Черное кольцо

Врач районной поликлиники подошла к кровати и потрогала у Клима Петровича Вепрева лоб.
- Температуру меряли? - спросила она растерянно.
- Под сорок, - жена пациента с надеждой смотрела на врача заплаканными глазами. Клим Петрович разлепил гноящиеся веки, метнул яростный взгляд на обеих женщин.
- Убери нож, скотина! - крикнул он, выпростал иссохшую в болезни руку из-под одеяла, ткнул пальцем в жену, - откуда у него? В камбузе взял? Может пристрелить его к чертям? Перебьемся без боцмана. Некем ему теперь командовать. Ну куда, куда тебя нелегкая?… Яшенька, голубчик, стой у штурвала и держи эту тварь на мушке.
- Да что же это, Наталия Сергеевна, уж какую ночь не сплю! И не ест ничего. Пьет изредка.
Врач прихмурила щипаные брови.
- Начальницу отделения приглашу и профессора, который нас консультирует. Соберем консилиум.

Солнце с зенита нещадно калило палубу брига. Струйки пота текли в морщинах лица. Херст смахнул пот со лба протер глаза и прижал к ним сильный трофейный бинокль, взятый у глобов в бою три дня назад. Океан пуст вплоть до размытого знойным маревом горизонта. В той адской схватке Херст потерял почти всю команду, но обрел уверенность и умную хитрую злобу к врагу. Он напал на них ночью. В крепости было втрое больше воинов, чем у него. Когда они опомнились, дрались, как песчаные коты в пустыне. Облако пороховой гари зависло над крепостью. Ни один не ушел, полегли все. Ясура, вставшего после того, как Яков разрядил ему в сердце обойму, убил он, снеся ему голову тесаком. Ясур мог уйти. Заклятье вдовы, которое Херст наложил на защитников крепости, на него не подействовало. Мог взвиться зеленым огненным вихрем и исчезнуть. Мог, но не ушел. Это казалось капитану "Карающей Десницы" странным. В старом замке вдова показала ему голограмму Ясура и свирепым взмахом трясущейся руки послала искоренить. После боя Херст нашел его безголовое тело, облил бензином и сжег. Ясур горел, как смоляной факел. Черным дымом ушла в ад его душа. Под еще тлеющими костями Херст и нашел, ничуть не пострадавший от огня, бинокль. Да, трудно далась ему эта победа. Двадцать семь завернутых в простыни воинов-клонов сбросили они в океан под залпы носовой мортиры. Их осталось пятеро, считая сбесившегося боцмана. Два человека и три клона. Боцман был клон третьего уровня. Никогда раньше Херст не брал в команду клонов ниже второго. Зачем теперь взял? Длинный служилый свиток без единого прокола! Шесть походов на острова! Может свиток фальшивый? Купил в портовом кабаке за три корша. Так наловчились, сволочи. Печати всех цветов насобачились ставить. От настоящих не отличишь. И вот теперь у него на бриге бешеный воин. Возись с ним. Херст вспомнил безумные белые глаза и нож в руке. Здоровый, как буйвол. И в бою был хорош! Почти не стрелял. Схватил автомат за ствол и орудовал им, как дубиной. Сбесился, когда его приятеля кока бросили в океан. Заорал, что тот еще живой и кинулся с ножом на Якова. Живой! Кока перерубил пополам Ясур. Ладонью. Херст видел. Махнул рукой и как саблей… Что теперь делать с чокнутым клоном третьего уровня? Убить нельзя. Дерьмовая инструкция запрещает. Наложить заклятие "необоримого сна"? Заклинание отнимает кусок жизни. Потом, чтобы разбудить, надо снимать заклятие, а у него сила на исходе. Херст вынул из ножен тесак, поднес полированную поверхность к лицу. Почти черная от солнца кожа, глубокие морщины, седая нечесаная борода, запавшие глаза, длинный шрам на щеке до горла. Рожа - детей пугать. Старый пират в чине "капитана карающей десницы". Из кормового люка трудно вылез на палубу Яков, уставился круглыми совиными глазами на океан, прихромал к капитану.
- Запер собаку в трюме. Приставил клона охранять. Будет буйствовать, убью.
- Нельзя, - равнодушно сказал Херст.
- Покушался на старшего по чину. Убью, - верный и надежный помощник вгляделся в горизонт, сказал скучным голосом, - буря идет. Рифы ставить некому. Разобьет корабль в щепки. Шлюпку надо спустить и попробовать на веслах. Сейчас. Через полчаса не сумеем.
Херст посмотрел на длинные гладкие волны, на чистую лазурь неба. Совсем слабый ветерок. Никаких признаков надвигающегося шторма.
- Спускай, Яша. Компас. Воду и провизию. Клонов на весла, сам за руль. Пять бутылок… Нет, прихвати ящик. Всем автоматы. Мне тоже.
- Боцмана оставлю в трюме.
Херст промолчал. Яков был его рабом, но не знал этого. Много лет назад Херст тайно поработил его трудным заклятием полярных колдунов, после чего неделю болел и долго был слаб духом. Но он не ошибся. Яков оказался полезным рабом, и Херст никогда не жалел о содеянном. Пока спускали и грузили шлюпку волна стала круче, и на ней появились пенные загривки. Ветер исчез совсем. Душный, не продохнуть, штиль тяжело навис над океаном. Это был не шторм. Мертвая зыбь накинулась на них. Высокие водяные холмы крушили бриг, швыряли его, старались перевернуть. Клоны стонали, гнули весла, держали шлюпку носом к волне. Херст вычерпывал воду ведром, потом плюнул в него, сел и достал из ящика бутылку. Водяная гора рухнула на бриг, слизнула мачты и палубные надстройки, поставила его боком к волне.
- Все, - прохрипел Яков.
Херст длинно глотнул, ополовинив бутылку, и отвернулся. Клоны от непосильного усердия что-то орали и всхлипывали. Наполненная водой шлюпка мучительно забиралась на волну и стремительно скатывалась с нее. Клоны в эту секунду отдыхали, сушили весла. Клочья соленой пены хлестали Херста по лицу. Обломок мачты с остатками паруса ударил в лодку, чуть не перевернув ее. Со стороны корабля раздался крик. Жутко выл боцман. Капитан посмотрел в его сторону. Большая, длиннее метра, щепка торчала из груди еще живого клона третьего уровня. Брига не было. Его обломки метались и дыбились в волнах.
- Дай глотнуть! - крикнул Яков, и Херст протянул ему бутылку.
Мертвая зыбь ушла, как и пришла, внезапно. Спала волна, исчезли пенные буруны, задул ласковый ветерок. Все, как раньше, только вместо брига - груда мусора в океане.
- Ясур сводит с тобой счеты, - проворчал Яков и взял ведро.
- Мертвый? - удивился Херст.
- Живой. Ты убил синтика.
Херст дрогнул лицом, выжал влагу из бороды, метнул свирепый взгляд на друга. Клоны вынули весла из воды, прислушались. Яков передал им ведро.
- Вычерпать досуха! - он допил ром, кинул бутылку в океан, - Синтика. У него не было сердца. И крови не было. И горел он так, как горит пластик. Ладонью рубил. Бойцовый синтик. Мозгов нет. На них заклинания не действуют.

Профессор бы тощ сутул и грубоват. Изжелта-бледное лицо, очки в круглой черной оправе, жеваный костюм. Минут двадцать он смотрел набухшую за последний месяц "историю болезни", снял очки, протер их несвежим платком, пожал плечами. Пациент лежал на спине, смотрел в потолок, шевелил губами.
- Вызывайте перевозку, Наталия Сергеевна, и напишите направление в неврологию ко мне в сорок первую.
- Господи! В больницу-то зачем? - запричитала жена Клима Петровича.
- Дистрофия, - коротко объяснил профессор, - капельницу поставим. Будем кормить. Постараемся понять. А дома, голубушка, он может… того… И кардиограмка неважная… Надо, - заключил он.

Херст в тяжелом халате из золотой парчи сидел в массивном дубовом кресле перед камином и размышлял. Багряные сполохи играли на парче и открытой груди капитана. За стенами замка моросил холодный дрянной дождик. Ехать в такую погоду к державной вдове и докладывать ей, что Ясур жив, а "десница" покарала безмозглого синтика? Вздорная старуха ненавидит дождь и сырость. Только сатана знает, что взбредет на ум старой карге. Озвереет с досады, нашлет какую-нибудь смертельную хворь на рискового капитана. Не вспомнит, что Херст с ранних лет истово служит династии. Служил в гвардии супруга ее, короля Гунса. Странно умер король. Был бодр, весел и отдал душу Богу в одночасье. Херст помнит, как шел в процессии к усыпальнице и смрад стелился за гробом. Молодая красавица-вдова не рыдала, а молилась. Кому? …Нет, сегодня он останется в своем замке и подождет ясной погоды. Утром он видел голубую полоску на горизонте. Херст подошел к высокому узкому окну, достал трофейный бинокль, поднес его к глазам, чтобы взглянуть на небо, и темная кожа его лица стала грязно-серой. Он увидел Ясура. В белой мантии сенатора глобов он что-то говорил окружавшим его людям. Вдруг Херст начал понимать его речь. Ясур говорил про них, про континентальное королевство сувернов, про их злобную коварную правительницу отравившую мужа и пытающуюся покорить их островную империю. В знак поощрения оратора слушатели подняли кулаки и невнятно кричали. Картинка была чуть смазана. Чтобы сделать ее яснее, Херст повернул верньер бинокля. Изображение исказилось и исчезло. Капитан долго вертел настройку бинокля, но стабильного изображения добиться не смог. Изредка оно мелькало, чтобы тут же пропасть. Херст вернулся в кресло, положил бинокль на колени. Главное он услышал. Значит все-таки отравила, ведьма, и Ясур об этом знает. Вот почему она хочет его убить. Гунс был добр и покладист. Ему не нужна была власть над миром и "карающая десница", а ей нужна. Зачем? У нее нет наследников. Вдове некому завещать королевство. Зачем же ей островная империя и мировое господство?
Неслышно ступая по толстому ковру, в каминный зал вошел камердинер.
- Что тебе, Кутр? - Не оборачиваясь, спросил Херст.
- Посланник вдовствующей королевы, хозяин.
- Обогреть. Большую чарку. Давай послание.
- Ему велено словами, хозяин.
Херст с трудом оторвал взгляд от завораживающего танца огня в камине, удивленно обернулся.
- Кто таков?
- Советник королевы.
Херст вздернул брови, нахмурился, сунул волшебный бинокль в карман халата, встал, прошел к окну, посмотрел на дождь.
- Введи.
Камердинер ввел в зал молодого плечистого мужчину с круглым розовым лицом. Одет был гость в дорогой цветастый костюм, в нагрудном кармане которого красовался яркий цветок.
- Долгих лет на благо королевства! - приветствовал он хозяина замка с поклоном.
- Долгих лет и тебе, Стилз, - кивнул Херст, - уж не знаю кому на благо. Зачем послан? Говори.
- Королева ждет тебя с докладом, капитан, и изволит гневаться. Она не ведает причин, по которым ты таишь от нее свой неудачный вояж.
- Вдова знает, что Ясур жив?
- Не только жив, но и активен. Глобы создают большое войско для похода на континент, и сенатор Ясур готов стать во главе их воинов. Заводы глобов создают сотню бойцов в день. Они расширяют производство и улучшают их военное искусство. Заклятия и чары не действуют на этих тварей. Возможность вторжения глобов пугает королеву.
Херст сел в кресло, уперся взглядом в метания языков пламени. Гость, молча, стоял сзади.
- А вдова знает, что только чудо спасло меня от колдовских козней Ясура?
- Не чуду, а провидению было угодно сохранить тебе жизнь на благо королевства. Ты воин, Херст, капитан "карающей десницы". Ты знаешь лучше меня, что сие означает. Королева и суверны ждут.
Херст щурился на огонь и думал. Гость молча ждал. Пауза затянулась и собеседники почувствовали это. Прервал молчание хозяин.
- Я задам тебе вопрос, который ты забудешь после нашей беседы и никогда не повторишь его вдове. Я буду огорчен и гневен, если ты не выполнишь моей просьбы.
- Задай, но не надейся, что я знаю ответ.
- Какая нужда гонит войско глобов на континент, советник Стилз?
Вновь трудное молчание повисло в каминном зале. На этот раз его нарушил гость.
- Мы оба знаем ответ на этот вопрос. - Стилз указал пальцем на оттопыренный карман халата, - разумеется я выполню твою просьбу, капитан "карающей десницы". Королева ждет тебя завтра после полудня независимо от погоды.
- Я буду в пять. - Херст сунул руку в карман и улыбнулся гостю с его дурацким цветком.

Она не виновна в том, что сатана в шутку или намеренно наделил ее душей мужчины и телом женщины. Девичья плоть. Много лет назад она была красива, и мерзкий мальчишка еженощно, стеная от удовольствия, наслаждался ее телом. Он расплатился с ней своей королевской жизнью. Умирая, уже в агонии, он спросил ее, и она рассказала ему о тошном отвращении, которое овладевало ей на королевском ложе. Рассказала и о том, что делала, чтобы не рожать наследника престола. Тихий шепот укоротил его агонию. Ее бабка была ведьмой высшей квалификации и вела учебные семинары для окрестных ведьм и колдунов. Бабка научила ее многому. Чуть не с пеленок она настаивала травы и шептала заклинания. Не случайно король посетил ее лес. Она шепнула, и конь сбросил его на землю. Хромая, в крови, он пришел к ней, испил из ее чаши, и она стала королевой. Первая брачная ночь. Она кричала от омерзения, а мальчишка думал, что от боли. После его смерти ей уже не надо было подглядывать за моющимися фрейлинами. Она нашла Элис… и не только Элис. Она окружила себя любовью и научилась получать удовольствие множеством разных способов. В ее тайных оргиях бывали и мужчины. Бывали. Но не с ней. В себе она не могла преодолеть отвращение плоти. Красавца глоба привела Элис. Сказала, что он многое умеет и она согласилась. Кто мог знать тогда, что он станет сенатором. Да, он многое умел. Змеей заползал в души женщин, овладевая ими. Капитан ее "десницы" не смог его убить. Умелый, сильный духом колдун может разрушить ее тайные замыслы. Херст второй человек королевства. Он должен уничтожить Ясура. Должен. Иначе, вторым человеком будет не он.
Херст привык к экстравагантной обстановке старого замка. Нагие фрейлины окружавшие вдову в начале аудиенции не смутили его. Он был приветлив, галантен и не замечал их наготы. Вот когда они покинули тронный зал, оставив его наедине с королевой, Херст стал мрачен и молчалив.
- Что станешь делать теперь, мой капитан?
- Все, что прикажешь, моя королева, - склонился в поклоне Херст.
- Я не повторяю приказы, - любезность исчезла. Голос вдовы стал резок и сух, - возьмешь две… три сотни клонов, и упаси тебя Бог снова спутать сенатора с синтиком.
- Синтики против клонов… Скажи, королева, сколько клонов в день рожают в наших клиниках?
- Тебе кто-то поведал о новой технологии?
- Нет, моя королева. Я знаю только старую. Есть иная?
- Ступай, капитан. Не о чем говорить. Ступай и поторопись. Сегодня время служит глобам. Можешь взять с собой пять сотен и малую флотилию из нашего резерва в южной бухте. Раба своего возьми. Не нужен он мне здесь. В пыточной каморе я и без него со своими девочками могу крамолу искоренять. Есть у меня среди них большие любительницы и мастерицы. У тебя скверные шпионы. Ясур на центральном острове. И не бойся погоды. Мои корабли будут дружны с океаном. Это я смогу, - старуха обнажила в улыбке, похожей на лисий оскал, мелкие острые зубы.

Близилась полночь. На палаты сорок первой городской больницы опустилась сонная тишина, изредка прерываемая звонким цоканьем каблучков ночных сестер, торопливо проходящих по коридорам. Профессор засиделся в своем кабинете. Дома его никто не ждал, а здесь сестры непременно его побалуют крепким чайком с дареным тортиком. Впрочем, изрядный кусок торта у него, кажется, остался со вчерашнего чаепития. Он открыл маленький холодильник и увидел бутылку коньяка. Профессор улыбнулся, вспомнив пациентку, которую он вылечил от депрессии. Он так и не понял была ли у нее эта депрессия. Молодая темпераментная дама, развлекавшая сестер пошловатыми анекдотами. Сегодня вот, почти насильно, сунула ему эту бутылку. Марочный армянский коньяк "двин". Профессор повертел бутылку, потом решительно запер дверь, достал стакан и кусок вчерашнего торта. Примерно через полчаса он вышел из кабинета, запер его и, неожиданно для себя, решил перед уходом заглянуть в отдельный бокс с новым пациентом. Войдя, профессор включил свет и подошел к кровати. Мерно булькала капельница. Трубка от нее тянулась к локтю правой руки больного. Клим Петрович Вепрев лежал на спине и внимательно рассматривал вошедшего.
- Ты кто? - спросил он и левой рукой потрогал туго накрахмаленный халат профессора.
- Врач, - растерялся профессор, - я вас лечу.
- Какая хворь у меня? Смертельная?
- Болезнь у вас странная, но отчего же смертельная? Вылечим, непременно вылечим. Глюкозой подкормим. Выздоровеете. Завтра вас…
- Молчи смерд! Пустые слова говоришь, - мрачная суровость слышалась в голосе пациента.
- Смерд? - удивился профессор и присел на стоящий рядом с кроватью стул.
- Винищем смердишь, а мне нужен лекарь трезвый, готовый за меня жизнь положить.
- Странно, батенька, вы со мной говорите, - обиделся профессор.
- Батенька я тебе? - пациент вдруг приподнялся на кровати и положил горячую ладонь левой руки на лоб профессора. Тот дернулся телом, но избежать руки почему-то не смог, а, выпучив ошалелые глаза, молча слушал невнятное бормотание пациента. Клим Петрович завершил бормотание странным гортанным криком, снял ладонь, откинулся на подушку и закрыл глаза.
- Иди теперь, Яков, - едва слышно прошептал пациент, - и скажи, пусть ногу барана мне изжарят… с кровинкой.
Профессор встал и тихо вышел из бокса, выключив верхний свет. У больного остался гореть ночник. Постояв в коридоре, он потер лоб, где еще ощущал жар от ладони пациента и вернулся в кабинет допивать коньяк.
- Имя мое знает, - с уважением и нежностью сказал он вслух, открывая холодильник.

Ясур проснулся на двадцать седьмом этаже своего небоскреба в одной из многочисленных спальных комнат, которые он еженощно менял. Он открыл глаза и сел. В темной комнате по потолку метались цветные сполохи, отражавшие кипение жизни ночного города. Что его разбудило? Тревога. Тревога поселилась в его сердце. Он знал, что без причины так не бывает. Ясур встал, включил свет, взглянул на часы. Пятый час. На континенте вечер. Она еще не спит. Надо ждать часа два, если ведьма не оставит ее на своем ложе. А если оставит? Вряд ли. Элис постарела и уже не сумеет зажечь каргу. Он прислушался к себе. Сердце билось сильно и часто, как после боя на мечах. Нет, не уснуть. Ясур дернул шнур с тяжелой шелковой кистью, и в спальню, низко склонившись, бесшумно вошел слуга.
- Слушаю, господин.
- Проверь охранный периметр и подай завтрак.
- Охрану и камеры наблюдения я смотрел семь минут назад, господин.
- И крышу?
- Да, господин.
- Хорошо, Йен.
Слуга вкатил в комнату низкий столик с подносом и вышел. На черном с золотыми цветами подносе стоял высокий хрустальный стакан с соком и лежали два голубиных яйца. Позавтракав, Ясур прошел в ванную комнату, ополоснул руки и сменил ночную пижаму на цветастый шелковый халат.
- Приготовь мечи и жди, - сказал он увозившему столик слуге.
- Да, господин.
Оставшись один, Ясур опустился на колени в центре комнаты, поднял прямые руки над головой и замер. Минут через десять он медленно развел руки в стороны и, громко крикнув, кинул их вперед. На концах дрожащих от напряжения пальцев появилось голубое сияние. Лицо его покрылось мелкими каплями пота. Сияние разрослось, и, отделившись от рук, превратилось в яркий огненный круг. Ясур встал и ладонями сжал его, превратив в восьмерку. Потом разорвал ее, и в воздухе, покачиваясь, висели уже два огненных кольца. Кольца росли и множились. Ясур улыбался. Колдун играл огнем, проверял свою силу. Он открыл окно и выпустил кольца в ночь. В комнату ворвался холодный воздух и не утихающий шум большого города. Ясур вытер испарину рукавом халата и прилег отдохнуть после трудной забавы. Нужно было изгнать тревогу из сердца и он не щадил себя. Уже через минуту Ясур встал, дернул за шнур, и в просторную спальню вошел слуга. На его вытянутых вперед руках лежал уже обнаженный меч хозяина. Древний родовой меч служивший предкам Ясура и еще не знавший поражений. Ясур взял меч, на секунду прижал его к щеке.
- Нападай, Йен. Нападай в полную силу. Я вижу, когда ты сдерживаешь удар.
- Да, господин.
Слуга выхватил из ножен висевших на широком поясе меч, чуть оскалил зубы и бросился на хозяина. Бой продолжался пока Ясур не увидел, что его противник вконец изнемог. Он открылся. Йен попытался ударить его по корпусу, но - резкое движение кисти поднятой руки, и стальная молния разрубила меч слуги пополам. Йен удивленно посмотрел на короткий обрубок клинка и склонился в поклоне.
- Господин непобедим.
- Хорошо, Йен, отдыхай, - хозяин вежливо кивнул.
Небо за окном посветлело. Близился рассвет. Теперь пора. Колдун снял с шеи висевший на цепочке амулет, искусно вырезанную из кости женскую фигурку, и всмотрелся в него. Да, теперь можно. Он положил костяную фигурку на свою постель, простер над ней руки и произнес привычное заклинание. Фигурка исчезла. Вместо нее под ладонями колдуна появилось туманное облако. Он подул на него и туман начал сгущаться, медленно обретая формы женского тела. Через минуту в его постели, тихо посапывая, спала Элис.
- Наконец-то, - не открывая глаза, тихо прошептала она, - давно жду. Угроза нависла над тобой, милый.
- Чувствую. - Ясур нежно погладил Элис по голове, - козни старухи?
- Херст, пять сотен клонов и много людей плывут на твой остров.
- Много кораблей?
- Малая флотилия резерва.
- Фрегат и десять больших барков с давно устаревшим вооружением. Мы сожжем их лучами смерти в узких проливах.
- Ты умен и храбр. Иди ко мне.
Ясур сбросил халат и погасил свет.
Когда, умывшись кровью зари, солнце выплыло на чистую лазурь неба, колдун крепко спал уже один. Проснувшись близко к полудню, Ясур еще раз позавтракал и на винтокрылом аппарате полетел на свои заводы, которые безостановочно создавали воинов. Один из них производил бойцов, лица которых были точной копией лица хозяина.

Статный усатый кавказец в плечистой бурке и каракулевой папахе скучал у прилавка. На грязной картонке, которую продавец прикрепил к весам было выведено: "Совсем свежий мясо. Дорого." Покупатели опасливо косились на длинный кинжал, лежащий рядом с весами, и обходили кавказца стороной. В мясном ряду рынка густо толпились разнокалиберные говорливые дамы. Профессор оглядел ряд и подошел к кавказцу.
- У вас не найдется бараньей ноги?
Продавец обнажил в улыбке снежно-белые никогда не чищенные зубы.
- Дарагой, я тебе кого хочешь найду. Тебе молодой или старый?
- Как? Ну да… Разумеется лучше от молодого.
- На, геноцвали, - кавказец достал под прилавком небольшую тушку, - возьмешь?
Тут только профессор прочел картонку.
- Ну и сколько же она будет стоить? - осторожно спросил он.
Продавец нахмурился, пошевелил усами, назвал цену.
- Дороговато, - вздохнул покупатель.
- Нэ торгуйся, доцент. Товар смотри! Вчера отара бегал.
- Почему доцент? - удивился покупатель, доставая бумажник.
Кавказец прищурился, одним ударом кинжала отделил ногу, бросил ее на весы.
Запеченная в микроволновке нога источала аромат сводивший с ума кошку профессора.
- Нет, Рагнеда, это не тебе, - виноватился хозяин, - впрочем, маленький кусочек я тебе отрежу.
Кошка хрипло мяукнула и улеглась на кухне ждать.
Вечером того же дня профессор, не замеченный сестрами, прокрался в бокс Клима Петровича с целлофановым пакетом. Пациент спал. Профессор умело выдернул иголку капельницы. Клим Петрович осмысленно взглянул на него и принюхался.
- Яша-лекарь? Никак мясо принес хворь изгонять? Не ко времени. Спал я. Однако давай.
Профессор помог пациенту сесть, сунув ему под спину подушку, потом вынул из пакета тарелку, положил на нее вилку, нож и духовитую баранину. Пациент сглотнул набежавшую слюну.
- Хороша! Посуда-то зачем? Нож оставь.
Через часок профессор вернулся к себе и бросил в сорный бачок дочиста обглоданную кость. Постучав, в кабинет заглянула дежурная сестра.
- Извините, Яков Моисеевич, письмо забыли вам передать. Еще вчера пришло. Заграничное!
- Откуда же?
- Уж не знаю. Не по нашему написано.
- Оставь, Зиночка. Спасибо.
Прочитав письмо, профессор задумался. Конгресс психоневрологов в Иокогаме. Перелет в оба конца оплачен. Раньше он бы, не задумываясь, махнул в Японию, а теперь… Далековато. Десять дней. Не может он оставить Вепрева почти на две недели. Ведь еще еду просит. Поросенка теперь ему надо. В дверь кабинета постучали.
- Войдите.
Вошла молодая рыженькая где-то виденная дама. Профессор наморщил лоб, вспоминая.
- Доктор, мой-то как? Старшая сестра говорит, что "стабилен", а в палату к нему не пускает. Это как понимать? Лучше ему или хуже? Может что нужно? Лекарство какое купить?… Ой! Забыли вы меня. Вепрева я. Жена Клима Петровича. Вы дома у нас были с Наталией Сергеевной.
- Да, разумеется… помню. Вы не хотели… в больницу. Ну что сказать… Лучше ему. Значительно лучше.
- Почему же не пускают?
- К нему в бокс? Рано. Да. Рановато пожалуй. Вас как зовут? Да вы садитесь. Хотел бы расспросить вас о его болезни.
- Меня? Дарья Максимовна.
- Дарья Максимовна, в чем проявились первые симптомы болезни и при каких обстоятельствах? Испуг, травма, стресс сильный? В анамнезе записано, что заболел он полтора месяца назад. Совсем недавно. Возможно вы вспомните?
- Господи! Да разве забудешь такое? Вежливый был обходительный. Не пил, не курил. Думала, повезло мне с мужем. И вдруг, как подменили. Изругал меня последними словами… Убить пригрозил.
Обстоятельства? Ночью случилось. Известно какие обстоятельства между мужем и женой в постели.
- Ясно. Извините за вопрос. Я лечащий врач… До или после случился приступ? Вы меня поняли?
- Что тут понимать. Не девочка. Успел он. И сразу за горло меня схватил, заорал несусветное.
- Что конкретно он кричал? Вы слова запомнили?
- Испугалась я до жути, что удавит. Да и не поняла ничего. Орал, что шлюха я портовая вдовой подосланная… Что-то про короля… Не помню. И что он прикажет какому-то Якову меня убить. Потом чувствую, руки у него ослабли. Я из-под него вывернулась, а он на спину лег, глаза безумные и бормочет что-то совсем тихо. Ну я отдышалась, пошла на кухню, воды выпила, вернулась, а он уже никакой. Меня не узнает, горит весь. Скорую вызвала. Быстро приехали. Инсульта нет… Утром вызвала Наталию Сергеевну. Сейчас-то он пришел в разум? На фабрике ждут его. Не берут пока никого на его место.
- Ясно. Сейчас уже поздно. Думаю, через пару дней я разрешу вам свидание с супругом. Скажите, Дарья Максимовна, среди ваших знакомых нет Якова?
- Ну был Яша Рубин. Так это еще в школе. Уехал он давно. В Израиль. Клим никак об этом знать не мог.
Решительный поворот в течении болезни Клима Петровича совпал с поросенком. Запеченный в профессорской микроволновке, он был уже легально, без всякой конспирации, доставлен пациенту и неторопливо съеден в день доставки. На следующий день жар у больного спал, и он самостоятельно добрался до туалета. Сестры, видевшие в Климе Петровиче надежного кандидата в морг, изумились перемене и поспешили доложить о ней профессору.
- Может теперь в общую его - к эпилептикам? - старшая сестра не любила ошибаться в прогнозах.
- Нет. Оставить в боксе, капельницы снять и… вообще никаких лекарств. Мы газеты получаем на отделение? "Московский комсомолец"? Великолепно. После обеда ему - этого комсомольца. И пусть ходит. По боксу пока. Зиночка, принеси ему все, что положено. Да, вот еще что. Оставь на столе маленькое зеркальце. Ну… Как бы по забывчивости. Как он к тебе?
- Не замечает, - сестра изобразила обиженную гримаску, - суп не ест. Котлету понюхал и тоже не стал. Кисель только.
- Не замечает, - задумчиво повторил профессор, - обаятельная девушка. Красавица, а он не замечает. Патология.
Клим Петрович встретил профессора недовольным ворчанием.
- Давно жду, а тебя все нет. Негоже так, - в куцем застиранном тряпичном халатике Клим Петрович смотрелся диковато.
- Дела, заботы. У меня и другие пациенты в отделении. Их тоже лечить нужно.
- Одна у тебя, лекарь, нужда. Меня от этой хвори уберечь. Ты, Яша, ясно ответь. Можешь мой недуг осилить или нет? Вижу таишь от меня истину. Может иного лекаря звать?
- Трудный вы больной, Вепрев. Загадочный. Мне бы и впрямь поговорить о вас с корифеями, но не хочу оставлять вас надолго.
- Почему надолго?
- Далеко ехать надо.
- Куда же?
- В Иокогаму. В Японию.
- В Японию, - повторил Клим Петрович, размышляя, - на восход звезды?
- В Страну Восходящего Солнца.
- С кем же там обо мне говорить?
- Научный конгресс. Много врачей из разных стран приедут.
- Шабаш лекарей, - понятно перевел Клим Петрович. И вдруг строго приказал, - Поедешь. Поедешь, Яша. Подойди-ка. Руку дай. Персты выпрями.
Профессор побелел и безропотно, молча, повиновался. Выйдя из бокса, он удивленно рассмотрел тонкое колечко темного металла на указательном пальце левой руки. Профессор облизнул сухие губы и попытался его снять, но колечко плотно сидело на верхней фаланге и покидать палец не хотело. Оно грело палец и от него вливалась в сердце неясная устремленность куда-то.

Старшая камеристка массировала ее тело и умащивала его благовонными маслами. Раньше эта процедуре непременно завершилась бы шалостями на королевском ложе. Теперь они обе постарели и она лишь охала и постанывала от удовольствия в сильных руках Элис.
- Ты почему улыбаешься, моя милая? - полюбопытствовала она повернувшись на спину.
- Сон привиделся забавный, моя королева.
- Поведай. Повесели королеву.
- Боюсь не по нраву тебе мой сон. Мужчина привиделся.
- Что же ты с ним делала во сне? - нахмурилась королева.
- Не я с ним. Он со мной.
Старые воспоминания ожгли вдову.
- Поди прочь, - прогнала она бывшую любовницу.
Оставшись одна, подошла к полированному серебряному листу в стене. Долго рассматривала себя, вздохнула и, как была, нагая встала перед зеркальным листом на колени. Набрала в себя воздух и сильно дунула. Зеркальная поверхность затуманилась, а когда муть исчезла, и лист вновь стал ясным, на нем высветилась миловидная ухоженная дама средних, на вид, лет.
- Бабушка помоги. Худо мне, удавит она меня, - тихо шепнула королева.
- Чем же тебе помочь? Знаешь ведь, что нет у меня больше власти в твоем королевстве, - скорбно вздохнула дама, - встань однако. Посмотрю тебя. Голову подними, повернись боком. Скверно. Трудно глотать?
- Больно. Кисель только и пью из ягод лесных.
- Удавит. Сроку тебе - полгода, а может и менее. Лекарю какому-нибудь вашему показывала?
- Нет, бабушка. Только ты и знаешь.
- Верно, внучка, проку от них не будет. Рак щитовидной железы. Запущенная стадия. Операция нужна и длительный курс лечения. Есть у меня знакомый хирург онколог. Виртуоз! Сюда, ко мне тебе надобно. Да побыстрее. Пошто медлишь? Показывала я тебе путь. Не забыла? Твой карающий мужик тут оказался. Дурной дорогой забрел незнамо как и поселился в молодом недотепе тутошнем. Наблюдает его мой коллега. Не понимает ничего, бедняга. Уж не знаю вмешаться ли?
- Херст? Догадывалась я. Долго он так не сможет. Диким вихрем его разнесло. Помочь он мне должен здесь. Глоб поперек моей дороги стал. Пока он жив не могу я к тебе. Может сюда твоего виртуоза?
- Нет, внучка. Бросить его против течения времени у меня сил не хватит. А хотя бы и хватило, убьет он тебя один. Зарежет. В твоих клиниках только клонов и научились выращивать, а ему помощь квалифицированная нужна. Извини, внучка, пойду. Ждут меня.
- Как тебе там, бабушка? Прижилась?
- Вполне. Семья, работа. Может и детей здесь заведу. Не решила еще.
- Работа?
- Врач я, лекарь. Травами лечу. Гомеопат.
- Как? Слово немыслимое.
- Как мне с карателем твоим? Если его похотливым вихрем порвало, то проку от него тебе не будет. Обратно его надо, чтобы он целиком с тобой был. Попробую хоть в этом тебе помочь. Времени у тебя в обрез, торопись, внучка, - дама на серебряном листе улыбнулась и растаяла, исчезла.

Ясурума встретил профессора традиционной японской улыбкой и цепким острым взглядом. Европейский костюм сидел на его ладной фигуре великолепно. Кабинет миллиардера напоминал детскую комнату в семье среднего достатка. Игрушечный столик с телефоном и компьютером, низенькие банкетки без спинок, толстый ковер на полу и крохотные подушечки непонятного назначения. Вчера в темном кулуарном зале, где профессор мучительно изъяснялся с бельгийцем на скверном английском, к нему шариком подкатился маленький человечек и на правильном русском, после витиеватых извинений, сказал, что с ним хотел бы встретиться давний друг его страны Ясурума-сан. Профессор не очень понял, что означает "друг страны", но Ясурума субсидировал конгресс, был одним из его организаторов и уклонится от встречи с миллиардером было неловко.
- Я с большим интересом изучил ваш доклад о множественности психических миров человека и о возможности раздвоения его личности, - миллиардер вынул из стола массивный с золотым тиснением бювар, открыл его, - вы упоминаете в докладе пациента, который хорошо иллюстрирует вашу концепцию. Вы назвали его пациентом. Это означает, что вы считаете его больным человеком нуждающимся в лечении?
Профессор растерянно посмотрел на японца, не зная что ответить, честно признался:
- Не знаю. Вначале я считал его больным, что подтверждалось объективной симптоматикой, позднее меня одолели сомнения.
- Он в вашей клинике?
- Да.
- Как вы его лечите?
- Видите ли… я не решаюсь применять в его случае стандартные способы лечения психических заболеваний. Душевный мир человека хрупок и если врач не уверен… боязнь травмировать… - профессор окончательно потерялся, - у психиатров есть универсальный рецепт. Три "П". Покой, питание, прогулки.
- Да-да, разумеется. Главное - не навредить. Какое у вас странное кольцо на пальце. Металл? - Лицо миллиардера вдруг изменилось и вежливая улыбка на нем показалась профессору диковатой и неуместной.
- Право не знаю… Подарок…
И тут японец окончательно поразил профессора.
- С которым вы никогда не сможете расстаться, - чеканя слова медленно сказал он.
Уже сидя в консульской машине с флажком, которая, рявкая клаксоном, везла его в отель, профессор мучительно старался вспомнить на каком языке велась беседа с миллиардером-благотворителем. Так ничего и не вспомнив, профессор вздохнул и поднес к щеке, ставшее почему-то горячим, вепревское колечко. Только теперь он заметил, что офлажкованная посольская колесница мечется по узкой улице города совершенно диким образом, пугая встречные и попутные машины. Они, вревывая, шарахались, стараясь избежать столкновения. Профессор взглянул на водителя. Тот, навалившись грудью на руль вдруг тихо, сквозь зубы, застонал, а машина метнулась на тротуар и, взревев клаксоном, ткнулась в стену дома. И тут сам профессор повел себя не менее странно. Стряхнув с себя стеклянное крошево разбившихся от удара окон, мельком взглянув в мертвое с выкаченными глазами лицо водителя, он лихо выбил ногой заклинившуюся дверь, просочился через быстро густеющую толпу и заспешил обратно к дому миллиардера. В дом, однако, входить не стал, а, обогнув его, стал под балконом с тыльной стороны. Прищурившись оценил расстояние, присел, ловко по обезьяньи прыгнул и через секунду уже стоял на балконе. Сумасшедший акробатический прыжок, по-видимому, не потребовал от профессора значительных усилий, потому что он сразу же, не отдыхая, прыгнул еще раз и вцепился в перекладину пожарной лестницы, карабкаясь по которой, мигом взобрался на плоскую крышу высоченного дома. Увидев стоящий на крыше вертолет, профессор хищно улыбнулся, поправил сбившийся галстук и медленно направился к нему. Стоявшие рядом с винтокрылой машиной охранник и пилот, молча без удивления, наблюдали за хилым носатым очкариком. Подойдя, очкарик расплылся в приторной японской улыбке и игриво ткнул охранника пальцем в живот. Тот что-то тихо сказал, уронил изо рта сигарету, побелел и медленно осел на бетонную поверхность крыши. Пилот удивиться не успел. Профессор легким скользящим движением провел ладонью по его горлу, и он, икнув, лег рядом с приятелем. Оглянувшись, профессор ухватил каждого за ворот форменной тужурки и оттащил трупы за стояк расположенной на крыше большой параболической антенны. Он еще раз улыбнулся, ловко снял мундир с пилота, выдернул из его скрюченных пальцев шлем и переоделся. Не мешкая, залез по лесенке в вертолет, занял там место пилота, натянул поглубже шлем и стал ждать пассажира. Ждал профессор довольно долго, никак не выказывая нетерпения, и когда портовый город исполосовали длинные вечерние тени, его терпение было вознаграждено. Послышался гул и на крышу выползла кабинка лифта. Ложный пилот сразу же нажал какие-то кнопки, и оба винта машины начали вращаться. К тому моменту, как Ясумото-сан подошел к вертолету, ему уже пришлось, пригнувшись, преодолевать бьющий в лицо воздушный поток. Забравшись на свое сидение под прозрачным пластиковым колпаком, миллиардер нагнулся над раструбом переговорника и выкрикнул пилоту команду. Профессор, не оборачиваясь, кивнул и поднял машину в начавшее темнеть фиолетовое небо. Заложив глубокий вираж, вертолет понесся к серому с пенной рябью океану. Пассажир удивленно взглянул на пилота и, гневно сверкнув глазами, крикнул что-то в переговорник , перекрывая гул двигателя. Пилот стащил с головы шлем и обернулся. Миллиардер побелел. Потом в глазах его полыхнула ярость, в его руке появилась короткая трубка, и он, щелкнув фиксаторами, сорвал защитный колпак. Профессор зарычал и резко рванул рычаг управления вперед. Машина по утиному крякнула, клюнула носом и стремительно ринулась вниз. Свистящий поток воздуха вырвал из руки японца трубку, которую он уже приставил ко рту, и прижал его к спинке кресла. Вертолет камнем падал в океан.
Зыбкий серый рассвет гасил звезды, когда профессор, прихрамывая и кривясь от боли, открыл массивную дверь отеля. В вестибюле за конторкой дремал ночной портье. Увидав профессора, он изумленно округлил глаза и хотел что-то спросить, но вошедший приложил палец к губам и потребовал ключ от люкса третьего этажа. Разумеется надо было бы попросить у странного постояльца паспорт или хотя бы узнать фамилию, но ничего этого дежурный делать не стал, а, молча протянул ему красивый с гостиничным вензелем ключ. В номере профессор с омерзением содрал с себя мокрую грязную одежду и по толстому топкому ковру прошлепал в ванную комнату. Стоя под горячим душем, он посмотрел в настенное зеркало. "Хил, стар и, пожалуй, болен" - поставил себе диагноз профессор и в этот момент почувствовал, что вепревское колечко скользнуло по пальцу. Он сжал пальцы в кулак, пытаясь его удержать, но не успел, и колечко с тихим плеском упало в воду. "Ну и черт с ним" - подумал профессор, однако вылез из ванны, подождал пока сольется вода, кряхтя опустился на колени и, близоруко щурясь, долго шарил руками по дну ванной, тыкал пальцами в затянутое сеткой сливное отверстие. Но колечка так и не нашел. "Пропало" - почти без огорчения решил он и совершенно без сил, не вытираясь, едва перебирая ломкими ногами, побрел к кровати. Рухнул на нее нагой поверх одеяла и через секунду заливисто храпел.
Конгресс психоневрологов в Стране Восходящего Солнца был завершен самым прискорбным образом. Погиб главный учредитель научного общества психоневрологов страны, известнейший меценат и филантроп, мультимиллиардер Ясумото-Ясур-сан. В палате сенаторов, членом которой он являлся, даже было выдвинуто предложение - объявить в стране день траура, но после дебатов и голосования не прошло. Была тем не менее создана парламентская комиссия, которой было поручено разъяснить весьма странные обстоятельства его смерти.
После скорбного закрытия ученного собрания профессор зашел на прием к популярному окулисту и уже в новых модных очках прибыл в аэропорт. Он был, пожалуй, еще бледнее обычного и, как всегда, по профессорски рассеян: в самолете вместо стакана воды попросил коньяк и только, выпив его, поморщился и сообразил, что ошибся. Коньячок, однако, незамедлительно подействовал. Профессор заснул и спал беспробудно и над грозовым фронтом, когда лайнер, натужно взвывая двигателями, проваливался в воздушные ямы, и под таинственной чернотой бездонной вселенной, когда в разноязычном салоне вспыхивали и жарко разгорались дискуссии звездочетов-любителей. Он тяжко боролся со слипающимися глазами и в такси, которое из Шереметьево - 2 везло его домой в Черкизовскую - 3. Дома, напоив отощавшую и озверевшую кошку молоком, профессор прилег на диван и проспал, как был, в костюме и галстуке более суток.
- В этик очках, Яков Моисеевич, вы помолодели на десять лет, - встретила его старшая сестра в родной клинике.
- Спасибо, Зиночка. Что нового в нашей грустной епархии?
- Татьяна Павловна всегда опаздывает, а пару раз и вовсе не приходила, - поспешила насплетничать Зиночка, - в мужском отделении инсультик, который мы быстро купировали. В женском - три эпилептических припадка, истерия, депрессия, попытка суицида. Все, как обычно. Справились, Яков Моисеевич, с божьей помощью.
- Инсульт у кого? - забеспокоился профессор.
- У Кутепова. Восемьдесят лет. Второй уже.
- Как он?
- Стабилен. Учится говорить.
- Как Вепрев?
- Вепрев? - сестра прихмурила тонкие щипанные брови, - Татьяна Павловна назначила колоть ему амитрептилин.
- Зачем?
- Не спал, был раздражен, агрессивен, кричал,… сестру ударил.
- Ударил?
- Не сильно. Толкнул.
Накинув халат, профессор поспешил к своему пациенту. Вепрев сидел за столом и с интересом читал газету.
- Яша! - обрадовался он профессору, - сомневался я в тебе, боялся, что не осилишь душегуба, не разглядел в тебе воина. А ты…, - пациент рубанул с придыханием ладонью воздух и указал на фотографию в черной рамке на газетном листе. Профессор не стал смотреть траурный портретик, а ошарашено уставился на знакомое черное колечко охватившее палец пациента.
Профессор запер дверь кабинета, вынул из внутреннего кармана плаща бутылку коньяка и поставил ее на стол. Вчера он тоже пил коньяк и, кажется, позавчера. Нет, позавчера - спирт. "Спиваюсь, - подумал он и грустно улыбнулся, - тихо спиваюсь на старости лет. Становлюсь алкоголиком." Он сел, достал из ящика стола стакан, налил треть, выпил и закрыл глаза, стараясь унять мерзкую дрожь изводившую его. Посидев так с минуту, достал из того же ящика мятую газету и расстелил ее на столе. Приветливо улыбающийся японец смотрел ему в дрожащую душу из черной рамки.
- Ты на самом деле душегуб? - спросил он японца, - ты Клима Петровича Вепрева знаешь? Нет? А он тебя знает?
Японец не отвечал и, молча, хитро улыбался. Профессор налил почти полный стакан и встал перед газетой.
- Упокой Господи раба твоего, невинно убиенного, - он поднял стакан, но выпить не успел. Запертая дверь открылась, и в кабинет вошла молодая женщина. Прикрыла за собой дверь, деловито подошла к столу и достала из того же ящика второй стакан. Вздохнув, она присела на гостевой стул перед хозяином.
- Он был душегуб, Яков Моисеевич, коварный и могущественный, - углы губ ее скорбно опустились, в серых глазах появилась печаль, - но он был благороден, горд и отчаянно храбр. Я не верю, что ты сумел убить его. Но то, что ты остался жив - большая твоя удача.
Она достала из элегантной сумочки маленький граненный флакон, взяла из руки, застывшего изваянием профессора стакан, отлила из него в свой изрядную часть, а ему в остаток капнула из флакона.
- Выпьем за фортуну, профессор. Без удачи нам обоим не жить.
- Выпьем, - эхом отозвался хозяин.
Уже через минуту он улыбался гостье. Противная дрожь, пожиравшая его душу, ушла, и он стал весел и покоен. Совершенно незаметно они перешли на дружеское "ты".
- Как ты говоришь его зовут, - уточняла гостья, - Вепрев Клим Петрович?
- Как же это можно? - вздернул брови хозяин, - благородный душегуб?
- Очень даже бывает, - кивнула гостья и налила себе еще из бутылки, - один мой исключительно порядочный знакомый убил двоих япошек на крыше дома, - и оба понимающе засмеялись. - Думаешь у него, у Вепрева, раздвоение личности? Как ты писал в докладе? Множественность душевных миров? Красиво излагаешь, профессор! Ценю! Ну да я его соберу воедино. Будет у меня, как дуб в поле. Произведу слияние душ! - она вдруг громко захохотала. Отсмеявшись и вытерев выступившие от смеха слезы, спросила: - а он женат?
- Да. Милая дама. Была здесь. Настойчиво просила свидание с мужем. Видишь ли, он и заболел внезапно в момент…
- Знаю-знаю, - замахала руками гостья и очень серьезно спросила: - а дети у него есть?
- Не знаю. Нет кажется.
- Так нет или кажется? - в голосе гостьи послышалось раздражение.
- Точно не могу сказать.
- Ясно. Ну пойдем, я его посмотрю.
- Ты врач?
- Гомеопат. Травками лечу, - она внимательно посмотрела на профессора, - тебя вот подлечила.
Перед вепревским боксом она остановила профессора.
- Одна я. Ты там не нужен. Стой здесь и никого к нему не пускай. Уяснил?
Профессор посмотрел в ставшее строгим лицо и неожиданно почувствовал робость. Стоя у двери, он представлял дуб в бескрайней степи и никак не мог понять связи между этим дубом и его больным пациентом.
Получаса не прошло, как гостья вышла из бокса и, мельком взглянув на профессора, заспешила по коридору. Ничуть не удивившись хозяин увидел черное колечко на холеном пальчике ее правой руки. Поколебавшись, он пошел за ней.
- Можешь разрешить свидание с женой, - не обернувшись сказала врач-гомеопат.
Осенние клены раскрасили город золотом и багрянцем. Врач-гомеопат долго смотрела через окно в третьем этаже онкологической больницы на пестрый скверик, потом взглянула на часы, тяжело вздохнула и опустилась на черный сдобный диван. Бледный, с крупными каплями пота на лбу, из операционной вышел хирург и молча сел рядом с ней. Он закрыл глаза и откинулся на спинку дивана. Руки тяжело положил на колени. Длинные пальцы хирурга чуть подрагивали. Дама вынула из сумочки платок и вытерла пот с высокого с залысинами лба.
- Рассказывай, дружок, - мягко попросила она.
- Самая сложная операция в моей практике, - не открывая глаза и не шевелясь, сказал хирург, - трижды останавливалось сердце, и дважды я думал, что это конец, - он открыл глаза и удивленно взглянул на собеседницу, - она твоя младшая сестра? Странно. Ткани склеротированы, как у старухи. Сколько ей?
Не отвечая, врач-гомеопат нежно провела рукой по голове хирурга.
- Жить будет?
- Метастазы я убрал. Теперь все зависит от нее. Молодой организм мог бы справиться, но…
- Она осилит, - уверенно сказала дама, буду ее лечить. Есть травы удивительной целебной силы.
- Анютины глазки, корень одуванчика,… - улыбнулся хирург, - если оправится от операции, потом - длинный курс йодотерапии.
- Длинный?
- Года два.
В громадной кухонной зале, иначе и не скажешь, стоял устойчивый пряный аромат лесных трав. Попахивало чем-то еще совсем диким. В центре просторного помещения прямо на блестящем паркете громадилась большая, в рост человека, примитивная печь сложенная из неровных светлых камней. Дымок поднимавшийся над ней втягивался в закопченную воронку. В комнате было темно. Свет чуть сочился через тяжелую штору на окне. Босая гомеопатша в просторной серой рубахе до пят стояла рядом с печкой, шептала заклинания и помешивала густое варево в плошке стоящей на тлеющих углях. Закончив шептать, она опустилась на колени и долго нюхала содержимое плошки.
- Сошлось, - удовлетворенно сказала она, бережно сняла варево с углей и поставила его на пол. Подула на обожженные пальцы, достала из кармана рубахи малую травинку, подумав, отделила от нее крохотную часть и бросила ее в плошку. Плошка полыхнула пламенным языком, погасла, ее содержимое налилось голубым сиянием, а в комнате запахло грозой.
- Все сошлось, - радостно улыбнулась колдунья и понесла светящееся варево больной. Плохо, совсем плохо было королеве после операции.
- Помираю я, бабушка. Чую. Покидает душа истерзанную плоть, - еле слышно прошептала она, увидев гомеопатшу, - на муку смертную к тебе пришла. Зарезал меня твой умелец. Где хоронить-то будешь?
- Два малых глотка, - колдунья поднесла плошку к губам королевы, - горицвет это.
- Здесь нашла?
- С собой пронесла травинку. Пей внучка.
- Слаба я, сгорю.
- Один глоток выдержишь. Нет тут усыпальницы королевской для тебя.
Глотнув, больная круто выгнулась, широко раскрыла глаза и потеряла сознание. Колдунья вытерла тряпицей с губ внучки проступившую пену, приложила ухо к ее ребрам.
- Будешь жить здесь, - сказала она, подумала и тихо добавила, - два года йодотерапии, привыкнешь.
Волшебная травка - быстрый целитель. Недели не прошло, а внучка уже затеяла с бабушкой капризный разговор. Теперь, и в самом деле, можно было счесть ее сестрой колдуньи. Пожалуй что и младшей. На щеках обозначился румянец, с лица и тела исчезли морщины, дряблость и старческие мелочи. Не приглядываясь, можно было определить ей не более тридцати.
- Отдашь мне кольцо и отправишь обратно. Не гоже мне покидать королевство в час воинских испытаний.
- Гоже, внучка, гоже. От безысходности ты здесь останешься на пару лет. Долечивать тебя надобно. Хворь в тебе прочная укоренилась. Без леченья она тебя за полгода сожрет. А войны с Империей не будет. Воины без полководца - стадо без пастуха.
- Долечусь у себя. Знаю где искать травы.
- Пустое говоришь, внучка. Нет травы, которая нашла бы эту дрянную хворь в твоем теле. Останешься здесь. В этом доме будет твое королевство. Найду тебе фрейлин, которые разделят с тобой ложе, если придет желание. Оставлю тебе много денег, и с тобой будет человек, который сумеет разумно тратить их.
- А ты? Хочешь покинуть меня в чужом мире?
- Вернусь и буду править сувернами, - колдунья с нежностью посмотрела на колечко гревшее ей палец.
- Ты потеряла разум от старости! Клоны побьют тебя каменьями и прогонят. Они наденут на тебя дурацкий колпак и будут возить по стране в клетке. Ты захочешь смерти, а они прижгут тебе ступни и не дадут умереть. Ты…
- Я рожу им принца.
Королева захлебнулась яростью и молча смотрела на свою бабку.
- Ты?! Ты родишь? Ты брюхата?
- Да, внучка, - колдунья подняла подол рубахи и показала выпуклый живот.
- Безумная ведьма! От кого?
- От карающей десницы.
- От десницы! - королева зашлась злым визгливым смехом, - от десницы. Ты уморишь меня! Принца от десницы!
- От карающей, внучка. Херст отец ребенка. Это он подарил мне Черное Кольцо.

Херст метался по зале приемов, как песчаный кот сразу после отлова в подвале его замка. Бледный, как мертвец, Стилз в мятом кафтане, но с непременной бутоньеркой сидел в кресле, прижав пальцы к вискам. Херст остановился перед ним, схватил за бархатные лацканы, поднял.
- Вещай истину, скотина! Где она? Куда упрятали? Крамола? Убью мерзавцев! Всех перебью! Яков где?
- В пыточной каморе твой Яков. Придворных дам расспрашивает с пристрастием. Ушла она. Сама ушла.
- Ку-у-уда?! - Херст поднял в воздух хлипкое тело советника.
- В зерцало.
Херст раскрыл тонкогубый рот, обнажив крупные белые зубы, и уронил советника в кресло.
- Пошто сразу не поведал? - спросил совершенно спокойно, - покажи.
- В опочивальне оно.
В центре полированного серебряного листа зияла громадная дыра с оплавленными краями. Херст попытался заглянуть в нее и уперся головой в каменную стену.
- Зови Якова. Скажи пусть отпустит баб.
Тем же вечером друзья-соратники, господин и его раб, пили горькую хмельную настойку в замке Херста.
- Верю я ему. Ушла старуха в неведомое, - рассуждал хозяин, - много знала. Могла. Может бабы что знают?
- Не похоже, - подумав, ответил Яков, - есть среди них одна. Рыдает в голос. Не уймешь. Может и знает что.
- Кто такая?
- Элис. Ты ее должен знать. Из-за карги не стала бы так убиваться. Понятную причину не говорит. На дыбу вешать или крючьями не посмел. Да и жалко дуреху.
- Элис знаю. Красивая девка была. Ублажала вдову. Изрядно постарела ныне. Поговорю с ней.
Выпили по чарке, отрезали, каждый себе, по толстому ломтю барашка.
- Смута будет, если быдло проведает пропажу. Старые клоны в нищете живут и вооружены обильно. Полыхнут, а за ними чернь кабацкая поднимется, тоже горазды ножами махать. Кинутся замки грабить, людей губить.
- Армия остановит.
- В армии на каждого человека поболе десятка клонов. Старуху боится люд. Думаю, таить надо до поры пропажу державной карги. Она и вернуться может так же внезапно, как ушла. Через зерцало или яму выгребную. Ведьмам разницы нет.
Молча налили, выпили и взялись за ножи мясо резать. Под утро привиделась Херсту баба молодая. Подмигивала и палец прикладывала к губам. Похоже, прав Яков.

Профессор зашел в бокс и не узнал пациента. Вепрев был смущен, напуган и подавлен.
- Как чувствуете себя, Клим Петрович?
- Спасибо. Чувствую себя хорошо, - преданно ответил пациент и вытянулся перед ним в солдатскую стойку. Преодолев робость, спросил:
- Это сумасшедший дом? А вы, вероятно, врач?
Профессор сел на стул, пристально всмотрелся в глаза пациента.
- Вы в больнице, Клим Петрович. Были нездоровы.
- Сошел с ума, - горестно прошептал пациент.
- Ну зачем же так? Таблицу умножения помните?
- Помню, - жалко улыбнулся пациент, и не его глазах выступили слезы.
- Какая у вас профессия?
- Бухгалтер.
- Помножьте двенадцать на пять.
- Шестьдесят, - прошептал бухгалтер и всхлипнул.
- Как зовут вашу жену?
- Дарья Максимовна, - вопрос этот совершенно подкосил Клима Петровича. Он сел на кровать, судорожно вздохнул, и круглое доброе лицо его исказилось гримасой отчаяния.
- Она сегодня навестит вас, Вепрев. Вы здоровы, - сказал профессор, но это обстоятельство почему-то совершенно не обрадовало его, а даже как бы и огорчило.

Невозможно долго скрывать от населения пропажу властителя. Слухи, как трещины в глиняной стене поползли по государству. Слухи и ропот. Дымились суверны. Вызревала предсказанная Яковым смута. Глобы, чернь и простой люд не видели над собой державного кнута, и многоэтажное государственное строение шаталось. Херст маялся бессонницей. В распахнутом халате, с канделябром в руке бродил по спящему замку. Бродил и думал. Шпионы и соглядатаи ежедневно докладывали о разбойных сборищах и непотребных разговорах. Упившаяся кабацкая чернь орала мерзкие лихие песни. Глобы подбивали пахарей и пастухов на бунт. Неподвластная крамола разъедала страну. Мозг плавился от этих мыслей, кровь теснилась в висках. Херста остановил громкий непонятный звук раздавшийся в каминной зале. Будто лопнула натянутая струна. Хозяин взял канделябр с тремя свечами левой рукой, а правой потрогал кинжал в ножнах висящий на перевязи под халатом. Херст поднялся по каменным ступеням перехода. В проеме зачем-то раскрытой дубовой двери виднелись сполохи огня. Мелькнуло: - "пожар!", и хозяин кинулся в залу. На его любимом месте, в кресле перед горящим камином, сидела женщина в странном тесном одеянии. Женщина повернулась к нему. Она была молода, хороша и казалась знакомой.
- Ты кто? - спросил Херст севшим голосом.
Женщина улыбнулась, подошла и положила прохладную ладонь на его горящий лоб.
- Твоя королева, капитан, и жена, - она отняла руку от головы Херста и показала ему черное кольцо на пальце, - ты обручился со мной очень далеко от твоего замка.
В голове Херста зачем-то всплыла рыжая портовая проститутка, потом ее образ померк, и он успокоился.
- Вспомнил? - настойчиво спросила гостья.
Капитан "Карающей Десницы" хотел что-то ответить и не смог.