Новости культуры в Русском Журнале / Идея фикс

Почти два года тому назад я опубликовал в журнале "Эксперт" статью на тему пресловутой "желтой опасности". Меня интересовали тогда, главным образом, западные истоки этого популярного мифа современности и пути разрешения сопутствующих ему затруднений и недоумений. Но даже если тема "желтой опасности" выдумана европейцами и обслуживает их умственные привычки и предрассудки, даже если наши страхи обычно имеют весьма отдаленное отношение к действительным угрозам, нельзя не спросить: почему современный Восток кажется сегодня воплощением силы и успеха на мировой арене и вновь подогревает старые опасения насчет "желтой угрозы"? Какой вызов предъявляет он Западу? Сто лет назад Д.Мережковский утверждал, что придет время, когда европейцы "будут казаться обезьянами азиатов". Не в том ли заключается еще неразгаданная сила Востока, что он обозначит конец, то есть предел и завершение истории Запада?

Сто лет назад европейцам казалось, что Восток угрожает их "духовности". Сегодня эти страхи могут вызвать только улыбку. Европа давно открестилась и от своей духовности, и от претензии на величие. Такой Европе уже ничего не угрожает. Если ей и нужно чего-то бояться, то только самой себя. В середине прошлого века постгегельянец А.Кожев (Кожевников) объявил, что человечество окончательно перешло в постисторическую (читай: животную) стадию существования и теперь искру человечности в мире способны хранить разве что японцы, которые любят харакири и, следовательно, сохраняют единственное истинно человеческое качество "бесцельной отрицательности", negativite' gratuitе. Кожев, кстати сказать, стоял у истоков Европейского союза, считал себя строителем мировой империи, а по совместительству (надо признать, совершенно логичному в рамках его мировоззрения) был, как недавно выяснилось, еще и агентом советской разведки. С тех пор больших перемен не произошло. Во Франции в ф илософских бестселлерах ходит книга о "свинской жизни" и "свинском образе мыслей", прививаемых современной цивилизацией. У нас А.Зиновьев дал народившейся "глобальной деревне" презрительную кличку "человейника", давая понять, что комфортная жизнь в европах унижает человека больше, чем борьба за выживание в тропическом лесу.

На Дальнем Востоке "человейник" так и лезет в глаза, уши и нос: всюду массы людей и бьет ключом жизнь, порядки строгие, а личной свободы никто не требует. И вместо "бесцельной отрицательности" все на самом деле исповедуют нечто похожее на американское PMA (positive mental attitude, позитивное умственное отношение). Но есть и весьма смущающее европейцев обстоятельство: здесь испокон века сложилась жизнеспособная цивилизация, которая в последние десятилетия стремительно наращивает экономическую мощь и уже готова бороться за мировое лидерство. Выяснилось, что японцы, китайцы, да и большинство народов Южной Азии вовсе не собираются покорно следовать за Западом, но имеют свое видение мира, свои жизненные ценности и достоинство. Более того, чем внушительнее успехи восточных обществ, тем энергичнее отстаивают они свое культурное своеобразие. Подобно тому, как на Западе миф о "желтой опасности" предназначен для внутреннего употребления, так и на Востоке в прессе, на многочисленных конференциях для "своего" круга, да и в публичных речах политиков теперь восхваляются "азиатские ценности" и "конфуцианский капитализм". Япония, а за ней Китай научились говорить Западу твердое "Нет!", и это стало шоком для западных обывателей, которые привыкли оправдывать свое привилегированное место в "глобальной деревне" превосходством своих "общечеловеческих ценностей".

Положение глубоко двусмысленное. Взять, к примеру, тот же Китай. Он заверяет мир в своей преданности мирному партнерству и в общем держится этого курса. В то же время он самым решительным образом отстаивает свой национальный суверенитет и экономические интересы. Вот это право на самостоятельность и, более того, самобытность своего жизненного уклада и внушает страх соперникам Китая на международной арене. Как-то поведет себя этот гигант, когда станет сверхдержавой? Скорее всего, этот вопрос не имеет четкого ответа в категориях политики. Его можно выудить только из изучения самой китайской цивилизации.

Что отличает цивилизацию Дальнего Востока? Прежде всего - акцент на ценности человеческих коллективов: семьи, корпорации, нации, государства. Социальность на Востоке - корпоративно-замкнутая, предполагающая интимно-доверительные отношения между ее членами. Это социальность родового бытия: она скрепляется ритуально-стилизованным жестом, и в ней каждый индивид призван пресуществить себя в тот или иной личностный тип предка-учителя, воплощенный в обычае и этосе коллективов. Такая социальность иерархична, и пребывание в ней требует постоянного нравственного усилия, как о том гласит заповедь Конфуция: "превозмогай себя и следуй ритуалу". Государство же выступает в роли не "ночного сторожа", как предполагается либеральной мыслью, а попечителя морального порядка. Примитивный образ такого иерархического социума можно наблюдать на старинных китайских рисунках или портретах, где череда слабо индивидуализированных, изображенных в одинаковых стилизованных позах лиц указывает на всеобщ ий и вечно возобновляемый порыв самотипизации жизненного опыта, созидающий надвременное или, точнее, всевременное тело рода.

В наши дни наперекор всем западным канонам восточные общества демонстрируют блестящие успехи капитализма, сложившегося в условиях иерархических структур и государственного патронажа, нередко - откровенно авторитарного строя. Во всяком случае, если считать либерализм политикой, обеспечивающей максимальную эффективность капиталистической экономики, то надо признать, что развитые страны и регионы современного Дальнего Востока - Япония, "четыре тигра", отдельные приморские районы Китая - не менее либеральны, чем Запад. По словам Славоя Жижека, мы сталкиваемся здесь с "парадоксальным сочетанием капиталистической экономической логики и корпоративной коммунитаристской этики, направленной на предотвращение всякой политизации общественной жизни". Вопрос, конечно, в том, имеем ли мы дело с "парадоксом" или какой-то еще неизвестной закономерностью человеческой истории, подрывающей, если вовсе не опрокидывающей, здание западной социальной науки? Нынешние достижения восточных обществ т ребуют, по крайней мере, допустить, что свойственная им культура иерархической сообщительности имеет не менее глубокие корни в человеческой природе, чем западный индивидуализм.

Американская китаянка и калифорнийский профессор Айхуа Онг в своей интересной книге о нарождающемся "глобальном" Китае сопоставляет капитализм Запада и Азии в следующих словах:

"В западных либеральных демократиях социальное регулирование осуществляется опосредованно, через набор стратегий, программ и техник, которые формируют экономические, семейные и общественные институты. В либеральных экономиках Азии социальное регулирование не столько рассеянно в различных инстанциях, сколько сосредоточено в государственном аппарате, и проблемы управления представлены как проблемы религиозного и культурного отличия от Запада...

В противоположность рациональному, расчетливому субъекту неолиберального Запада, который идет по пути индивидуализма, стремясь быть хозяином себя, экономики азиатских тигров создают рациональный субъект, который оформляется властью государства..."

Претензии азиатских обществ к экономо-политическому строю Запада можно свести к одному пункту: этот строй лишен нравственного оправдания. Отсюда инвективы их властей против "эксцессов свободы", которые сочетаются с акцентом на исполнении гражданами их обязанностей и долге государства принимать решения не слишком популярные, но отвечающие интересам нации. Левый европейский интеллектуал Жижек не совсем прав, когда говорит об отсутствии политики в капиталистических обществах Азии. Просто политика там - совершенно в постмодернистском духе - является выражением культурной идентичности, доходящим порой до стихийно-бытового расизма. Многие китайцы, к примеру, убеждены, что европейцы уже в силу особенностей их физиологии не в состоянии достичь вершин китайской духовной просветленности. О японском чувстве собственной исключительности и говорить нечего: даже корейцы, столетиями живущие в Японии, не имеют японского гражданства. Иностранец может ощутить на себе культурный изоляционизм народов Восточной Азии по возбужденно-церемонному отношению к своей персоне и ревнивому вниманию к его мнению об их стране - все потому, что каналы реального общения отсутствуют.

Пожалуй, самым ярким примером типичного для Азии "патерналистского" капитализма служит преимущественно китайский Сингапур - одно из самых процветающих и в то же время антизападнически настроенных государств Восточной Азии. Цитирую вновь А.Онг:

"Вследствие его недоброй репутации авторитарного государства и периодических репрессий аналитики склонны рисовать негативный образ Сингапура. Но большая часть повседневной жизни Сингапура управляется не репрессиями, а применением знания и положительным употреблением власти. Широкий диапазон программ - жилищных, медицинских, банковских, образовательных - создают не просто социальный консенсус, но и реальную практику, которая отражает либеральный этос государственной эффективности. Направляемое государством социальное регулирование включает в себя кооптирование отобранных лиц в корпоративные и профессиональные элиты, которые участвуют в выборах в парламент, в работах государственных комитетов и экспертных групп... Но помимо регулирования общественной жизни через механизм общественного благосостояния государство должно нести ответственность перед гражданами за поддержание высокого уровня жизни и постоянный экономический рост".

Ситуация в этом городе-государстве лишь в наиболее концентрированном виде выражает тенденции развития, общие для всех азиатских "тигров" и континентального Китая, который сегодня старательно Сингапуру подражает. Остается фактом, что Сингапур столь же закрыт для "тлетворного влияния Запада", сколь открыт для туристов и инвесторов. Сингапурские власти могут запрещать продажу жевательной резинки после незначительного инцидента в метро или назначать палочные наказания независимо от национальности и статуса провинившегося, будь он хоть американец. А тем временем в Сингапур вливаются все новые капиталы, и город хорошеет на глазах. Вот полезный урок, который преподает Сингапур, а теперь и КНР: капитал привлекает не только и не столько дешевая и дисциплинированная рабочая сила, сколько общая стабильность в государстве и наличие консенсуса в обществе. Такой консенсус обеспечивается, кстати сказать, наличием крепкого среднего класса. Не нужно забывать, что государства Восточной Азии , от Японии до того же Сингапура, - это страны, где преобладают малые предприятия семейного типа.

Малый и средний бизнес нуждается в поддержке государства, которое должно обеспечивать его кредитом и защищать от крупных капиталистических хищников. Он же в наибольшей степени зависит от культурной нормативности, поскольку составляет ядро общей социальной среды, в которой формируется консенсус. Из этого не следует, что между средним классом и государством не может быть конфликтов. Масса мелких собственников в последние годы все решительнее выступает против гнета бюрократии и ограничительных мер государства. Но эта борьба ведется не столько партиями, сколько независимыми общественными организациями, нередко включенными в региональные и глобальные сети подобных объединений. В свою очередь государство в последнее время смягчает свои репрессивные меры. В Малайзии и Сингапуре, например, критиков режима (всегда единичных) теперь предпочитают не сажать, а разорять посредством судебных преследований.

Если посмотреть теперь на "весь мир", то напрашивается одна простая типология мировых цивилизаций. Америка характеризуется полной преемственностью цивилизации и природы: она представляет "новое варварство" постистории. Европа ищет свою идентичность в определенном историческом синтезе культуры: она представляет опыт очеловечивания, гуманизации мира. Что же касается Востока, то в нем господствует момент самотипизации практики, преображения природы в культуру: он являет торжество культуртрегерства.

Сингапур мне не чужой. В начале 70-х, после окончания университета, я в течение года стажировался в местном университете. Впечатления мои, как и моих тогдашних друзей-европейцев, в духе того времени крайне политизированных, были двойственными: изумление перед кипящей вокруг эффективно организованной жизнью и недоумение перед всеобщим равнодушием к политике и "духовным ценностям". Порядок в обществе практически не требовал вмешательства полиции, но в кругу европейцев не стихали разговоры про "полицейское государство". Взвешенная оценка принадлежит той же А.Онг:

"В так называемых авторитарных государствах Малайзии и Сингапура подданные на самом деле постоянно оценивают своих правителей, но их требования лучшего управления выражаются в понятиях не столько демократического представительства, сколько эффективности государства в обеспечении общей социальной защищенности и процветания".

Не следует ли отсюда, что секрет экономического процветания нужно искать в духовном и нравственном состоянии общества? Что "оборот капитала" и приносимые им материальные блага оправданы лишь тогда, когда служат чему-то большему, чем они сами? Кажется, Восток возвращает капитализму смысл, который тот утратил на Западе. "Возлюби ближнего, как самого себя, а Бога больше, чем себя". В этом слове "больше" все и зарыто. Любовь не подвластна расчету, она есть способность дать даже "больше", чем имеешь. Кто не любит больше, чем может, не сможет любить вообще. И поэтому так хорошо экономически вычисленное либерально-демократическое равенство на Западе вовсе не гарантирует дружного и здорового общества. И нездоровье этого общества проявляется, помимо прочего, в том, что оно не любит и не умеет выстраивать партнерские отношения с другими цивилизациями. И наоборот: иерархические отношения, которые находят свое высшее выражение в религии, делают возможным доверие между людьми и потому способны самым прочным образом связывать людей друг с другом. Одним словом, без нравственности, освящаемой религией, не будет и устойчивого благосостояния. В православной России, войдя в чужой дом, сначала кланялись иконе, а потом хозяину. В исламских странах, прежде чем заключить договор с человеком, подтверждают свою верность Богу, так что по отношению к неверующему у мусульманина вообще не может быть обязательств. В круге Дальневосточной цивилизации, заключая договор, лишь призывали в свидетели "Небо и Землю", реже богов. Но это означает, что здесь, как в протестантизме, божественный статус обретала сама взаимность отношений между партнерами. Религиозное измерение "междучеловеческого" бытия как бы переводилось внутрь него, но не устранялось вовсе.

Ницше говорил: "Одна и та же наука создает прекрасных ученых и отличных солдат: наука приказывать и повиноваться". Приказывать умеет только тот, кто способен повиноваться. Только тот поведет за собой людей, кто владеет собой. Пора понять, что без науки повеления/послушания не обойтись и в деловой жизни.