Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале Вне рубрик

Чувство страха знакомо всем без исключения. Всем? В каком-то мужском журнале недавно прочитала "Страх - это наркотик, без которого уже не можешь". Почему обратила внимание на этот штамп? Потому что еще летом мне пришла в голову идея сделать цикл больших интервью с известными людьми об их страхах. О социальной, физиологической, психологической, гендерной, исторической, национальной, культурной стороне этого явления. Долго думала, с кем мне интересно поговорить на эту интимную тему. Придумала. И в августе разослала московским и питерским издателям письма, в которых рассказала об этом проекте, приглашая к сотрудничеству. Из шести откликнулся один.

А теперь вот захват заложников 23 октября в Москве стал поводом для частичной реализации этой идеи. Те блиц-интервью, которые вы прочитаете сейчас, отличаются от моих первоначальных планов, но, надеюсь, это только начало...

Я заинтересовалась, как определяют понятие "страх" издания, которые оказались у меня на тот момент под рукой. Вот трехтомный "Энциклопедический словарь" (1953-1955), главный редактор Б.А.Введенский. В нем, как и следовало ожидать, места страху нет. А там, где он вроде бы по алфавиту (на букву "С") должен быть, - дыра, зев пылесоса, засасывающий каждого, кто вздрагивает при звуке остановившейся у подъезда машины, покрывается испариной, видя высокие, словно упирающиеся в небо здания, или теряет сознание от запаха крови. Отсутствие "страха" в том издании тем более бросается в глаза, если учесть, что окаймляют его Страус (африканский страус), птица надотряда бескилевых, и Страхов, Николай Михайлович (р. 1900), советский геолог, академик, лауреат Сталинской премии. А вот в "Советском энциклопедическом словаре" (1989), главный редактор А.М.Прохоров, между Страутманом (Страутманисом), Иваром Арвидовичем (р. 1932), советским архитектором, заслуженным архитектором Латвийской ССР (1982) и Страховым, Владимиром Николаевичем (р. 1932), советским геофизиком, членом-корреспондентом АН СССР (1987) я нашла искомое. "СТРАХ" - отрицательная эмоция в ситуации реальной или воображаемой опасности. Как философское понятие введено С.Кьеркегором, различившим эмпирический С. - боязнь пред конкретной опасностью и безотчетный метафизический С. - тоску, специфическую для человека. В некоторых философских категориях С. рассматривался как причина возникновения религиозных верований (Лукреций, Д. Юм, П. Гольбах, Л. Фейербах и др.).

Меня в первую очередь интересует "эмпирический" страх, и мои вопросы так или иначе связаны именно с этим понятием. Вот что ответили на них Дмитрий Волчек, Ольга Седакова, Татьяна Бек, Виктор Голышев.

---

Дмитрий Волчек

Е.К.: Клайнман, герой пьесы В.Аллена "Смерть": "Я ужасно боюсь смерти! Согласен делать что угодно, только не умирать". А вы ощущали что-то подобное?

Д.В.: Ровно наоборот. Я боюсь жизни, а смерти совсем нет. Мой любимый журнал Fortean Times публикует в каждом номере хронику "Нелепых исчезновений с земли". Человек погиб, раздавленный гигантской стеклянной ягодой черной смородины, упавшей с рекламы сока... или пошел кормить кота, поскользнулся, упал и захлебнулся водой из кошачьей миски. Я бы хотел умереть вот так - нелепо и быстро. Как солистка "Мамас энд Папас" - подавившись бигмаком.

Когда самолет прыгает на воздушной яме, я всегда посылаю мысленный сигнал пилоту: "Падай! Падай!" и думаю, как роскошно было бы рухнуть вот в это озеро или вот на эту ледяную гору. Больше всего я боюсь постареть и умереть в мизерабельном альцгеймере, как Айрис Мердок.

Я помню некоторые свои прежние инкарнации - например, в XIX веке я был крестьянкой в Индокитае, плавал по мутной реке на джонке. У меня было сильное дежавю в Карфагене. Не терпится узнать, что будет дальше.

Е.К.: "Пролог" к роману "Джанки" У.Берроуза: "По правде говоря, мои ранние детские воспоминания окрашены страхом ночных кошмаров. Я боялся остаться один, боялся темноты, боялся идти спать - и все это из-за видений, в которых сверхъестественный ужас всегда граничил с реальностью. Я боялся, что в один прекрасный день мой сон не кончится, даже когда я проснусь". Знакомы вам подобные ощущения?

Д.В.: В детстве я боялся окон, неудержимо хотелось выпрыгнуть. Поэтому в своей комнате я накрепко скалывал шторы булавками. Еще мне казалось, что этажом выше живет дьявол, по ночам открывает люк в потолке и смотрит на меня. Я всегда спал с ночником, чтобы его отпугнуть. У меня был такой мещанский немецкий ночник - серая фарфоровая кошка с желтым клубком ниток.

Е.К.: Согласны с высказыванием Ш.Пеги: "Мы никогда не узнаем, сколько трусливых поступков было вызвано страхом выглядеть в глазах других недостаточно передовым"?

Д.В.: Не согласен и подозреваю, что это чушь. Не понимаю, что такое "передовой".

Е.К.: Герой романа Дж. Керуака "Подземные" Лео Перспье о Марду: "...Она боялась всех этих людей в шляпах вокруг бара, теперь я видел ее негритянский страх перед американским обществом о котором она все время говорила не осязаемый на улице". Знакомо вам ощущение инаковости, если да, то когда впервые ощутили что-то подобное? Не помните свое физиологическое и психологическое состояние в тот момент?

Д.В.: Для меня инаковость не связана со страхом. Напротив, я отлично чувствую себя там, где неисправимо отличаюсь. В Африке, например. Я люблю забираться в такие места, где белого человека видят раз в пять лет, и замечательно себя там чувствую. В Бангкоке я однажды попал в бар, где собираются бандиты из местных триад, - причем пьяный, с кучей денег, не зная ни единого слова по-тайски. И ничего, через полчаса со всеми подружился. Об этом писал Пол Боулз: когда ты оказываешься там, где радикально отличаешься от всех прочих, ты так бросаешься в глаза, что становишься невидимым.

Мне кажется, страшнее всего быть похожим. Знаете, я лет десять был фанатом группы Coil, собирал все их записи, доставал какие-то майки, стикеры... И вот в прошлом году впервые попал на их концерт и ужаснулся: в зале сидели десятки моих клонов - примерно так же выглядящие, так же одетые. Чуть не стошнило. С тех пор я этот Coil ни разу не включал, а всю коллекцию свалил в подвал.

Е.К.: Каковы истоки именно вашего личного эмпирического страха?

Д.В.: Больше всего я боюсь старости. Это можно называть эмпирическим страхом? Американские геронтологи прогнозируют, что в XXI веке средняя продолжительность жизни вырастет до 90 лет. Это ужасно. В 1896 году в России мужчина в среднем жил до 37 лет. Этого более чем достаточно. С людьми старше тридцати вообще не о чем разговаривать. Со мной, в частности.

Ольга Седакова

Е.К.: Что такое, по-вашему, страх?

О.С.: Страх - это сигнал о границе, о том, что человек осознает свою ограниченность, конечность, присутствие сил, начал, которые ему угрожают. Объектами страха могут быть разные вещи - сам страх очень разный. Например, человек боится, что контакт с высоким, божественным (Рильке: "Красота - начало ужаса") угрожает его конечности, что за этим последуют страшные изменения или смерть. Бывает неопределенный страх, у которого нет объекта, страх предчувствия объекта, тревога. Существование человека пронизано скорее тревогой, чем страхом.

Поэзия противоположна страху, в Писании говорится "Совершенная любовь изгоняет страх", так и совершенное произведение искусства изгоняет страх, в этом заключается наслаждение искусством, оно дает образец бесстрашия, - тот, кто так поет, пишет или рисует, явно за пределами заботы и страха. Одно из самых высоких наслаждений искусства попасть в область, где нет заботы и страха. В начале творчества - если это настоящее произведение, графоману ничего не страшно, - лежит именно страх, ощущение, что приближается что-то роковое. Восторг искусства: превзойден этот страх. Область классического искусства тем и отличается от бытовой жизни, что мы попадаем в мир, свободный от тревоги и заботы. В некоторые эпохи значительной темой искусства, его называют декадентским, становится передача самого состояния страха.

Е.К.: Насколько вам интересна эта тема?

О.С.: Как тема меня она не занимает, меня как раз интересует преодоление страха. Хотя, видимо, это ощущение субъективно: мне кажется, в некоторых моих стихах страх преодолен, а от многих читателей я не раз слышала, что они им кажутся страшными. Может, потому что речь там идет о смерти.

Е.К.: Насколько в русской поэзии, с вашей точки зрения, разработана категория страха?

О.С.: В русской поэзии по сравнению с другими я бы не выделяла этой темы.

Е.К.: У кого, по-вашему, она проявлена ярче всего?

О.С.: В детстве мне самыми страшными казались баллады Жуковского, таинственный страх, который в них заключен. Или баллада "Жених" Пушкина. Вообще жанр страха - балладный жанр. Поле действия страха - не лирика, а трагедия, там, по Аристотелю, должно быть очищение страхом. Таков сюжет и сама музыка баллады - разговор о страшном. Более серьезный, неромантический страх передан у позднего Мандельштама: "О бабочка, о мусульманка...", "Я с горящей лучиной вхожу..."

Е.К.: Вот ваше стихотворение "Пятые стансы. De arte poetica" из книги "Ямбы" (1984-1985):

Большая вещь - утрата из утрат.
Скажу ли? Взгляд в медиоланский сад:
приструнен слух; на опытных струнах
играет страх; одушевленный прах,
как бабочка, глядит свою свечу:
- Я не хочу быть тем, что я хочу!..

Что такое "на опытных струнах играет страх"?

О.С.: Здесь описывается страх, о котором я уже говорила, страх приближения возвышенного, которое угрожает человеку как ограниченному существу. Такой страх входит в процесс творчества как прелюдия к сочинению. Он отличается от бытовых страхов (например, страха непризнания или нищеты), которые неплодотворны и могут быть подавляемы. Современный человек живет под гнетом страха. Неплодотворный страх - напуганность, похожая на невроз. Это состояние преодолимо и без искусства.

Татьяна Бек

Е.К.: В "Новом русском слове" была ваша статья на тему страха в русской литературе. Что такое, по-вашему, страх? Всем ли, по вашим наблюдениям, знакомо это чувство?

Т.Б.: Это была не статья, но эссе для радио "Свобода", перепечатанное затем, весной 1993-го, в газете "Новое русское слово". Там я размышляла как раз на тему "страх в русской литературе". Вспоминала и гоголевскую "Шинель", и пушкинского "Медного всадника", и "Горе от ума", и прозу Салтыкова-Щедрина, и "Сон Попова" А.К.Толстого... Говорила и о русской поэзии ХХ века.

Сегодня, в разгар страшной трагедии, приключившейся в Москве на Дубровке, когда люди в больницах продолжают умирать, снова теоретизировать на тему страха мне трудно. Страх - здесь... Скажу только, что страх - могучий двигатель и отдельной человеческой жизни, и истории, и политики. Есть страх как трусость и малодушие, а есть страх Божьей кары или "страх за..." (за детей, за жизнь на земле, за свою совесть).

В русском языке - около сотни синонимов к этому основному, и весьма приблизительному, слову: от высокого корня "трепетать" до самых низких, похабных, матерных.

Е.К.: Вы совершали под влиянием страха поступки, которые бы не совершили в "нормальном" состоянии? Если да, то какие именно?

Т.Б.: Да, совершала, хотя я человек явно не из робкого десятка. Но точней будет сказать, что многих поступков я не совершила из страха - быть неправильно понятой, травмировать близких, потерять дорогого человека. От иллюстраций воздержусь.

Е.К.: Насколько социальные или политические явления важны для вас в этом отношении - или важнее собственная внутренняя жизнь?

Т.Б.: Наверное, внутренняя жизнь важнее, но она всегда протекает (точней, кипит и бурлит, а то и замерзает) в контексте "социальных и политических явлений". Как это только что произошло с террористами, заложниками и каждым из нас, воплощающим собою драгоценную, отдельную, частную отдельность.

Е.К.: Кто, с вашей точки зрения, наиболее интересно, нетривиально описывает страх в русской классике, современной отечественной поэзии, и шире - современной литературе вообще? Много ли, на ваш взгляд, в русской литературе невротиков?

Т.Б.: О нетривиальных описаниях страха в русской классике я уже сказала, отвечая на ваш первый вопрос. В русской прозе ХХ века остается недооцененной потрясающая повесть Бориса Ямпольского "Московская улица" (кажется, в одном из вариантов подзаголовка там фигурировало слово "страх"), лежавшая при жизни автора в столе, а опубликованная в "Знамени" в 1988 году. Герой (как у Кафки) обозначен одной буквой К., он затравлен страхом - действие происходит на Арбате в самом начале 50-х, - как величайшим ядом террора, он страхом экзистенциально почти сведен на нет.

Глубокое проникновение в компромиссные формы страха есть в ничуть не устаревших поздних повестях Юрия Трифонова... Кстати, неизвестно, у кого трагедия ужаснее - у изгоя, каким он дан у Ямпольского, или у социально якобы адаптированного сквозного трифоновского персонажа?

В русской поэзии ХХ века много разных ипостасей страха, и часто они - бесстрашные. Хармс кидал вызов тем, кто его страшил (и в конечном счете убил): "В него кинули яму помойную,/ а он сказал: "Все будет по-моему./ В него кинули усадьбу и имение,/ а он сказал: "Остаюсь при своем мнении", - это стихи об антистрахе.

А Арсений Тарковский писал о страхе благородном, о страхе как о чувстве исторической, генетической вины: "Вся в крови моя рубаха,/ потому что и меня/ обдувает ветром страха/ стародавняя резня..."

И так далее.

Е.К.: В литературе отличаются ли женские страхи от мужских, и если да, то в чем именно?

Т.Б.: Грубое деление страха (в жизни ли, в литературе) на "женский" и "мужской" не кажется мне продуктивным. На высотах духа таких общих перегородок, как расовые, национальные или половые, нет. Хотя, конечно, оттенков найти можно немало. Быть может, женский страх чаще тот, который "за..." (боюсь за детей), а мужской - который "перед" (перед тираном или идеей).

...Простите. Настроение такое, что нет сил на классификации и иерархии.

Виктор Голышев

Е.К.: Что для вас страх?

В.Г.: Специальных взглядов на страх у меня нет. Наверное, как и у других, - когда страшно.

Е.К.: Влиял ли страх на ваших знакомых, ломал ли характеры?

В.Г.: Не знаю таких, которые изменились бы под влиянием страха. Мое поколение выросло в мирное время. Помню бомбежку в Москве, но страшно не было, я просто не понимал, что это страшно. После войны все боялись бандитов, "черных кошек" (помните, "Место встречи изменить нельзя"?), но для большинства это был страх мифологический. Я видел тех, кто был на войне или сидел, но они психически не изменились, стали, что ли, более осторожны в поведении, начали понимать, с чем имеют дело.

Е.К.: Насколько эта тема интересует вас в искусстве?

В.Г.: Специально не интересует, она неразрывно связана с жизнью. Когда вы читаете или смотрите трагедии Шекспира, вам страшно или нет? Вызывает страх "Вий" или "Страшная месть" Гоголя.

Е.К.: Кто? с вашей точки зрения? из тех авторов, которых вы переводили, наиболее ярко или необычно осветил эту тему? Может, вам запомнился какой-то образ, фраза?..

В.Г.: Довольно страшный "Свет в августе" Фолкнера. Одна критикесса спросила меня: "Не страшно ли было его переводить?" Не страшно, я ведь предложения перевожу. Достаточно страшные "1984", "Над кукушкиным гнездом"/ Но самое страшное из того, что я перевел, - это повесть Уильяма Гасса "Мальчишка Педерсенов", она напечатана году в 1997 в "ИЛ". Ее идея: неожиданное и необычное появление страха в жизни. О нем не говорится, но он материально представлен. Наверное, это самое близкое мне по этой теме. А вот "В опасности" Ричарда Хьюза, где речь идет о жутком урагане и людях на корабле, посвящено как раз терпению, преодолению страха.

Е.К.: Влиял ли как-то страх на ваши поступки, поведение?

В.Г.: Не влиял. Опасения бывают. Вообще? все зависит от того, насколько человек угодил в эпоху. В мирную эпоху выпадают мелкие испытания. У моей бывшей учительницы английского как-то взорвался телевизор, от этого сгорела вся квартира, она сама еле успела спастись. Я ей посочувствовал, говорю, как ужасно. А она блокаду пережила, с мужем кошку, кажется, съела, сын на войне погиб... Она говорит: "Могло быть и хуже, если бы я сама сгорела". В обычной жизни надо помнить, что всегда бывает что-то и пострашнее, как недавние события с заложниками.