Служба Рассылок Городского Кота

Русский Журнал. Круг чтения
http://russ.ru/krug
----------------------------------------------------------------------------
Все дискуссии "Круга чтения" http://russ.ru/forums/msg/936/936.html
Список рубрик РЖ http://russ.ru/journal/archives
Поиск по РЖ http://russ.ru/search
----------------------------------------------------------------------------
Книга на завтра
http://russ.ru/krug/kniga/current.htm

Анатолий Барзах


М.В. Осорина. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб.: 
Питер, 1999. 288 с.

Где-то в начале 1980-х годов в Русском музее открылась очередная 
тематическая выставка "Дети в русском искусстве". И в очередной раз, с 
обескураживающей отчетливостью, продемонстрировала, сколь недавно научились
взрослые видеть в ребенке именно ребенка, а не уменьшенного в размерах 
взрослого. В сущности, слепота эта не была преодолена и рационалистическим 
иллюзионизмом XIX века: она стала еще более изощренной, поскольку за 
умилением и "реализмом" продолжало стоять неколебимое убеждение, что 
ребенок - это тот, чье единственное предназначение - взрослеть, это всего 
лишь материал для целенаправленных усилий Воспитателя, Отца, Хозяина. 
Концепция ребенка-"недовзрослого" прочнейшим образом укоренилась в 
культуре, принося все более губительные плоды. И лишь XX век начал 
мучительно осознавать неиерархический плюрализм картин мира: от 
шпенглеровской полуфантастической морфологии до леви-строссовой 
"реабилитации" первобытного мышления и реконструкции иной - но никоим 
образом не ущербной!
 - ментальности разных эпох и культур в школе "Анналов". И в ряду этих 
"диалогизирующих" революций далеко не последнее место занимает открытие 
Ребенка, открытие того, что мир детей - это особая субкультура, и префикс 
"суб-" при ней вовсе не означает какой-то подчиненности культуре "большой" 
(культуре "больших") или тем более вторичности по отношению к ней. Книга М.
Осориной - важнейший этап на пути наполнения данного абстрактного тезиса 
конкретным содержанием.

Оказывается, не нужно зарываться в фолианты материалов о процессах над 
ведьмами, не обязательно снаряжать экспедиции на затерянные в Тихом океане 
острова: здесь, рядом с нами существует не менее загадочная в своей 
инакости культура, более того, мы сами, все мы без исключения были ее 
хранителями и создателями - но только забыли об этом; хуже, мы, именно мы с
упорством пытаемся эту культуру изничтожить или, по крайней мере, 
принизить, причесать, "нормализовать". Осорина не просто сохранила живую 
память о детских годах, сохранила способность к "детскому" переживанию, 
сопереживанию - она умеет удивительно зорко видеть. Там, где для нас с вами
- надоедливая детская возня, зевание по сторонам, бессмысленная трата 
времени и порча инвентаря, она угадывает драматичнейшие действа, полные 
глубинного смысла. При этом она не стремится перевести детские культурные 
тексты на "взрослый" язык; "попробуем прочувствовать, что значит для 
ребенка..." - говорит она: заметьте, "прочувствовать", пере!
жить, а не просто "понять". И это при том, что детская субкультура отнюдь 
не логоцентрична: язык не является ее основным инструментом, ее установки 
неосознаваемы и принципиально неэксплицитны в еще большей степени, нежели 
"априорные формы", определяющие ментальность всякой "взрослой" культуры. И 
потому здесь требуется совсем особая наблюдательность. Соответственно и 
основным содержанием книги становится не освоение ребенком языка, но 
присвоение пространства, его взаимоотношения с миром: с миром предметным, с
собственным телом, с жизнью, с бытием.

Детская субкультура оказывается не только не менее содержательна, чем 
культура взрослых, не только обретает право на самостоятельное 
существование. Не впадая в характерную для многих первооткрывателей 
инверсию когда все просто выворачивается наизнанку, и то. что прежде 
считалось неполноценным, объявляется предпочтительным, реалистически 
оценивая все-таки неизбежно скромные возможности "детского народа", автор, 
тем не менее, приходит к выводу о наличии у детской культуры несомненных 
преимуществ перед культурой взрослых. Это прежде всего "бодрственный 
контакт с окружающим миром", даруемый высокоразвитым непроизвольным 
вниманием, которое позволяет ребенку замечать "всякие мелочи", 
актуализировать те самые "слабые признаки" ("колеблющиеся признаки 
значения") в окружающем нас предметном мире. Это поразительная способность 
ребенка жить в "пульсирующем пространстве". Это, наконец, непрестанное 
наделение всего окружающего аурой смысла, как бы наличие некоего органа, 
воспринимающего "в!
ещество существования" (недаром автор вспоминает в связи с детским 
мировосприятием Андрея Платонова и его, тоже, кстати, отнюдь не страдающих 
от избытка красноречия героев).

Я не хочу и не могу оценивать эту книгу в качестве чисто психологического 
руководства. Я прекрасно понимаю ценность этой книги для педагогов, для 
родителей, для всех, общающихся с детьми: здесь даются ключи к распутыванию
многих загадок и содержится немало конкретных полезных рекомендаций. Но 
мне представляется, что "Секретный мир детей" помогает по-новому взглянуть 
на многое, выходящее далеко за рамки чисто психологической или 
воспитательной проблематики.

Вот, в самом начале книги автор говорит о Доме, о предметах домашнего 
обихода, о семейной трапезе. "Деритуализация" современного быта и 
пространства, их крепнущая однородность ("пустота") входит в противоречие с
потребностями духовного мира ребенка. Ритуал, даже простой повтор события 
наделяет его неконкретизируемой значимостью (такая неконкретизируемость 
особенно характерна именно для ребенка), придает ему дополнительное 
измерение (не будем говорить: "смысловое", поскольку речь не идет о 
семиотизации в точном смысле) - это то новое, иное бытие, которое обретают 
слова в стихотворении от одной только вложенности в ритмическую волну, в 
звуковую мелодию. Ребенок открыт этому иному бытию, ищет именно его. Вещь, 
лишенная ритуальной ауры смысла, лишенная плюралистичности, также эту ауру 
создающей, вещь, ставшая чисто функциональной, жестко к одной своей функции
привязанной - враждебна ребенку, он ищет иного, и не только, как 
показывает автор, за домашним столом, но и на прогулке, в !
игре, во дворе. Головокружительным образом ребенок запросто знает то, что с
таким трудом далось Хайдеггеру, говорившему на склоне лет и о 
"бодрствовании", как о необходимом условии "при-ближения" вещи, и о шаге от
"объясняющей мысли" в "памятливую мысль": о том шаге, который ребенку 
делать не нужно.

У автора вызывает тревогу такой, незначительный, казалось бы, на фоне иных 
утрат, факт, как постепенное исчезновение ледяных горок. Здесь нас также 
ждет удивительное открытие: оказывается, ледяные горки - это специфически 
русское изобретение, более того, в них скрыта некая глубинная русская 
культурная специфика. Это вообще очень интересная побочная тема книги: 
автор все время пытается уловить этнокультурное своеобразие - и нередко 
делает весьма меткие замечания (чего стоит хотя бы наблюдение о культурной 
специфичности тесноты - причем неожиданной его иллюстрацией становится наш 
кошмарный общественный транспорт). Автор постоянно сверяет свои наблюдения 
и идеи с народной традицией, куда более бережно относившейся к "детскому 
миру", чем торжествующая "диалектика просвещения", и это вносит в изложение
дополнительные обертона.

И важно вот еще что. Так же, как и в случае с иными этнокультурными 
традициями, так же, как и в случае с миром душевнобольных, абстрактное 
знание "плюралистичности" оказывает очень слабое воздействие на "перемену 
помыслов" - на реальное изменение поведения и установок. В этом плане книга
Осориной, я полагаю, сыграет неоценимую роль.

Но и этим ее значение - во всяком случае для меня - не исчерпывается. Не 
исчерпывается оно и теми культурологическими мотивами, о которых шла речь 
выше.

"Каждый ребенок - художник. Каждый ребенок - поэт" - эти трафаретные 
суждения наполняются в книге точным содержанием (характерно, кстати, и то 
внимание, которое Осорина уделяет специально детсткому творчеству). 
Положение ребенка на границе семиотизированного мира, его непрекращающееся 
усилие семиотизации, его стремление в непрестанном диалоге с миром 
трансформировать каждый предмет в переживание-вещь, созидание и проживвание
"тонких душевных связей, рассеянных в пространстве", его изначально 
остраненный взгляд - все то, о чем так хорошо и предметно сказано в книге -
это ведь и есть та самая эстетическая "прибавочная стоимость" бытия, 
имеющая отнюдь не чисто эстетическое значение. Так же, как душевнобольной в
книге Ясперса о Стриндберге и Ван Гоге, уходя из нашего мира, на его 
грани, видит нечто, обычному взгляду не доступное, так же и ребенок, входя 
в наш мир, видит то, к чему потом оказываются способны прикоснуться только 
великие мастера.

----------------------------------------------------------------------------
Дискуссии рубрики "Круг чтения":
Творчество Виктора Пелевина
Эпидемия помешательства
Чей это портрет?
http://russ.ru/forums/msg/936/936.html

Книга на завтра http://russ.ru/krug/kniga/current.htm
Выбор Пушкина http://russ.ru/krug/vybor.htm
Чтение без разбору http://russ.ru/krug/razbor.htm
Новости электронных библиотек http://russ.ru/biblio

Авторы Русского Журнала. Досье http://russ.ru/journal/dosie

Гуманитарные ресурсы России http://russ.ru/info

----------------------------------------------------------------------------
Вы можете написать отзыв на каждую публикацию РЖ на сервере http://russ.ru 
или высказать свое мнение о журнале в целом в "Книге отзывов" 
http://russ.ru/forums/msg/945/945.html
----------------------------------------------------------------------------
(с) Русский Журнал. Перепечатка только по согласованию с редакцией.
Подписывайтесь на регулярное получение материалов
Русского Журнала по e-mail: http://russ.ru/subscribe/
Russian Journal   mailto:russ@russ.ru    http://russ.ru/