Учим английский язык, читая классическую литературу.

It was not until two months later - on the 19th of September, if you must have the actual date - that Peter Blood was brought to trial, upon a charge of high treason. We know that he was not guilty of this; but we need not doubt that he was quite capable of it by the time he was indicted. Those two months of inhuman, unspeakable imprisonment had moved his mind to a cold and deadly hatred of King James and his representatives. It says something for his fortitude that in all the circumstances he should still have had a mind at all. Yet, terrible as was the position of this entirely innocent man, he had cause for thankfulness on two counts. The first of these was that he should have been brought to trial at all; the second, that his trial took place on the date named, and not a day earlier. In the very delay which exacerbated him lay - although he did not realize it - his only chance of avoiding the gallows.

Только два месяца спустя - 19 сентября 1685 года, - если вы интересуетесь точной датой, Питер Блад предстал перед судом по обвинению в государственной измене. Мы знаем, что он не был в ней повинен, но можно не сомневаться в том, что ко времени предъявления ему обвинения он полностью подготовился к такой измене. За два месяца, проведенных в тюрьме в нечеловеческих условиях, трудно поддающихся описанию, Блад страстно возненавидел короля Якова и всех его сторонников. Уже одно то, что Блад вообще смог сохранить разум в такой обстановке, свидетельствует о наличии у него большой силы духа. И все же каким бы ужасным ни было положение этого совершенно невинного человека, он мог еще благодарить судьбу прежде всего за то, что его вообще вызвали в суд, а затем за то, что суд состоялся именно 19 сентября, а не раньше этой даты. Задержка, столь раздражавшая Блада, представляла для него единственную возможность спастись от виселицы, хотя в то время он не отдавал себе в этом отчета.

Easily, but for the favour of Fortune, he might have been one of those haled, on the morrow of the battle, more or less haphazard from the overflowing gaol at Bridgewater to be summarily hanged in the market-place by the bloodthirsty Colonel Kirke. There was about the Colonel of the Tangiers Regiment a deadly despatch which might have disposed in like fashion of all those prisoners, numerous as they were, but for the vigorous intervention of Bishop Mews, which put an end to the drumhead courts-martial.

Могло, разумеется, случиться и так, что он оказался бы среди тех арестованных, которых на следующий же день после битвы вывели из переполненной тюрьмы в Бриджуотере и по распоряжению жаждавшего крови полковника Кирка повесили без суда на рыночной площади. Командир Танжерского полка, безусловно, поступил бы так же и с остальными заключенными, если бы не вмешался епископ Мьюсский, положивший конец этим беззаконным казням.

Even so, in that first week after Sedgemoor, Kirke and Feversham contrived between them to put to death over a hundred men after a trial so summary as to be no trial at all. They required human freights for the gibbets with which they were planting the countryside, and they little cared how they procured them or what innocent lives they took. What, after all, was the life of a clod? The executioners were kept busy with rope and chopper and cauldrons of pitch. I spare you the details of that nauseating picture. It is, after all, with the fate of Peter Blood that we are concerned rather than with that of the Monmouth rebels.

Только за одну неделю, прошедшую после Седжмурской битвы, Февершем и Кирк, не устраивая комедии суда, казнили свыше ста человек. Победителям требовались жертвы для виселиц, воздвигнутых на юго-западе страны; их ничуть не беспокоило, где и как были захвачены эти жертвы и сколько среди них было невинных людей. Что, в конце концов, стоила жизнь какого-то олуха! Палачи работали не покладая рук, орудуя веревками, топорами и котлами с кипящей смолой... Но я избавлю вас от описания деталей отвратительных зрелищ, ибо, в конце концов, нас больше занимает судьба Питера Блада, нежели участь повстанцев, обманутых Монмутом.

He survived to be included in one of those melancholy droves of prisoners who, chained in pairs, were marched from Bridgewater to Taunton. Those who were too sorely wounded to march were conveyed in carts, into which they were brutally crowded, their wounds undressed and festering. Many were fortunate enough to die upon the way. When Blood insisted upon his right to exercise his art so as to relieve some of this suffering, he was accounted importunate and threatened with a flogging. If he had one regret now it was that he had not been out with Monmouth. That, of course, was illogical; but you can hardly expect logic from a man in his position.

Блад дожил до того дня, когда его вместе с толпой других несчастных, скованных попарно, погнали из Бриджуотера в Таунтон. Не способных ходить заключенных, с гноящимися и незабинтованными ранами, солдаты бесцеремонно бросили на переполненные телеги. Кое-кому посчастливилось умереть в пути. Когда Блад, как врач, пытался получить разрешение оказать помощь наиболее страдавшим, его сочли наглым и назойливым, пригрозив высечь плетьми. Если он сейчас о чем-либо и сожалел, так только о том, что не участвовал в восстании, организованном Монмутом. Это, конечно, было нелогично, но едва ли следовало ожидать логического мышления от человека в его положении.

His chain companion on that dreadful march was the same Jeremy Pitt who had been the agent of his present misfortunes. The young shipmaster had remained his close companion after their common arrest. Hence, fortuitously, had they been chained together in the crowded prison, where they were almost suffocated by the heat and the stench during those days of July, August, and September.

Весь кошмарный путь из Бриджуотера в Таунтон Блад прошел в кандалах плечом к плечу с тем самым Джереми Питтом, который в значительной степени был причиной его несчастий. Молодой моряк все время держался рядом с Бладом. Июль, август и сентябрь они задыхались от жары и зловония в переполненной тюрьме, а перед отправкой их в суд они вместе были скованы кандалами.

Scraps of news filtered into the gaol from the outside world. Some may have been deliberately allowed to penetrate. Of these was the tale of Monmouth's execution. It created profoundest dismay amongst those men who were suffering for the Duke and for the religious cause he had professed to champion. Many refused utterly to believe it. A wild story began to circulate that a man resembling Monmouth had offered himself up in the Duke's stead, and that Monmouth survived to come again in glory to deliver Zion and make war upon Babylon.

Обрывки слухов и новостей понемножку просачивались сквозь толстые стены тюрьмы из внешнего мира. Кое-какие слухи умышленно распространялись среди заключенных - к их числу относился слух о казни Монмута, повергший в глубочайшее уныние тех, кто переносил все мучения ради этого фальшивого претендента на престол. Многие из заключенных отказывались верить этому слуху. Они безосновательно утверждали, что вместо Монмута был казнен какой-то человек, похожий на герцога, а сам герцог спасся, для того чтобы вновь явиться в ореоле славы.

Mr. Blood heard that tale with the same indifference with which he had received the news of Monmouth's death. But one shameful thing he heard in connection with this which left him not quite so unmoved, and served to nourish the contempt he was forming for King James. His Majesty had consented to see Monmouth. To have done so unless he intended to pardon him was a thing execrable and damnable beyond belief; for the only other object in granting that interview could be the evilly mean satisfaction of spurning the abject penitence of his unfortunate nephew.

Блад отнесся к этой выдумке с таким же глубоким безразличием, с каким воспринял известие о подлинной смерти Монмута. Однако одна позорная деталь не только задела Блада, но и укрепила его ненависть к королю Якову. Король изъявил желание встретиться с Монмутом. Если он не имел намерения помиловать мятежного герцога, то эта встреча могла преследовать только самую низкую и подлую цель - насладиться зрелищем унижения Монмута.

Later they heard that Lord Grey, who after the Duke - indeed, perhaps, before him - was the main leader of the rebellion, had purchased his own pardon for forty thousand pounds. Peter Blood found this of a piece with the rest. His contempt for King James blazed out at last.

Позднее заключенные узнали, что лорд Грей, фактически возглавлявший восстание, купил себе полное прощение за сорок тысяч фунтов стерлингов. Тут Питер Блад уже не мог не высказать вслух своего презрения к королю Якову.

"Why, here's a filthy mean creature to sit on a throne. If I had known as much of him before as I know to-day, I don't doubt I should have given cause to be where I am now." And then on a sudden thought: "And where will Lord Gildoy be, do you suppose?" he asked.

- Какая же низкая и грязная тварь сидит на троне! Если бы мне было известно о нем столько, сколько я знаю сегодня, несомненно я дал бы повод посадить меня в тюрьму гораздо раньше, - заявил он и тут же спросил: - А как вы полагаете, где сейчас лорд Гилдой?

Young Pitt, whom he addressed, turned towards him a face from which the ruddy tan of the sea had faded almost completely during those months of captivity. His grey eyes were round and questioning. Blood answered him.

Питт, которому он задал этот вопрос, повернул к Бладу свое лицо, утратившее за несколько месяцев пребывания в тюрьме почти весь морской загар, и серыми округлившимися глазами вопросительно посмотрел на товарища по заключению.

"Sure, now, we've never seen his lordship since that day at Oglethorpe's. And where are the other gentry that were taken? - the real leaders of this plaguey rebellion. Grey's case explains their absence, I think. They are wealthy men that can ransom themselves. Here awaiting the gallows are none but the unfortunates who followed; those who had the honour to lead them go free. It's a curious and instructive reversal of the usual way of these things. Faith, it's an uncertain world entirely!"

- Вы удивляетесь моему вопросу? - спросил Блад. - В последний раз мы видели его светлость в Оглторпе. Меня, естественно, интересует, где другие дворяне - истинные виновники неудачного восстания. Полагаю, что история с Греем объясняет их отсутствие здесь, в тюрьме. Все они люди богатые и, конечно, давно уж откупились от всяких неприятностей. Виселицы ждут только тех несчастных, которые имели глупость следовать за аристократами, а сами аристократы, конечно, свободны. Курьезное и поучительное заключение. Честное слово, насколько же еще глупы люди!

He laughed, and settled down into that spirit of scorn, wrapped in which he stepped later into the great hall of Taunton Castle to take his trial. With him went Pitt and the yeoman Baynes. The three of them were to be tried together, and their case was to open the proceedings of that ghastly day.

Он горько засмеялся и несколько позже с тем же чувством глубочайшего презрения вошел в Таунтонский замок, чтобы предстать перед судом. Вместе с ним были доставлены Питт и Бэйнс, ибо все они проходили по одному и тому же делу, с разбора которого и должен был начаться суд.

The hall, even to the galleries - thronged with spectators, most of whom were ladies - was hung in scarlet; a pleasant conceit, this, of the Lord Chief Justice's, who naturally enough preferred the colour that should reflect his own bloody mind. At the upper end, on a raised dais, sat the Lords Commissioners, the five judges in their scarlet robes and heavy dark periwigs, Baron Jeffreys of Wem enthroned in the middle place.

Огромный зал с галереями, наполненный зрителями, в большинстве дамами, был убран пурпурной материей. Это была чванливая выдумка верховного судьи, барона Джефрейса, жаждавшего крови. Он сидел на высоком председательском кресле. Пониже сутулились четверо судей в пурпурных мантиях и тяжелых черных париках. А еще ниже сидели двенадцать присяжных заседателей.

The prisoners filed in under guard. The crier called for silence under pain of imprisonment, and as the hum of voices gradually became hushed, Mr. Blood considered with interest the twelve good men and true that composed the jury. Neither good nor true did they look. They were scared, uneasy, and hangdog as any set of thieves caught with their hands in the pockets of their neighbours. They were twelve shaken men, each of whom stood between the sword of the Lord Chief Justice's recent bloodthirsty charge and the wall of his own conscience.

Стража ввела заключенных. Судебный пристав, обратившись к публике, потребовал соблюдения полной тишины, угрожая нарушителям тюрьмой. Шум голосов в зале стал постепенно затихать, и Блад пристально разглядывал дюжину присяжных заседателей, которые дали клятву быть "милостивыми и справедливыми". Однако внешность этих людей свидетельствовала о том, что они не могли думать ни о милости, ни о справедливости. Перепуганные и потрясенные необычной обстановкой, они походили на карманных воров, пойманных с поличным. Каждый из двенадцати стоял перед выбором: или меч верховного судьи, или веление своей совести.

From them Mr. Blood's calm, deliberate glance passed on to consider the Lords Commissioners, and particularly the presiding Judge, that Lord Jeffreys, whose terrible fame had come ahead of him from Dorchester.

Затем Блад перевел взгляд на членов суда и его председателя - лорда Джефрейса, о жестокости которого шла ужасная слава.

He beheld a tall, slight man on the young side of forty, with an oval face that was delicately beautiful. There were dark stains of suffering or sleeplessness under the low-lidded eyes, heightening their brilliance and their gentle melancholy. The face was very pale, save for the vivid colour of the full lips and the hectic flush on the rather high but inconspicuous cheek-bones. It was something in those lips that marred the perfection of that countenance; a fault, elusive but undeniable, lurked there to belie the fine sensitiveness of those nostrils, the tenderness of those dark, liquid eyes and the noble calm of that pale brow.

Это был высокий, худой человек лет под сорок, с продолговатым красивым лицом. Синева под глазами, прикрытыми набрякшими веками, подчеркивала блеск его взгляда, полного меланхолии. На мертвенно бледном лице резко выделялись яркие полные губы и два пятна чахоточного румянца.

The physician in Mr. Blood regarded the man with peculiar interest knowing as he did the agonizing malady from which his lordship suffered, and the amazingly irregular, debauched life that he led in spite of it - perhaps because of it.

Верховный судья, как было известно Бладу, страдал от мучительной болезни, которая уверенно вела его к могиле наиболее кратким путем. И доктор знал также, что, несмотря на близкий конец, а может, и благодаря этому, Джефрейс вел распутный образ жизни.

"Peter Blood, hold up your hand!"

- Питер Блад, поднимите руку!

Abruptly he was recalled to his position by the harsh voice of the clerk of arraigns. His obedience was mechanical, and the clerk droned out the wordy indictment which pronounced Peter Blood a false traitor against the Most Illustrious and Most Excellent Prince, James the Second, by the grace of God, of England, Scotland, France, and Ireland King, his supreme and natural lord. It informed him that, having no fear of God in his heart, but being moved and seduced by the instigation of the Devil, he had failed in the love and true and due natural obedience towards his said lord the King, and had moved to disturb the peace and tranquillity of the kingdom and to stir up war and rebellion to depose his said lord the King from the title, honour, and the regal name of the imperial crown - and much more of the same kind, at the end of all of which he was invited to say whether he was guilty or not guilty. He answered more than was asked.

Хриплый голос судебного клерка вернул Блада к действительности. Он повиновался, и клерк монотонным голосом стал читать многословное обвинительное заключение: Блада обвиняли в измене своему верховному и законному владыке Якову II, божьей милостью королю Англии, Шотландии, Франции и Ирландии. Обвинительное заключение утверждало, что Блад не только не проявил любви и почтения к своему королю, но, соблазняемый дьяволом, нарушил мир и спокойствие королевства, разжигал войну и мятеж с преступной целью лишить своего короля короны, титула и чести, и в заключение Бладу предлагалось ответить: виновен он или не виновен?

"It's entirely innocent I am."

- Я ни в чем не виновен, - ответил он не задумываясь.

A small, sharp-faced man at a table before and to the right of him bounced up. It was Mr. Pollexfen, the Judge-Advocate.

Маленький остролицый человек, сидевший впереди судейского стола, подскочил на своем месте. Это был военный прокурор Полликсфен.

"Are you guilty or not guilty?" snapped this peppery gentleman. "You must take the words."

- Виновен или не виновен? - закричал он. - Отвечайте теми же словами, которыми вас спрашивают.

"Words, is it?" said Peter Blood. "Oh - not guilty." And he went on, addressing himself to the bench. "On this same subject of words, may it please your lordships, I am guilty of nothing to justify any of those words I have heard used to describe me, unless it be of a want of patience at having been closely confined for two months and longer in a foetid gaol with great peril to my health and even life."

- Теми же словами? - переспросил Блад. - Хорошо! Не виновен. - И, обращаясь к судьям, сказал: - Я должен заявить, что не сделал ничего, о чем говорится в обвинительном заключении. Меня можно обвинить только в недостатке терпения во время двухмесячного пребывания в зловонной тюрьме, где мое здоровье и моя жизнь подвергались величайшей опасности...

Being started, he would have added a deal more; but at this point the Lord Chief Justice interposed in a gentle, rather plaintive voice.

Он мог бы сказать еще многое, но верховный судья прервал его мягким, даже жалобным голосом:

"Look you, sir: because we must observe the common and usual methods of trial, I must interrupt you now. You are no doubt ignorant of the forms of law?"

- Я вынужден прервать вас. Мы ведь обязаны соблюдать общепринятые судебные нормы. Как я вижу, вы не знакомы с судебной процедурой?

"Not only ignorant, my lord, but hitherto most happy in that ignorance. I could gladly have forgone this acquaintance with them."

- Не только не знаком, но до сих пор был счастлив в своем неведении. Если бы это было возможно, я вообще с радостью воздержался бы от подобного знакомства.

A pale smile momentarily lightened the wistful countenance.

Слабая улыбка на мгновенье скользнула по грустному лицу верховного судьи.

"I believe you. You shall be fully heard when you come to your defence. But anything you say now is altogether irregular and improper."

- Я верю вам. Вы будете иметь возможность сказать все, что хотите, когда выступите в свою защиту. Однако то, что вам хочется сказать сейчас, и неуместно и незаконно.

Enheartened by that apparent sympathy and consideration, Mr. Blood answered thereafter, as was required of him, that he would be tried by God and his country. Whereupon, having prayed to God to send him a good deliverance, the clerk called upon Andrew Baynes to hold up his hand and plead. From Baynes, who pleaded not guilty, the clerk passed on to Pitt, who boldly owned his guilt. The Lord Chief Justice stirred at that.

Блад, удивленный и обрадованный явной симпатией и предупредительностью судьи, выразил согласие, чтобы его судили бог и страна. Вслед за этим клерк, помолившись богу и попросив его помочь вынести справедливый приговор, вызвал Эндрью Бэйнса, приказал ему поднять руку и ответить на обвинение. От Бэйнса, признавшего себя невиновным, клерк перешел к Питту, и последний дерзко признал свою вину. Верховный судья оживился.

"Come; that's better," quoth he, and his four scarlet brethren nodded. "If all were as obstinate as his two fellow-rebels, there would never be an end."

- Ну, вот так будет лучше, - сказал он, и его коллеги в пурпурных мантиях послушно закивали головами. - Если бы все упрямились, как вот эти несомненные бунтовщики, заслуживающие казни, - и он слабым жестом руки указал на Блада и Бэйнса, - мы никогда бы не закончили наше дело.

After that ominous interpolation, delivered with an inhuman iciness that sent a shiver through the court, Mr. Pollexfen got to his feet. With great prolixity he stated the general case against the three men, and the particular case against Peter Blood, whose indictment was to be taken first.

Зловещее замечание судьи заставило всех присутствующих содрогнуться. После этого поднялся Полликсфен. Многословно изложив существо дела, по которому обвинялись все трое подсудимых, он перешел к обвинению Питера Блада, дело которого разбиралось первым.

The only witness called for the King was Captain Hobart. He testified briskly to the manner in which he had found and taken the three prisoners, together with Lord Gildoy. Upon the orders of his colonel he would have hanged Pitt out of hand, but was restrained by the lies of the prisoner Blood, who led him to believe that Pitt was a peer of the realm and a person of consideration.

Единственным свидетелем обвинения был капитан Гобарт. Он живо обрисовал обстановку, в которой он нашел и арестовал трех подсудимых вместе с лордом Гилдоем. Согласно приказу своего полковника, капитан обязан был повесить Питта на месте, если бы этому не помешала ложь подсудимого Блада, который заявил, что Питт является пэром и лицом, заслуживающим внимания.

As the Captain's evidence concluded, Lord Jeffreys looked across at Peter Blood.

По окончании показаний капитана лорд Джефрейс посмотрел на Питера Блада:

"Will the prisoner Blood ask the witness any questions?"

- Есть ли у вас какие-либо вопросы к свидетелю?

"None, my lord. He has correctly related what occurred."

- Никаких вопросов у меня нет, ваша честь. Он правильно изложил то, что произошло.

"I am glad to have your admission of that without any of the prevarications that are usual in your kind. And I will say this, that here prevarication would avail you little. For we always have the truth in the end. Be sure of that."

- Рад слышать, что вы не прибегаете к уверткам, обычным для людей вашего типа. Должен сказать, что никакие увиливания вам здесь и не помогли бы. В конце концов, мы всегда добьемся правды. Можете не сомневаться.

Baynes and Pitt similarly admitted the accuracy of the Captain's evidence, whereupon the scarlet figure of the Lord Chief Justice heaved a sigh of relief.

Бэйнс и Питт, в свою очередь, подтвердили правильность показаний капитана. Верховный судья, вздохнув с облегчением, заявил:

"This being so, let us get on, in God's name; for we have much to do." There was now no trace of gentleness in his voice. It was brisk and rasping, and the lips through which it passed were curved in scorn. "I take it, Mr. Pollexfen, that the wicked treason of these three rogues being established - indeed, admitted by them - there is no more to be said."

- Ну, если все ясно, так, ради бога, не будем тянуть, ибо у нас еще много дел. - Сейчас уже в его голосе не осталось и признаков мягкости. - Я полагаю, господин Полликсфен, что, коль скоро факт подлой измены этих трех мерзавцев установлен и, более того, признан ими самими, говорить больше не о чем.

Peter Blood's voice rang out crisply, on a note that almost seemed to contain laughter.

Но тут прозвучал твердый и почти насмешливый голос Питера Блада: