Здравствуйте уважаемые подписчики!

Нет поэзии в безмятежной и блаженной жизни! Надо, чтобы что-нибудь воро­чало душу и жгло воображение.

                                                                                                                                                                                         Д. Давыдов

Побеждают те, кто уверен в своих силах. Тот, кто не способен преодолевать страх, еще не выучил свой первый в жизни урок.

                                                                                                                                                                                                    Р. Эмерсон

Мы вновь возвращаемся к волнующей многих теме – глобализация.

Многие спрашивают: “Какое движение мы собираемся создавать? Где оно будет нахо­дится? Какие у нас планы и цели”, и на многие другие вопросы постараюсь вам ответить в следующей рассылке.

Глобализация: со своими проблемами, радостями, надеждами, разочарованиями и тра­ге­диями шествует по нашей планете Земля. Желаем мы того или нет, но глобализация не­избежна и ни какие антиглобалистские движения её не остановят. Чего больше принесет глобализация человечеству – зла или добра, зависит от всех людей, проживающих на на­шей планете. Хватит безучастно взирать на происходящее и надеяться на политиков, партии, законодательную власть, на силу своей армии. Закостенелые, древние традиции, законы, порядки – они не несут народам счастья, мира, спокойствия и благополучия. Тре­буется включаться в построении нового глобального общества. Ведь все народы, могут жить в мире и согласии!? Народам нечего делить между собой, они довольствуются тем, что у них есть, и что они в состоянии заработать.

Мы не призываем к революциям, бунтам, неповиновению. Человечество, еще пока не поздно, может одуматься и не идти на поводу у того зла, которое сотворили люди, стре­мившиеся к власти, славе, богатству. Они всем этим обладают только короткое время, за­тем они уходят в небытие, а все то: за что они боролись, переживали, нервничали, рас­трачивали свое здоровье, силы – остается здесь на поверхности Земли. Их дети и внуки проделают тот же путь, как и все живое на планете Земля. Все мы смертны и нам отве­дено жить не долго, так не лучше ли прожить жизнь в любви, радостях, счастье, чем в постоянных стрессах, борьбе, страхе, и не дай Бог – война.

Мне кажется, что человечеству будет более приятно жить в любви и взаимопонима­нии. Все то зло, которое имеем (при нынешнем развитии науки и техники), нас ждет страшное будущее, которое можно на­звать одним словом – ад.

Или мы пойдем другим путем, объединив усилия в построении бесконфликтной, открытой, свободной, счастли­вой жизни, где не будет места войнам, где не будет преступников, террористов, где все будут получать прекрасное воспитание и образование бесплатно, медицина и многие со­циальные услуги, так же будут бесплатны. В мире будет единая армия ООН (в глобаль­ном мире требуется отслеживать заранее конфликты, в любой стране мира, все должно находится под контролем, а в случае не­предвиденных ситуаций, вводить мобильные под­разделения ООН), а все расходы, кото­рые ложатся на население тяжелым бременем – пойдут на более важные нужды. Мы сплотим все страны, где люди будут жить как бра­тья. Где не будет сверхдержав,  партий, политиков, не компетентного парламента, сво­бодного хождения оружия, государствен­ных армий и многого чего которое не дает лю­дям жить в любви и согласии. Мы создадим на планете Земля – рай, и люди будут жить тысячу лет (геронтологи утверждают, что наука через пятьдесят лет сможет продлить жизнь человека до тысячи лет), наслаждаясь прекрасной жизнью.       

Некоторые скажут – утопия, которую не реально осуществить. Мы верим, что эта задача - осущест­вима и по­этому мы будем все делать, чтобы народы поняли, что есть иной путь человече­ского раз­вития. Все наши мечты и планы, мы в этом году будем притворять в жизнь. Приглашаем, всех желающих принять участие в построении новой жизни на планете Земля. У человека обладающего сильной верой, не существует преград, мы это докажем на деле.  

Продолжаем знакомство, со сборником подготовленным авторским коллективом Института соци­альных наук под руково­дством проф. Григорьяна Э.Р. Статья 5 написана М.А.Мунтяном, остальные – Э.Р.Григорьяном и М.А. Сафоновой.

Международный порядок по З. Бжезинскому

Книга «Великая шахматная доска» З. Бжезинского — о новом международном порядке в Евразии, каким он видится и какой желателен для США. И хотя совершенно ясно, кто и ради чего «переставляет фигуры» в «великой игре» тем не менее, как это констатирует В.А. Кременюк, «идея о новом порядке в Евразии вызывает много вопросов, а вот ответов либо нет вовсе, либо они не удовлетворяют. Во-пер­вых, не понятен институционный аспект этого порядка, форма и содержание механизма его создания: будет это какая-то международная организация или же определенная политика Вашингтона, которую другие страны должны воспринять и одобрить? Во-вторых, как планируется внедрить этот порядок: ор­ганизовать нечто вроде общеевропейского процесса с соответствующими переговорами или же внедрять его силой, не обязательно с помощью войны, но тем не менее путем принуждения? В-третьих, если уж такой порядок будет создан, каковы гарантии его сохранения, кто их даст и на какой срок?» «Сила мо­жет многое, — рассуждает далее этот российский ученый, — но надо знать, когда, как и с какой целью она будет использована. Кроме того, известны закон природы и закон общественных отношений: на ка­ждую силу всегда имеется противосила, противодействие. Даже если сила несет порядок, всегда име­ется достаточно элементов, выступающих против любого порядка. Готовы ли США до бесконечности бороться против этих элементов или, как это случилось в Сомали при первых же ощутимых потерях они погрузят своих людей на корабли и отплывут в благословенную Америку?» Книга «Великая шахматная доска» З. Бжезинского — ученый труд, исполненный в стилистике современной геополитики: у нее нет точного читательского адреса, но трактует она авторскую версию евразийской геостратегии США как «истину в последней инстанции». Книга не опирается ни на достижения современной американской геополитической мысли, ни на закономерности, постулаты, зафиксированные мировой геополитикой, зато вводит в научный оборот новую геостратегическую терминологию; она изобилует интересным фактическим материалом и в то же время грешит легковесностью своих основополагающих выводов; жанр «шахматной комбинации» на геостратегическом поле Евразии геополитичен сам по себе, но под­гонка правил самой игры под заранее заданный результат — необходимость американского руководства миром, — ослабляет, если не ликвидирует интригу выстраивания нужной для этого геостратегии; труд мог бы быть признан образцом откровенных и открытых размышлений З. Бжезинского над современ­ными мировыми проблемами и роли США в их решении, если бы не страдал синдромом «самонадеян­ности силы» и безапелляционностью богатства, видящего мир только в удобной для него перспективе. «Великая шахматная доска» у американского геополитика так и не стала ареной «великой борьбы» ме­жду Западом и Востоком, о чем писал в XIX веке Р. Киплинг, или «великой шахматной партии», кото­рая достоверно прогнозирует мировое развитие в ХХI веке, так как З. Бжезинский принимает в расчет только вожделенный им результат, в то время как вся совокупность событий и тенденций в жизни Евра­зии свидетельствует о том, что еще рано кому-то из основных игроков примерять лавровый венок побе­дителя. И все-таки эту книгу нужно читать и ее основные идеи знать, ибо однажды сформулированные идеи, если за ними стоят человеческие интересы, начинают жить самостоятельной жизнью. А за идеями З. Бжезинского стоят интересы упрочения исключительного положения США в современном мире.

Выпустив книгу «Великая шахматная доска», посвященную обстановке на Евразийском континенте, ее автор не обходит стороной и такую державу как Япония. Показывая, что Америка «выше всех», он, в тоже время, называет Японию мировой державой и пытается доказать историческую недолгосрочность превосходства США. Японию, как и Великобританию, считает «неугомонными» крупными державами, имеющими собственную геостратегию. Сама же Япония является лишь точкой опоры для США.

Эффективная политика Америки в отношении Евразии заключается в том, чтобы иметь опорный пункт на Дальнем Востоке. Таким образом, для глобальной политики США важное значение имеют тес­ные отношения с морской державой — Японией.

На данный момент Япония и США поддерживают тесные союзнические связи.

Учитывая великую мощь Америки, можно сказать, что для Японии США служили «зонтиком», под которым страна могла прийти в себя после опустошительного поражения, набрать темпы экономиче­ского развития и на этой основе постепенно занять позицию одной из ведущих держав мира. Но более того, для Японии естественно стремление занять ступень главы мира. Тем самым обеспечено неизбеж­ное соперничество между Японией и Америкой. Однако, у Японии еще недостаточно сил, чтобы выйти на первое место (Япония до сих пор не имеет национальной самостоятельности в области безопасности). Как долго может сохраняться такая расстановка сил? Попробуем ответить на этот вопрос.

Есть версия о возможном снижении регионального первенства Америки в Азиатском регионе, так как, постепенно растущая мощь Китая, на континенте, может распространяться на морские регионы, имеющие довольно большое значение для Японии. По этому поводу у японцев усиливается чувство не­определенности в отношении геополитического будущего их страны.

Не приходится сомневаться и в том, что США имеют привычку присутствовать в любой точке Зем­ного шара по тому или иному вопросу. Для сравнения обратимся к Европе. Можно провести параллель между японским положением на евразийском Дальнем Востоке и германским на евразийском Дальнем Западе. Причем, обе страны являются основными региональными союзницами Соединенных Штатов. Обе страны имеют значительно мощные вооруженные силы, но ни одна из них не является независимой в этом отношении: Германия скована своей интеграцией в НАТО, в то время как Японию сдерживают ее собственные (хотя составленные Америкой) конституционные ограничения и американо-японский до­говор о безопасности. Обе являются центрами торговой и финансовой мощи.

Кроме того, надо сказать, что Германия разделяет со своими соседями как общие демократические принципы, так и более широкое христианское наследие Европы. И в доказательство тому, что Япония не является региональной державой, помимо вышеназванных, можно привести в пример факт о том, что Япония «не по своей вине» географически отделена от своих азиатских соседей.

В действительности, хотя Япония и находится в Азии, она не в достаточной степени азиатская страна. Такое положение значительно ограничивает ее геостратегическую свободу действий. Ведь Япо­ния до сих пор остается зависимой от американского военного покровительства. Из этой ситуации З. Бжезин­ский дает альтернативный выход: либо Япония соглашается с региональным господством Китая, либо осуществляет широкую — и не только дорогостоящую, но и очень опасную — программу воен­ного пе­ревооружения. Но Япония боится и понимает, что резкое изменение курса может быть опасным.

В этом отношении в политических кругах Японии выявились разногласия. Мнения разделились в че­тырех направлениях: приверженцы тезиса «Америка прежде всего», сторонники глобальной системы меркантилизма, проактивные реалисты и международные утописты.

Первые, то есть придерживающиеся мнения «Америка прежде всего», считают существующие аме­рикано-японские отношения стержнем японской геостратегии.

Второе направление считает Японию в первую очередь экономической державой и относительная демилитаризация Японии — это капитал, который стоит сохранить. Поскольку Америка гарантирует безопасность страны, Япония свободна в проведении политики глобальных экономических обяза­тельств, которая понемногу усиливает свои позиции в мире.

Третья группа — проактивные реалисты — представляет собой новую категорию политиков и геопо­литических мыслителей. Они выражают мнение о том, что Япония имеет возможности ( будучи богатой и развитой демократией) и обязательства произвести действительные изменения в мире после оконча­ния холодной войны. Тем самым Япония должна добиться мирового признания. У истоков этой позиции в 80-е годы, как известно, стоял премьер-министр Ясухиро Накасонэ. А в 1994 году по этому поводу был выпущен документ «Программа для Новой Японии: переосмысление нации».

Наименее влиятельным можно назвать четвертое направление — международных утопистов. Они связывают Японию с глобальным лидерством в разработке и продвижении подлинно гуманной про­граммы для мирового сообщества.

Эта политическая неустойчивость говорит о том, что Япония в целом не видит выхода из-под Амери­канского прикрытия. Бжезинский же предлагает хитрый ход: «использовать особые отношения с США чтобы добиться мирового признания для Японии, избегая в то же время враждебности Азии и не рискуя преждевременно американским «зонтиком» безопасности».

Но, все-таки, небольшие порывы к независимости от США можно наблюдать во внешней политике Японии. В первой половине 1996 года правительство островного государства заговорило о «независи­мой дипломатии», несмотря на то, что, всегда осторожное, Министерство иностранных дел предпочи­тало переводить это выражение более туманным термином «проактивная дипломатия». Что ж, может быть, это и есть та самая первая ласточка в переориентации вооруженных сил Японии.

То, что роль Китая в Азиатском регионе возрастает, я думаю, оспаривать никто не станет. И эта страна, с ее сохранившимся социалистическим устройством государственной власти, пытаясь вылезти вперед, является еще одним препятствием, для преодоления которого у Японии пока еще не хватает сил.

Если следовать мысли о возможном прекращении соперничества и дальнейшем примирении между Японией и Китаем, то региональные последствия такого изменения союзов были бы слишком тревож­ными: «уход Америки из регионов, а также немедленное подчинение Тайваня и Кореи Китаю, оставле­ние Японии на милость Китая». Но эта перспектива не выгодна никому, поэтому она автоматически от­падает. Но что же, все-таки, ждет Японию?

Итак, очевидно, что концепция, выдвинутая З. Бжезинским, слабо применима к стране и к региону в целом. Во-первых, потому, что как бы Япония не старалась стать мировой державой, у нее это не полу­чится, так как Америка ясно дает понять, кто в мире хозяин. Говоря об этом, учтем как происходящие события в Югославии, так и постоянные заявления Соединенных Штатов всему миру о своей мощи. Взять, к примеру, недавний доклад Белого дома о «Стратегии национальной безопасности США для но­вого столетия», где говорится о ежеминутной готовности войск Америки к немедленной переброске в любой регион мира, что нам и было недавно доказано.

Во-вторых, у самой Японии еще не достаточно сил для становления во главе всего мира. Хотя Азия и обошла Европу по экономическому развитию, она на редкость сильно отстала от нее с точки зрения ре­гионального политического развития. Ей не хватает многосторонних структур в области сотрудниче­ства. Например, там нет ничего подобного ни ЕС, ни НАТО, а даже те, что есть — АСЕАН (ассоциация государств Юго-Восточной Азии), АРФ (Азиатский региональный форум) и АПЕК (Азиатско-Тихооке­анская группа экономического сотрудничества) и отдаленно не соответствуют той сети многосторонних и региональных связей в области сотрудничества, которые объединяют Европу. Поэтому, не будем за­бывать, что Япония — часть Азии.

И, в-третьих, мы получили много ответов на вопрос о расстановке сил в исследуемом регионе, по­ставленный самим автором, но ни один из них не есть реальный выход для Японии из своей ситуации, так как не было ответа, который бы на самом деле устраивал саму страну.

Глобальная коммуникация как альтернатива угрозам

Глобализацию можно еще определить как формирование единого общемирового финансово — ин­формационного пространства, как бы интеграцию каналов информационной связи. Этот аспект глобали­зации обязан информационной революции в начале 90-х годов и таким ее инструментам как Интернет, глобальное телевидение. Но главным содержанием информационной революции, которая началась в 90-х годах, стало изменение предметов труда. Если раньше человечество старательно влияло на природу и изменяло ее, то теперь самым доходным бизнесом стало влияние на сознание человека (как индивиду­альное, так и общественное), его модификация или промывание благодаря новым компьютерным ин­формационным технологиям. Это стало самым рентабельным, быстро развивающимся бизнесом, сопро­вождающим все другие формы экономической активности. Если ранее маркетинг и учет интересов по­купателя пытались приспособить товар к потребностям граждан, то теперь граждан приспосабливают к уже имеющемуся товару. Появился даже термин «high hume» — это воздействие и формирование жи­вого человеческого сознания, чем занимается даже продавец зубной пасты. Это — информационная ра­бота по формированию в обществе благоприятного восприятия кого-либо или чего-либо, принципи­ально не являющихся таковыми.

Внутри каждого общества происходит формирование слоя информаторов, которые, используя совре­менные информационные технологии, занимаются формированием сознания общества и все дальше от­даляются от самого этого общества. Последнее, являясь только объектом формирования, само в этом процессе активно не участвует. Это ведет и к подрыву демократии, поскольку основной ее смысл — это диффузия идей и представлений из самых низов общества до самого верха. Но главным результатом этого процесса формирования сознания является парадоксальное оборачивание иерархии общества. Ви­димая, внешняя часть управленческого слоя, оказавшись наиболее податливой этому воздействию, при­обретает контуры дегенеративной элиты — внешне находясь на верхних этажах общества, умственно она далеко не соответствует этой позиции. Связь между разными секторами общества оказывается разо­рванной, несмотря на сохранение всех формальных инструментов и механизмов демократии. Такое раз­деление ведет к нарастающему разрыву внутри обществ. В них формируется информационное сообще­ство, которое все больше отделяется от основной массы граждан и перетекая через границы вливается в единое глобальное информационное сообщество.

Это информационное сообщество мира благодаря тем же коммуникациям координирует свою актив­ность, превращая ее во взаимносогласованное одурачивание мира. В результате разрыв внутри обществ постепенно перерастает в разрыв между обществами, который становится все более окончательным и непреодолимым. По мере появления качественно нового класса технологий, получивших условное на­звание «метатехнология», специфика которых в том, что они в принципе исключают возможность кон­куренции с владельцами этих технологий, происходит вырождение конкуренции. Например, если вы пользуетесь мобильной связью в условиях существования системы «Воис стрим», вы не можете по этой мобильной связи договариваться о своей конкуренции против владельцев этой системы, потому что ваши планы будут им опережающе известны. Это одна из оборотных сторон информационной прозрач­ности. И это одна из главных причин того, что технологический разрыв между развитыми и развиваю­щимися странами становится все больше и появляется неустранимая пропасть между наиболее разви­тыми странами, которые в массовом порядке производят новые технологические принципы, и всеми ос­тальными.

Новые технологии качественно изменяют главные ресурсы развития. Раньше главным ресурсом раз­вития было производство, в общем-то закрепленное на территории. Если вы хотели освоить ту или иную территорию, то вы должны были волей или неволей развивать на ней производство. В этом отношении колониализм и довоенный, и послевоенный был в общем-то созидательным. Сейчас главными ресур­сами стали территориально мобильные финансы и интеллект. И для того, чтобы их освоить, вам не нужно развивать тот или иной регион, в котором они находятся, вам наоборот, нужно ухудшить макси­мально ситуацию в этом регионе, чтобы они оттуда сами прибежали к вам. Это кардинально меняет взаимоотношения между развитыми и развивающимися странами. Развитые страны больше не заинте­ресованы кровно и эгоистично в прогрессе развивающихся стран. Это крайне опасная тенденция, проти­воядия от которой человечество еще не выработало.

В целом сырье становится дешевле, а продукты информационных технологий, то самое формирова­ние сознания, становятся все дороже. И это также подрывает стратегическую конкурентоспособность стран, которые опираются на неинформационные, старые технологии. В результате, конкуренция между странами, находящимися на разных этапах развития технологий, становится все менее равноправной. Она все больше приобретает всеобщий и жесткий характер и ведется на уничтожение слабых, на окон­чательную потерю ими ресурсов развития.

При этом формирование единого рынка ведет к формированию единых монополий, которые не под­вержены никакому контролю. Не существует даже статистики деятельности международных финансо­вых монополий. Результатом этого также является вырождение конкуренции. Сильные становятся все в большей степени монополистами, все более и более крупными структурами. Естественно, это сопрово­ждается размыванием суверенитетов, формированием таких крупных монополий, которые подавляют целые регионы и национальные государства.

В целом появление новых технологий означает, что главным ресурсом и результатом успеха явля­ются уже не деньги, как это было на протяжении многих сотен лет, а новые технологии. Появилась но­вая технологическая пирамида. Она включает в себя помимо производства товаров внизу и производ­ства новых технологий наверху, еще и создание новых технологических принципов, которое является самой незаметной и самой рентабельной частью работы. На это постепенно переориентируются наибо­лее развитые страны, т.е. США и отчасти Англия. В свое время Рейган и Тэтчер смогли обуздать нацио­нальные монополии и первыми открыть свои экономики международной конкуренции, за счет чего был осуществлен быстрый рывок вперед. А в США это дополняется совершенно исключительным симбио­зом государства и бизнеса, который позволяет им действовать как равноправным партнерам, как двум частям единого целого.

Однако возможности развития старой модели исчерпываются и вместе с ней ставятся под сомнение основные институты капиталистической экономики — частная собственность, конкуренция, рынок. Сейчас они находятся в состоянии глобальной неустойчивости, вызванной тремя основными факторами.

Во-первых, это информационное самопрограммирование, о котором говорилось выше, всех систем управления на всех уровнях. Средний житель западных стран становится придатком оборудования, но в отличие от прошлых лет, когда он протестовал и боролся против этого, информационное промывание приучило его рассматривать это положение как естественное и даже преимущественное по сравнению с жителями незападных стран.

Во-вторых, «информационный имперский провинциализм США», их неспособность понимать дру­гие страны и культуры. США, производя 30% мировой продукции и очень большую часть новых техно­ло­гических принципов, оказывают объективное влияние на весь мир, но при этом принимают политиче­ские решения, исходя из внутренней реальности США, т.е. не совпадают сферы, на которые ориентиру­ются управляющие системы, в первую очередь государство, и сферы на которые эти системы воздейст­вуют. Это ведет к снижению эффективности в политике и к общей неинформированности населения о событиях в других странах, да подчас и о своей стране американцы имеют смутное представление бла­годаря плотной опеке масс-медиа.

А в третьих, проблемой сегодня является то, каким образом будет преодолеваться глобальный моно­полизм. Стандартный прием преодоления монополизма — расширение рынка, включение новых игро­ков. Но сегодня его некуда расширять, уже сформировался единый общемировой рынок. Значит на по­вестке дня стоит новое резкое повышение качества труда, появление новых технологий, которые разру­шат или ослабят старые глобальные монополии, что может быть крайне разрушительным и болезнен­ным процессом. Решение этой проблемы в США идет по пути резкого стимулирования научно-техниче­ского прогресса, в частности, через развитие программы противоракетной обороны. Альтернативой этому может быть реализация так называемых «закрывающих» технологий, которые связаны со взрыв­ным повышением производительности труда. Они получили условное название «закрывающие», потому что они настолько сильно повышают производительность труда, что не открывают новые рынки, а на­оборот, закрывают их. Распространение этих закрывающих технологий скажется прежде всего на струк­туре производства и повлечет его радикальную трансформацию, равносильно глобальной техногенной катастрофе.

 Таким образом, принципиальное значение для успехов западного мира имел процесс информатиза­ции и коренного преобразования управления во всех сферах. В структуре общества выделился новый слой производителей ценных знаний и информационных технологий. Основой преобразований явилось формирование новой корпоративной культуры. Если раньше государство и общество формировали этику и правила поведения, то сейчас социокультурные нормы вызревают в корпоративных структурах и в творческих корпорациях. И уже затем эти нормы транслируются в общество. Общества и государ­ства в постиндустриальной фазе вбирают в себя черты той корпоративной культуры, которая формиру­ется в ведущих национальных компаниях. Однако, в творческих корпорациях экономические факторы не являются доминирующими. Более важными становятся создание атмосферы креативности и растет значимость идеалов непрагматического плана.

Последний аспект более выпукло проявился в глобальной информатизации масс.

В коммуникационном плане современные средства связи осуществляют немедленный контакт с лю­бым жителем Земли, если у того есть доступ к компьютеру. В результате возникли новые явления. Во-первых, эти средства помогли консолидировать то, что потенциально жаждало консолидации: а) устано­вились более тесные и быстрые связи между экономическими и деловыми кругами; б) возникло более интенсивное общение на профессиональном, научном, конфессиональном уровне; в) возникли новые формы дистантного образования; г) более тесными стали связи между разрозненными частями этносов и национальных сообществ, что способствовало дальнейшему развитию этноидеологий и т.д. В то же время, хотя кардинально ничего нового в политическом процессе не произошло, политическая карта на­капливает арсенал грядущих изменений.

Теперь, те, кто хотел контакта и общения имеют его вдоволь. Это помогает продавать любые товары и услуги, структурировать новые планы, мобилизовывать людей со всего света, вербовать добровольцев или сторонников. Короче, на любую идею найдется в интернете желающий ее испытать.

Новым стало более активное участие граждан в политике. Мировой коммуникационный процесс по­мог оттенить и сделать более выпуклыми те противоречия, которые замазывались или скрывались госу­дарствами.

Споры между двумя конфликтующими странами, например, Грецией и Турцией, выясняются не только на политическом или дипломатическом поприще, но и на уровне частных граждан, а особенно молодежи, проводящей часы в интернете. В домашних для обеих сторон условиях жители разных стран либо переругиваются между собой, либо пытаются найти компромисс. Дипломатия стала уделом моло­дых людей или просто имеющих время на политику.

Другой аспект более активного участия в политике — возможность выражения своего мнения непо­средственно любому мировому лидеру или руководителю любой страны. Достаточно заглянуть в ин­тернет на политические сайты, чтобы увидеть совершенно новое явление в мире: все говорят со всеми и сохранить что-то в секрете просто невозможно. Это пример всеобщей демократизации общения, которая на наш взгляд и явится реальным противовесом перечисленным выше угрозам.

Этот фактор мирового общения мотивирует людей принимать во внимание интересы и позиции представителей других стран, задумываться о своих действиях в масштабе всего мира, учитывать все­мирную оценку своим взглядам и дает возможность вмешиваться или включаться в мировые события и даже помогать их делать. Каждый уважающий себя ученый имеет свой сайт и может общаться с колле­гами, минуя промежуточные инстанции.

В то же время это приводит к тому, что люди становятся более разборчивыми в выборе партнеров для общения. Ведь легко, отказавшись от общения с неприятными соседями, найти себе друзей на дру­гом конце мира и играть с ними по вечерам в карты или в шахматы.

Развиваются новые формы социальных ассоциаций, связанных между собой только электронной по­чтой и общими культурными или социальными интересами. В некоторых случаях такие группы могут оказать существенное влияние на культурные или экономические аспекты. В то же время эти кибер-группы и достаточно замкнуты, они могут выставить вполне прочные электронные заслоны-пароли про­тив проникновения в них чужаков, т.е. тех, кто не разделяет их позиции. Эти группы могут носить рели­гиозный, образовательный, научный, политический характер, быть объединениями вокруг конкретных лиц, идей или объектов.

Как коммуникационная глобализация сказывается на государстве? Традиционное понимание госу­дарства как географической территории с гражданами, находящимися под общим правлением, требует дополнения в плане информационного контроля. Если в советское время трудно было контролировать каждую кухню, на которой велись политические разговоры, то теперь вся социокультурная, экономиче­ская и даже бытовая жизнь населения прозрачны для тех, кто контролирует информационные потоки. И это могут быть субъекты иных государств и даже частные лица.

Современная коммуникационная техника, которая в отдельных странах находится, прежде всего, в руках государства, настолько мощна, что теперь гражданин этих стран гораздо более беспомощен перед лицом государственного контроля и вторжения, чем прежде. Но в то же время, именно владение этими средствами определяет сегодня объем власти, сосредотачиваемой в руках субъекта, будь то локальная или транснациональная организация, и создает условия для ведения частной политики в мировом мас­штабе. Например, граждане США больше страдают от частного контроля, которому подвержены все их контакты через интернет, поскольку провайдерами являются частные компании. В то же время жители бедных стран, даже обеспеченные их представители, не в состоянии запускать или арендовать радиоло­кационные спутники, и, соответственно, не могут вплести свой голос в каналы мирового телевидения, поэтому ближайшим агентом их аппеляций оказывается местное государство, вынужденное внимать их призывам и обороняться от эксцессов частной мировой политики.

Опасения некоторых, что политическая глобализация приведет к размыванию национальных госу­дарств и построению глобального государства кажутся преждевременными. Скорее мы находимся на промежуточном этапе, когда растет число государств, сохраняющих свой власть и суверенитет, и пре­жде всего через силу электронных устройств, но включенных в международные отношения через мно­гочисленные дипломатические и экономические договоры, координацию своей деятельности через ООН и др. Более того, возникновение множества новых региональных блоков имеет цель помочь коопериро­ваться близко расположенным странам более плотно. К тому же мультинациональные компании, это компании, которые имеют государственную или национальнцую принадлежность. Каждая такая транс­национальная компания может быть идентифицирована как принадлежащая определенной стране.

Политическая глобализация не ведет, как предполагают некоторые, к унификации политической и юридической систем. Государства не собираются сдавать свои политические позиции скорее, можно говорить больше об экономической глобализации, чем о политической.

Но у глобальной экономики есть много моделей, определяющихся культурной спецификой стран. В Сингапуре важнейшие экономические агенты — мультинациональные корпорации, в Южной Корее — олигополистические компании, в Гонконге — малый бизнес, семейный капитал — в Италии и так далее. Поэтому национальное правительство вовсе не лишено влияния, оно в силах построить и свою эконо­мическую модель.

 Мировая элита и глобальное общество

Глобализация мирового хозяйства и предпринимательства, развитие межгосударственных институ­ций, все более становящихся реальными центрами власти, одновременно сопровождается ростом ме­жэтнической, политической и межкультурной напряженности, возникновением ряда кровопролитных противостояний, которые создают угрозу для мирного будущего народов. Неоднозначность процесса глобализации проявляется также в культурной и информационной сферах. Налицо попытка представить в качестве единственно универсальной и прогрессивной лишь одну из многих существующих в мире культур, основанную на понимании экономического базиса как абсолютной ценности и мерила соци­альных отношений.

Главной причиной того, что глобализация обнаружила и свое негативное лицо, является позиция, за­нятая мировой элитой. Та глобализация, которую они проводят, является опасным вызовом народам, с которым они столкнутся в ХХI веке. С одной стороны, она неизбежна, ибо развитие международной торговли, глобального политического, экономического и информационно-культурного взаимодействия побуждает правительства и народы к созданию надгосударственных механизмов политического и эко­номического управления, которые постепенно заменяют привычные формы власти. С другой стороны, все большее количество людей и народов осознает, что глобализация не должна становиться средством тотальной унификации, бесконтрольного господства богатой элиты над всем миром, власть имущих над простыми людьми. Подлинный диалог и равноправное взаимодействие различных традиционных рели­гий, культур, мировоззрений, утверждение принципа многополярности мира на уровне всех механизмов принятия решений — могут стать одними из условий подлинно справедливого международного по­рядка, способного усилить положительные и ослабить отрицательные последствия глобализации. Новые феномены, с которыми человечество столкнется в ХХI веке, не исчерпываются сферой политических и экономических процессов. Охарактеризованные выше глобальные процессы все в большей степени оп­ределяют жизнь народов на национальном и местном уровнях. Мало того, эти процессы отнюдь не от­меняют, а иногда и усугубляют внутренние проблемы наций и государств. Среди таких проблем можно выделить провоцируемые мировой элитой рост межнациональной, политической и социальной напря­женности, преступность, коррупцию, экономическую несправедливость, ослабление влияния нравст­венных норм.

Эти обвинения могли бы показаться голословным, но достаточно принять во внимание тот очевид­ный сегодня факт, что средства массовой информации являются зеркалом власти, и львиная доля их принадлежит мировой элите: частным и очень богатым людям. Это богатство невозможно даже пред­ставить среднему жителю Земли, настолько несоизмеримо положение владеющих землей, домами, заво­дами, магазинами, спутниками с рядовым покупателем из любой страны. А что продуцируют сегодня по всему миру средства массовой информации — это хорошо известно. Более откровенной войны всему миру, которые ведут богатые, невозможно представить. Самое минимальное чувство, питаемое ими, как можно вынести из масс медиа, и которое видимо является порогом их снисхождения ко всем остальным — это презрение ко всем тем, кто, не успел попасть на корабль с награбленным добром.

Это печальный на сегодня факт, что глобальная экономика и международный финансовый рынок привели к формированию нового общества, в котором власть принадлежит не элитам национальных го­сударств, а мировой элите. Современные финансовые потоки не знают границ и национальностей — они стали безличной нервной системой мировой экономики, реакциями которой пытаются манипулиро­вать многочисленные игроки, но предсказать поведение которой не может никто. Финансовые операции происходят в доли секунды. Достаточно минуты для того, чтобы процветающая экономика страны или целого региона коллапсировала в результате финансового кризиса, если деньгам вздумается уйти с рынка.

Подчеркивание ответственности прежде всего финансовой элиты связано с объективными особенно­стями нынешнего этапа глобализации.

Как показывают данные, глобализация в потоках производства и продажи товаров все еще значи­тельно уступает глобализации финансовой, потокам денег, валюты, ценных бумаг перетекаемых в ос­новном из развитых стран в третий мир. Даже объемы торговли уступают объемам финансов. Во многих странах торговля ведется преимущественно внутри страны или с сопредельными странами. Например, основным партнером США является Канада, Латинская Америка торгует в основном внутри своего суб­континента. В Европе 60% всей интернациональной торговли ведется внутри Европы, то же и в Азии (1).

Поэтому для тех, кто инвестировал капиталы, последнее десятилетие было временем быстрого обо­гащения, для жителей же развивающихся стран это были периоды экономической модернизации, рез­кого подъема экономики и повышенного спроса на рабочие руки, а затем столь же неожиданного быст­рого падения спроса, увеличения безработицы, разочарования в преимуществах свободного маркета.

Конкуренция на рынке капиталов и валют, а также разница между глобальным характером деятель­ности транснациональных корпораций и локальным налогообложением лишает национальное государ­ство пространства для маневра. С другой стороны, национальное государство испытывает давление и изнутри — с уровня региональной власти, которой избиратель начинает доверять больше, а националь­ное правительство вынуждено передать часть суверенитета.

Как формируется новая международная элита?

В этом процессе большую роль играют транснациональные компании, пропагандирующие либертар­ные идеи и поддерживающие расположенные в незападных странах центры их распространения. Для проникновения компаний в другие страны требуется почва в качестве опорных пунктов этих организа­ций, где бы работали коренные жители этих стран, но разделяющие идеологию и экономическую плат­форму транснациональных компаний, так называемые агенты перемен. В этих странах, где экономика оставляет желать лучшего, рыночная модель вкупе с демократическим устройством страны представ­ляются населению в качестве панацеи от всех бед. Большее богатство и большая эгалитарность разви­тых стран, в первую очередь США, пропагандируемый идеал равенства возможностей внушили наде­жду тем, кто не смог добиться желанных целей у себя на родине. Либертарные идеи выполняют в этом плане двойную роль: критикуя местное государство за отсутствие свободы и демократии, они сопрягают естестственное стремление людей к свободе и лучшему образу с моделью западной демократии, что за­частую идет вразрез с условиями и возможностями этой страны.

Отдельные, неудовлетворенные своим положением индивиды (например, по каким-то причинам за­блокировано их продвижение или чинятся препятствия их деятельности), но имеющие определенный вес в государственных структурах приглашаются к сотрудничеству с компаниями западных стран. Эти индивиды, становясь опорной площадкой для расширения компании и переноса ее деятельности в эту страну, могут инициировать движение своей страны к рынку, внося новые прогрессивные элементы в структуру экономики, изменяя ее устаревшие формы. По мере ощущения своей большей связи с ино­странной компанией (работая то ли качестве ее представителей, то ли в качестве высокооплачиваемых консультантов), они постепенно интегрируются (или, по крайней мере, идентифицируют себя ) с элитой западных стран. Следующим шагом их трансформации является то, что становясь частью транснацио­нальной компании, обслуживая ее интересы эти индивиды все больше отрываются от интересов собст­венных стран. Они теперь имеют больше связей с мировой элитой и глубже вовлечены в общие эконо­мические интересы. И, наконец, сливаясь с мировой элитой, они вступают в противоречие с собствен­ным государством, как организацией, призванной (хотя бы идеологически) защищать свое население. Во многих случаях, продолжая оставаться видными функционерами внутри своих государств, они под­чиняют это государство интересам транснациональной компании, то ли через систему финансовых кре­дитов и обязательств по их выплате, то ли через инвестиции в иные отрасли страны.

Государства начинают выполнять роль больших накладных карманов для этих транснациональных организаций. В государствах увеличивается налогообложение, вводятся драконовы меры для надзора за сбором налогов, учреждается налоговая полиция и т.д. — и все это инициируется мировой элитой для собственных нужд. Население этих государств ничего не видит и не получает от усиленного сбора нало­гов.

В результате этих процессов элиты из незападных стран вливаются в мировую элиту. Образ жизни и условия существования сближаются. Нередки перекрестные браки, создающие гарантию стабильности. И в конечном счете трудно бывает отделить клановый и семейный характер связей мировой элиты от ее имущественного статуса. И медиумом для такого сближения являются транснациональные компании. Затем в мировой элите происходит гармонизация интересов путем раздела сфер влияния и территорий.

Неважно через какую сферу совершается интервенция мировой элиты и ее пополнение местными представителями. Например, если удалось обеспечить политическое влияние, то оно может превра­титься в экономическое доминирование посредством диктата правил торговли и объемов производства и т.д. Военное влияние может быть превращено в коммуникационное доминирование посредством обоснования необходимости создания совместных централизованных штабов для систем коммуникаций или транспорта. Неслучайно, что капитал и собственность в западных странах хорошо защищены и труднодоступны, в то время как в незападных странах они открыты для потоков денег, товаров и сырых материалов. Точные команды из такого рода штабов, больше напоминающих организации с феодальной структурой подчинения центру, могут быть необходимы для установления коммуникационной зависи­мости такого типа. Но однажды будучи установлена, эта организация продолжает само-воспроизво­диться. Коммуникационное доминирование может трансформироваться в культурное посредством регу­ляции потоков информации, выпуска соответствующих учебников, программ образования и т.д.

И, наконец, культурное влияние может конвертироваться в экономическое посредством оказания технической и гуманитарной помощи или наложения определенных правил взаимодействия, или по­средством реализации навеянных идей, например, либертарных.

Если же возникают какие-либо протесты внутри страны, то обращение к прямой силе становится не­минуемым, причем теперь государства и мировая элита действуют в координации.

Но постепенно государства начинают увядать, население теряет лояльность к ним, правительство оказывается в изоляции (именно этот процесс и фиксирует критика либертариев), но тогда падает и эф­фективность поддержки транснациональных компаний. Проводя аналогию с известным законом соот­ношения хищников и жертв, можно сказать, что с падением или ослаблением хозяйского населения не­избежно слабеет и сам хищник. Но потребность транснациональной компании во влиятельных связях и поддержке выросшей инфраструктуры нарастает.

Выходом является новая концепция, приходящая на смену разрозненным усилиям компаний — необ­ходимость организации глобального общества. Во всяком случае, потребность в наличии таких гло­бальных мировых организаций как ВТО, МВФ и др. Вместо того, чтобы рассматривать демократию как средство или условие экономического развития среди определенных стран, демократия стала в руках элиты инструментом интенсивного контроля над незападными странами и путем к обеспечению их до­минирования в рамках глобального мира.

Международная элита, управляющая новым сетевым обществом, глубоко интегрирована в простран­ство финансовых и информационных потоков. Современные элиты космополитичны, тогда как люди в большинстве своем живут в закрытых географических пространствах и национальных культурах. По­этому чем меньше зависимость элиты от определенной культуры, чем больше ее включенность в про­странство потоков информации, тем менее она подконтрольна национальным государствам и вообще каким-либо обществам.

Каким образом выстроена иерархическая пирамида мирового бизнеса? Кто, какие деньги и на чем за­рабатывает в международном бизнесе? Кто в нем доминирует? Прямую информацию об этом полу­чить невозможно, но в социологическом плане можно указать на ряд слоев, определяющих профиль элиты. Вершину пирамиды в современной мировой экономике занимают лица и корпорации, которые выяв­ляют и организуют решение новых проблем для всех участников глобального рынка. Второй уро­вень предпринимательской иерархии занимают те, кто производит символы, стили поведения, образы жизни, стандарты потребления и продукты массовой культуры. Мощь Америки начинается с Голливуда и с Си-Эн-Эн, т.к. именно они формируют сознание, определяя и подсказывая, кому, что и как покупать, кому и что носить, как жить. Третий уровень составляют ученые и специалисты, которые находят новые ре­шения или пробивают новые пути запущенной в общество модели; они формируют творческую элиту общества. Четвертый уровень занимают консультанты и специалисты по вопросам инжиниринга, ме­неджмента, финансов, права и т.д. Пятый уровень представлен бизнес-структурами производственного плана. А на самом нижнем уровне находятся те, кто занимается сырьевым обеспечением всего этого процесса.

Возникновение новой международной элиты и ее потребность в собственной территории, защищен­ной от проникновения извне, отражается, например, в унификации международных отелей, чей дизайн, вплоть до полотенец, должен создавать чувство знакомой среды во всем мире, одновременно абстраги­руя эту среду от окружающей действительности. Ложи VIP в аэропортах во всем мире, мобильное пер­сональное подключение к коммуникационным системам в любой точке земного шара, система бизнес-сервиса — все это является частью унифицированного образа жизни новой элиты, одной международ­ной субкультуры, идентичность которой устанавливается не в отношении какого-либо государства, но по факту принадлежности к элите международного финансово-экономического сообщества.

Понятно, что чем более комфортней становятся условия жизни элиты, тем больший страх овладевает ими при малейшей мысли о возможной потере всего этого или о грядущем перераспределении благ. Ог­ромные деньги, вкладываемые в политическую деятельность, в создание и поддержание партий пресле­дуют все ту же цель — отдалить осознание чудовищной эксплуатации, совершаемой одной малой ча­стью человечества над всем остальным населением земли.

Но кризис партий становится и кризисом демократий. В условиях, когда судьба основных государст­венных постов по-прежнему решается на выборах, успех тех или иных сил зависит от того, насколько эффективно им удастся организовать шоу в средствах массовой информации и насколько продвигаемая персона станет центром медиа-кампании. В современной политике никто уже не разбирается в том, что конкретно предлагает партия или движение: гораздо важнее успех на поприще имиджмейкинга или сбора компромата.

Основной конфликт нового мира — это формирование человеком и сообществами своей идентично­сти перед лицом нового миропорядка. На новые условия люди и общины реагируют через поиск новой идентичности. Попытки национально ориентированных движений приведут в тупик. Элита зорко от­слеживает эти движения и как правило они падают жертвой своей национальной или этнической ис­ключительности — всегда можно противопоставить одну «судьбоносную» этничность другой и надолго взять под контроль неутихающий конфликт между ними.

Надо искать иные пути и при сложности нашего мира эти пути должны совмещаться с основными правовыми нормами. Это должны быть легитимизирующие идентичности, совмещаемые с вечными ценностями. Концепция «гражданского общества» недолго прослужила в качестве путеводной нити. По мере того, как накопление капитала и распределение власти проходит помимо традиционных институ­тов, гражданское общество теряет центральную роль в общественной жизни, уступая ее другим формам идентификации.

Сопротивление навязанному элитой сетевому управлению может носить самый разный характер и строиться по разным моделям. Организм глобальной экономики настолько сложен и трудно контроли­руем, что вряд ли лучшими способами избавиться от ее негативных влияний будут уклонение (сецессия) с последующей перестройкой общества, например, как предлагают либертарии, или ожидание гряду­щего мессии, как спасения от апокалипсиса или хотя бы от неопределенности, которая для человека не­переносима.

Глобализация и судьба государства: взгляды либертариев

Процесс глобализации, как он предстает в своей сегодняшней фазе, сопровождается развитием соот­ветствующей идеологии. Отмеченная закономерность уменьшения роли государства получила развитие в трудах многих западных политологов. Но особенно остро и радикально критикуют государство пред­ставители либертарного направления. Складывается впечатление, что, желают они того или нет, но их отрицание позитивной роли государств прокладывает пути глобализации как процессу построения без­государственного глобального общества. Основной тезис этой статьи состоит в том, что либертаризм, являясь продуктом процесса глобализации, последовательно и радикально разрушает сложившиеся представления о государстве, усиливая значимость над- и внегосударственных образований, но в то же время он предлагает интересные и оригинальные модели глобального общества, снимающие противоре­чие между государством и обществом. Движущие мотивы течения либертариев связаны с мощным про­цессом перестройки всего мирового порядка и с необходимостью нового подхода к организации совме­стной жизни человечества. Большую роль в становлении либертариев как самостоятельного идеологи­ческого течения играет продолжающаяся борьба между транснациональными корпорациями и государ­ственной организацией обществ. Анализируя современные мировые процессы можно выделить ряд сил, поддерживающих развитие и распространение либертарных идей. Это прежде всего,

а) мощные транснациональные корпорации, заинтересованные в устранении государственных барье­ров и в проведении политики Всемирной Торговой Организации (ВТО). Прокламируемое либертариями умаление роли государственных институтов приведет и приводит к возвышению международных или глобальных институтов, берущих на себя функции защиты и охраны порядка, причем выступающих как единый консолидированный механизм. Более конкретные и тесно сотрудничающие с населением инсти­туты заменяются на более абстрактные, отдаленные от национальной специфики глобальные нормы, поддерживаемые функционирующими на частной основе судами или частными армиями.

б) Далее, это имперские тенденции США, тиражирующие односторонний либертаризм, допускае­мый только в отношении к другим государствам.

в) В третьих, это различные этнические и национальные группы, дисперсно расселенные в разных го­сударствах, игнорирующих национально-культурную специфику этих групп и провоцирующих таким образом их негативную реакцию на государство.

г) И, в четвертых, катализатором таких идей является само государство, предавшее интересы своего народа и ставшее марионеткой в руках частных сил.

8.1. Социально-политические идеи либертариев

В последние годы в политической жизни стран Запада, особенно, США активизировались предста­вители особого течения в социально-политической мысли, которые называют себя либертариями. Ис­токи и основные идеи либертариев тесно связаны с общим для них и классического либерализма насле­дием, среди исторических фигур которого — Дж. Локк, Д. Юм, Дж. Милль, а также представители рус­ского анархизма, например, П. Кропоткин, М. Бакунин и др., а среди современных авторов — Л. фон Мизес, Ф. Хайек, Д. Фридман, М. Ротбард и др.

Но в своих выводах и размышлениях о роли государства и важнейших институтов современного об­щества либертарии ушли дальше своих предшественников и пришли к радикальным, а порой и парадок­сальным суждениям, которые тем не менее способствовали распространению их идей среди довольно широкого круга западной интеллектуальной публики. Их взгляды и платформы берутся на вооружение и политическими лидерами. Как указывают сами либертарии, многие из их взглядов, которые скептиче­ски, а порой и негативно воспринимались политической аудиторией, были успешно реализованы в по­литике некоторых стран и, в первую очередь, Соединенных Штатов. Например, и администрация Рей­гана в США и правительство М. Тетчер в Великобритании широко использовали либертарные взгляды и либертарную риторику в своих атаках на национализированную промышленность, государственное управление и социальные программы, в том числе и помощи бедным. Их экономическая политика и упор на приватизацию целиком диктовались либертарной верой в спасительную силу свободного рынка (маркета).

Эти концептуальные успехи позволили либертариям все более активно и настойчиво популяризиро­вать свои взгляды среди населения и политического истеблишмента. Как политическая организация партия либертариев была создана в 1972 году и с тех пор регулярно участвовала в президентских выбо­рах. Сегодня — эта третья партия в США по численности своих членов, несколько сотен представите­лей которых занимают официальные позиции в политической структуре страны.

На последних президентских выборах в США их кандидат Гарри Браун получил около 383 тысячи голосов, что составляет 0,4% от общего числа голосов. В то же время в этой президентской гонке Браун получил на 100 тысяч голосов меньше, чем в 1996 году, хотя опросы предсказывали ему даже 1,6% го­лосов. Представители партии либертариев в Конгрессе США получили в целом 1,66 миллионов голосов, что составляет наибольший общий объем голосов, полученный когда-либо третьей партией Америки. А всего по стране, по крайней мере, 3,3 миллиона избирателей голосовали за кандидатов этой партии.

Что более характерно, среди авторитетных теоретических оценок и мнений в США доминировали именно мнения и оценки этой партии. Интерес к идеям либертариев растет, обсуждение их позиций можно встретить и в самых обыденных контекстах американской жизни — в семьях, компаниях, не го­воря уже об университетской или политической аудитории. В российской печати о либертариях писали К.С. Гаджиев (19) и В.В. Согрин (46), Т.А. Алексеева(2). Отдельные положения либертарной программы анализируются в работах В.А. Найшуля, А. Илларионова, С. Матвеевой, А. Левенчука, А. Кара-мурзы, Р.И. Капелюшникова. Обычно либертарии редко дифференцируются от более известных нам либералов. Тем не менее, хотя основные взгляды и теоретические позиции либертариев изложены в работах Л. фон Мизеса, Ф. Хайека, М. Ротбарда, Д. Фридмана, которые входят в круг представителей и либеральных течений мысли, сегодня либертарии конституируют себя как противоположные либерализму направле­ния и, отмежевываясь от последнего, довольно жестко его критикуют.

В самом кратком изложении суть их взглядов можно выразить в следующем: тотальная критика на­силия в обществе, полное отрицание осуществления какого бы то ни было принуждения по отношению к гражданам общества, акцент на свободно формируемых ассоциациях граждан как основном элементе самоуправляющегося общества, преобладание рыночных отношений не только в экономической, но и в социальной, и политической жизни обществ. Самая главная их позиция в ключевом для общества и со­циальной науки вопросе о взаимоотношениях общества и государства состоит в полном и принципиаль­ном отрицании за государством какой-либо позитивной, созидательной или конструктивной роли в об­ществе. Возникновение государства они трактуют в соответствии с классической формулировкой его как аппарата насилия и принуждения, осуществляющего исключительно свои, частные, далекие от об­щества интересы, а существование и функционирование современных государств объясняют идеологи­ческой опорой населения на мифы, одним из которых является тот, что государство призвано создавать порядок в обществе. Вот в частности, преамбула к статье одного из современных либертариев: «Проти­воречие между государством и обществом является коренным для сегодняшнего глобального общества. Борьба между паразитарным государством и самоуправляемой коммуной составляет стержень совре­менной эпохи. Мифы, которые породило правление государства, исчерпаны. Миф первый — о вечности государства. Миф второй — о его прогрессивности. Миф третий — о его ключевой роли в поддержании внутреннего порядка общества и его обороне» (80, с.14).

Но что предлагается взамен? Как мыслят себе либертарии поддержание этих важных для общества состояний стабильности и порядка? Какие институты призваны реализовывать потребности общества в обороне и внутреннем порядке?

Здесь, в отличие от классических либералов, остановившихся на выделении экономики из сферы го­сударственного управления и допускающих существование минимального государства, либертарии полностью уповают на дальнейшее развертывание рынка и рыночных институтов и их проникновение во все сферы общества. Они не останавливаются на экономических аспектах, а помимо безусловного принятия тезиса о недопустимости государственного вмешательства в экономику, разрабатывают кон­кретные модели институтов и стратегии политических и социальных преобразований, расширяющих сферу проникновения рынка, указывают на условия проведения соответствующих реформ и пытаются исподволь строить реальные институты будущего свободного (от государства) глобального общества. Их работы посвящены не только экономике, но и далеким от экономики и рынка морально-нравствен­ным, правовым, семейным, образовательным, медицинским, экологическим и прочим проблемам со­временного общества в контексте его освобождения от какого бы то ни было государственного регули­рования. Логика исторического процесса, по их мнению, состоит в последовательном вытеснении госу­дарства и государственных институтов из всех сфер общества и в ориентации общества на самоуправ­ление через рыночные и квази-рыночные взаимоотношения граждан будущего глобального граждан­ского общества. «Практическое превосходство рыночной системы над правительствами и государством стало уже довольно очевидным. Только догматики государства продолжают отрицать этот факт, оче­видный, по крайней мере, в отношении к производству товаров и услуг. Экономисты-рыночники и ли­бертарии идут много дальше. Они подтверждают рыночное преимущество почти во всех областях об­щественной жизни» (80, с. 21).

Среди либертариев выделяются два течения в их отношении к роли государства. Одна группа либер­тариев, называющая себя умеренными, близка к классическим либералам и признает, хотя и ограничен­ную роль государства, например, в обороне общества, объясняя эту уступку наличием агрессивных ин­стинктов в некоторых, недостаточно демократизированных современных обществах. Другая группа, на­зывающая себя анархо-капиталистами, из числа наиболее известных — Мюрей Ротбард — последова­тельно проводя принципы рыночной свободы, заявляют, что свободный рынок мог бы даже лучше вы­полнять эту функцию по обеспечению защиты от иностранных государств, которая сегодня отдана на откуп государству. Это направление подчеркивает тотальную приватизацию всех государственных функций, в том числе и национальной безопасности, как наиболее важной из всех государственных служб. Цель либертариев — разорвать принудительные узы между правительством, которого они не принимают, и обществом и установить доминирование принципа частной собственности. Это, по их мнению, могущественный организующий принцип, который дает общее направление всем разрознен­ным индивидуальным действиям. Члены общества не нуждаются в едином приказе, у них есть единый принцип. Как говорит латинская формула: «ubi societas, ibi jus»; где есть организованное общество, там должны быть некоторые правила и ничего больше.

В политическом плане они считают, что выход из состава любых гегемонических отношений (сецес­сия) или сепаратизм есть главный тип политической реформы, который не противоречит цели установ­ления чисто частного порядка. Основным средством своих реформ они считают «сецессию» — это со­противление государству посредством отказа в поддержке какого-либо типа правления. «Сецессия», или уклонение — это, по их мнению, постепенный процесс расширения границ свободного общества. Обра­зовательную сферу они также рассматривают как средство формирования граждан свободного общества и напрочь отделяют ее от какого бы то ни было государственного контроля.

Хотя в числе теоретиков этого направления много европейцев, основная деятельность либертариев разворачивается в США. Комментаторы склонны считать, что американцы стоят у колыбели рождаю­щейся «Третьей партии», призванной изменить Америку. В качестве «кандидатов» на нее называют партию «зеленых» (5% голосов по последнему опросу), реформистов и либертариев (по 1% каждая пар­тия). Чтобы представить, в каком социально-политическом климате формируются и пропагандируются взгляды либертариев, приведем предвыборные высказывания потенциальных руководителей «Третьей партии», в частности, Гарри Брауна, представлявшего партию либертариев: «Я баллотируюсь в прези­денты потому, что хочу, чтобы вы были свободны!

Свободны жить своей жизнью, как вы этого желаете, и как это должно быть, а не так, как этого желают Ал Гор или Джордж Буш. Свободны воспитывать своих детей, как считаете это необходи­мым вы, а не орава бюрократов всех рангов, видящих в ваших детях солдат, предназначенных созда­вать пресловутый «новый порядок» в мире. Свободны владеть каждым заработанным вами долларом и тратить и распоряжаться своими деньгами как вам угодно — всеми деньгами, а не теми, что вам оставляют правительственные чиновники, забрав львиную долю.

Джордж Буш, Ал Гор, Пэт Бьюкенен и Ральф Нэдер ведут спор по поводу основного вопроса: кото­рый из них наилучшим образом способен руководить вашей жизнью? Который из них знает лучше, в какого типа школе должен учиться ваш ребенок? Который из них знает, как именно страховая компа­ния должна отвечать за ваше лечение? Который из них лучше знает, как организовать экономику, оп­ределить, сколько денег оставить вам из вашего заработка, и вообще решать, каков наилучший вари­ант вашего бытия.

Я участвую в предвыборной кампании потому, что не верю, что они способны руководить вашей жизнью. Я никогда не взял бы на себя такую ответственность. Я полагаю, что вы и только вы мо­жете отвечать за свою жизнь. Правительство должно исчезнуть из вашей жизни, и все решения должны принимать вы сами, сами распоряжаться своими деньгами и жить, как свободная, независи­мая личность, а не как ребенок-несмышленыш, который требует наблюдения, руководства и опеки со стороны всесильного правительства.

На практике это означает:

1. Освобождение граждан от налогов путем создания федерального правительства минимальных размеров.

2. Уничтожение жульнической системы сошиал секьюрити — чтобы граждане сами могли ре­шать, какую часть своего дохода сохранить и что с сохраненными деньгами делать.

3. Прекратить бессмысленную войну с наркотиками, породившую наркобизнес с криминальными бандами и коррумпированными правоохранительными органами; отменить ее так же, как некогда был отменен «сухой закон».

4. Заставить правительственных чиновников уважать дух и букву Билля о правах, запретив обыск и захват частных владений для обыска.

5. Отменить законы, запрещающие приобретать оружие: они никак не влияют на уголовников, но зато представляют собой вмешательство в частную жизнь граждан и позволяют уголовникам безна­казанно творить беззаконие.

6. Немедленно вернуть домой американских солдат с заокеанских военных баз: это постоянный ис­точник гибели наших солдат и ненависти к Америке; сократить военные расходы наступательного характера, оставив лишь то, что необходимо для обороны страны; выйти из всех альянсов военного характера, предоставив иностранным государствам самим устраивать свои дела».

Приведенные выдержки позволяют составить представление о позиции представителей «Третьей партии» и на ее фоне особенности программы либертариев. Центральный ее пункт в следующем: при нынешней абсолютной концентрации власти в руках федерального правительства Соединенные Штаты не могут претендовать на роль реальной демократии. И поэтому их первоочередная цель — эту систему децентрализовать, вернувшись к идеалам отцов-основателей.

В течение последнего десятилетия попытки противостояния всесильному республиканско-демокра­тическому федеральному правительству приняли широкий размах: достаточно вспомнить трагедии Руби-Ридж, Уэйко и взрыв в Оклахоме, восстание «фрименов» и создание десятков вооруженных анти­правительственных милиций. В печати то и дело появляются критические статьи специалистов по кон­ституционному вопросу (например, известного американского журналиста и историка Джозефа Соб­рана), ставящие под сомнение даже фундамент американской демократии. Это говорит, что у «третьих партий» есть определенная моральная поддержка и реальная политическая перспектива.

Совсем недавно, как результат противостояния в Алабаме, где стараниями чернокожих был офици­ально запрещен дорогой сердцу южан символ — флаг конфедератов, произошло небывалое. В южных штатах существовала так называемая Южная лига — общественная организация по изучению и сохра­нению местной культуры и традиций. После запрещения флага возмущение федеральным правительст­вом достигло такой степени, что на базе Южной лиги была создана политическая партия «Новые кон­федераты». Эта партия ставит своей конечной целью, ни больше, ни меньше, как выход (secession) аме­риканского Юга из состава Соединенных Штатов и создание независимого государства, наподобие Конфедерации южных штатов 1858 года.

Сегодня во многих странах функционируют центры, распространяющие материалы либертариев и оказывающие поддержку соответствующим партиям. Сайты либертариев в Интернете наглядно показы­вают географию их расширения.

В Москве функционирует российское крыло партии либертариев — «Московский либертариум». Среди основателей и активных участников такие известные ученые как В.А.Найшуль, А Илларионов, Р.И. Капелюшников, А.Левенчук и др. Составлена «Конституция идеального государства» Г.Лебедевым, переводятся на русский язык работы известных либертариев. Найти все это можно на сайте «Московский Либертариум».

8.2. Свобода и государство

Популярные у либертариев истолкования свободы можно выразить следующими фразами: «Каждый имеет абсолютное право контролировать свою собственность при условии, что он не использует ее во вред или в нарушение соответствующих прав других», «Недопустимо осуществлять принуждение или насилие над людьми». Государственное налогообложение они считают принудительным изъятием соб­ственности граждан и на этом основании протестуют против налогов вообще. Они считают несправед­ливым перераспределение государством части богатства в виде помощи бедным, и предоставляют са­мим богатым решать вопрос об их персональной благотворительности. Центральным является требова­ние либертариев о невмешательстве кого бы то ни было в частную жизнь граждан и в распоряжение их имуществом, будь то сосед, полицейский, государственный орган или грабители. Право на жизнь, сво­боду и собственность они считают неотъемлемыми правами граждан, их естественными правами. Един­ственными законными функциями государства объявляются защита и усиление этих прав и защита от иностранного вторжения. В качестве временной меры допускается минимальное государство, которое не вмешивается во взаимоотношения между работодателями и работниками, не регулирует вопросы безопасности или здоровья работников, считая это нарушением контрактных прав обеих сторон, или нарушением свободы договора. Но в целом, либертарии вообще отвергают даже минимальное государ­ство, как враждебное правам граждан, и призывают к тотальной приватизации всех государственных служб в виде частных агенств, защищающих права граждан.

Как поясняет свою позицию Д. Гилмор (73): «Хотя консерваторы и либералы противостоят во мно­гих политических вопросах, но в одном решающем пункте они сходятся: в том, что государство — до­пус­тимое средство достижения социальных изменений. А именно: что использование узаконенного госу­дарством насилия есть правильный путь контроля мирной человеческой деятельности. В этом их фун­даментальное расхождение с либертаризмом».

В. Годвин следующим образом формулировал недопустимость применения силы: «Сила — это такое средство достижения целей, о котором можно только сожалеть. Она противоположна интеллекту, кото­рый развивается только убеждением и доводами. Насилие развращает человека, который его применяет, и человека к которому оно прилагается» (74, с. 39). По его мнению, борьба против государства сегодня, это не борьба против отдельных политиков, это борьба против способа мышления, образа видения госу­дарства. Главная победа государства одержана в головах тех людей, которые ему подчинились. Ком­ментируя британское правление в Индии Л. Толстой заметил: «Коммерческая компания поработила на­цию, насчитывающую двести миллионов людей. Скажи это человеку без предрассудков и он не сможет понять смысл этих слов. Что это означает, что 30 тысяч людей покорили двести миллионов? Не ясно ли, что не англичане поработили индусов, а сами индусы отдались в рабство».

Один из частых аргументов, используемых либертариями для защиты своих позиций, состоит в том, что существование или практику насилия невозможно обосновать логическими рассуждениями. Хотя случается, что один человек инициирует насильственную агрессию против другого и его собственности, но этот человек не может без логического противоречия доказать, что он имеет право делать что-либо подобное, поскольку в самой природе дискурса лежит предпосылка о праве оппонента на возражение, на защиту своей позиции. Таким образом, доказывая свое право душить людей или красть их собствен­ность, невозможно пройти проверку на самореферентность.

Проблема самореферентности или логической аргументации необходимости насилия особенно акту­альна в случае защиты граждан и безопасности, обеспечиваемой правительством.

Доказывать, что правительство собирающее налоги, может законно защитить своих граждан от аг­рессии, значит противоречить самому себе, так как в сущности весь этот процесс начинается с принуди­тельных шагов, являющихся прямой противоположностью тому, что декларируется, т.е. вместо защиты тех, кто находится под контролем правительства, они обкладываются насильственным изъятием их соб­ственности.

Анализ взглядов либертариев приводит к выводу, что все-таки главным приоритетом является для них не свобода, как они ее прокламируют, а собственность или ее защита. Один из ведущих теоретиков М. Ротбард следующим образом поясняет свое понимание свободы: «Рассмотрим как либертарий опре­деляет понятие «свободы». Свобода это условие при котором права человека на владение своим телом и законно приобретенной материальной собственностью не ущемляются, не подвергаются агрессии… Свобода и право на неограничиваемую собственность идут рядом, рука об руку» (88, с. 41). Иными сло­вами, свобода — это уже не столько фундаментальное понятие, на котором строилась идеология либер­тариев, а равнозначное и однопорядковое с собственностью. Свобода определяется и зависит от объема собственности. Чем больше собственности, тем более свободен человек; и наоборот. Это дало основание некоторым авторам определить либертаризм как идеологию «собственничества» (Propertarianism), (см. 75).

Относительно толкования свободы как недопустимости принуждения можно сказать, что сами пра­вила рынка достаточно строги, и непременным условием рыночных отношений является их защита, в том числе и принудительными мерами, точно так же, как общество защищается от грабителей и воров.

8.3. Изъяны американской демократии как реальная почва для либертарной критики

Как воспринимают либертарии современное демократическое государство, в частности, США и ка­ковы их основные критические аргументы? Изложим их позицию.

Государство не может существовать, не порождая бесконечного ряда мифов о своем могуществе и своей важности, и среди этих мифов нет более фантастического, чем представление о том, что демокра­тические правительства всего лишь выражают «волю народа». Сколь бы ни были отвратительны деяния демократического правительства, как бы много чужого имущества оно ни присваивало, сколько бы лю­дей оно ни убивало, в своих границах или за их пределами, основные институты государства практиче­ски никогда не ставятся под сомнение, потому что считается, что они пользуются поддержкой «народ­ного волеизъявления». Но, как показывают опросы в США, население давно уже не столь лояльно к фе­деральному правительству.

Миф о коллективной безопасности, опорный для существования государства, является одним из тех, чье развенчание либертарии проводят наиболее последовательно. И действительно, вера в коллектив­ную безопасность, или точнее, в безопасность, обеспечиваемую государством, — один из наиболее по­пулярных и влиятельных мифов нашего времени. Легитимность современного государства опирается на эту веру. Но, по мнению либертариев, идея коллективной (государственной) безопасности не дает оп­равдания современному государству и вся задача безопасности должна быть передана в частные руки. Мало кто возражает против частного заведения по починке обуви или ремонту квартир, но большинство думает, что есть определенные товары или услуги, которые не могут быть произведены чисто частным образом. Считается, что такие культурные продукты, как опера, медицинские услуги и, в частности, формулирование и поддержание закона должны быть доверены принудительным организациям, таким как государство.

Однако экономика свободного предпринимательства доказывает, что чисто частная продукция пре­восходит принудительные схемы во всех областях, даже в сфере безопасности и обороны. Иными сло­вами, индивиды и добровольные ассоциации индивидов не только способны к производству всех това­ров и услуг, которые государства и государственные организации могут производить. В каждом отдель­ном случае они также достигают лучших результатов и более эффективны, чем эти организации. Одно практическое следствие из работ школы экономики свободного предпринимательства состоит в том, что государственные организации, занимающиеся поддержанием законов и обороной, должны быть либо упразднены, либо реформированы таким образом, чтобы они функционировали на сугубо частных на­чалах.

Такие реформы могут быть осуществлены, по крайней мере чисто теоретически, и через сами госу­дарственные организации. Почему широкое распространение рынка наталкивается на непреодолимые препятствия, когда речь идет об обороне общества и о внутреннем порядке? Обосновано ли такое до­пускаемое исключение из общей концепции о большей эффективности рыночных, нежели бюрократи­ческих отношений? Что говорят эмпирические свидетельства? Задаваясь такими вопросы, либертарии предлагают и свои ответы и проекты создания «либертарного» общества.

Если частная безопасность не хуже, а то и лучше, чем государственная безопасность, почему госу­дарство выигрывало в течение веков? И действительно, военная мощь государства более чем ощутимо предотвращает возникновение любого современного анархо-капиталистического общества. Но как мы знаем, некогда все человечество жило в догосударственных формах групп собирателей и охотников. Но 11 тыс. лет назад начался постепенный переход к земледелию и животноводству, — неолитическая или агрокультурная революция (производство пищи), — что благоприятствовало росту плотности населе­ния. Более плотно заселенные популяции стали чувствительны к тому, что историк Уильям Макнейл назвал паразитизмом в его микро- и макро- формах. Микропаразиты — это вирусы и прочие инфекции, которые постоянно мучили человечество до появления современной медицины. А макропаразиты — это государства, которые возникали либо через завоевания, либо через реакцию населения на угрозу завое­вания, и расширились до той степени, что заполонили все уголки глобуса. В этом плане современную задачу социологии либертарии видят в лечении общества от мифов, порождающих паразитарные формы жизни, и уподобляют социологию медицине, призывая социологов следовать той же последовательной борьбе против паразитов, которая развернулась в современной медицине.

Радикальные либертарии, такие как Ротбард, эксплицитно признают исторический триумф госу­дарств над примитивными до-государственными обществами, когда они принимают завоевательную теорию происхождения государств. Но это влечет очевидный парадокс. Как можно приписать происхо­ждение государств успешному завоеванию и одновременно утверждать, что совершенно свободные об­щества, без государства, могут противостоять такому завоеванию? Хотя в истории сохранились вполне достоверные свидетельства существования таких обществ, зафиксированные, например, еще Гиппокра­том. Как-то путешествуя по Малой Азии Гиппократ попал в страну где, по его свидетельству, не было ни царей, ни законов. Удивленный Гиппократ спросил у жителей той страны, как же они живут без того и другого. Жители ответствовали, что они предпочитают жить без царей, потому что, когда у них появ­ляются цари, они гонят население на войны, расширяют свои территории и заставляют жителей рабо­тать на них. Без царей же они в состоянии защитить себя от врагов сами. А нет законов, потому что за­коны делают жителей трусливыми и вызывают у них желание сутяжничать.

Как либертарии объясняют причины продолжающегося существования государств? По мнению од­ного из них (68), все зависит от установления решающих различий между условиями, которые делают возможным возвышение и выдвижение на первый план государства, и теми, которые могли бы характе­ризовать будущие свободные общества. Если обратиться к тем условиям, которые были порождены аг­рокультурной революцией и которые создали такую плодотворную почву для роста принудительных монополий, то эти причины довольно просты.

Охотники и собиратели могли легко перейти на новые земли. Когда плотность населения была очень низкой, как это было обычно в регионах, занятых охотниками и собирателями, члены побежденной группы должны были двигаться дальше от своих врагов. Этот выбор перестал быть жизненным только при высокой концентрации населения, опирающегося на производство пищи. Нет сомнений, что если собиратели налогов и ренты давили слишком сильно на тех, кто работал на полях, выбор побега оста­вался. Но на практике право на землю возникло потому, что расширение агрокультуры сделало этот ре­сурс все более оскудевающим.

В то же самое время, оседлое население становится все более уязвимым со стороны как микро- так и макропаразитов. Макропаразиты могли принять форму мародерствующих налетчиков, которые просто грабили свои жертвы и иногда уничтожали их. В ином варианте возникала адаптация между хозяином и паразитом, которая всегда имеет тенденцию к взаимной аккомодации. Наиболее успешными макропара­зитами были рыцари и правители, устанавливавшие некоторый вид длительного сожительства-равнове­сия со своими подчиненными субъектами. Это равновесие проявлялось в том, они выжимали из подчи­ненных достаточно ресурсов в виде дани и разного рода налогов, позволявших им быть в состоянии от­ражать конкурирующие группы макропаразитов, но эти поборы были не настолько велики, чтобы унич­тожить хозяйское население.

Те правители, которые отхватывали слишком много богатств или, наоборот, слишком мало, часто страдали от военных поражений, наносимых им более удачливыми правителями. Таким образом, эгали­тарные банды эволюционировали сначала в племена, в вождества, затем в королевства и, далее, в иерар­хические государства. Резюмируя, можно сказать, что проблема вооруженного или свободного всадника является позитивным объяснением того, как государство возникло и существует. «История государства есть всегда мрачная и ужасная история триумфа частных интересов над подавленными группами. Все государства продолжают освященную традицией войну и находят полезным мотивировать своих граж­дан к борьбе за это» (84, с. 32).

В этой мотивации либертарии видят следующий существенный элемент функционирующего госу­дарства. Все государства выдвигают некоторую идеологию, которая легитимизирует их правление. Ле­гитимизация делает граждан государства более понятливыми и послушными и, в частности, обеспечи­вает больше готового корма для войны. Она дает людям мотив иной, нежели генетический интерес к себе, готовит их к жертвованию своими жизнями ради других. Ценой жизни некоторых членов обще­ства, погибающих на полях войны, все общество становится более эффективным как при завоевании других обществ, так и при сопротивлении подобным агрессиям.

Конечный фактор, влияющий на ведение войны есть мотивация самого народа. Идеи детерминируют и то, в каком направлении он поворачивает свое оружие и то, воюет ли он вообще. Мораль народа не только прямо сказывается на военных операциях, но и косвенно влияет на способность государства ус­танавливать эти правила. Многие успешные завоевания были обязаны эффективной легитимизации не только среди своего населения, но и среди завоеванных народов. Примеры этому, — Британское прав­ление в Индии и испанское завоевание Мексики, когда имперский правящий класс оставался легитими­зированным и среди подчиненного населения.

В принципе, все государства, коль скоро они существуют, легитимизированы. Достаточное количе­ство субъектов должны принять силу государства как необходимую или желательную, чтобы правление было широко признано и поддержано. Но тот же социальный консенсус, который легитимизирует госу­дарство, одновременно и связывает его. Идеология, следовательно, становится мощным фактором, объ­ясняющим общественные движения, преодолевающие проблему свободного всадника и вносящие зна­чимые изменения в политику государства. Идеология может больше мотивировать людей в их стремле­нии к социальным изменениям, чем даже материальные вознаграждения. Россия, например, двигается к крайностям своей политики больше под влиянием идеологических, чем экономических факторов.

Последовательное развертывание соответствующих идей может быстрее изменить сферу и интенсив­ность навязывания себя государством. Историческое развитие цивилизаций представляет со­бой после­довательность таких преодолений проблемы свободного всадника. Но продолжительность этих измене­ний в свою очередь опирается на другие факторы, особенно, на интенсивность конкуренции между го­сударствами. С течением времени сохраняются в политике только те изменения, которые по­могли об­ществу выжить. Но даже и тогда идеологический и чисто экономический фактор останутся в постоян­ном напряжении. Динамика проблемы свободного всадника всегда приводит к развязыванию процесса распада общества, к ослаблению общественных сухожилий и разрыву его идеологической им­мунной системы. Таким образом любая теория общественного развития в качестве своей аксиомы должна при­нять, что: «Цена свободы — вечная бдительность».

В конечном счете, сила государства зависит от установок населения. Давление государства будет на­столько сильным, насколько оно согласуется с верованиями населения. Индивидуально, частным обра­зом невозможно защитить себя от давления государства. Даже возможность индивидуально воору­житься атомным оружием не является стратегически правильным путем защиты себя от налогов, по­скольку другие граждане думают, что налоги справедливы и необходимы. Но в отличие от банд охотни­ков и собирателей будущее свободное общество не будет неизбежно страдать от раскола населения по отношению к его государству.

Резюмируя взгляды либертариев по отношению к государству, можно сказать, что либертарии ведут неуклонную и настойчивую работу по его демистификации. Мистификация — это процесс, посредством которого заурядное подымается до уровня божественного теми, кто инвестировал свой интерес в его ненарушимость. Государство есть отличный пример мистификации. Группа людей, предназначенная для координации дел в обществе, занимается извлечением богатства, власти и ресурссов на данной гео­графической территории. Хотя обычно люди сопротивляются ворам и грабителям, но в случае государ­ства они это не делают, поскольку государство создало мистику законности своей активности. Государ­ство держится на мнении, писал В.Годвин. Народ должен научиться уважать короля до того, как король распростит свою власть над ними. Если монарх назначен божественным установлением, то бунт против него становился бунтом против воли бога.

Демократические правительства использовали это божественное право королей как средство для внушения исподволь этого уважения населению, но они заменили бога законностью, выведенной из та­ких понятий как демократия, равенство, отчизна или американский образ жизни.

Короче говоря, будущее безгосударственное общество имеет, по мнению либертариев, наилучшие перспективы для разработки идеологической платформы, как внутренней и так внешней, заражающей оптимизмом другие народы. Анархия есть мем, который имеет потенцию расширяться подобно огню.

8.4. Охрана общественного порядка — это частное дело каждого

В сравнительном изучении эффективности добровольных или государственных организаций либер­тарии много внимания уделяют правовым и силовым структурам современного демократического госу­дарства, развивают проекты их функционирования на принципах рыночных отношений. Рассмотрим их взгляды на охрану общественного порядка и национальную безопасность.

Реконструкция мифа о коллективной безопасности порождает целый ряд теоретических проблем. Этот миф может быть также назван мифом Гоббса. Т. Гоббс и бесчисленные политические философы и экономисты после него доказывали, что в состоянии природы человек человеку — волк. Говоря совре­менным языком, в состоянии природы преобладает постоянное недопроизводство безопасности. Каж­дый индивид, оставленный наедине с самим собой тратил бы слишком мало на свою защиту и, следова­тельно, постоянная взаимная межличностная война была бы результатом такого положения. Решением этой предположительно невыносимой ситуации, согласно Гоббсу и его последователям, является учре­ждение государства. Для того, чтобы установить мирное взаимодействие между двумя индивидами А и В, требуется третий субъект S, который выступает как конечный судья и умиротворитель. Однако этот третий субъект S — не просто другой индивид и товар, производимый S, т.е. безопасность, есть не про­сто другой частный товар. Скорее S есть суверен и как таковой имеет два уникальных властных каче­ства. С одной стороны, S может настоять на том, чтобы его субъекты А и В не искали защиты нигде, кроме как только у него. Иначе говоря, S есть принуждающий территориальный монополист защиты этих двух субъектов. Вместе с тем, S односторонне может определить, как много его субъекты А и В должны платить за свою собственную безопасность. То есть он имеет власть единолично накладывать налоги, для того чтобы обеспечить безопасность «коллективно».

Не прояснит эту ситуацию и та или иная интерпретация природы человека. Гоббсовский тезис оче­видно не может означать, что человек ведом исключительно и только агрессивными инстинктами. Если бы это было так, то человечество давно бы уже вымерло. Тот факт, что оно живо, означает, что оно спо­собно их сдерживать.

Следовательно, вопрос касается скорее предложенных решений, ограничивающих или нет агрессив­ные инстинкты. Обосновано ли решение Гоббса? При условии, что человек есть рациональное живот­ное, является ли предложенное им решение проблемы безопасности, улучшением ситуации? Может ли учреждение государства уменьшить агрессивное поведение и продвинуть мирную кооперацию и таким образом обеспечить лучшую защиту и протекцию частной жизни граждан?

Трудности с решением Гоббса очевидны. Независимо от того, насколько плохи или хороши люди, S, будет ли он диктатором, королем или президентом всего лишь один из них. Человеческая природа не трансформируется со становлением S. Какая может быть лучшая защита для А и В, если S должен об­кладывать их налогами, для того чтобы обеспечить эту защиту? Нет ли противоречия внутри самой кон­струкции S как экспроприирующего собственность защитника? Не является ли это рэкетом защиты? S должен установить мир между А и В, но только так, чтобы он сам в свою очередь мог грабить их с большей для себя выгодой. Определенно, S лучше защищен. Но чем более он защищен, тем меньше А и В защищены от атак S. Коллективная безопасность не лучше частной безопасности. Скорее это частная безопасность государства S, достигаемая через экспроприацию, т.е. экономическое разоружение своих субъектов.

Государственники от Т.Гоббса до Дж.Букинена доказывали, что протекционизм государства S возни­кает как результат некоторого сорта конституционного контракта. Но кто в здравом уме согла­сится на договор, который позволяет «покровителю» односторонне и без возражений определять сумму, которую защищаемый должен платить за свою защиту.

Как только мы предположили, что для установления мирного сотрудничества между А и В нужно, чтобы было S, тогда если существует более, чем одно государство, т.е., S1, S2, S3, тогда и между ними не может быть мира, пока они в состоянии анархии по отношению к друг другу. Соответственно, чтобы достичь универсального мира, необходимы политическая централизация, унификация и, в конечном счете, установление единого мирового правительства. Но не опасно ли появление такого победителя, превосходящего по силе все существующие государства?

Конечно, мировая политика демонстрирует, что государства находятся постоянно в войне друг с дру­гом, и что на мировой сцене доминирует историческая тенденция к политической централизации и гло­бальному правлению. Споры возникают только вокруг объяснения этой тенденции к единому, унифи­цированному мировому государству как действительному или мнимому средству обеспечения частной безопасности и защиты граждан. Хотя, как мы видим, не исключена и принципиально иная ли­ния взаи­моотношений между государствами и их гражданами.

Например, замечено, что приватные отношения между иностранцами отличаются намного менее аг­рессивным характером, чем между официальными представителями государств. И это не удивительно. Государственный агент S, в противоположность каждому из своих подчиненных, может опираться на бюджетную непотопляемость (а также на политическую или дипломатическую защиту, конечно) в про­ведении своей внешней политики. При условии одинаковой естественной человеческой агрессивности, очевидно, что S может быть более уверенным в его отношении к иностранцам, если он может возложить на других потери от ошибок в своем поведении. Определенно, он готов принять больший риск и вклю­читься в большую провокацию или агрессию, если другие готовы оплатить это.

Предложения либертариев в области охраны общественного порядка, а также правосудия, в том числе и законодательной деятельности можно свести к следующим схемам. Специализированные част­ные агентства получают лицензию от государства на охрану общественного порядка. Причем государ­ство соблюдает антимонопольное законодательство, поддерживая конкурентность охранных агентств и не позволяя им слияния в мощные армии (иначе говоря, не позволяет возникновению новых потенци­альных государств). Охранные агентства функционируют наподобие страховых обществ, страхуя жизнь, имущество и моральное достоинство граждан. В случае наступления страхового события агентство вы­нуждено оплачивать компенсацию за кражу имущества или убийство клиента, поэтому естественный экономический интерес агентства будет стимулировать его к сокращению страховых случаев, т.е. к уменьшению преступности на подшефной территории.

Развитие сети частных охранных агентств, функционирующих наподобие страховых организаций бу­дет в целом решать и всю задачу охраны общественного порядка. Частное агентство берет под свою за­щиту жизнь, имущество и достоинство отдельных граждан, микрорайона, целого города или всей страны. Эти агенства заключают контракты на рыночной и исключительно добровольной основе и по­лучают охранные взносы граждан, на которые они приобретают средства защиты этих граждан. В слу­чае нападения, кражи или грабежа, они обязаны выплатить компенсацию точно так же, как поступают страховые агентства в случае наступления страхового события. Расширение сети охранных структур приводит к тому, что их естественный интерес к сокращению числа случаев преступного поведения по­ложительно сказывается на общественной морали и повышает безопасность граждан. Чем качественнее защита застрахованной собственности, тем меньше заявлений о потерях и тем ниже затраты охранных агентств на компенсации этих потерь. Обеспечение эффективной защиты соответствует их финансовым интересам. Услуги этих агентств, коль скоро они конкурируют друг с другом, дешевеют и граждане расходуют все меньшие доли своих сбережений на собственную защиту. Явный контраст между госу­дарственной и частной защитой проявляется уже в экономии средств граждан.

Надо сказать, что реальная практика западных стран, особенно США, недалека от нарисованной кар­тины. Частные охранные армии в США в 1,5 раза превышают численность профессиональных военных и вся система бизнеса, включая многочисленные организации и офисы, находится под круглосуточным наблюдением этих охранных служб. Такая же картина и в Германии, где численность частных армий уже в 2 раза превышает число профессиональных военных.

Качественно различаются и критерии подбора соответствующих кадров при государственной и част­ной системе. Если владельцы частных военных агентств будут заинтересованы в найме самых умелых и компетентных лиц на исполнительные должности, то, очевидно, что государственные организации бу­дут подвержены пагубной бюрократизации. Защита граждан будет подменяться службой бюрократиче­скому аппарату и его интересам. А отсюда недалеко и до выполнения противоположных задач, — по­давления, а не защиты населения, — если того требуют интересы бюрократии. Но в то же самое время, нанимаемые службисты все меньше будут склонны рисковать своей жизнью под руководством неком­петентных руководителей.

Но главное качественное различие между этими системами в том, что частная охрана не столь агрес­сивна и провокационна, как государственная. Лицо, славящееся своей агрессией или провокационно­стью, вряд ли найдет страховое агентство, склонное к сотрудничеству и защите этого лица. Тогда оно останется слабым и экономически изолированным. Это влечет, что некто желающий иметь больше за­щиты, чем он может себе позволить самостоятельно и индивидуально, получит ее только в том случае и постольку, поскольку он подчиняется определенным нормам неагрессивного, цивилизованного поведе­ния. Чем больше число застрахованных таким образом граждан — а в современной экономике много людей нуждается более, чем в собственной самозащите — тем большим будет экономическое давление на оставшуюся незастрахованную часть населения, с тем чтобы и оно также приняло те же нормы неаг­рессивного социального поведения.

Страхователи будут желать исключить или ограничить страхование тех лиц или групп, которые вле­кут потенциально высокий риск, и они будут побуждать страхуемых либо в качестве условия страхова­ния, либо за низкую премию исключить или строго ограничить любой прямой контакт с каким бы то ни было государственным служащим, будь то визитер, покупатель, клиент резидент или сосед. Где бы ни действовали страховые кампании — государственные агенты будут рассматриваться как нежелательные лица — потенциально более опасные, чем любой обычный преступник. Ввиду сравнительно низкой экономической продуктивности государственных территорий, а также ввиду неизбежной миграции их наиболее высокопродуктивных сотрудников правительства будут ослабевать.

Система конкурирующих охранных агентств может иметь двустороннее влияние на развитие права и способствовать дальнейшему уменьшению конфликтности в обществе. С одной стороны, она увеличи­вает вариативность и гибкость юридических норм — вместо наложения единых стандартов, агентства стараются учитывать индивидуальное своеобразие каждого клиента и каждого случая. Агентства диф­ференцируются в зависимости от культуры, религии, обычаев и традиций каждого клиента. А с другой стороны, учет религиозных и иных норм в случае конфликта между клиентами с разными религиозными ориентациями приводит к развитию межрелигиозного и межкультурного диалога, позволяющего соз­дать новые, более универсальные нормы наказания или вознаграждения, и привить более широкое по­нятие справедливости. Причем необязательно, чтобы в целях объективности суждений, третья сторона была бы независима и анонимна. Заинтересованность третьей стороны в своей клиентуре и в своей ре­путации служит достаточным основанием для того, чтобы ей отказаться от принятия какой-то одной стороны в межрелигиозном или межкультурном конфликте. Иначе в будущем вряд ли кто-то обратится к этой третьей стороне как агентству, способному разрешить спор между двумя другими агентствами.

Поскольку вся собственность является частной, точно так же и вся защита должна обеспечиваться индивидуально, финансово крепкими страховыми агентствами (что весьма похоже на производственное страхование). В целом, владельцы частной собственности и бизнесмены предпочитают территории с низкой оплатой за защиту и растущими ценами на собственность тем местам, где высокие цены на за­щиту и падающая ценность собственности. Эти законы и тенденции очерчивают функционирование конкурентной системы страховых охранных агентств.

В то время как поддерживаемый налогами монополист будет проявлять тенденцию к повышению из­держек и цены на защиту, частные коммерческие агентства стараются сократить издержки защиты и та­ким образом понизить цены. В то же самое время страховые агентства интересуются более, чем кто бы ни был повышением стоимости собственности, поскольку это влечет не только то, что их собственная недвижимость повышается в цене, но что, в частности, будет больше собственности других людей, ко­торую нужно будет страховать.

И наоборот, если риск агрессии увеличивается и цена собственности падает, то там нет смысла быть застрахованным, поскольку затраты на защиту и цена страховки растет, обнаруживая плохие условия бизнеса для страхователя. Соответственно, находясь под постоянным экономическим давлением, стра­ховые компании будут способствовать продвижению первого фактора, т.е., уменьшать затраты на за­щиту и предотвращать неблагоприятные условия страхования.

Эта побудительная структура может повлиять на текущую политику борьбы с преступностью. Сего­дня ситуация такова. В то время как государство еще борется против обычных частных преступлений, но оно, как правило, мало или вообще не заинтересовано в задаче предотвращения преступления, или, если все же оно произошло, то в компенсации жертвам и в осуждении и наказании виновных. Даже бо­лее парадоксальным образом, вместо компенсации жертвам преступления, которого оно не предотвра­тило (как это следовало бы сделать) государство принуждает жертв как налогоплательщиков платить снова за расходы на розыск, поимку, заключение в тюрьму, а иногда и за развлечение их обидчиков.

Поскольку, в демократических условиях, каждый — агрессор или нет, проживающий в местах с вы­сокой преступностью или в местах с низкой преступностью — может голосовать и быть избранным в правительственные учреждения, возникает систематическое перераспределение прав собственности от не-агрессоров к агрессорам и от проживающих в местах с низкой преступностью к резидентам мест с высокой преступностью и преступления умножаются. Соответственно, преступления и вытекающие от­сюда требования к частным охранным службам всех видов весьма повышаются. Но государство и здесь поступает парадоксальным образом. Вместо того, чтобы требовать высокой оплаты за защиту населения в местах с высокой преступностью и низкой в местах с низкой преступностью (как страхователи и по­ступают), государство поступает прямо противоположным образом. Оно облагает большими налогами население мест с низкой преступностью и высокой стоимостью собственности, и меньшими налогами проживающих в местах с высокой преступностью и низкой стоимостью собственности (имущества) или даже субсидирует резидентов последних мест за счет первых и таким образом разрушает социальные условия, неблагоприятствующие преступлениям, и в то же время поддерживает те, которые благоприят­ствуют преступлениям.

Действия конкурирующих страхователей находятся в прямом контрасте. Во-первых, если страхова­тель не смог предотвратить преступление, он обязан компенсировать жертвам ущерб. Таким образом, прежде всего страхователь заинтересован в эффективном предотвращении преступления. И если он не смог все же его предотвратить, его интерес и его желание состоят в скорейшей поимке, осуждении и на­казании виновных, поскольку при их поимке и аресте страхователь может принудить преступника, а не жертву или самого страхователя выплатить ущерб и затраты на компенсацию.

Более того, точно так же как страховые кампании поддерживают и обновляют текущие детальные списки стоимостей собственности и частного имущества, точно так же они поддерживали бы и обнов­ляли детальные списки локальных преступлений и преступников. При прочих равных условиях, риск агрессии против частной собственности увеличивается при близости к местам интенсивной агрессии и при увеличении числа и ресурсов потенциальных агрессоров. Таким образом страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации об имевших место преступлениях и о преступниках и о местах их сосредоточения. И в их общих интересах минимизировать ущерб, наносимый их клиентам, и разделять эту информацию с другими кампаниями (как банки делятся информацией о плохих кредитных рисках граждан). Далее, страхователи должны быть заинтересованы в сборе информации о потенциальных, еще не состоявшихся преступлениях, и агрессорах и это будет вести к фундаментальному и тщательному пересмотру и улучшению текущей государственной статистики преступлений.

Для того, чтобы предсказать будущие инциденты преступлений и таким образом вычислить теку­щую премию или цену страховки, страхователи должны коррелировать частоту, описание и характер престу­плений и преступников с социальным окружением, в котором они происходят и разработать в ус­ловиях конкурентного давления непрерывно утончаемую систему демографических и социологических инди­каторов преступлений. Т.е., каждая территория должна быть описана и оценен риск проживания на ней в свете множества индикаторов преступлений, таких как сочетание пола, возраста, национальности, эт­ничности, религии, языка, профессии, дохода и др.

После детальной систематизации этой системы надзора следует совершенно утопический вывод: как следствие этого и в разительном контрасте с текущей ситуацией все межтерриториальные, региональ­ные, расовые, национальные, религиозные и прочие конфликты должны погаснуть, перераспределение дохода и богатства должно исчезнуть, и постоянный источник социальных споров будет отодвинут на­долго. Вместо этого рождающаяся структура премий и цен будет стремиться к точному отражению риска каждой территории и его отдельного социального окружения, так что никто не будет принуж­даться платить за страховые риски других, но только за свои собственные и те, что связаны с его от­дельным соседством. Более важно то, что опора системы конкурирующих страхователей от агрессии на непрерывно обновляемую и детализируемую систему статистики преступлений и стоимости имущества, и учет мотивированной тенденции к миграции от мест с высоким риском и низкой стоимостью собст­венности (плохих мест) к местам с низком риском для проживания и высокой стоимостью имущества (хороших мест) будет способствовать продвижению к цивилизованному прогрессу.

Правительства и — демократические правительства в особенности — размывают «хорошие» и про­двигают «плохие» соседства с помощью и налогов и политики трансферов. Они делают это также с по­мощью более разрушительной политики принудительной интеграции.

В результате постепенной кооперации между различными охранными агентствами и развития дого­ворного права каждый субъект будет заинтересован в сокращении конфликтности и усилении безопас­ности, неважно на международном уровне или внутринациональном.

В случае возникновения конфликтов между клиентами обслуживаемыми разными страховыми аген­тами, оба агентства пытаются решить свои проблемы через арбитражные суды, которые должны учиты­вать и религиозные взгляды клиентов и их культурное своеобразие и их традиции, с тем чтобы добиться максимально справедливого, т.е. удовлетворяющего обе стороны решения.

Суды функционируют точно таким же частным порядком, доказывая свою компетентность выигран­ными делами и беспорочной репутацией своих частных юристов. Так же может функционировать зако­нодательный орган, который в качестве группы высокопрофессиональных экспертов получает разовый заказ от государства на разработку пакета законов.

Как провести границу между правомерностью государственной монополии на какой-то тип деятель­ности и ее недопустимостью. Для либертариев граница эта пролегает в сравнении экономической эф­фективности между двумя формами осуществления этой деятельности. Рыночные отношения предпола­гают обслуживание только тех потребителей, кто оплачивает услуги. Если довольно трудно, а то и не­возможно идентифицировать оплативших эти услуги от уклонившихся от оплаты, например, как разде­лить на разные группы потребителей уличного освещения, дорожных знаков или иных такого рода ус­луг, то обслуживание приобретает форму коллективного пользования, где, как правило, будут обяза­тельно и те, кто уклонился от оплаты в том числе и по принципиальным соображениям, вроде недоста­точной яркости ночного освещения. Если слишком накладно для государства или другого агента (рас­ходы на охрану и выявление неплательщиков превышают доходы от деятельности) предотвратить таких потребителей от пользования неоплаченными благами, то более целесообразно и экономней разрешить пользоваться этими благами всем. Рынок явно не соблазнится этой невыгодной для себя деятельностью и тогда автоматически этот вид деятельности (временно, пока не будут изобретены средства разделить овец от козел) поступает в ведение государства и функционирует в виде социалистической экономики: платят некоторые (в виде налогов), а пользуются все.

Эту логику можно схематически изобразить в виде таблицы, где «возможность исключения» озна­чает экономически оправданное и организационно выполнимое разделение граждан на плательщиков и не­плательщиков, а «конкурентность» предполагает действие рыночной конкуренции и антимонополь­ных законов.

                                                    Возможность исключения

                                                                  Да      Нет

                                             Да                  А         В

Конкурентность

                                           Нет                  С        Д

Вид деятельности, обозначенный через А, и конкурентен и допускает возможность исключения, т.е., вполне реализуем на рыночных условиях. Единственно Д — как вид деятельности, видимо не поддается рыночной мобилизации.

При том условии, что «возможность исключения» будет выполнима для частной полиции, т.е. она будет в состоянии исключить неплательщиков из числа потребителей их услуг по защите и безопасно­сти (тогда эта деятельность передвигается из Д к С ), то можно обеспечить и ее конкурентность. Дейст­вительно ли полицейские имеют позитивные маргинальные потери (т.е. можем ли мы перенести поли­цейские услуги от С к А)? Либертарии убеждены, что это так. Определенно телохранитель может более эффективно защитить одного клиента, чем 100 или 1000. Если так, то гарантировать защиту дополни­тельного числа людей будет стоить дороже. Потребители протекции, следовательно, конкурентны по отношению друг к другу.

Точно так же будет затруднительно в случае иностранной агрессии защищать только тех, кто опла­тил услуги по своей безопасности, а остальных оставить на съедение врагу. Правда, согласно старинной ло­гике, пастуха кормит стадо, поэтому будет жалко потери даже одной овцы, а черед ее оплаты всегда не­далек.

Однако подойдем с либертарных, экономических мерок к задаче о безопасности. Относительно легко исключить всех тех, кто не платит, от возможности пользоваться этой привилегией: все, что необ­ходимо сделать частной компании по защите и безопасности населения, это снабдить своих клиентов знаками, предупреждающими, что они находятся под защитой, а также их дома, магазины, офисы. Это могут быть отдельные дома, районы города, отдельные города, области, различные территории.

Точно так же может быть организована и защита в международном масштабе. Тем странам, кто не оплачивает услуг по безопасности, может быть отказано в защите, если кто-то из агрессоров захочет на­пасть на страну. Более того, по видимому агрессору даже дадут понять, что будут смотреть сквозь пальцы, если и не поощрять его.

Но при такой организации защиты населению совершенно безразлично, кто его грабит: государство или борющаяся с ним теми же методами другая группировка? Но либертарии пропускают такой простой довод и продолжают развивать свои аргументы. Поскольку вся собственность является частной, то каж­дый собственник заинтересован, чтобы на его территории не было преступлений, так как стоимость его собственности резко понизится, обесценятся места развлечений, магазины, парки и т.д. Известно, в ка­ком в разительном контрасте находится обеспечение безопасности и порядка в общественных местах и парках, на что тем не менее принудительно взимаются налоги с граждан.

Государственная полиция же, вместо того чтобы ограничить свою активность защитой невинных граждан против преступников, фактически сама вовлечена в криминальное поведение. Первая и главная предпосылка этого состоит в том, что деньги, на которые покупается их униформа, оружие и выдается, изъяты принудительным образом. То есть они ангажированы в те же самые действия, от которых они под присягой обязались защищать своих клиентов. Трудно представить более противоречивую систему. Но в дополнение к этому нарушению закона они повинны и в служебной агрессии, арестовывая людей за продажу своих личных вещей, за цвет кожи и т.д.

Одним из нововведений либертариев в правовом поле является понятие «преступления без жертвы». Жертвой по понятиям либертариев считается тот, кто испытал угрозу физического принуждения, мо­шенничества или кражи. Там, где нет угрозы, там нет преступления. Преступление без жертв, следова­тельно, есть то, в котором никто не испытал угрозы физического принуждения, обмана или кражи. Но там, где отсутствуют жертвы преступлений, нельзя говорить о защите собственности или личностей. Наоборот, принятие правоохранительных мер в таких случаях препятствует частным и добровольным контрактным отношениям.

Пишите, какие вас интересуют вопросы, постараюсь на них ответить в следующей рас­сылке. Наш Emeil: mirotvorech1@yandex.ru