Служба Рассылок Городского Кота

Русский Журнал. Аналитика, эссе, интервью
http://russ.ru/ist_sovr
http://russ.ru/edu
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии РЖ http://russ.ru/forums
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------
История современности
http://russ.ru/ist_sovr

Алла Ярхо, Александр Звонкин

Случаи из языка

Алла Ярхо

Часть первая, теоретическая

Размышления

На кафедре Университета Бордо, где я проработала несколько лет, регулярно проводятся
научные "среды". На последнем таком заседании выступал сотрудник Российской Академии
наук и речь шла о том, что такое сейчас "российская идентичность". Докладчик заметил,
между прочим, что в так называемых "нормальных" (или "благополучных") странах этническая
идентичность занимает в ходе опросов четвертое место (после самоидентификации по
полу, профессии и возрасту). Четвертое место для этнической идентичности меня вполне
удовлетворило, однако подумав немного, я поняла, что мне явно не хватает идентичности
по языку.

Наверное, каждому эмигранту рано или поздно приходится задавать себе вопрос, в чем
в сущности состоит пресловутая ностальгия - в отсутствии ли березок (в широком смысле
этого слова), привычной сферы общения, умения жить в данной нише и т.д. Для меня
русский язык был всегда исключительно важным фактором, то есть не просто средством
коммуникации, но и всей русской культурой и частью меня самой. Не думаю, впрочем,
что представляю собой что-то исключительное. (Я надеюсь, что читатель понимает -
речь не идет об элементарной трудности объясняться на чужом языке, но о том случае,
когда чужим языком владеешь уже достаточно хорошо.)

В 70-х годах, когда еврейская эмиграция набирала силу и об отъезде начинали подумывать
люди, еще недавно не представлявшие себе такой возможности даже теоретически, я прочла
в самиздатском журнале "Евреи в СССР" статью Бориса Хазанова (тогда это имя мне еще
ничего не говорило), где автор писал о невозможности жить в нерусскоязычной среде
и в конце статьи - в шутку, конечно, - предлагал всем желающим эмигрировать собраться
и махнуть вместе на какой-нибудь необитаемый остров, где можно будет по-прежнему
говорить по-русски. (Я читала эту статью лет 30 тому назад и за точность воспроизведения
не ручаюсь, но мысль была такая; во всяком случае, я запомнила ее именно потому,
что она совпадала с моими ощущениями. Не знаю, как в конце концов решил для себя
вопрос писатель Борис Хазанов, уже много лет живущий в Германии.)

Вся эта длинная преамбула понадобилась мне всего-навсего для того, чтобы поделиться
несколькими наблюдениями о том, что происходит в голове бедного носителя языка, попадающего
в среду массированного воздействия чужого языка.

Всю жизнь учить английский, окончить иняз, провести 20 лет, переводя научную литературу
на английский, и после всего этого оказаться во Франции - не обидно ли? По правде
говоря, некоторое и даже довольно неплохое знакомство с французским языком у меня
было - я учила его в инязе три года в качестве второго языка, но, конечно, никогда
не использовала его в реальном общении. Тем самым у меня была солидная грамматическая
база (а это, на мой взгляд, один из важнейших компонентов при изучении языка - сколько
бы разговорных выражений по наиновейшим методикам вы не выучили наизусть, вы все
равно не почувствуете себя уверенно в языке, не имея грамматической базы).

Ну, и разумеется, как в случае с любым иностранным языком, выученным "искусственным",
а не "естественным" способом, преобладал письменный аспект. (Хотя в инязе умеют преподавать
языки и много времени уделяется устным аспектам, что, при усердии студентов, приносит,
как правило, очень хорошие результаты.) Это преобладание письменной стороны, а, вернее,
подход к языку через написание в моем случае привел к тому, что, говоря по-французски
или по-английски, я как бы вижу мысленным взором запись той фразы, которую я произношу
в данный момент. Конечно, все это происходит очень быстро, но я как бы отдаю себе
отчет во всех непроизносимых (а их много, особенно во французском!) буквах фразы.
Это становится особенно очевидным, когда речь идет о французских спряжениях - буквально
видишь все 4-5 непроизносимых букв в конце слова, хотя их визуализация никому не
нужна - почти во всех лицах окончания на слух очень похожи. Интересно, кто-нибудь
еще испытывал подобное ощущение?

Но несмотря на то, что французский не был для меня языком совсем незнакомым и я слегка
могла на нем говорить, самым трудным аспектом было, конечно же, понимание. В первый
год я много ездила на общественном транспорте и прислушивалась к тому, что говорят
вокруг - часто невозможно было вычленить отдельные слова из услышанной фразы. Когда
мы слушали радио, мы примерно понимали, о чем идет речь, но с одинаковым успехом
могли понять информацию как в отрицательном, так и в положительном смысле. Неплохо
понимали французов, обращающихся к нам поодиночке, но абсолютно теряли нить разговора,
как только в нем начинало принимать участие несколько человек.

Здесь можно миновать фазу "вхождения в язык", с внезапными "удачными" днями, когда
вы говорите так хорошо, что просто сердце радуется, и с такими же внезапными провалами,
когда не можете связать двух слов. Я заметила, что виной тому не только загадочные
неформулируемые факторы, но и тот человек, с которым вы говорите. С некоторыми разговор
идет через пень колоду, с другими, наоборот, с первого же раза все проходит на удивление
гладко. Но, боюсь, здесь опять вмешиваются все те же загадочные факторы.

Вот еще одна интересная деталь. Всем известно, что практически невозможно говорить
на иностранном языке с человеком, который понимает твой родной язык. При этом многие
знакомые, живущие заграницей, неоднократно писали, что после двух-трех лет проживания
там им стало легче писать мейлы даже бывшим и не бывшим соотечественникам на чужом
языке, чем по-русски. Эти заявления меня слегка удивляли и даже забавляли, особенно
когда эти же люди, в доказательство своих слов, писали мне что-нибудь по-английски
с чудовищными ошибками. Но потом я стала замечать, что во время занятий с французскими
студентами я и сама норовлю перейти на французский (на котором тоже, конечно, делаю
ошибки); видимо, объясняется это именно самой главной функцией языка - коммуникативной
- вам важно, чтобы вас поняли и поняли правильно. Если же вы объясните то же самое
по-русски в надежде, что студенты вас поймут (должны! ведь это их будущая специальность!),
- разочарований и недоразумений не избежать.

А теперь- немного о том, что происходит в (моем) мозгу. Как-то я впервые довольно
долго общалась с приятельницей из Чили по-французски. Понимать ее мне было легче,
чем натуральных французов, и вечером я почувствовала какой-то качественный сдвиг,
который реально выразился в том, что ночью мне впервые приснился сон "по-французски".
Я беру эти слова в кавычки, поскольку неизвестно, как речь функционирует во сне:
действительно ли мы доходим до вербального уровня фразы или же нам только кажется,
что во сне мы говорим на каком-то языке. Во всяком случае, до этого я никогда не
просыпалась с ощущением сна "по-французски".

Вообще иногда я себя чувствую не человеком, а компьютером. Наверное, все, кто когда-либо
учил больше одного иностранного языка, сталкивались с таким фактом: если вам нужно
вспомнить слово языка, позднейшего по времени изучения, в голову упорно лезет слово
из предыдущего, как будто у вас в мозгу есть такая ячейка, на которой наклеена этикетка
"иностранный язык", и в эту ячейку языки складываются не по степени родства, а именно
по порядку их "загрузки". Это становится еще очевиднее при изучении третьего языка:
когда я учила немецкий, то вместо немецких всплывали не английские слова, что было
бы логично, так как эти языки родственные, а французские, так как французский я учила
после английского и перед немецким.

Точно так же один из моих теперешних учеников норовит вставить вместо русского слова
японское, так как это последний язык, который он учил перед русским. Наверное, многим
знаком и ступор, когда в ходе беседы приходится говорить по очереди на двух иностранных
языках. Ощущение такое, что в мозгу произошла блокировка, какие-то колесики сцепились
и никак не расцепятся, и вы несколько секунд молча разеваете рот, пытаясь произнести
хоть что-нибудь.

Но вот наступает, наконец, момент, когда вы достаточно "облучились" языком, и отдельные
слова и выражения без всякой на то надобности начинают в самые неожиданные моменты
возникать у вас в голове. Вы как-то вдруг понимаете их смысл и как их нужно использовать,
и вам хочется непременно их употребить прямо сейчас, а случай, как назло, не представляется.
Тут возникает очень странный феномен. Если раньше вы не могли дождаться, когда французские
гости разойдутся и вы снова сможете говорить в собственном доме на родном языке,
вы вдруг начинаете даже в разговоре с домашними употреблять какие-то куски французских
фраз. И речь не идет о тех реалиях, которые вы узнали только во Франции (например,
водить машину мы научились только здесь, и поэтому для нас естественно употреблять
в этом случае французские термины; то же относится и к разным банковским и административным
делам). Нет, начинаешь вставлять в русский разговор фразы, которые с тем же успехом
мог сказать по-русски, а вот говориш!
ь почему-то по-французски. Для меня это одно из самых загадочных явлений.

Я задала сама себе этот вопрос: почему? - и ответов у меня получилось два. Первый:
видимо, у нас не совсем пропадает свойственное детству стремление "собезьянничать",
проимитировать только что услышанное (может быть, именно этот механизм способствует
тому, что ребенок легко и быстро овладевает языком?). И второй: те фразы, которые
мы ежедневно употребляем в разговорной речи, поневоле - самые клишированные блоки
языка. Когда я говорю их по-русски, я не замечаю их клишированности, до тех пор пока
вдруг не осознаю - да ведь это тот самый блок, который я только что выучила по-французски!
Клишированность становится явной, и тут я вдруг чувствую, что из-за этого мне неудобно
это выражение употреблять. Сказанные же по-французски, эти фразы тем самым как бы
берутся в кавычки, вроде выделяются иронической интонацией, и неудобство исчезает
- я просигнализировала своему собеседнику, что я эту клишированность осознаю.

Кроме того, в родном языке, в силу частого употребления каждодневных формул, мы давно
уже перестали обращать внимание на их внутреннюю форму, первоначальный смысл (если
воспользоваться примером К.Чуковского, говоря "Ломоносов" или "Грибоедов", мы не
замечаем ни сломанного носа, ни поедания грибов; то же самое относится и к выражениям
"зарезать на экзамене" или "сидеть на шее"). В иностранном же языке самые затертые
фразы воспринимаются нами свежо. Например, если я говорю: "Молодец!" - это просто
похвала кому-то, вне всякой связи с былинными молодцами и тому подобными вещами.
Если же я воскликну: "Chapeau!", - то так и представляю себе человека, в знак восхищения
снимающего шляпу.

На этом самое время закончить довольно смутную теоретическую часть и перейти к части
практической.


Александр Звонкин


Часть вторая, практическая

Примеры

Очень бы хотелось сейчас снова перечитать повесть Короленко "Без языка". Думаю, с
моим новым опытом это должно произвести на меня большее впечатление, чем когда-то.
Про меня, пожалуй, нельзя сказать, что я живу здесь, во Франции, без языка. Французы,
так те вообще постоянно говорят комплименты, а некоторые доходят в своем безрассудстве
даже до того, что утверждают, будто у меня нет акцента (такое мне уже говорили дважды).
Акцент, конечно же, есть; просто он, видимо, не сразу бросается в глаза.

Итак - значит, с языком? Увы, не так все просто.

Вот простая и совершенно обыденная сценка. Люди собрались на административное заседание,
чтобы обсудить какой-то документ - условно скажем: статус факультета. Текст заранее
разложен секретаршей. Все рассаживаются вокруг стола, листают его, обсуждают, комментируют
то одну фразу, то другую. Один лишь я фактически выключен из этого процесса. Просто
я не могу делать два дела одновременно. Я либо читаю - и тогда уже не могу слушать,
что говорят другие. Либо же я слушаю (и даже понимаю, что априори не так уж и очевидно),
но только тогда не могу читать. Читать в полглаза и параллельно с этим слушать в
пол-уха - нет, это занятие не для меня!

Другой пример. У меня есть добрый знакомый, француз, которого очень интересуют вопросы
правописания, правильного употребления языка и т.д. Советоваться по разным языковым
вопросам я всегда хожу именно к нему. Бетрема (так его зовут) как-то сказал, что
очень не любит пользоваться указкой. Необходимость держать в руках посторонний предмет
отвлекает его, сбивает с мысли, он теряет нить изложения. По сравнению с этим даже
неудобно и объяснять (уж очень банально), до какой степени сбивает с мысли необходимость
говорить на чужом языке. Слишком много интеллектуальных сил уходит на ту деятельность,
которой обычно вообще не замечаешь, - на сам процесс говорения. Один мой близкий
друг, московский математик, настолько быстрый разумом, что мы его здесь условно назовем
Невтоном, - так даже и он говорил, что не может говорить по-английски и соображать
одновременно.

В Москве я мог идти на занятие, взяв с собой список задач. Здесь я должен иметь при
себе также и список решений. Стоит допустить на доске хотя бы даже простенькую арифметическую
ошибку, и очень часто я уже не могу из нее выпутаться. О том, чтобы решать задачи
прямо на ходу, нечего даже и думать. (Где-то на пятом году работы я впервые на это
решился, и то лишь потому, что задачи были очень хорошо знакомы.) То же относится
к плану изложения. По-русски я могу говорить - и параллельно с этим обдумывать последовательность
дальнейшего изложения. Совершенно немыслимо делать это по-французски!

Вообще, лучше стараться не допускать никаких импровизаций. Всегда рискуешь наткнуться
на слово или на выражение, которое не знаешь, как сказать. Преподаватели-французы
часто жалуются, насколько их положение хуже, чем у чистых исследователей из CNRS
(это что-то вроде академического института - в том смысле, что работающие там занимаются
только исследованиями): очень много времени и сил приходится тратить на преподавательскую
работу. Конечно, они никогда не были в нашей шкуре. Помню, другой мой коллега рассказывал,
что в какой-то год он первый семестр проработал в Петербурге, где имел нагрузку в
20 часов в неделю, а второй семестр - где-то в Америке, где у него было всего 7 часов
в неделю. Так он говорил, что особой разницы не почувствовал.

В преподавании есть еще один аспект, который хотелось бы упомянуть. Я считаюсь хорошим
преподавателем, и это, в частности, еще и потому, что у меня есть чутье на трудные
места. В таких местах надо как-то замедлиться, притормозить, повторить несколько
раз. Что делал я в таких случаях в Москве? Я повторял одно и то же три-четыре раза,
только в разных выражениях, чтобы не было занудно. А что я делаю здесь? Здесь я пытаюсь
делать то же самое, да вот только найти разные выражения не всегда получается. Так,
бывает, и повторяю по три раза одно и то же, слово в слово, а сам готов со стыда
умереть: ну до чего же скучно!

Одним из лекторов у нас в университете в Москве был Марк Иосифович Вишик. Уроженец
Западной Украины, когда она была еще под Польшей, он уже давно жил в Москве и говорил
грамматически совершенно правильно, да и еврейский акцент у него был такой легкий,
что почти и не чувствовался. И тем не менее про него рассказывали, что когда-то давно,
в прошлые годы, он говорил: "Рассмотрим H (аш) с кри-шеч-ком". Интересно, что рассказывают
мои студенты про меня? Как я вместо "складывать" говорил "помогать" (aider вместо
additionner - потому что по-английски будет add)? А может, и посмешнее что-нибудь,
о чем я сам не догадываюсь.

Вообще, я понял, что человек, который говорит "моя чемодана очень тяжелая", просто
превосходно владеет русским языком. Он не только знает все нужные слова, но и умеет
согласовывать прилагательные и притяжательные местоимения с родом определяемого существительного.
Ну, подумаешь, он забыл, что чемодан - мужского рода! Да вот же и по-французски valise
- женского рода. Оказывается, что язык необычайно "неустойчив", т.е. попросту чувствителен
к мелким деталям. Скажешь вместо "окна запотели" "окна вспотели" - сразу получается
смешно. Скажешь про человека "он два года лежал в тюрьме" - опять смешно. А ведь
по существу в выражении "сидеть в тюрьме" ничуть не больше логики, чем в "лежать
в тюрьме". Просто - так говорят, а так не говорят. Или вот пример из французского:
j'en doute - значит "я в этом сомневаюсь"; je m'en doute - значит "я так и думал"
(т.е. фактически значит: "не сомневаюсь").

Тут мы вплотную подошли к этой ужасной особенности любого живого языка. Язык не изобретается.
Он такой, какой он есть. Нельзя надеяться на то, чтобы придумать правильное выражение:
его нужно знать. Вот, например, одна из трех дверей, ведущих в подъезд, забита, и
вам нужно написать об этом предупреждающую бумажку, чтобы повесить ее на эту дверь.
Что вы напишете? Есть много вариантов. Например: "прохода нет". Или: "проход закрыт".
В любом случае вам никогда не придет в голову написать то, что напишет любой француз:
"porte condamnee" (т.е. буквально: "дверь приговорена"). В этом нет никакой вычурности;
так говорят все, в том числе и простые работяги. Просто такое выражение. И если вы
его не знаете, то догадаться или придумать - безнадежно.

В очередные летние каникулы мы поехали в Дордонь. Стояла жуткая жара, и меня покусали
какие-то гады - как впоследствии выяснилось, личинки клещика-краснотелки. Возникла
сильная аллергическая реакция, температура перевалила за 40, в общем, стало понятно,
что надо идти к врачу. И тут вдруг выяснилось, что от меня ускользнули целые пласты
лексики. Еще совсем недавно казалось, что я уже вполне могу обитать во франкоязычной
среде без посторонней помощи. И вот вам: как сказать "чешется"? Как сказать "бинт"?
"Волдырь"? "Мазь"? Все, что я мог, - это показать свои жуткие волдыри на ноге и -
мычать, как глухонемой: "Мм, мм!"

Когда-то в старину в России заканчивали письма так: "Примите, милостивый государь,
уверения в совершеннейшем к вам почтении". (Потом стали сокращать: "Примите и проч.")
Все это - явное заимствование из французского. Во французском аналогичные формулы
действуют и сейчас. Что-нибудь вроде "Je vous prie de croire, chere Madame, en l'assurance
de mes sentiments distingues". На самом деле такая формула не одна, их много. Однажды
я, в бытность свою директором департамента, написал официальное письмо декану факультета,
а в конце вставил "assurance de mes salutations respectueuses". Где-то подсмотрел
такое выражение. Показал письмо профессору-французу, а он глаза вылупил и говорит:
"Да ты что? Как ты пишешь? Это же твой коллега!" Оказалось, что salutations respectueuses
отправляют только очень большому начальнику, т.е. точнее - далеко от тебя отстоящему:
министру, префекту. А я написал декану, который такой же профессор, как и я сам.

В другой раз Бетрема показал мне, как заканчивает письмо большой начальник, когда
он обращается к подчиненному. Я говорю: "Дай списать". Но ехидный Бетрема на это
говорит: "Нет-нет, тебе это никогда не потребуется". - "Но для интереса же!" - "Нет-нет,
тебе это ни к чему". Так и не дал. Но? С другой стороны, было бы это по-русски -
я бы и сам сразу понял. "Примите, милостивый государь, заверения в совершенно особом
к вам расположении." Сразу видно, что это начальник пишет подчиненному.

И еще одна история. Приглашенный нами математик из России хотел, чтобы его жена тоже
приехала во Францию. Для этого ей нужна была виза, а для визы - приглашение. Проблема
тут чисто техническая: приглашение должно быть написано от имени университета, а
университет, формально говоря, никакого отношения к жене не имеет. Ну, ничего: у
меня есть заготовка (по-английски), когда-то использованная в похожих обстоятельствах.
Мол, так и так, университет пригласил вашего мужа, и будет очень рад, если вы к нему
тоже присоединитесь, а его зарплаты вполне хватит на вас обоих.

Перевожу на французский. Зная, что текст пойдет в посольство, на всякий случай показываю
Бетреме. А он прочитал и говорит: "Ну, нет: если ты так пишешь, то в конце нужно
поставить вовсе не "sentiments distingues", а "grosses bises" (по-нашему было бы
примерно "чмокаю в щечку"). Оказалось, что стиль моего письма несколько легковесен:
не буквально, конечно, но что-то вроде "мы будем скакать от радости, если вы тоже
приедете". Я сам этого совершенно не заметил. Как-то и сын рассказывал (еще в лицее),
что у них в учебнике французского были приведены четыре образца стиля. Все фразы
были для него полностью понятны. Но никакой разницы в стиле он в них не находил.

Эпиграф, заключение и мораль в одном абзаце

Израильский математик Моцкин как-то рассказывал нам такую историю. Его семья жила
на Ближнем Востоке, в гуще всевозможных языков и народов. Традиционной деятельностью
была, конечно же, торговля. Естественно, члены семьи знали множество языков, что-то
около двадцати, будучи при этом неграмотными. (Очень похожая ситуация описана в книге
Нобелевского лауреата Элии Канетти "История моей юности".) И старая бабушка часто
повторяла внукам: "Ну что толку знать двадцать языков, если вы при этом неграмотные?
На языке нужно уметь читать, уметь писать грамотно - и тогда пяти языков вполне достаточно!"

----------------------------------------------------------------------------
Авторы Русского Журнала. Досье.
http://russ.ru/journal/dosie

Антологии РЖ
http://russ.ru/antolog

Русский университет
http://russ.ru/univer

Страница М.Я. Гефтера
http://russ.ru/gefter

Интернет-парламент
http://elections.ru

----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru или высказать
свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов" http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal   mailto:russ@russ.ru    http://russ.ru/