Аналитика, эссе, интервью в Русском Журнале / Другие языки

Ныне покойный великий музыкальный импресарио Франц Кремер любил рассказывать о том, как одним теплым летним днем отправился пообедать вместе с Гленом Гульдом, который боялся быть узнанным на людях. Они зашли в ресторан, и все посетители тут же обернулись, чтобы поглядеть на человека у двери, на котором были шерстяные митенки, пальто и кепка - Гульд был в своем обычном летнем наряде.

- Кажется, на нас обратили внимание, - сказал Гульд и вышел на улицу.

Гульд, которому 25 сентября этого года могло бы исполниться 70 лет, всегда привлекал к себе внимание тем, что делал, и тем, что не делал. Его знали как человека, который избегает публичных выступлений, не любит Шопена и Шуберта и не следует всем пометкам, которые встречаются в нотах, как подобает прилежному выпускнику консерватории.

Он выделялся на общем фоне, хоть и пытался оградить себя от пристального внимания окружающего мира. И, как всегда в таких случаях, мир питал все больший интерес к этому человеку, который напевал, когда играл на рояле, носил перчатки в любую погоду и готовил полифонические образовательные программы для радио, которые воспевали романтику одиночества и севера.

Сам Гульд был глубоко романтической натурой, истинным канадцем. Он был из тех эксцентричных гениев, представление о которых дает известный случай из жизни Бетховена: в ответ на сомнения скрипача по поводу того, что можно и что нельзя сыграть на его инструменте, Бетховен рявкнул: "Какое мне дело до вашей скрипки, когда со мной разговаривает Бог?" Некоторым верность Гульда своему делу казалась героической, но он был не из тех героев, кому дано напрямую общаться с Богом. Для этого он был чересчур канадцем, слишком готов был в каждом поступке видеть смешную, приземленную его сторону, особенно если этот поступок преподносили публике как великое свершение.

Показательно, что одним из композиторов, всегда нравившихся Гульду, был Рихард Штраус, который для фортепиано не написал почти ничего, однако вел образ жизни, предписанный Гюставом Флобером для художника-романтика: "Живи, как буржуа, но мысли, как полубог". Гульд и сам следовал этому совету: жил скучно и неинтересно в многоэтажке на севере Торонто и в уединении погружался в произведения композиторов, которые включил в свой своеобразный список лучших.

Гульд не только играл эту музыку и размышлял о ней, но и писал полемические тексты: педантично защищал Арнольда Шенберга и Пауля Хиндемита и язвительно нападал на Моцарта, чьей подлинной трагедией, по его мнению, было то, что он умер слишком поздно, а не слишком рано.

Гульд выступал за то, чтобы запретить аплодисменты, монтировать классические записи, как если бы они были фильмами, и канонизировать Барбару Стрейзанд и Петулу Кларк. Подобно Джону Кейджу, он стал известен отчасти благодаря тому, что ему было что сказать о своем искусстве и его месте в мире, где все больше места занимают технологии.

В награду за свое искусство он стал легендой даже для тех, кто не слышал ничего, кроме его первой записи: "Гольдберг-вариаций" Баха, которым он был обязан своим успехом. Его жизнь и идеи вдохновляли не только ученых и биографов, но и драматургов, романистов и кинорежиссеров.

Широкая публика до сих пор чествует Гульда, однако среди музыкантов его влияние почти сошло на нет. Сегодня ни один крупный музыкант не следует его примеру - это касается и его исполнительской манеры, и его бесцеремонного обращения с нотами.

Самая известная современная пианистка, исполняющая Баха, канадка Анджела Хьюитт, - почти полная противоположность Гульда. Там, где Гульд позволял себе переводить Баха на живой модернистский язык и давать крупным планом отдельные элементы, как это делают в фильмах, Хьюитт отстаивает непреложный структурный порядок.

Даже при исполнении транскрипций Баха на записи, которая была выпущена в нынешнем году, Хьюитт тушуется, когда дело доходит до воспроизведения излишеств, свойственных поклонникам Баха из числа романтиков. С тех пор, как Гульд исполнил "Гольдберг-вариации", подход к исполнению музыки Баха в корне изменился, но он к этому не имеет почти никакого отношения.

Сегодня основная исполнительская тенденция - это предельная точность воспроизведения нотной записи, которую Гульд отвергал; нынешних пианистов не очень интересует, как он или кто-либо другой исполняли Баха на рояле "Стейнвей".

Не особо почитаемых широкой публикой любимцев Гульда, в том числе Веберна и Шенберга, не стали больше любить оттого, что он пропагандировал их музыку на пластинках и в печати. Подобно тому, как любители ранних балетов Стравинского обычно игнорируют более позднюю его музыку, большинство поклонников Гульда предпочитают не замечать те записи, на которых он исполняет музыку нововенцев.

Вкусы Гульда в отношении современной музыки никогда не были так далеки от моды, как сегодня, когда строгие системы жонглирования нотами не в чести, а популярными стали романтические квазирелигиозные фантазии. В свое время Гульд был настоящим модернистом, каких сегодня можно найти только среди преподавателей высших учебных заведений.

Его идеи относительно звукозаписи и технологий обработки музыки были отлично усвоены и применены на практике - правда, не классическими, а поп-музыкантами, которые нашли свою дорогу в будущее уже без него. Гульд предсказывал, что потребители музыки обзаведутся средствами, позволяющими обрабатывать музыкальные записи, но ему и в голову не приходило, что предводителями этого своеобразного бунта станут хип-хоповские ди-джеи (Гульд полагал, что когда-нибудь появится устройство, с помощью которого слушатели смогут у себя дома микшировать классические записи). Сегодняшние поп-продюсеры привыкли к активному использованию метода "копировать-вставить", который в свое время отстаивал Гульд, однако их предшественниками были такие люди, как Берри Горди и Фил Спектор.

Записи Гульда по-прежнему широко доступны, и многие слушатели высоко их ценят, считая их будоражащими и прекрасными произведениями искусства. Гульда сегодня знают гораздо лучше, чем тех пианистов, которые при жизни смеялись над его утверждением, что гладиаторские мероприятия, известные под названием "публичные выступления", обречены. (Правда, это предсказание до сих пор не сбылось.)

Однако в современном исполнительском искусстве Гульд - лидер, не имеющий последователей, причина, не вызвавшая следствий. Его натура оказалась чересчур строптивой для мира классической музыки, в котором жалуют почтительность и не любят нововведений.

The Globe and Mail