения психологии, у этого конфликта не было бы никаких оснований, не будь столь неестественного принуждения
веровать и столь же неестественной веры в науку. Вполне можно вообразить такое состояние сознания, когда мы просто знаем, а
вдобавок и верим в то, что кажется нам по тем или иным основаниям вероятным. Для конфликта между верой и знанием нет
никакой почвы, обе стороны необходимы, ибо по отдельности нам недостаточно ни только знания, ни одной лишь веры. Поэтому
когда “религиозный” метод в то же время рекомендуется в качестве метода “научного”, можно быть уверенным, что он найдет на
Западе широкую публику.

Йога вполне отвечает этим чаяниям. Помимо притягательности всего нового и очарования полупонятного есть еще немало причин
того, что к йоге стекаются поклонники. Прежде всего она не только предлагает долгожданный путь, но также обладает
непревзойденной по глубине философией. Кроме того, йога содержит в себе возможность получать контролируемый опыт и тем
самым удовлетворяет страсть ученого к “фактам”. Более того, глубокомысленность йоги, ее почтенный возраст, широта доктрины
и метода, покрывающих все сферы жизни, - все это обещает неслыханные возможности.

Я не стану распространяться о том, что значит йога для Индии, поскольку не могу судить о чем бы то ни было, не имея
личного опыта. Я могу говорить лишь о том, что она значит для Запада. Отсутствие духовной ориентации граничит у нас с
психической анархией, поэтому любая религиозная или философская практика равнозначна психологической дисциплине, иными
словами, это метод психической гигиены. Многие чисто физические процедуры йоги представляют собой также средство
физиологической гигиены, намного превосходящее обычную гимнастику или дыхательные упражнения, так как йога включает не
просто механику, а философское содержание. Тренируя различные части тела, йога соединяет их в единое целое, подключает их к
сознанию и духу, как то с очевидностью следует из упражнений пранаямы, где прана - это и дыхание, и универсальная динамика
космоса. Если любое деяние индивида является одновременно событием космическим, то легкое состояние тела (иннервация)
сочетается с подъемом духа (всеобщая идея), и благодаря такому сочетанию рождается жизненное целое.

Практика йоги немыслима - да и неэффективна - без тех идей, на которых она базируется. В ней удивительно совершенным
образом сливаются воедино физическое и духовное.
На Востоке, где лежат источники этих идей и этой практики, где непрерывная традиция на протяжении более четырех
тысячелетий создавала необходимые состояния духа, йога является превосходным методом слияния тела и сознания. Тем самым
создаются предрасположенности к интуитивному видению, выходу сознания в запредельность. Индийское мышление с легкостью
оперирует такими понятиями, как прана.

Иное дело – Запад. Обладая дурной привычкой верить и развитым научно-философским критицизмом, он неизбежно оказывается
перед дилеммой: либо попадает в ловушку веры и без малейшего проблеска мысли заглатывает, не осознавая их, такие понятия,
как прана, атман, чакра, самадхи и т. п., либо его научный критицизм разом отбрасывает их как “чистейшую мистику”. Раскол
западного ума с самого начала делает невозможным сколько-нибудь адекватное использование возможностей йоги. Она становится
либо исключительно религиозным делом, либо чем-то вроде гимнастики, контроля за дыханием и т. п. Мы не находим здесь и
следа того единства и целостности, которое столь характерно для йоги.

Индиец никогда не забывает ни о теле, ни об уме, тогда как европеец всегда забывает то одно, то другое. Индиец помнит не
только о собственной природе, но также о том, что он и сам принадлежит природе. Европеец, наоборот, располагает наукой о
природе и удивительно мало знает о собственной сущности, о своей внутренней природе. Пройдя свой путь исторического
развития, он настолько удалился от своих корней, что ум его в конце концов раскололся на веру и знание. Европейцу надо
возвращаться не к Природе - на манер Руссо, - а к своей собственной натуре. Он должен заново открыть в себе естественного
человека.

Однако вместо этого европеец обожает системы и методы, способные лишь еще более подавить в человеке естественное, которое
все время становится европейцу поперек дороги. Поэтому он наверняка станет употреблять йогу во зло, ибо психические
предрасположенности у него совсем иные, нежели у человека Востока. Я готов сказать каждому: “Изучай йогу, и ты многому
научишься, но не пытайся применять ее, поскольку мы, европейцы, попросту не так устроены, чтобы правильно употреблять эти
методы. Индийский гуру все тебе объяснит, и ты сможешь во всем ему подражать. Но знаешь ли ты, кто применит йогу? Иными
словами, знаешь ли ты, кем являешься, как ты сам устроен?”

Сила науки и техники в Европе столь велика и несомненна, что нет нужды перечислять все то, что благодаря им сделано или
может быть сделано. Перед лицом таких изумительных возможностей можно лишь содрогнуться. Сегодня совсем иной вопрос
приобретает тревожный смысл: кто применяет всю эту технику, в чьих руках находится эта сила? Наши технические навыки
сделались настолько опасными, что самым настоятельным является вопрос не о том, что еще можно сделать, но о том человеке,
которому доверен контроль над всеми этими достижениями.

Это и вопрос, каким образом изменить сознание западного человека, чтобы он смог избавиться от чувства привычности этих
ужасающих возможностей техники. Куда важнее лишить его иллюзии всевластия, нежели еще более усиливать в нем ложную идею,
будто все ему доступно - все, чего он ни пожелает. Западный человек не нуждается в большем господстве над природой, внешней
или внутренней. Господство над обеими достигло у него чуть ли не дьявольского совершенства. К сожалению, при этом
отсутствует ясное понимание собственной неполноценности по отношению к природе вокруг себя и к своей внутренней природе. Он
должен понять, что не может делать все, что ему заблагорассудится. Если он не дойдет до осознания этого, то будет сокрушен
собственной природой. Он не ведает того, что против него самоубийственно восстает его собственная душа.

Так как западный человек с легкостью обращает все в технику, то в принципе верно, что все имеющее видимость метода для
него или опасно, или бесполезно. Поскольку йога частично есть форма гигиены, она столь же полезна, как и всякая другая
система. Однако в более глубоком смысле йога означает нечто совсем иное, куда большее. Если я правильно ее понимаю, йога -
это освобождение сознания от всякого порабощения, отрешение от субъекта и объекта. Но так как мы не можем отрешиться от
того, что является для нас бессознательным, то европеец должен для начала знать, что он собой представляет как субъект.
Техника йоги применима исключительно к сознательному уму и воле. Такое предприятие обещает успех лишь в том случае, если
бессознательное не обладает заслуживающим внимания потенциалом, иначе говоря, если в нем не содержится значительная часть
личности. В противном случае сознательные усилия останутся тщетными. Все судороги услужливого ума породят карикатуру или
вызовут прямую противоположность желаемому результату.

Богатая метафизическая и символическая мысль Востока выражает важнейшие части бессознательного, уменьшая тем самым его
потенциал. Когда йог говорит “прана”, он имеет в виду нечто много большее, чем просто дыхание. Слово нагружено для него
всею полнотой метафизики, он как бы сразу знает, что означает прана и в этом отношении. Европеец его только имитирует, он
заучивает идеи, но не может выразить через индийские понятия свой субъективный опыт...

Первоначально йога представляла собой естественный интровертивный процесс в различных вариациях. Интроверсия ведет к
своеобразным внутренним процессам, которые изменяют личность. На протяжении нескольких тысячелетий интроверсия
организовывалась как совокупность достаточно сильно отличающихся друг от друга методов. Сама индийская йога принимает
многочисленные и крайне разнообразные формы. Не всякий из этих методов пригоден, когда речь идет о той особой исторической
структуре, каковую представляет собой европеец. Скорее всего, соприродная Западу йога имеет неведомые Востоку исторические
образцы. Ничто не должно насильно навязываться бессознательному. Нашему сознанию присущи интенсивность и ограниченная
узость действия, а потому эту и без того доминирующую тенденцию нет нужды еще более усиливать йогой. Напротив, нужно делать
все для расширения сознания, для освобождения от жестких препон рассудка.

Мое столь критичное неприятие йоги вовсе не означает, что я не вижу в ней одно из величайших достижений восточного духа,
изобретений человеческого ума. Надеюсь, я достаточно ясно дал понять, что моя критика направлена лишь против применения
йоги западными народами. Духовное развитие Запада шло совсем иными путями, чем на Востоке, а потому оно создало, пожалуй,
самые неблагоприятные условия для применения йоги. Западная цивилизация едва достигла возраста одного тысячелетия, она
должна прежде избавиться от своей варварской односторонности. Это означает в первую очередь более глубокое видение
человеческой природы. Посредством подавления и контроля над бессознательным никакого видения не добьешься - и тем менее
путем имитации методов, взращенных совсем иными психологическими условиями. Со временем Запад изобретет собственную йогу,
она будет опираться на фундамент, заложенный христианством.

*синкретизм (греч.) - сродство, естественное единение