Уже не раз в своих ежедневных заметках обращался к творчеству, к мыслям поэта-философа из Карелии Юрия Владимировича Линника («Призрак бродит по России – призрак Правой Веры» http://www.panlog.com:8881/cgi-bin/dd-view.cgi?date=2006-07-07). Сейчас на сайте http://www.agni-yoga.net/BASE/hrist/index3.html прочитал его трактат «Мой исихазм». Приведу конспект с комментариями. Начало гласит:

«СВЕТОЛИТИЕ (вместо пролога)

Свет несказанный - свет нереченный - свет неглаголемый.

Каждое из этих словосочетаний - факт великой поэзии: тонко и трепетно - с пронзительным лиризмом - здесь отразилась ясная душа Руси. Сердца ее старцев улавливали этот занебесный свет. И усиливали непрестанной молитвой. И потом излучали вовне. "Бог есть Свет".

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Осторожнее надо отождествлять Бога со Светом. В Евангелии от Иоанна сказано (Глава 1):

1 В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. 2 Оно было в начале у Бога. 3 Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть. 4 В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. 5 И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.

6 Был человек, посланный от Бога; имя ему Иоанн. 7 Он пришел для свидетельства, чтобы свидетельствовать о Свете, дабы все уверовали чрез него. 8 Он не был свет, но был послан, чтобы свидетельствовать о Свете.

9 Был Свет истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир. 10 В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. 11 Пришел к своим, и свои Его не приняли. 12 А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими, 13 которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились.

14 И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца. 15 Иоанн свидетельствует о Нем и, восклицая, говорит: Сей был Тот, о Котором я сказал, что Идущий за мною стал впереди меня, потому что был прежде меня. 16 И от полноты Его все мы приняли и благодать на благодать, 17 ибо закон дан чрез Моисея; благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа. 18 Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил.

Обращаю внимание, что Свет – не Бог, ибо в Боге «была жизнь, и жизнь была свет человеков». В Боге – Свет, но не Свет есть Бог, и этот Свет = Иисус Христос просвещает человека, сопряжен с человеком. Этот Свет нетварный отличается от света тварного, о котором в Книге Бытие сказано «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы» (Бытие 1:3-4)/

Юрий Линник продолжает:

«Среди различных попыток определить то, что находится за порогом всех определений, эта оказалась наиболее созвучной русскому сознанию.

Световые интуиции преобладают в православной мистике.

Стяжание Света, взыскание Света: вот цель, которую ставили перед собой старцы. Творимая ими умная молитва - как ниточка световода: из дольнего мира она тянулась к высшим сферам - к Богу. И досягала Его!

Это реально: человек неисповедимо входил в общение с Богом - и ставил перед ним зеркало своего сердца. Может, старцу и хотелось бы безвозвратно остаться на лучезарных высотах, но он помнил о ближних, которые томились внизу. И он низводил для них Свет несказанный!

По световоду молитвы текло к людям нетварное излучение. Что такое скит старца, затерявшийся в северной глуши? Очаг Света! Земное и небесное здесь приходят в прямой контакт - и между ними возникает чудесное голубое искренне.

Осторожно! Одного кванта высших энергий достаточно для того, чтобы испепелить плоть, - однако старец мастерски взаимодействует с ними, трансформируя запредельный огонь в тепло своего сердца. Это особое тепло, - над ним не властна энтропия; для него не имеет значения температура окружающей среды. Зародившись в недрах Святой Троицы, тепло божественной любви сохранно передается старцу, а от него - людям. Старец - светит, старец - согревает. Светит всей Ойкумене - согревает всех страждущих. И делает это не один, а вместе с Богом - в синергии с ним. В том и тайна старчества, что тут достигается кажущееся недостижимым: живое, без всяких посредников, соработничество человека и Бога - их сотворчество во имя спасения мира.

Понимаем ли мы до конца то, что происходило в кельях наших старцев? Ведь это апогей человеческой эволюции - тот ее круто взметнувшийся пик, где душа касается Бога. Высоко берут старцы! Так высоко, что и сказать нельзя: ведь уровень Бога - предельный, последний. Но прикасание к нему - не самоцель: задача ставится куда как дерзновенней - с максимализмом, потрясающим воображение. И эта задача - Преображение человека во всей полноте его состава: целиком - интегрально - без изъятия или уничтожения телесности.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Насчет апогея – не совсем так. Апогей – это Богосаможертвоприношение, репетиция Которого состоялась на Голгофе. Человек должен стать хотаром, чтобы достичь апогея/

Это Преображение, которое переходит в теозис - обожение человека. Да, да! Человек становится Богом, исполняя первый завет Христа. Ведь он сказал со всей определенностью о нас, людях: “как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они будут в нас Едино” (Иоанн 17:21). Или слова Христа надо понимать метафорически? Старцы знали: в сказанное Спасителем заложен прямой смысл - тут нет ничего условного, приблизительного. Суть евангельского предсказания они поняли однозначно. И осуществили его: воссоединились со Святой Троицей - напитались ее светом.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Опять не совсем так. Теозис – само собой. Но подлинный теозис, а не только его имитация или виртуальное предвосхищение – лишь в Богосаможертвоприношении. Хотя можно извратить и Его – смотри сюжет с Кирилловым в романе «Бесы» Ф.М. Достоевского. Вообще с теозисом надо поострожнее – здесь много соблазнов/

Когда ученик попросил Серафима Саровского раскрыть природу Преображения, то старец предложил посмотреть на него - и вопрошавший обомлел: ослепительное сияние облекало святого. Это был тот же самый свет, что однажды забил на Фаворе: пламя Христова Преображения перекинулось на Серафима. Что этому пламени разрывы в пространстве и времени? Для духа едины все пространства - все времена - все поколения. Фавор в приволжских лесах - Фавор среди валаамских скал - Фавор над тихой Жиздрой:
это нормально — так и должно быть.

Старцы достигали абсолютного обожения. Понятно, что оно осуществлялось в мире времени - раздвигая его рамки, все же было стеснено ими. Поэтому наши богословы упредительно говорят о зачаточном обожении. Такая поправка отнюдь не умаляет феномен обожения. И не делает его чем-то относительным, как бы не совсем подлинным. Ведь и Боговоплощение произошло в границах темпорального мира!

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Богословы правы – термин «зачаточное обожение» лучше. А «абсолютное обожение» - лишь через Богосаможертвоприношение, о Котором давно сказано «Бог Сам Себя приносит Себе в жертву руками Своих детей»/

Естественно, что окончательное торжество Христа вынесено за грань времени - оно грядет в измерениях вечности, после Преображения всего мира. Вероятно, Преображение - это как бы трехступенчатый процесс:
1) Преображение самого Христа;
2) Преображение его последователей - изохристов;
3) Вселенское преображение, затрагивающее не только плоть человека, но и всю материю.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Все три логических, но не хронологических, ступени Преображения взрывно синергийствуют в Конце Времени, в Богосаможертвоприношении/

Подвиги наших старцев соответствуют второй ступени. Они упреждали события, переносясь в восьмой день. Да, в этом перенесении есть противоречие: старцы одномоментно находились и здесь, и там - не пересекали окончательно порубежную черту. А как же иначе? Ведь у них было задание от Бога оставаться в этом мире, дабы закладывать в него катализаторы грядущего Преображения. На их судьбе действительно лежит печать “двойного бытия” (Ф. И. Тютчев). Находясь во времени, они зачинали вечность.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Хорошо сказано, это действительно так/

Что сравнится по значимости с этой миссией? С гордостью и волнением мы должны осознать грандиозное: у нас на Руси были люди, жившие в БОГЕ — нераздельно и неслиянно соединившиеся с ним. Моисей поднимался на Синай, чтобы оробело встретиться с Богом. - однако гармоническое воссоединение с Ним произошло на другой горе: это Афон. Оттуда опыт старчества пришел на Русь, где в нем зазвучали совершенно новые обертоны: личная аскеза стала формой альтруистического служения ближним - затворничество неисповедимо обернулось открытостью всему миру.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: «Жившие в БОГЕ» - правильно. Наши старцы – в Сплоте Правоверных, хотя ещё и не БОГ-ЭЛОХИМ/

Русские старцы просияли с яркостью, какой не было со времен Фавора, - по-новому озарился и высветился весь Универсум. Человек утвердился как его смысловая ось - как залог и гарант вселенского Преображения. Старец, питавшийся сухариками и квашеной снытью: мог ли он не знать, что тленное в мироздании замешает нетленным? Личное Преображение Серафима Саровского свидетельствовало о том, что Фаворский свет снова может вспыхнуть на Земле. Преображение человека является условием преображения мира - антропология переходит в космологию, спасением души предваряется апокатастасис материи.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: О правоверном понимании апокатастасиса я писал на днях и подчеркивал, что речь идёт не просто о восстановлении материи, но всего сущего, о «вечном возвращении» Круга Времени с Шестидневом и Грехопадением/

От пустыней наших исихастов волны нетварного Света широко расходились по всей Руси. Можно ли приуменьшить их формирующую и гармонизирующую роль? Они лепили нашу душу - наше поведение - нашу эстетику. Опустившаяся на страну тьма не смогла загасить эти волны. Сегодня вся надежда на них: если Россия поднимется, то только в синергии с Богом - никак не иначе. Должна подняться! Ее пространство намолено старцами - и это великая помощь для нас.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Пока с некоторыми оговорками – хорошо мыслит и правоверует Юрий Владимирович Линник. Далее следуют просветительские главки для непрофессионалов/

«1. АПОФАТИЧЕСКАЯ БЕЗДНА

Исихазм преемственно связан с традицией апофатического богословия. Суть его такова: Бог настолько запределен возможностям нашего познания, что мы не вправе говорить о нем на языке катафатических утверждений - полезней язык апофатических отрицаний. Бога нельзя соотнести ни с одним из свойств или атрибутов, знакомых нам эмпирически или умозрительно, существующих реально или только воображаемых. Бог выше опытного знания - выше самой яркой фантазии - выше самой проникновенной интуиции. Он выше самого этого “выше”, которое только декларирует, ничего не разъясняя.

Правда, подобные декларации создают определенную эмоциональную среду, обостряющую чувство несоизмеримости божественного и человеческого. Они нагнетают некий особый пафос, похожий на тот, с каким мы вступаем в кромешный мрак. Это похоже на стресс, шок. Ведь что тут получается: культура вооружает нас знаниями и методиками - и вдруг мы ощущаем свою абсолютную безоружность перед великой тайной. У нас нет ничего, с чем ее можно сравнить и сопоставить, - привычные способы адаптации к неизвестному тут не работают. И потому мы переживаем священный ужас.

Почва уходит из-под наших ног. Не на что опереться!

Проваливаются все аналогии - подводят все параллели - развеиваются все метафоры. Не то - не то - не то! За что бы мы ни уцепились, пытаясь приблизиться к Богу, - все тает, рушится: мы терпим полное фиаско, пытаясь получить позитивное знание о Боге. И тут нас осеняет: знание о Боге - это знание наизнанку! То есть, незнание - или антизнание: набор отрицательных высказываний - система элиминаций - вычеркивания - вымарки - вычеты.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Абсолютизация апофатизма – свидетельство полуверия, болезнь умозрительности. Хотар не мучается головой, потому что верен сердцем. В жертвоприношении, в таинстве обряда снимается напряг недосягаемости запредельного и перебрасывается мост между невыразимым мыслью-словами сверхреальным-всесильным и человеком-хотаром как «рассадником небес», между Sein и Dasein/


В “Мистическом богословии” Дионисия Ареопагита о Причине всего сущего говорится так:

Она не душа, не ум;
Не слово, не мысль;
И не число, и не порядок;
Не равенство и не неравенство, не подобие и не отличие...

Перед нами череда минусов! Она у Дионисия Ареопагита тянется очень долго - и в принципе ее можно продолжать бесконечно, отбрасывая одну за другой все черты и характеристики бытия.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Не бытия (Sein), а сущего (Seiende)! Дионисий Ареопагит, как в наши дни Мартин Хайдеггер, стремится отринуть сущее, чтобы стать лицом к лицу с Бытием/

Ни одна из них не имеет ничего общего с Богом. В информационном отношении Бог - это радикальная новизна: то, что не с чем сравнить, не с чем сблизить. И поэтому апофатика говорит: Бог находится за пределом всех земных имен - всех известных определений - всех традиционных подходов.

Значит, он постигается через молчание? Казалось бы, это выход из положения - и поначалу он представляется неожиданным, парадоксальным. Вербализуемое мы противопоставили невербализуемому - слову предпочли немоту, видя в ней нетривиальное орудие богопознания. Мы образовали альтернативу “слово - молчание”, запамятовав слова Максима Исповедника о том, что Бог “...не обладает ничем противоположным”. Наивно искать Бога в Зазеркальи, построенном с помощью антитез. Как мы ни инверсируем привычные реалии, однако все равно не выходим из некоего замкнутого круга: внутри него нет ключей к Богу.

Апофатика удаляет нас на бесконечное расстояние от Бога. Пройдя через ее суровую школу, мы ощущаем всю непреложность своего сиротства: мы оставлены на самих себя - пытаясь опереться на Бога, мы проваливаемся в пустоту. Становится жутко - и одиноко - и безнадежно!

Но что такое? Все мосты, которые наводились к Богу, сожжены - и тем не менее мы со всей достоверностью ощущаем: Бог рядом! Отодвинув его за черту нашего чувствования и разумения, апофатика приблизила Бога с какой-то неведомой нам стороны. Придвинула вплотную! Оказавшись без единой приметы Бога, мы безошибочно распознаем Его. Да, апофатика отняла у нас все костыли - и заставила самостоятельно подойти к краю бездны; и оставила один на один со свободой, которая не стеснена ни одной дефиницией, ни одной расхожей характеристикой.

В присутствии Бога рухнули все твои построения. Несопоставимость - несомасштабность - неродственность Бога и человека: апофатика выявила это со всей трагической непреложностью.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Опять некорректность. О «неродственности» Бога и человека нельзя говорить после Иисуса Христа. Да, человеческое сущее воздвигает стену между Богом и человеком, и Дионисий Ареопагит или Мартин Хайдеггер с помощью апофатики стремились её разрушить, преодолеть/

И вот великий парадокс апофатики: отделив тебя от Бога бездонной пропастью, она одновременно связала вас в предельно плотный экзистенциальный узел - не развязать и не разрубить. Если ты создан по образу и подобию Бога, то это значит, что и в тебе заложена апофатическая бездна. Ты микрокосм? Ты микротеос? Тогда посмотри вглубь себя - и поищи там изначальное Ничто; Бездна познается бездной! Отсутствие - отсутствием! Непостижимость - непостижимостью!

И на этих апофатических глубинах, в которые неожиданно провалилась культура, обнаруживается не просто связь человека с Богом, а их своеобычная амбивалентность - или того больше: тождественность. Но не любовь и творчество, не жизнь и истина связуют вас на этом уровне, а то, о чем и сказать нельзя: ничтойное - нигдейное - ничейное.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Слишком много и нудно про апофатику – и ни слова о жертвоприношении, которое как раз и снимает пропасть между сущим и Бытием/

В апофатике как бы аннигилирует, сходит на нет все сущее. Быть может, мы найдем Бога в остатке? Но остаток отсутствует! Наша сознательная или бессознательная надежда обнаружить его рушится. Подвергнув отрицанию все и вся, мы остаемся наедине с пустотой небытия. Страшно! Но этот страх питает чувство возвышенного, в котором явен мистериальный оттенок. Пиетет перед бездной достигает своей эмоциональной кульминации - и не здесь ли незнание Бога парадоксально оборачивается знанием о нем? Апофатика культивирует чувство возвышенного - катафатика ведет к Богу через чувство прекрасного.

Дионисий Ареопагит предлагает воспеть Бога “...путем отнятия всего сущего”. Он советует “...отьятия предпочитать прибавлениям”, - и эти отьятия доводит до абсолютного
предела: ставит нас на край, подталкивая к экстремуму, к обрыву.

И нас озаряет! И мы, говоря словами Дионисия Ареопагита, “... ничего-не-знанием сверхразумное уразумеваем”. Черточка минуса! Держась за нее, попадаешь в пустоту, - и вдруг сама эта пустота становится надежнейшей опорой Богопознания. Это парадокс? Можно и должно говорить о топологии мышления - так вот: в апофатике она становится особенно сложной, ультранеевклидовой. Смыслы тут инверсируются, выворачиваются наизнанку - и мы попадаем в семантическое минус-пространство: не здесь ли таится Бог?

Надежды - упования - чаянья! Так хочется удовлетворить их. На жертвенник мы готовы положить и тварный мир, и свою речь, и свое “я”. Но жертвы не приняты: цель снова уходит от нас.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Жертва здесь понимается в сущностном, а не в бытийном смысле – и как бы не впасть в пустословие/

Бесспорно: апофатическая бездна приближает нас к Богу. Но ведь мы максималисты! Мы хотим не приближения, а сближения с Богом - полного соединения с ним. Не нужно ли для этого и апофатику подвергнуть отрицанию? Апофатика апофатики! Здесь она возведена в квадрат - а вдруг нужна бесконечная степень?

Григорий Палама говорит: “отрицательное богословие - все еще слова, созерцание же бывает и выше слов”. В унисон этому признанию звучат и слова Максима Исповедника: бытие Бога “...выше всякого утверждения и отрицания”. Оба мыслителя познали глубины апофатики. Почему же они покинули их?

Думается, среди причин здесь надо назвать и такую: апофатика неявно содержит в себе искус отказа от идеи Бога - постулат непознаваемости грозит перерасти в постулат несуществования. Для веры это грозное испытание! И Дионисий Ареопагит, и Максим Исповедник с мужеством прошли через него. В схолиях к ареопагитикам читаем: “Смотри, как отрицания в применении к Богу решительно превосходят утверждения, - такие как: безвидный, бессущностный, безжизненный... Они ведь содержат идею небытия и все-таки - в смысле превосходства - мыслительно применимы к Богу”.

Идея небытия! Грозной тенью она промелькнула в словах великого богослова. Нет сомнения, что апофатике присущ своеобразный экспериментаторский дух - и Бог, и вера в него тут подвергается опытной проверке через отьятие всего и вся, причем конечный результат может быть такой: остается Нуль - Ничто - Небытие. Неужели это и есть Бог?

Обнаружив такую возможность, апофатическая мысль отпрянула от нее. Но она честно сказала о ней. Пусть со смущением и трепетом, но сказала, - и это подвиг апофатики, значение которого только-только начинает сознаваться нами.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Апофатика необходима, чтобы приблизиться к пониманию смысла Богосаможертвоприношения-Словострела. Ведь Слово, Бог-Слово, Архепрограмма достижимы-выразимы не через сущие слова, а через бытийную жертву, заклание Агнца, нырок в бездну Ничто и выныривание из За-Быть/

2. БОГ КАК НЕБЫТИЕ

Стояние у края...

Адепты отрицательного богословия знали и любили этот риск. Еще один шаг вперед - и связь с Богом потеряна. Бога попросту нет! Мы пробили брешь сквозь твердыню катафатики - но увидели в ней не лик Бога, а одну пустоту. Атеизм в его предельно трагической, экзистенциально обостренной форме уже готов занять место веры - но мы вовремя делаем шаг назад, спасая самое святое в наших душах. Однако искушение продолжается! И вот мы как бы осциллируем между “да” и “нет”, бытием и небытием, верой и неверием. Эти колебания законны для ищущего духа. Да не осудит их поверхностный богослов, - быть может, именно здесь проявляется вся полнота богоданной свободы. Балансируя, мы движемся по карнизу пропасти - и это эвристично: в безумии риска обретаются самые сокровенные истины.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Опять мысль вертится в самой себе как белка по кругу. Без Богосаможертвоприношения – пустота, неверие или полуверие или слепое обрядоверие/

Вот несколько цитат из Максима Исповедника — это самое заветное в апофатике: “Оба положения, что Бог есть и что Он не есть могут быть допускаемы в созерцаниях о Боге”. Кому-то такое равноправие тезы и антитезы покажется кощунственным, - но в сущности все наоборот: Бог только тогда Бог, если созданное им бытие настолько самодостаточно, что может мыслиться без всякого Бога. Это ли не знак совершенства?

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Пустота логики! Пустая умозрительность! Бег по кругу. Где выход?/

Но читаем дальше: “...оба эти суждения о Боге - я подразумеваю обозначение Его как бытия и как небытия - по праву допустимы, и ни одно из них невозможно в строгом смысле слова”.

Несовместимое совместимо? Это заявка на принцип дополнительности в его теологическом варианте. Максим Исповедник понимает: альтернативные точки зрения нельзя соединить синхронно - но в процессе опытного богопознания возможно их чередование. Не эту ли пересменку мы порой наблюдаем в мятущейся душе мистагога? Динамика утверждений и отрицаний становится источником для новых озарений.

Лишь тот, кто допустил - хотя бы на мгновение - небытие Бога, имеет право на выход к Нему. Остальные веруют в антропоморфных фантомов.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Неверно! Не «небытие Бога» надо допускать хотя бы на миг, а «убийство Бога», жертвоприношение. Допускать «небытие Бога» - это умоблудие, а допускать «убиение Бога» - это бытийно, серьёзно. Вокруг этого – драма Бога и человека. Странно, как будто автор не читал Достоевского, который бездны русского старчества осмыслил художественно/

Вот поразительные признания Дионисия Ареопагита: “...около Него - все, что относится к бытию, к сущему и к наставшему, Его же Самого не было, не будет и не бывало, Он не возникал и не возникнет, и - более того - Его нет”.

Трагедия мысли стоит за этой категоричностью! Дионисий Ареопагит хочет сказать, что понятия бытия, жизни, существования неприменимы к Богу, - он был бы рад противопоставить им нечто превозмогающее, превосходящее, но не может сделать это. Мыслитель пытается круто подняться по вертикали, дабы оторваться от привычной семантики, - но горизонталь прочно удерживает его в пределах своей плоскости. А это значит, что вместо рождения небывалых понятий, которые были бы адекватны Богу самой своей суггестивностью и интуитивностью, мы видим нечто уже знакомое: включается механизм антитетики - понятия порождают собственные антонимы.

Нам надо сказать, что Бог больше, чем бытие, - и это неминуемо ведет к идее небытия Бога. Закамуфлируем ее понятием “сверхбытия”? Но ведь внутри него тоже фактически содержится отрицание бытия. Мы в плену антитетики! Как разбить ее наскучивший алгоритм? И вырваться к чему-то новому, неслыханному? Однако язык упрямо оказывает нам сопротивление. Он заводит нас в тупики и лабиринты - он не дает нам сказать о несказанном.

А вдруг и говорить-то не о чем?

И тогда апофатика - это честная капитуляция: мы не смогли найти Бога. Но не потому, что он уходит от нас, а потому, что его нет.

Язык изоморфен реальности. Существовать - значит, быть выразимым. И отсюда следует: невыразимое - не существует.

Многое ускользало от языка — и все-таки схватывалось им, запечатлевалось в слове. Но только не идея Бога! Она находится за порогом всех средств выражения. Не следует ли отсюда, что ей соответствует Ничто?

Нет сомнений, что подобный ход мыслей воспроизводился многократно - и не только на Земле, но и в сонме космических цивилизаций. Доведенная до экстремальных пределов, апофатика способна поставить человека на грань отчаянья. Возжаждав встречи с Богом, он пробивал к нему туннель через вещество, через язык, - наконец, через мрак апофатики. И что же он нашел в конце туннеля? Отнюдь не свет, а Ничто!

И человек зарыдал.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Юрий Владимирович, хоть и поэт, но не говори слишком красиво/

И всплеск его отчаянья превзошел всякую меру, превратившись в мощнейший теогонический фактор.

И Ничто всколыхнулось, обнаружив Единое.

Единое стало безличным Абсолютом.

Абсолют, получив импульс молитвенного призыва, раскрылся как Святая Троица, — в нем прорезались черты личного Бога.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Вроде правоверно здесь, но молитва без жертвы мертва, лишь жертва (=убийство) высекает жизнь, и жертва сопряжена с жизнью и высеканием Света – через Распятие Сына в Словостреле, в Круге Времени. Ведийский хотар, как и русский старец, замыкает Конец Времени на Начало. Только хотар приносит в жертву пурушу-человека или его замену ашву-коня, а старец – самого себя/

Все это было в вечности.

Было всегда.

Кажущееся нам последовательностью находится в пределах одного мига.

Этот миг длится во внетемпоральных измерениях космической экзистенции.

Боготворчество продолжается - и мы неявно участвуем в нем.

На молитве держится не только мир, но и личный Бог: пресечется последняя молитва - и Святая Троица вместе с творением сколлапсирует в Небытие. Разве внимательный слух не улавливает в апофатике эсхатологические ноты?

Страшно остаться без Бога!

Страшно услышать: - Бог умер!

Дабы и Бог, и человек были всегда, необходим их симбиоз - их сотворчество - их синергия. Необходим Богочеловек. И шире: Богочеловечество.

Умное делание исихастов устремлено к этой цели.

3. В ОКРЕСТНОСТЯХ БОГА

С Богом мы связываем представления о лоне всего сущего.

Небытие вполне может претендовать на эту роль. Да, мы вправе назвать его Богом, - но скорее в смысле Абсолюта или Брахмана.

Небытие способно творить из ничего (из себя), - но к этой креативной функции вряд ли можно добавить другие качества, которые мы чаем найти в личном Боге: способность любить - сострадать - увещевать.

Пока нам недоступна апофатическая сущность Бога. Но доступны ее окрестности! Как говорит Максим Исповедник, “Бог есть Истина, и окрест Него бесконечно и неизбывно движется наш ум”.

Замечательное выражение - “окрест сущности Бога” - характерно для исихастов. Мы силимся проникнуть в саму сущность - но она держит нас на расстоянии: допускает лишь на свою периферию.

Приближение к сущности - асимптотический процесс. И отчасти это обусловлено тем, что она имеет континуальную природу! Бог не квантуется. Максим Исповедник пишет почти-что в терминах нашего века: “Дивно величие Божественной Беспрерывности! Ведь она есть нечто бесколичественное, неделимое, совершенно непротяженное и по Своей сущности недоступное познанию и постижению. И никто не может пройти через то, что не обладает прерывистостью и никоим образом не постижимо”.

Дискретность - и познаваемость: не впервые ли здесь провидчески выявляется корреляция этих понятий? Итак, сущность Бога - недостижимая асимптота. И движение к ней носит непрерывный, континуальный характер. Квантовый скачок невозможен!

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Опять некорректный вывод! Сущность Бога недостижима через сущее познание, но всегда достижима через бытийную жертву. Не различая сущее и Бытие, автор абсолютизирует сущую ипостась человека и тем самым создает пропасть между человеком и Богом, хотя и делает оговорки/

Но если его условно промоделировать, то рисуется такая картина: энергетический барьер пробит - континуум вакуума возбуждается - из него дискретно выплескивается горячее вещество. Это сотворение мира! Начальный импульс космогоническому процессу дала сила твоей молитвы.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Повторяю – молитва без жертвы мертва, и космогоническая – и теогоническая – молитва сопряжена с Богосаможертвоприношением/

Фантастика? Сегодня - да. Но очень возможно, что исихасты многих планет, проникая мыслью в глубину беспредельного вакуума, этого Бога-Небытия, нарушают его симметрию - и становятся зачинателями новых вселенных.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Допущение разумных существ на других планетах свидетельствует о неправоверии Юрия Линника – согласно «прикладной эсхатологии», являющейся сердцевиной Правой Веры, человек один во Вселенной, как и Бог, по образу и подобию которого он сотворен. Как только человек достигает уровня Словострела и открывает «код» космоса и микрокосмоса, а это близкий итог научно-технического прогресса, он уничтожает Вселенную в Богосаможертвоприношении, а поскольку «мировой пожар-взрыв»=Словострел пока не произошел и мир продолжает существовать, значит, других разумных существ в космосе нет/

Максим Исповедник не мог знать квантовую гносеологию, но словно предчувствовал ее, усиленно акцентируя момент непрерывности. Ведь если проквантовать окрестности Бога, то результат будет такой: как квантовый объект, Бог есть в определенном смысле порождение наблюдателя. То есть человека!

Не есть ли это высшая форма синергии человека и Бога? Нельзя сказать, что подобный радикализм совсем чужд исихазму - в идее теозиса ощутима тяга к нему.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Вот это правоверно!/

Квантовая ситуация вносит в отношения Бога и человека момент непривычной амбивалентности, парадоксального равноправия. Это может показаться едва ли не кощунственным. Но разве подобные обвинения не выдвигались по отношению к идее теозиса? Непрерывность в понимании Максима Исповедника кладет неодолимую преграду между Богом и человеком. Но внутренне исихазм стремился к ее преодолению! Сегодня эти градации нам кажутся условными.

Если исихастскую модель дополнить квантовыми принципами, то мы увидим: проникновение в апофатическую сущность - дискретный скачок в нее - становится возможным. Не исключено, что мы там обнаружим глубокий вакуум - и зеркало. Зеркало, отражающее нас! Тогда логично будет сказать, что сущность Бога двойственна: это диполь. Или “Брахман-Атман”. Или иначе: Ничто - и человек.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Слава Богу, автор выруливает к Правой Вере. Уместно вспомнить соответствующие цитаты Хайдеггера, Сартра или Деррида. Например, Хайдеггер настойчиво доказывал, что «человек – это заместитель Ничто» в сущем, а Сартр – «дыра в Ничто». Короче, Бог – Творец, а человек – Убивец. Подробные обоснования – в ряде моих заметок по «прикладной эсхатологии»/

Понятно, что в данном контексте речь идет о Боге-Абсолюте, лишенном личных черт. Когда и где в нем прорежется личное начало? И не причастна ли к этому синергия? Рискованный характер этих вопросов очевиден. Но надо их задать.

Быть может, это высшая форма синергии Бога и человека: их взаимосозидание, взаиморождение. Бог создает человека - человек создает Бога. Релятивизация начальных и конечных условий, их размывание, снимает вопрос о том, что все же было первичным: и то, и другое - и Бог, и человек. Они всегда были вместе».

МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Если без «может быть», поскольку это дано откровением и примордиальным обрядом, выражающим Архипрограмму – archi-ecriture в смысле Деррида, и если держать в уме неизбежность Богосаможертвоприношения и архимодель «вечного возвращения», то это – не просто «высшая форма синергии Бога и человека», а аксиоматика-догматика Правой Веры