То, что вопросы начинают ставиться - хорошо. Хуже то, что трезвая оценка плачевного состояния современного рабочего движения в России и на "евразийском пространстве", особенно любые попытки отыскать корни этого состояния в нашем, без всяких кавычек, великом советском прошлом,  вызывают острое неприятие и раздражение у значительной части левой общественности. Ярким примером такого отношения является статья тов. А. Якименко "Почему в России "буксует" рабочее движение", в которой Швондеру800 и ему подобным дается резкая, если не сказать грубая отповедь.

Тов. Якименко сама постановка Швондером800 вопросов о "пробуксовке" рабочего движения в РФ кажется странной, излишней. Не потому, что пробуксовки как таковой не существует, этот факт оспорить никто не берется, он лежит на поверхности. Тов. Якименко полагает, "что ответы на поставленные автором  вопросы, лежат на поверхности и чтобы увидеть их, достаточно просто все разложить по полочкам". Т.е. все, товарищи, на самом деле очень просто, и нет никакой нужды мучать себя и других, заставляя занятых людей ломать голову над очевидностями. На какие же "полочки" предлагает тов. Якименко разложить, будто оцененные и упакованные товары, проклятые вопросы нашего рабочего движения?

Полочка номер раз: автор категорически отрицает процитированное Швондером800 утверждение любящего пролетариат профессора Кагарлицкого, что "российское общество фатально неспособно к простейшим коллективным действиям".

"Каким образом это "неспособное к коллективным действиям" общество вдруг оказалось способно практически мгновенно сорганизоваться в Крымской трагедии (июль 2012 г.), среагировав на случившееся значительно быстрее, чем действующая власть" - спрашивает тов. Якименко, видимо полагая, что своим вопросом бьет наповал заносчивого профессора и его идейных последователей. В действительности выстрел у тов. Якименко получился, к сожалению, холостым. По той простой и очевидной причине, что наводнение в Крымске не имеет никакого отношения к рабочему движению, а взаимопомощь пострадавших от стихии ни единым боком не подпадает под определение борьбы классов. Кагарлицкий ведь не утверждал, что нынешние россияне сплошь хищные звери, подонки, готовые при первой возможности вгрызться друг другу в глотки, убить и ограбить соседа, опуститься до мародерства и т.п. низких и ужасных поступков. Наши граждане и при капитализме не утратили человечности, открытости, умения сострадать ближнему, навыков элементарной самоорганизации в борьбе со стихией и головотяпством властей. С этим, по-моему, не спорят даже самые забубенные либералы и русофобы. 

Однако тов. Якименко, перепутав житейскую самоорганизацию с самоорганизацией политической, классовой, возводит на своей путанице целую теорию. Заявляет, что, дескать, поведение жителей Крымска и солидарность с их бедой многих тысяч простых россиян "напугали ее (власть - И.И.) значительно сильнее, чем все "болотные" демонстрации вместе взятые". Откуда сие известно? "Болотников" власть на самом деле испугалась, чему свидетельствуют не только довольно мягкие притеснения лидеров выступлений, но и посадки, и суды над рядовыми участниками протестов. А вот о репрессиях в отношении крымчан и людей, безвозмездно оказавших им помощь, я что-то ничего не слышал. Наоборот, власти были рады, что пострадавшие заняты спасением себя, своих близких и соседей, не выдвигая при этом претензий верхам, не требуя от них ничего, кроме положенных по закону минимальных компенсаций.

Тов. Якименко все это нисколечко не смущает, и он уверенно и мастеровито прибивает над первой полочкой сразу же ещё несколько. Стучит молоток, визжит дрель, разлетаются во все стороны погнутые гвозди и шурупы. И вот перед нами уже не просто нагромождение полочек, а целый платяной шкаф - величественно-громоздкий, пыльный, набитый до отказа всякой всячиной.

Что же хранится в шкафу? Честно говоря, ничего особо интересного в нем не хранится. Всё содержимое шкафа нам, возможно за некоторыми экзотическими исключениями, хорошо знакомо: его мы видим, слышим и читаем уже много лет, в тех или иных обертках. Исходя из своей, весьма сомнительной, интерпретации трагедии Крымска, тов. Якименко делает ещё более сомнительные выводы. Вкратце их можно сформулировать одним предложением: Наша политическая и организационная беспомощность перед лицом наступления капитала свидетельствует вовсе не о нашей слабости, а, наоборот, о силе. Звучит немного парадоксально? Может для кого-то и да, но только не для тов. Якименко. Согласно его теории, мы, нынешние жители РФ и прилежащих к ней государств, продолжаем оставаться советскими людьми, которых практически не затронула "ведущаяся более 20 лет активная пропаганда индивидуализма и эгоизма", а также "попытка насадить в нашей стране буржуазное гражданское общество, членов которого объединяют лишь их временные личные материальные интересы". А поскольку мы выше этих мелких "личных материальных интересов" и в душе глубоко их презираем, постольку какие-то там жалкие забастовки, рабочие собрания, борьба за копейку, за пятачок, за гривенник и т.п. буржуазные приемчики не вызывают у нас ничего кроме брезгливости и отвращения. Зачем они нам? Зачем нам лишний гривенник, ей богу, что мы, дураки что ли? Ведь мы эту презренную борьбу давно "переросли", как впрочем "переросли" и весь капитализм от ногтей и до волос. Тов. Якименко говорит об этом прямым текстом: "Наш народ ПЕРЕРОС капитализм". Представляете себе: кругом капитализм, за каждым углом, в каждом закоулке, в каждом ларьке, на каждой фабрике, в каждой конторе  - царит капитализм, а мы его, товарищи дорогие, оказывается, уже черт знает когда переросли! Судя по всему, духовный рост у нас значительно опережает постылую материальную действительность. Духовно мы уже вымахали со Шварценеггера, а социально-экономический костюмчик на нас сидит вудиалленовский - маленький, тесный и обтрепанный. И трещит, собака такая, по всем швам...

Откуда же взялся столь бурный рост социалистического сознания, с каких харчей, дрожжей и анаболиков? Никаких чудес, объясняет тов. Якименко: "Сущность советского человека - человека будущего, можно сказать, действительно заложена в самом генотипе российских граждан". Вот она, разгадка - "генотип"! Благодаря этому удивительному генотипу каждый россиянин не только в настоящем является советским человеком, но и автоматически становится "человеком будущего". Согласитесь, это что-то совершенно новое. Во всяком случае, ничего подобного профессор Капица не рассказывал. А ведь был неравнодушен к пролетариату...

Короче, прочь сомнения, долой гнилые рефлексии - будущее за нами! Тов. Якименко со своими единомышленниками нам его гарантируют:

"Мы - люди будущего! И подходить к нам нужно с мерками будущего, а не со старыми лекалами позапрошлого века, которые годятся для народов, не имевших опыта жизни в иной, более прогрессивной общественной формации. Именно в этом главная ошибка наших левых активистов, профсоюзных деятелей, значительной части коммунистов, левых политологов и социологов."

В общем, для полного и окончательного ажура "значительной части коммунистов" вместе  с левыми социологами и политологами следует во всеуслышание объявить российский народ "людьми будущего", высшей расой, "имевшей опыт жизни в более прогрессивной общественной формации" и потому стоящей высоко над остальными народами. Кажется, нечто подобное (за "формацию" не ручаюсь, но использовались даже более поэтичные термины и метафоры) в истории уже когда-то кое-кем провозглашалось. Но тогда, если память мне не изменяет, "левые активисты" вкупе со "значительной частью коммунистов" (процентов 100) от таких идей с ужасом отшатывались и не щадя живота своего против них боролись. Неужели именно в этом была их "главная ошибка"? Упрямо не желали они понять, что "нельзя к арийским рабочим подходить с теми же мерками, что и к рабочим других капиталистических стран, не знавших национал-социализма". Да простит меня тов. Якименко за два крохотных искажения в цитате из его статьи...

Прошу понимания. Меньше всего в данной ситуации мне бы хотелось "безжалостно разоблачать", "подвергать уничтожающей критике", "беспощадно вскрывать мелкобуржуазные корни", или что там у нас ещё полагается делать с "идейными противниками". Ибо тов. Якименко, разумеется, никакой мне не "противник", а наоборот - хороший человек, коммунист, искренне болеющий за судьбу евразийск..., тьфу, к чертям это идиотское, выдуманное всякими лакеями буржуазии  прилагательное, за судьбу бывшего советского пролетариата и всей душой желающий приблизить сладкий час его освобождения от оков капитала. Но все мы знаем, что благими намерениями нередко выстилается дорога в преисподнюю. Идейная борьба - штука коварная. Политике вообще по большому счету глубоко наплевать, у кого какие намерения. Да и по малому счету, если честно, тоже... Ветряная мельница политической борьбы перемалывает любых Дон Кихотов, стоит им только сделать ошибочный шаг. Это относится, безусловно, и к борьбе идей, носящей в наши дни политкорректное имечко "политический дискурс".

Человек произносит бодрым голосом на первый взгляд верные, "прогрессивные" слова, шагает по прямой, широкой дороге, вымощенной желтым кирпичом, в "правильном направлении", к "высоким идеалам" и зычно призывает остальных следовать за собой. На самом же деле оказывается, что наш доброхот давно забрел в болото, а вся его пафосная риторика о "людях будущего, переросших капитализм", "великой цели" и т.п., все эти восторженные "взвейтесь-развейтесь" тянут его, заодно с его попутчиками за ноги в трясину самых реакционных буржуазных и даже добуржуазных заблуждений и предрассудков.  

Но не будем о грустном. Лучше вернемся к российским рабочим, точнее к их возвышенно-романтическому образу, который с такой любовью и с таким вдохновеньем создал для нас тов. Якименко. Как нам объяснили, эти рабочие уже "переросли капитализм", и теперь ни за что не желают размениваться на такие презренные мелочи, как организация профсоюзов и борьба за копейку. Словами автора, "если уж бороться, то бороться сразу за восстановление социализма в стране, за власть рабочего класса, ибо только такая борьба стоит того, чтобы бороться". Замечательно! Пить, так шампанское, любить - так королеву! Максимализм поистине гусарский. Но отчего же тогда наши рабочие-гусары не вскакивают на коней и не бросаются шашки наголо в борьбу за свою власть и социализм? Тов. Якименко и это известно: оказывается, рабочие ждут ответа на один сакраментальный вопрос. На какой вопрос и от кого ждут ответа?

"От тех, у кого есть время подумать и разобраться, понять истинные причины гибели советского социализма. Ответа тех самых марксистов, которых нынче в России днем с огнем не найти. Рабочим нужно понять, КАК могло так произойти, что власть была вырвана из их рук? Как сделать так, чтобы подобное больше не повторилось?"

Что ж, хочется поверить тов. Якименко. Ведь говорит он так убежденно и красиво, что создается впечатление, будто ему удалось при помощи какого-то чудо-устройства просветить сердце и душу российского рабочего и прочитать там его самое заветное желание. Хотя лично мне ни разу не встречался рабочий, который бы "днем с огнем" искал в России "марксистов", с целью выпытать у них, почему "власть была вырвана из его рук". Видимо в тайной надежде на то, что эти "марксисты", объяснив рабочему что к чему, и увидев, что классовая борьба рабочего "буксует",  милостиво согласятся взять его вместе со всем его классом на буксир.

Нет, что ни говорите, а концепция тов. Якименко не кажется мне до конца правдоподобной.  Меня упорно гложет мелкобуржуазный червь сомнения.

Во-первых, я все-таки думаю, что у современного российского рабочего найдутся в жизни дела поважнее и понасущнее, чем поиск занесенных в Красную книгу марксистов с последующей их экзаменовкой по теме "Власть и собственность в СССР". У рабочего есть семья, которую надо кормить, есть родители, которым надо помогать, квартира или дом, которые надо содержать - в общем, все то, что некоторые знатоки рабочего вопроса склонны презрительно сводить к "материальным интересам". Но реальная жизнь, к сожалению, устроена так, что именно эти приземленные интересы заставляют рабочего сначала бороться за копейку, потом за пятачок, после за гривенник, и лишь на следующем этапе, набивши как следует кулак и накачавши солидную мускулатуру на "низких" формах борьбы, брать в руки факел и гоняться с ним за марксистами, ленинцами, большевиками, меньшевиками и т.п. просветителями и консультантами по всем интересующим проблемам.

Во-вторых, даже встретив случайно, к примеру, в пивной, после работы, марксиста, и разговорившись с ним о том о сем, наш рабочий вряд ли спросит у марксиста "как могло так произойти, что власть была вырвана из рук рабочих". Не спросит по той простой причине, что знает, или догадывается, или слышал от старших, что никакой власти у рабочих в СССР не было. А вырвать то, чего нет - невозможно.

Тов. Якименко заканчивает свою статью следующим выводом:

"Ответ такой может дать только серьезный марксистский анализ истории СССР второй половины XX века. И пока такого анализа не будет, о серьезном росте рабочего движения в России мы можем и не мечтать. А значит все дело сейчас за революционной интеллигенцией..."

Не знаю, насколько "все дело сейчас за революционной интеллигенцией" - тут, как говорится, бабушка надвое сказала. Но относительно важности "марксистского анализа истории СССР", причем не только второй, но и первой половины 20-го столетия - здесь спорить с автором никто не собирается.

Кстати, почему многие левые публицисты и теоретики так настаивают на "марксистском анализе" именно второй половины прошлого столетия, подвергая обидной дискриминации половину первую? Чем сия половина им не угодила? Чем не заслужила она чести стать объектом "марксистского анализа"? Как-то не по-нашему это, товарищи. Не по-марксистски, не по-научному. Вы только подумайте, какой поднимется вселенский хай, если в один прекрасный день некая влиятельная, "ортодоксальная" группировка медицинского сообщества объявит о том, что отныне и во веки веков интерес для неё будет представлять исключительно "вторая половина" человека. А именно та, что расположена выше пояса. А та, что ниже - уж извините, господа болящие, тут мы пас. С этой половиной мы считаем у вас априори все должно быть прекрасно, как с мыслями, душой и одеждой у одного классика русской литературы. Да и вообще - как-то неприлично живого человека ниже пояса осматривать. Можно ненароком оскорбить его религиозные чувства... 

Скажете, чушь я болтаю: в медицине ничего подобного быть не может. Допустим, не может. Ну а у нас, в нашей родной марксовой науке? Мы-то чем хуже, что у нас на каждом шагу встречаются такого рода странные "негласные запреты"? Вот, к примеру, широко распространено в нашей левой среде следующее убеждение: дескать, до 1953 года, т.е. до кончины Иосифа Виссарионовича Сталина, в СССР существовало "рабочее государство", диктатура пролетариата, а после смерти Вождя власть немедленно захватила банда номенклатурных "мелкобуржуазных оппортунистов", которая предательски допустила злостный отход от "основных принципов марксизма-ленинизма" и повела страну к постепенной, но ускоренной реставрации капиталистических отношений. Естественно, такой подход к советской истории нацеливает исследовательскую мысль исключительно на ту самую пресловутую "вторую половину" 20-го столетия, оставляя без критической оценки все, что было с нашей страной в предыдущие десятилетия. Ибо чего зря тратить драгоценное время на критику того, что по определению было "в основном" хорошо и правильно.

Тем не менее, в реальной жизни почти никогда не бывает так, чтобы нечто "хорошее и правильное" вдруг, ни с того ни с сего, пусть даже и в результате кончины одного выдающегося человека, быстренько превращалось в нехорошее и неправильное. В нашем случае сразу же возникает вопрос: куда же смотрел тов. Сталин, почему не подготовил себе достойную смену, не воспитал команду умелых, идейных, преданных делу пролетарской революции "преемников", которые, вместо того, чтобы "все развалить", повели бы нас уверенной поступью к коммунизму? Да что там говорить, не только к одному тов. Сталину претензии появляются. Всплывают смутные сомнения насчет неких роковых, "структурных" неполадок в самой "консерватории", то бишь, в социальной системе советского общества, в "социалистическом характере" господствовавших в ней изначально отношений власти и собственности, в декларируемой "неантагонистичности" того общества. И ещё множество неудобнейших вопросов и загадок коварно начинают поднимать голову... 

Мало того, ведь начинаешь задумываться: а не растут ли ноги у нашей сегодняшней беспомощности в том, что именуется "борьбой классов", из той самой священной для всех нас "первой половины"?

Давайте вернемся в начало прошлого века, в эпоху нашей великой Революции, и попробуем отыскать в её перипетиях фундаментальные черты "реального социализма" - общественного строя, взрастившего и воспитавшего не только несколько поколений советских трудящихся, но, отчасти, и нас, их потомков.

То далекое время характеризовалось небывалым доселе обострением противоречий капитализма, вступившего, как мы хорошо помним из классики, в свою "высшую и последнюю стадию" - империализм. Классовый конфликт внутри наиболее развитых национальных государств Запада усугублялся растущими противоречиями между крупнейшими империалистическими державами, перегретым экономикам которых становилось все теснее и теснее в рамках национальных рынков. Борьба за новые рынки сбыта и передел колоний вылилась в беспрецедентную по своей жестокости и количествам жертв Первую мировую войну.

Среди миллионов наемных работников, в особенности среди их идейного и политического авангарда, социалистов и коммунистов, росло и крепло убеждение, что капитализм себя исчерпал и более не в состоянии выполнять свою историческую миссию по развитию производительных сил человечества. Настала пора уничтожить этот изживший себя строй и лежащую в его основе частную собственность на средства и продукты труда, а затем перейти к строительству принципиально иного, коммунистического общества.

Однако более-менее ясного и четкого понимания того, как должен выглядеть новый общественный порядок, не имелось ни у трудящихся масс, ни у их вождей. Все тогдашние (впрочем, как и сегодняшние) представления о коммунизме сводились преимущественно к критике капитализма. Новый строй выводился почти исключительно из отрицания существующей действительности, которая, по мысли Маркса, стихийно создает внутри себя необходимые социально-экономические предпосылки для начала похода в светлое коммунистическое будущее. Никаких подробностей этого похода - его продолжительности, стоимости, стратегии и тактики, описания характера взаимоотношений различных его участников, начальников и подчиненных и т.п. - ничего подобного в классических трудах по "научному коммунизму" найти было нельзя.

Пожалуй, лишь несколько обстоятельств воспринимались как "бесспорные". Первое: новый социально-экономический порядок должен обеспечить более высокую, в сравнении с предыдущим, производительность труда.

Второе: этот порядок должен сделать труд более свободным, а в перспективе вообще освободить человека от труда как средства "борьбы за отдельное существование". Понятно, что первое и второе условие тесно взаимосвязаны: свободный труд по определению более производителен, нежели несвободный, а растущая производительность создает материальные предпосылки для постепенного освобождения человека от необходимости добывать в поте лица хлеб насущный.

Наконец, третья "аксиома", основываясь на накопленном к тому времени человечеством опыте смены общественно-экономических формаций, возлагала главную работу по созданию нового строя на плечи нового господствующего класса. Античный способ производства создавала рабовладельческая аристократия древних Афин и Рима, феодальные порядки "организовывали" крупные землевладельцы, а капитализм явился результатом "свободного творчества" третьего сословия, постепенно сформировавшегося в буржуазию. И вот, наступил исторический момент, когда "бьет час частной собственности", "экспроприаторы экспроприируются", а на смену буржуазии приходит ею же порожденный и воспитанный класс наемного труда - пролетариат. Именно ему своими собственными силами, достижениями и упущениями, открытиями, пробами и ошибками - в общем, своим классовым творчеством, предстоит строить новую, более прогрессивную, свободную и производительную систему организации и стимулирования общественного труда.  

Все вышесказанное, тем не менее, ничуть не приоткрывает завесу над самым тяжелым вопросом: "С чего начать?". Вот перед нами зрелый-перезрелый капитализм, со всеми своими прелестями, создавший вроде бы все необходимые "предпосылки" для того, чтобы разродиться наконец своим наследником-убийцей - коммунизмом. Но как же сделать, чтобы роды все-таки произошли? Как затем принять беспомощного младенца, как его выкормить, обогреть, вылечить от детских болезней, взрастить и воспитать? Кто будет у младенчика повивальной бабкой, кто нянькой, а, когда подрастет, то учителем, воспитателем и директором школы?

Как кто будет, спросите вы. Конечно - пролетариат! И повитухой, и нянькой, и преподавателем в консерватории - всем будет, кем от него стать потребует История. Кому же ещё?

Но не все так просто, товарищи, не все так очевидно...

Все же говорить о том, что ни у революционных масс, ни у их вождей не было совсем никакого образа, или, как теперь принято выражаться, "проекта" будущего мироустройства - было бы несправедливой гиперболой. Уничтожение частной собственности подразумевало переход к общему владению средствами производства и распределению на основе эквивалентного обмена одного количества труда на другое, с постепенным переходом к распределению "по потребности". Разрушение буржуазного государства означало переход всей полноты власти к органам рабочего самоуправления. Было также понимание того, что коммунистическое общество начнет развиваться не из себя самого, а, совсем наоборот: первопроходцам коммунизма придется иметь дело с таким обществом, "которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет ещё родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло". Подобно Афине, появившейся на свет из головы Зевса, коммунизм должен был родиться из "головы", т.е. из последней, самой развитой стадии капитализма. К началу прошлого века высшей формой развития капитализма являлась монополия, в наиболее полном виде воплотившая тенденцию к обобществлению средств производства. Вполне логично было предполагать, что капиталистическая монополия послужит той стартовой площадкой, с которой будет запущен космический корабль на далекую звезду по имени Коммунизм.

Вожди и теоретики русского пролетариата накануне Октября собирались начинать с монополии. Ленин в августе 1917 года характеризовал переходное, социалистическое общество как "одну контору, одну фабрику с равенством труда и равенством платы". В сентябре того же года, т.е. в самый канун октябрьского переворота, находясь в подполье в Хельсинки, Владимир Ильич пишет свою, как бы мы теперь сказали, "знаковую" работу "Грозящая катастрофа и как с ней бороться". В ней лидер большевиков ставит вопрос ребром:

"Империалистская война есть канун социалистической революции. И это не только потому, что война своими ужасами порождает пролетарское восстание, - никакое восстание не создаст социализма, если он не созрел экономически, - а потому, что государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет"

Ленин дает следующее определение социализма:

"социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией"

Казалось бы, все как всегда по-ленински гениально просто. Существует мощный, прекрасно отлаженный веками естественного развития механизм капиталистической монополии. Проблема лишь в том, что находится сия штуковина в руках буржуазии и её прислужников, всяких там администраторов, бюрократов и инженеров. Задача пролетариата и его политического авангарда проста и ясна как божий день: необходимо овладеть чудесным механизмом и обратить его "на пользу всего народа".

Однако жизнь учит нас за всякой простотой искать сложности. Прежде всего, отметим, что под "государственно-капиталистической монополией" Ильич подразумевает не совсем то, что сегодня, услышав данное словосочетание, представляем себе мы. В общем, это далеко не "Майкрософт", "Газпром" или "Мосводоканал". Ленин писал свою "Грозящую катастрофу", держа перед глазами германское, юнкерско-помещичье-буржуазное милитаризированное государство образца Первой мировой войны. Сам он подчеркивал, что подобный социальный организм "на деле есть военно-государственный монополистический капитализм или, говоря проще и яснее, военная каторга для рабочих, военная охрана прибылей капиталистов". Как видим, монстр ещё тот. "Каторга для рабочих", да плюс к тому военная. Кошмар! И вот Ильич убеждает читателя, что если взять эту каторгу и заменить в ней помещичье-капиталистическое государство на революционно-демократическое, то неминуемо получатся "шаг и шаги к социализму".

Мы стоим напротив адской машины. Она есть средоточие технического, гуманитарного и социального гения человечества, вершина его тысячелетнего развития, результат озарений, мук и страданий, многих тон пота, крови и слез десятков и сотен поколений. Сегодня эта машина заточена и настроена на наше безжалостное порабощение и бесконечное закабаление военной и гражданской каторгой. Можно ли сделать так, чтобы сие чудо техники стало бы не гнобить нас, не "охранять прибыли капиталистов", а верой и правдой служить нашим "коренным интересам"? Если да, то достаточно ли просто взять, и переставить на адской машине клеммы с минуса на плюс? И она сразу же превратится в машину райскую. Нет, вряд ли превратится. Скорее она от перемены знаков либо, в лучшем случае, заглохнет, либо вообще  взорвется к чертовой матери.

Здравый смысл и житейская опытность подсказывают нам, что перестроить адский механизм государственно-капиталистической монополии на пользу трудящимся классам, пожалуй, возможно. Вот только одними лишь манипуляциями с клеммами, проводами и приборной доской дела не сделаешь. Придется вникать в суть устройства, перебирать его, заменять детали, перестраивать электрические схемы, экспериментировать с различными режимами эксплуатации, продумывать и совершенствовать "защиту от дурака". Словом, работа требуется долгая, кропотливая и в высшей степени творческая. Главное, что никто кроме нас, самих рабочих, выполнить её должным образом не сможет. Хотя охотников "поработать" вместо нас найдется великое множество...

Сделав небольшое лирическое отступление, вернемся к нашему затянувшемуся повествованию. Победа октябрьской революции сделала возможными первые "шаги к социализму", которые, как мы видели, должны были заключаться в повороте государственно-капиталистической монополии лицом к интересам "всего народа". Впрочем, в реальности возможность осуществления этих шагов оказалась во многом призрачной. Дело в том, что в отличие от Германии, в России, стране отсталой, периферийной и мелкобуржуазной, государственный капитализм пребывал в довольно неразвитом состоянии. Положение усугублялось порожденным войной тяжелым промышленным спадом, плавно переходившим в разруху и хаос. Весьма проблематичным оказывалось и понятие "польза всего народа" в условиях преобладания крестьян и городской мелкой буржуазии над малочисленным пролетариатом, а также на фоне лавинообразного обнищания и распада хозяйственных связей.

Трудно отрицать то, что для России столетней давности монополистический капитализм, пусть даже немецкого, буржуазно-юнкерского образца, уже являлся большим шагом вперед. Однако мысль о том, что от "государственного капитализма" всего "один шаг" до социализма, т.е. до "низшей фазы коммунизма", представляется, по крайней мере, глядя из дня сегодняшнего, весьма и весьма неочевидной.

В какой степени капиталистический трест, всей своей сущностью ориентированный на максимизацию прибылей буржуазии, может работать "в интересах революционной демократии"? Может ли вообще, в принципе, рабочая республика служить политической надстройкой над государственно-монополистической экономикой, тем более над экономикой милитаризированной?

Две наиболее известные и последовательные исторические попытки поставить над капиталистической монополией рабочее государство, демократию производителей - в Германии и в России начала прошлого столетия - успехом не увенчались. В первом случае, в Германии, буржуазии удалось подавить пролетарскую революцию в зародыше и, до поры, до времени уйти от "прусского капитализма" к буржуазно-демократической республике.

Во втором, т.е. в нашем, российском случае... всё вышло несколько иначе.

Иначе вышло в основном потому, что для госкапитализма в нашей стране сто лет тому назад работы был непочатый край. Тут Владимир Ильич зрел, что называется, в самый корешок. Более того, государственный капитализм, налаживание крупного промышленного производства в национальном масштабе объективно являлись единственно возможным путем, на котором Россия могла сохраниться как суверенное государство и защитить себя перед лицом западного империализма. Большевики понимали это обстоятельство яснее, последовательнее и глубже всех остальных политических сил, претендовавших тогда на власть.

С Россией в плане госкапитализма в целом ситуация ясна. А что с российским пролетариатом? Какое место отводила история в грядущем строительстве "атакующему классу"? Изначально дело выглядело, скажем мягко, очень неоднозначно. С одной стороны, ускоренное развитие производительных сил, пусть и на государственно-монополистической основе, объективно было на руку трудящимся классам. Отражало их "объективные интересы". С другой стороны, способ производства, которым совершался прогрессивный рывок, с самого начала отводил классам-производителям роль не столько активного субъекта, сколько пассивного объекта преобразований.

Последнее обстоятельство не могло не вызывать разочарования и даже активного противодействия среди рабочих, особенно со стороны их наиболее передовой и политически сознательной прослойки. Такие госкапиталистические меры большевиков, как введение трудовой повинности, милитаризация труда, подмена рабочего контроля командно-бюрократическим централизованным управлением, широкое привлечение буржуазных специалистов, введение потогонных методов стимулирования производительности, пресловутого "тейлоризма" - всё это приводило к стачкам, забастовкам, демонстрациям, восстаниям, а также к формированию политических течений, подвергавших решительной критике методы и приемы "государственного капитализма".

Уже в мае 1918 года Ленин пишет статью "О левом ребячестве и о мелкобуржуазности", в которой дает резкий отпор нападкам на госкапиталистический курс большевистского руководства. Своих оппонентов Владимир Ильич делит на два лагеря: фракция т.н. "левых коммунистов (Бухарин, Бубнов, Осинский, Пятаков, Радек и др.) с одной стороны, левые эсеры и меньшевики -  с другой стороны. Несмотря на то, что "заблуждения" у обоих лагерей вроде бы схожие, отношение к ним у Ленина различное, т.к. первые - это все-таки "друзья", однопартийцы, которые хоть и глубоко неправы, но поддаются перевоспитанию и переубеждению, тогда как вторые - закоренелые мелкобуржуазные враги Советской власти, большевизма, "деклассированные интеллигенты", "лакеи капитала" и т.п. отрицательные персонажи.

Следует признать, что в данной статье, как, впрочем, и почти всегда, ленинская аргументация выглядит достаточно сильной, убедительной, яркой, образной. Позиция вождя мирового пролетариата, как обычно, непреклонна и бескомпромиссна. Особенно это касается ответа на "критику слева" брестского мира, хотя и по "внутренним" проблемам Ильич не дает спуску своим противникам. Он, безусловно, прав в своем утверждении, что "Государственный капитализм экономически несравненно выше, чем наша теперешняя экономика". Тут левым критикам большевистской программы возразить, пожалуй, было нечего.

Прав Ленин и когда говорит о том, что "Социализм немыслим без крупнокапиталистической техники, построенной по последнему слову новейшей науки, без планомерной государственной организации, подчиняющей десятки миллионов людей строжайшему соблюдению единой нормы в деле производства и распределения продуктов", а также о том, что "Социализм немыслим, вместе с тем, без господства пролетариата в государстве".

Но сможет ли пролетариат господствовать в государстве, где в экономике не только преобладают, но и всячески укрепляются чисто буржуазные (и даже добуржуазные) методы стимулирования труда, а заводами и фабриками управляют буржуазные спецы и партийные назначенцы? Захочет ли пролетариат сознательно эксплуатировать самого себя, терпеть, пусть и из "высших интересов", самые изощренные способы извлечения прибавочного продукта?

Вопрос ставился Лениным следующим образом:

"Пока в Германии революция еще медлит "разродиться", наша задача - учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства"

"Не жалеть диктаторских приемов", "ускорять ещё больше, чем Петр", "варварские средства" - к кому же, интересно, все это собрались применять? Очевидно, что не к саботажникам ("саботажники у нас совершенно достаточно сломлены" - пишет Ленин), и не к буржуазным специалистам (им, напротив, гарантируется "высшая оплата труда"). Объектом приложения "варварских средств" должны стать... сами новые "хозяева" жизни, наемные работники. Иного вывода из слов вождя Советского государства сделать просто невозможно!

Ну а кто же станет новым изданием "Петра", кто потащит русского рабочего и крестьянина за волосы из болота вековой отсталости к зияющим высотам "государственного капитализма немцев"? Понятно, что не сами рабочие и крестьяне - ведь не бароны же они Мюнхгаузены, в конце концов. Речь идет о диктаторской власти, но диктатуре не рабочих, а диктатуре, стоящей над рабочими и применяющей по отношению к ним все способы принуждения к труду, вплоть до "варварских".

Теперь мы можем обдумать и оценить смысл приводимого Лениным в статье "тезиса небезызвестного меньшевика Исува":

"Чуждая с самого начала истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно антирабочий характер. Под флагом национализации промышленности проводится политика насаждения промышленных трестов, под флагом восстановления производительных сил страны делаются попытки уничтожения восьмичасового рабочего дня, введения сдельной заработной платы и системы Тейлора, черных списков и волчьих паспортов. Эта политика грозит лишить пролетариат его основных завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной эксплуатации со стороны буржуазии".

Последнее предложение этого куска текста видится из дня сегодняшнего самым настоящим пророчеством. "Жертва безграничной эксплуатации со стороны буржуазии" - это точь-в-точь то самое, чем мы стали в конце прошлого века, "лишившись основных завоеваний в экономической области". Заметьте, не просто эксплуатации, а именно "безграничной" - этот "небезызвестный Исув", черт бы его побрал вместе с его "тезисом", как в воду глядел!

Кстати, а кто он вообще такой, Исув этот? Видимо для тогдашнего, столетней давности "политического бомонда" он был "небезызвестный", а для нас нынешних оболтусов-паразитов, "жертв безграничной эксплуатации" его имя значит не многим больше пустого звука. Не надери ему Ильич как следует уши, не обзови его "провокатором", "лакеем буржуазии", "иудой капитализма" и прочими нелестными эпитетами - так бы и растворился несчастный меньшевичок бесследно в черной дыре исторической памяти прогрессивного человечества. 

Даже в нашу эпоху безграничной гласности, всепланетной открытости и скрупулезно прослушиваемого ЦРУ Интернета едва ли не единственное упоминание об Иосифе Андреевиче Исуве (партийная кличка Александр) содержится в... Еврейской энциклопедии. Что поделаешь, евреи чтут и помнят своих, пусть этот "свой" - всего лишь третьеразрядный меньшевик. Впрочем, не совсем уж "третьеразрядный", тут я преувеличил. Социал-демократ Николай Валентинов (также "небезызвестный") вспоминал об Исуве в своих "Встречах с Лениным", опубликованных в 1959 году в городе-герое Нью-Йорке, как о "занимавшем видное место в меньшевистской партии выдающемся практике". Судя по воспоминаниям Валентинова, Исув был человеком, безгранично преданным революции, считавшим свое участие в ней "долгом пред угнетенным пролетариатом". При этом теоретиком он вроде бы не был и теоретических споров всячески избегал (что, как мы знаем, не помешало ему попасть под ленинскую раздачу). Его отношение к большевикам было как бы двояким: он не принимал их линию и, одновременно, "не мог быть и против них", видимо отдавая себе отчет в том, что без большевиков революция погибнет окончательно.

Исув возглавлял фракцию меньшевиков в Моссовете, служил в музее труда, писал что-то по статистике и истории рабочего движения. Умер от дизентерии в 1920 году. Наверное, правильно сделал, что умер. Вряд ли бы ему удалось, подобно своим ушлым товарищам по партии, таким как Майский и Вышинский, вписаться в советское начальство и сделать хорошую карьеру в госаппарате.   

Такие как Исув и "левые коммунисты" активно возражали против ленинского лозунга "учиться социализму у организаторов трестов". Они справедливо полагали, что невозможно научиться новому, передовому общественному строю у конструкторов, идеологов и бенефициантов строя старого, свое отжившего. Да ведь и в истории никогда не бывало так, чтобы новый, рвущийся к господству экономический класс брал уроки строительства прогрессивных форм хозяйствования у "авторитетов" и адептов порядка, против которого боролся. Трудно себе представить буржуазного идеолога, призывающего своих братьев по классу "учиться капитализму" у феодальных приказчиков или рабовладельческих надсмотрщиков.   

Однако слабость позиции противников советского госкапитализма заключалась в отсутствии у них внятной и последовательной альтернативы. Такой альтернативы, вероятнее всего, у них и не могло быть, из-за неразвитости российского капитализма и неспособности русского пролетариата самому "вытащить себя за волосы" и стать полноправным хозяином страны, могущим самостоятельно развивать её производительные силы. Российский рабочий класс оказался вынужденным историческими обстоятельствами согласиться на установление над собой диктатуры т.н. "нового класса" - сплоченной группы надсмотрщиков и приказчиков госкапитализма, действовавших "от имени и по поручению" трудящихся и, разумеется, исключительно "в их интересах".

За семь десятилетий нео-петровской "модернизации" под руководством и на "буксире" партии большевиков нашему пролетариату пришлось заплатить полным отказом от самостоятельного экономического, политического и культурного творчества, включая сюда и классовую борьбу. Ибо по легенде советского государственного социализма СССР оставался рабочим (впоследствии "общенародным") государством и никакой борьбы антагонистических классов в нем не могло быть в принципе.

Насколько та легенда была правдива, а насколько нет, советским трудящимся пришлось убедиться на собственной шкуре в конце 1980-х - начале 1990-х годов. Тогда, если кто ещё помнит, вдруг стали твориться уму непостижимые вещи.

Вышло в те далекие уже времена все почти как в сказке "Конек-Горбунок": дряхлая, беззубая номенклатурная царь-старуха (наследница юных большевистских последователей Петра) перекрестившись, грохнулась в кипящий котел, но в нем не сварилась, а волшебным образом "переродилась" в крепкого, боевитого и высокопотентного доброго молодца-буржуина, который тут же принялся "безгранично эксплуатировать" ничего не понимавших совков. 

Объяснять эту невиданную социальную метаморфозу, копаться в её чудо-диалектике по Бажову, пытаясь приспособить к последней материалистические толкования - всем этим ещё предстоит заниматься нынешним и будущим поколениям исследователей, как марксистских, так, наверное, и не очень марксистских. 

В выходные поехал с друзьями, гостями столицы, на Красную площадь. Прошлись туда-сюда по брусчатке, потолкались у Исторического музея, повернули в Александровский сад. Сфотографировавшись у Вечного огня, направились к знаменитой стелле с именами революционных мыслителей. Здесь нас ожидал сюрприз: памятника на месте не было. Вместо обелиска с именами Мора, Чернышевского, Кампанеллы, Плеханова, Маркса, Энгельса и т.п. светочей прогрессивной мысли, очам многочисленных туристов, в большинстве своем китайцев, открывалась огороженная серым заборчиком площадка с нелепо возвышающимся посередине, будто одинокий жираф над мусорной свалкой, подъемным краном. Под стрелой крана-жирафа покоилось то, что осталось от монумента - искореженный остов, обсыпанный каменной трухой, похожий на обломок выбитого в пьяной драке зуба.

Придя вечером домой, услыхал в новостях как какой-то кремлевский пресс-чиновник с характерной для нынешних времен гоголевской фамилией - не то Хряков, не то Хрюков - вяло разъяснял публике, что стелла снесена не навсегда, а, якобы, отвезена на "реставрацию". Ответственный господин пообещал, что она будет возвращена на привычное место аккурат 4-го ноября, которое, кажется, теперь называется "праздником Согласия" - видимо в честь Согласия жертвы с насильником. Очень может быть, что "отреставрированному" памятнику умелые мастера возвратят его "исторический облик", увековечивавший, как известно, 300-летие романовской династии. В таком "возрожденном" виде стелла будет куда комфортнее себя ощущать в компании бронзового патриарха Гермогена, несгораемого Манежа, церетелиевских фонтанов, коней с яйцами и прочего говенного китча, ставшего визитной карточкой финансовой и духовной столицы Евразии.

Так проходит мирская слава идей освобождения человечества на Родине первого в мире государства рабочих...

http://left.ru/2013/4/ioffe222.phtml