Несовместимы окклЮзия и тремор, и даже всероссийский тенор выдаст чечётку на зубах… Страх поражает. Гипнотизирует и искажает факты. Катастрофы, криминал, теракты…

Джихад! Война священная против иноверцев, которая рубцы на сердце… или иначе газават. А разве можно по-иному верить? По-иному только двери. Повесили в преддверии - вот и доверие. И ни при чём здесь газават. Все люди верят одинаково… Кто во Христа, кто в Магомеда, кто в Иакова… Вот только как?

Это был не понедельник. Ни вторник, пятница, четверг… Это какой-то день отдельный и не осенний, не весенний… Как тот, в который сел на мель Ковчег.

Спешили люди на работу. Улыбками светились лица. Их развозили “добротропы” (спецавтомобили-топы), в которых незачем толпиться. Благоухали на деревьях розы, цвели мимозы… Кукушки щебетали, высиживая в гнёздышках потомство. И в этот самый неприметный день навечно сгинуло сиротство…

Ценили молодых и уважали старых… Не было ни бедных, ни богатых. Исчезли страхи. Счастье находили в первом браке. И коммунистов не было, и демократов. И всяческих ветвей госаппарата. Люди были! А из аппаратов только фотоаппараты марки “ФЭД”, который делает портрет похлеще “Кодак”. Пришло Доверие. Сняли всех с учёта…

Президенты фирм и корпораций, держатели пакетов акций, раздавали персоналу зажиточную заработанную плату. А вечерком, сугубо на общественных началах, спешили в Думу, в Нижнюю Палату, и думали, что бы ещё раздать…

А Самый Главный Президент на Красной Площади, рабочий день пытаясь скоротать, чаянья масс народных оправдал, силовиков всех разогнал и сам мочил российский криминал. И криминал мочился. Вымок, просушился, усох и навсегда отсох…

Мемориал покойников для статусных чиновников снесли. Чтоб не было поклонников, чтоб не было сторонников бюрократической стези. Потом оркестры привезли и танцевали до утра…

Утро. Пора. Будильник не звонит? Проспал! Ночь пролетела незаметно. А, говорят, мечтать не вредно…

(М. Горький).

Каждый трудящийся семьи Дворецких, "…два мужика, отец мой да я", подводил итоги ежемесячных трудовых будней по своим собственным понятиям. Старший Дворецкий по старинке, младший - со Светой. В кафе. Деньги на две сосиски с бесплатной горчичкой и копеечной булочкой, кофе с сахаром и мороженное Ванька зарабатывал между прочим, без отрыва от заработанной платы.

Стихийно сбившаяся компания на учебной площадке цеха №1, как и вся рабочая молодёжь, после трудового дня стремилась к праздному времяпровождению. Совершив ежедневный трудовой подвиг, молодёжь скомпоновывалась в разрозненных компаниях по интересам, месту жительства, месту работы, учёбы и пр. В ядро сбившейся по месту работы одной из многочисленных компашек входили: Ванька Дворецкий со Светкой с "чёрного" двора, Лежка Пискун с Надькой Шинок и двоюродные братья Тера Фасик и Нобель Пипифасик. Нобель - это не фамилия, а псевдоним, произведённый от "шнобель" (нос). Нос занимал доминирующее положение на не обезображенном мыслью лице, венчающем двухметровую фигуру Пипифасика, и достался по наследству от папы, который работал большим чиновником на железной дороге и умело пользовался переходящей фамильной реликвией, профессионально и бескорыстно подменяя неодухотворенный шлагбаум.

Братья своих девушек не имели, да и не надо им было. И нарабатываемых спустя рукава трудовых копеек не надо. У родителей хватало и себе, и детям, и будущим внукам. Фасики-Пипифасики готовили себя к большому будущему. Им нужна была справка о трудовом стаже для льготного поступления в высшее учебное кораблестроительное заведение, которое давало большие перспективы и темпы роста в исторически сложившемся городе корабелов и невест. В рядах рабочей молодёжи братья прибывали временно, но компоновались постоянно.

Многочисленные друзья сбитого ядра обеспечивали жилищный фонд компании в поочерёдно пустующих от предков квартирах. На вечеринках пили лёгкое вино (по приобретённым и врождённым идейным соображениям Ванька и Света только пригубливали), слушали музыку, упражнялись в острословии, играли на гитаре и в карты. Ванька играл в карты. На кафе, мороженное, кино и прочие "прочее" им со Светой хватало, а больше и не надо. Лежка Пискун играл на гитаре, а его друг детства Вовка Жеребянский ещё и пел: "Ярко светит луна, схоронясь за рекою…"

В тот вечер Ванька как обычно играл, а всё понимающая Света слушала как Вовка и Лежка насиловали струны: "…по дороге степной мчатся трое ковбоев…" Пруха не изменяла и Ванька был за неё спокоен. Но кто-то врубил проигрыватель. Начались танцы-обниманцы. В какой именно промежуток времени струна перестала звенеть, Ванька не заметил, но то, что он случайно выхватил боковым зрением, отвлекло от тайного хода карты и вывело его из годами отработанного профессионального хладнокровия карточного мустанга.

Покинув дежурную "пирушку", шли молча. В небе светила луна, а где-то в прериях штата Техас скакали ковбои. Ванька ничего не говорил, Света ничего не спрашивала, но после этого случая он в карты не играл в её присутствии. Она сама про всё догадалась и была довольна Ванькиным прозрением: "…не во всякой игре тузы выигрывают".

Тяга к искусству у Ваньки не пропала и, оставив оснащение корабельных кают и презренный грошовый уют на попечение бригады, он пошёл трудоустраиваться в служители Мельпомены. Трудоустройство заняло пару минут. Ему сказали: "Приходите завтра". Окрылённый первым успехом на благородном поприще, Ванька не знал, куда себя деть. Случайно встретившийся Ким (Светин квартирант, Ванькины давно съехали) между делом пожаловался, что давно родителей не видел, а деньги кончились. "Давай проведаем", - предложил переполненный свободой Ванька. "Двадцать пять километров отсюда. На автобусе надо, а у меня денег нет", - продолжал жаловаться Ким. "И у меня нет. Пешком дойдём", - беспечно предложил неунывающий Ванька и они пошли. Ким за материальной родительской поддержкой, а Ванька вкушать прелести свободы вольных украинских степей, заселённых корейцами.

Родители Кима арендовали у совхоза кусок степи и выращивали на нём лук. Осенью урожай сдавали и на вырученную разницу содержали своих многочисленных детей до полного взросления. Кима учили в техникуме. Добравшись до луковых плантаций, Ванька вкусил чего хотел и в придачу откушал свежего лука, а Ким переговорил о чём-то на своём и они двинулись в обратный путь не солоно хлебавши. Так как это было лето, то у родителей Кима-сына денег на автобус тоже не было.

Вернувшись поутру с луковых плантаций, Ванька обнаружил удрученных бессонной ночью родителей. Взвалив всю вину за проделанную бестолковость на себя, он безропотно смирился, упрятав ускользающие подмостки театра глубоко и навсегда, и пошёл плотником в строительную бригаду Хряща, который, ради уважения к отцу, любезно согласился наставить "огольца" на путь истинный, сделав из него "настоящего строителя коммунизма".

Бригадир коммуниздил лично при непосредственном участии проверенной коммунистической семёрки, которая, в свою очередь, коммуниздила на своём менее коммунистическом уровне. Чувствуя высокую ответственность, доверие партии и народа, Хрящ стоял на страже, вытягивая последние жилы с малярш, позарившихся на баночку государственной краски, или с электриков за кусок сэкономленного для семьи, для дома провода, или со сварщиков за электрод…

Осень и зиму Ванька безрадостно провёл на сквозняке в не застекленных коробках новостройки, закаляясь и совершенствуясь. Тёплые живительные лучи мая внесли разнообразие в вялотекущий производственный быт. На пасху.

Религиозный праздник не отмечался в неверующем Государстве, отделённом от церкви, но на местах, как пить дать и повсеместно. Распущенные по домам строители, волевым решением строительного Туза: "Сокращённый рабочий день!" разошлись, похристосовавшись.

Развеселые мастерицы художественной росписи не остановились на достигнутом. Перевязанный бантиком расписной кожаный мешочек вызвал протест у соседствующего рядом детородного органа, и тот встал на дыбы, вдохновив созидательниц на дальнейшие художества. "Неблагодарные мы! Он нас ежедневно имеет и в хвост, и в гриву, а мы без взаимности! - и поимели. - Чего добру зазря пропадать?"

В понедельник оклемавшийся после выходных Хрящ на утренней пятиминутке нарядил Ваньку и Федьку Мизинца на гарантийный ремонт. "Свидетеля убирает, - подумал Ванька и шепнул на ухо бригадиру. - Не бойся! Раб прораба не обидит. Я нетрепливый".

Федя Мизинец не ограничивал Ванькину свободу. Рассохшиеся полы, окна и двери в заселённых новосёлами домах находились на гарантии и требовали устами жильцов срочного вмешательства мастеров, создавших "эти безобразия". Ванька не создавал. До него выставили сырую столярку, которую не успели высушить, гонясь за выполнением и перевыполнением плана. А сухая столярка, которая успела, уходила налево. Дома принимались государственной комиссией с подмоченной репутацией, а в процессе эксплуатации репутация рассыхалась. "Тебе здесь одному делать нечего", - объявил Федя и пошёл по квартирам, нуждающимся в не гарантированном платном ремонте столярных изделий.

Работа, полученная Ванькой благодаря чудодейственному воскресению Иисуса, приобрела элементы творчества, и была по душе. Ванька "латал" прорехи социализма, Федя предпринимал "светлое будущее", забегая на десятилетия вперёд, Хрящ не появлялся. Он спустил "пасхальное" дело на тормозах и лишний раз не светился на людях, выжидая. Насилие над личностью бригадира осталось безнаказанным. Он не возбудил… себе дороже.

В "этой стране" каждый первый изнасилован, типа воинской повинностью, всеобщим образованием, чиновничьей бюрократией, блюстителями общественного порядка, служебной иерархией и др., и пр. Но из всех этих видов и подвидов законного насилия над личностью, карается по закону лишь изнасилование, совершённое без согласия одной из договаривающихся сторон и обязательно в прямом или извращённом половом акте.

В случае с Хрящом полового акта не было. Был акт вандализма. Восставший член бригадного Туза (единственное святое место, которое на нём осталось) был стилизован под Эйфелеву башню, а прилегающая территория от головы до пят, поросшая буйной растительностью, размалевана под Елисейские поля, на которых щипали травку божьи твари: паучки-сороконожки, блошки-вошки, мандавошки. Это новаторство простых советских малярш впоследствии приобрело массовость и переросло в одно из направлений художественной росписи - бодиарт.

Эпоха ренессанса, талантливо отображённая одаренными бодиартистками на небритом теле бригадира, являла собой шедевр изобразительного искусства достойный экспонироваться в Третьяковке. Но безжалостно размытая Ванькой и сторожем при содействии "уайт-спирита" и других растворителей вплоть до солярки экспозиция была безвозвратно утеряна для потомков и современников, вызывая непрекращающийся зуд точечных язвочек на когда-то здоровом теле главного строителя Коммунизма новостроек ДСК.

Зудящий Хрящ понимал, что человечество ему не простит утерю художественной ценности, и поэтому не разглашал. Малярши, достигнув коммунистического паритета "каждому по потребностям", тоже держали язык за зубами, а против временно упрятанного единственного свидетеля Ваньки готовилась акция под руководством уязвлённого Хряща и при недальновидном содействии старшего Дворецкого. Подключенный к акции всемогущий Профсоюз выдал документ на оплаченные им (бесплатные для Ваньки) подготовительные месячные курсы при Киевском Инженерно-Строительном Институте (КИСИ) и пообещал дополнительную стипендию в случае поступления. Завершив незавершённый ремонт, Ваньку сослали в столицу нашей Украинской Родины (предположительно на пять лет) с правом переписки. Он сообразил, откуда ветер дует, мафия бессмертна, но "…не во всякой игре тузы выигрывают".