Черный песок бухты Йок

Нет, разумеется не погиб Ясур в водах теплого океана. Автор "Черного Кольца" и не помышлял, что опытный проницательный читатель мог поверить такой небылице. Колдун-профессионал самой высокой пробы - от руки хлипкого интеллигента-профессора? Права, права была брюхатая бабка вдовствующей королевы. Не погиб. А траурный газетный портретик и слезы влюбленной в колдуна Элис - не более, чем незамысловатый сюжетный ход автора. А вот то, что Яков Моисеевич после вертолетной передряги остался жив автора изумляет. Ну был профессор окольцован. Ну и что? Не всесильно же черное колечко. Вот уж действительно чудо! Ведь душегуб отпетый! Гангстер, проще говоря, а не убил. Чем это объяснить? Не ведаю. Разве что необыкновенно сильными дружескими чувствами деляги Островной Империи к дремучей России. Говорили о нем профессору, что мол "друг вашей страны". Возможно и не зря говорили. А что? Очень даже может японец любить обильную пушным зверем сибирскую тайгу. А скорее всего опасался Ясур ссориться с ядерной державой и ее лихим президентом, который горазд и в сортире замочить иноверца. Пока, правда, не замочил, но опаска у японца могла быть.
Херст? А что Херст. Женился капитан на королевской бабке. Куда ж деваться. Обрюхатил - женись! Мелькнуло у него поначалу желание отвертеться. Неловко вспоминать, но хотел. Инстинктивно. И если бы только приличия, моральный долг или душевная неловкость, то непременно бы извернулся. Пренебрег бы. Но мудрая бабка правильно вычислила расклад. Не соблюсти интересы государства сувернов капитан "Карающей Десницы" никак не мог. Страшился старый рубака черного бунта клонов. Трепетал. И колдунья родила в положенный срок восьмикилограммового принца. Успела в самый раз. Тут же прекратился ропот и бряцание ножей, а возникло бешенное народное ликование. На радостях несметное войско сувернов готово было броситься и растерзать Островную Империю, но Херст не позволил. Не был готов к сече. Его и Якова, который заменил Стилза и стал советником, одолевали в ту пору иные заботы.
Вдовствующая королева, просочившаяся тайной нехоженой тропой в мир исламского буйства, рака, СПИДа и чиновной дури, исправно глотала радиоактивный йод, выжигающий из нее смертную хворь, и предавалась утехам с изрядной стайкой нежных розовых красавиц.
Клим Петрович Вепрев еженощно любил жену, ежедневно равнял в фабричной отчетности сальдо, никогда не поминал разбитый мертвой зыбью бриг, но почему-то уклонялся носить на пальце обручальное колечко несмотря на настойчивые просьбы Дарьи Максимовны.
Профессор… О нем попозже. Ох, подозреваю, что впишется бедолага в какую-нибудь волшебную передрягу. Планида! Судьба.

Стоя в воде, Кулап и Верт, кряхтя и подвывая, волокли сеть по дну мелкой бухты. Кулап был клон первого уровня. Его мать была человеком. Он гордился этим, и пока мать была жива, навещал ее, почти всегда пузатую, в клинике. Когда, родив положенных двенадцать клонов, она вышла из клиники и стала жить в большом красивом доме для вышедших на полный пенсион мам, Кулап и туда приходил к ней. Она кормила его в своей комнатенке вкусным киселем из больших розовых ягод, собранных на солнечных горных полянах. Кулап пил и чувствовал, как вместе с киселем в него вливается нежность и преданность к этой грузной женщине с добрым лицом и крупными голубыми венами на руках и ногах. Потом он много лет служил в войсках полярной границы. Научился стрелять из судорожно дергающегося автомата, спать на снегу и есть живую рыбу. Отслужив, он вернулся, но в красивом доме ему сказали, что Лоа, так звали его мать, года три, как умерла. Погибла мучительной нелепой смертью. В дымных сопках упала в глубокое ущелье. Через несколько дней ее нашли. В мертвых руках она сжимала корень неведомого жителям деревни растения. Тело ее, как положено, предали огню, но корень почему-то не сгорел и даже не обуглился, а остался лежать в горстке пепла голубовато-белый и затвердевший в ритуальном пламени. В тот день Кулап впервые напился в деревенском кабаке до синего тумана, но пока был в сознании, перед каждой чашей нюхал корень, который источал сладковатый дымный дурманящий аромат. Через три дня, протрезвев, он заказал у местного умельца массивную серебряную цепь и с тех пор носил корень на груди, как неведомый амулет.
Кулап не любил рыбачить, но кончились корши, привезенные с севера, и Верт уговорил его наняться к своему отцу. Отец Верта, старый одноглазый Сукур, был деревенским кузнецом, и, напившись, всегда рассказывал про свирепые ночные набеги на раскосых островитян. После пятой чаши Сукур зверел, бил тяжеленным клинком по дубовой столешнице и падал в корчах под стол.
- Лодку не дам. Рассохлась. Ее черпать надо, а вас только двое. Берите сеть и пошарьте в мелкой лагуне. Там должны быть жирные синюхи, они туда греться приходят, и мелочь, - Сукур моргал слезящимся глазом и посасывал больной зуб, - я бы и сам с вами пошел, но зуб спать не дает, лечить надо. Ты где служил? - спросил он, глядя на длинный нож Кулапа.
- На окраинных землях темряков, - неохотно ответил Кулап, вешая моток сети на плечо, - зуб выдрать надо, ты его уже полгода камышовой водкой лечишь.
- Выдрать! Клон меня учить вздумал! Кто же его выдерет?
- Могу и я, - с угрозой сказал клон первого уровня.
Крупный накат тяжело бил их в грудь, длинно лизал пологий пляж и, шипя, уходил в песок. Оттащив сеть подальше от воды, Кулап выбрал из ее ячеек пяток мелких извивающихся рыбешек и бросил их в корзину, где уже лежали три средние синюхи и такая же рыбья мелочь.
- Опять пустая, - проворчал Верт, громко, в голос, зевнул, отошел подальше на сухой песок и лег на спину. Покрытое бронзовым загаром нагое тело чуть поерзало, уютно устраиваясь в теплом песке, и замерло залитое полуденным солнцем. Кулап вытащил нож, подцепил в корзине одну из синюх, вспорол ей брюхо, выпотрошил, закинул внутренности далеко в океан, сел, скрестив ноги, и стал есть. Съев жирную вкусную рыбину, он вытер о штаны нож, сунул его в ножны и оглянулся. Кулап удивленно вздернул брови, подошел к месту, где минуту назад лежал мальчишка и уставился на контуры его тела отпечатанные на мелком черном песке. Кулап зачем-то взглянул на небо, осмотрел до далекой горной гряды пустой пляж, и вдруг необоримый сон разодрал зевотой его рот и тихо опустил на песок ставшее ватным тело клона.

Она назвала себя Викторией. В мире, который она покинула, была такая королева. Королева-победительница. Королева-воин.
- Любовник ты дрянной, - сказала она Херсту в опочивальне, рассматривая свое тело в серебряном зерцале. Херст обиженно засопел на ложе, - может станешь достойным правителем?
Херст перестал сопеть. Лежал тихо. Думал.
- Нет, моя королева. Суверны любят тебя и боятся меня. В этом - разумное равновесие власти. Не будем его нарушать. Они будут преданы принцу, когда наступит его время. Твоя, да и моя, задача - сделать его мудрым и сильным властителем.
- Ты умен, капитан. Досадно, что вял и скучен на ложе. Или не по сердцу я тебе, и другая есть? Говори! Я не ревнива.
- Нет, королева, другой мне не надобно. Стар я. Изношен душой и истерзан телом. К тебе и сыну привязан, но если прикажешь, оставлю вас и вернусь в свой замок. Я тоже не ревнив.
- Не отпущу, капитан. Будешь жить при мне. Обойдусь без постельной дури. Ты прав. Сына надо учить. Скоро три года сравняется мужику, пора, - королева Виктория звякнула серебряным колокольцем и скомандовала вошедшей камеристке, - одеваться!

Дорога крутым серпантином падала к деревне. Черный смоляной конь шел по ней медленно с опаской. Иногда останавливался, ржал, косился глазом в пропасть. Королева нежно оглаживала его затянутой в перчатку рукой. Конь поворачивал красивую голову, смотрел на всадницу, шумно вздыхал, шел дальше. У крутого поворота из под его ноги выскочил звонкий камень и исчез в пропасти. Конь остановился, молящим глазом посмотрел на нее. Королева ловко спрыгнула и села на крупный валун, прижавшись спиной к горячей скале. Плотный душный зной окутывал горы. Она достала из шелковой сумки висевшей на плече травинку, пожевала ее и сплюнула. Посидела минутку, встала, взяла коня под уздцы. Пошла по карнизу со стороны пропасти. За поворотом, раскинув ноги, лицом в пыли недвижно лежал человек. Королева взглянула на коня, тот оставался покоен. Значит не труп. Она опустилась рядом с человеком на колени, повернула его голову. Единственный глаз был закрыт, на губах пузырилась пена, густой водочный перегар вырывался сквозь стиснутые зубы. Воды у нее не было. Сморщившись королева сильно ударила лежащего по щеке. Голова пьяного дернулась и он открыл глаз. Королева вынула из сумки пучок трав, выбрала мясистый листик, приказала:
- Жуй! - сунула листик ему в рот.
Тот послушно пожевал, скривился, в его глазу застыла слеза.
- Горько, - прохрипел он.
- Горько, - согласилась королева, - не выплевывай, проглоти.
Одноглазый проглотил, чуть задохнулся, сел и осмысленно уставился на королеву.
- Ты кто?
- Будешь пить водку, сдохнешь через неделю.
- Нет. Я ее всю жизнь пью, - уверенно сказал одноглазый, поскреб черными ногтями седую шерсть на груди и попытался встать.
- Больше не будешь. - так же уверенно сказала королева, - сиди пока. Рано. Тебя как зовут? Зачем в горы идешь?
- Сына ищу. Пропал. Вместе с глобом исчез.
- В горах?
- Не знаю. Рыбу ловили в мелкой лагуне. Не вернулись. На пляже искал уже. Сеть на песке лежит. Рыба тухлая в корзине. А сына нет.
- Ну а в горы зачем?
- А куда? Шторма не было. Да и не могли они в океан без лодки, - шатнувшись, одноглазый встал на ноги и потянулся к фляге, висевшей на тряпице перекинутой через плечо, - жара, а воды нет, - разъяснил он.
- Водка?
- Молоко бешенной буйволицы, - привычно огрызнулся одноглазый.
- Тогда хлебни, - разрешила королева, улыбнувшись.
Одноглазый поднес фляжку ко рту, но вдруг передернулся и зло глянул на королеву, затем вытер рот ладонью и решительно приложился. С изумлением посмотрел на фляжку, раскрыл рот, хотел что-то сказать, но не успел. Судороги скрутили его тело, он согнулся и его долго тошнило на пыль и камни дороги. Черный конь покрутил мордой и попятился. Королева, преодолев отвращение, приблизилась к страдальцу, положила ладонь на его потный лоб и что-то прошептала.
- Спустишься со мной на пляж и покажешь место, - сказала она, - хочу посмотреть.
Не в силах ответить, одноглазый кивнул.
Ветер раскачивал океан, и он свирепел. Валы накатывали на пляж бухты и злобно шипели, исчезая в черном песке. Отпечаток исчезнувшего мальчишки был еще заметен. Океан не успел зализать его. Королева и одноглазый стояли рядом и смотрели на исчезающие в прибое вмятины от бедер, головы и плеч. Одноглазый позевывал, королева хмурилась и мрачнела.
- Глоб был в сапогах воина? - спросила она.
- Были у него сапоги, если не снял. Одежду сына я нашел на том камне, - одноглазый указал на белый округлый валун, - но сапог там не было.
Вдруг громко и тревожно заржал конь, оставленный в самом начале пляжа.
- Иди к нему, - приказала королева. Одноглазый зевнул и помотал головой, - иди живей, болван, пока ноги ходят. Ну! - прикрикнула она. Пошатываясь одноглазый побрел к коню. Королева присоединилась к ним не скоро. Была мрачна и задумчива. Помолчала.
- Жив еще сын твой. Он под защитой клона. Почему живы не знаю. Не ищи парня. Не найдешь. Нет его в горах. Если будет ему удача, сам вернется.
-Удача? Где же он?
Не отвечая, королева прыгнула в седло, сунула ноги в стремена и пришпорила благородное животное.
Солнце падало в кровавый горизонт, когда она подъехала к королевскому замку. Ее ждали. Херст взял взмыленного коня под уздцы, поводил его по двору, чтобы остыл, и повел на конюшню. Королева поднялась в покои, покормила сына, напоила его травяным отваром, уложила в кровать, и сама прошла в опочивальню. Херст в длинной ночной рубахе сидел на ложе.
- Устала? - глядя в печальное лицо жены, спросил он.
- Демон Последнего Сна вернулся на Землю.
- Как можешь ты это знать? - седые, кустистые брови мужа сошлись у переносья.
- Видела его пасть на берегу океана. Он так же силен и прожорлив, как и до изгнания.
- Рискует подлая нечисть.
- Не иначе, твоя родня расстаралась.
- Полярные колдуны? Искореню всех!
Она грустно улыбнулась.
- Оставь меня. Буду сегодня одна почивать.
Державная королева Виктория легла поверх одеяла одетой, застегнутой и зашнурованной. Легла и быстро уснула.

В расшитом драконами халате Ясур сидел в позе лотоса и ждал визита. Покой и полная совершенная умиротворенность застыли на его неподвижном лице. Он помнил, как она посещала его в далекие юные годы. Устав ордена запрещал зеркала, поэтому он установил боевой полированный щит в углу кельи, прикрыл глаза и терпеливо ждал, затаив дыхание. Он опять ошибся. Никогда он не мог угадать капризы и прихоти этой женщины. Даже на ложе она вела себя непредсказуемо. Колдун улыбнулся. Она раздвинула бамбуковую завесь, вошла в келью и села на приготовленную для нее горку подушек. Более получаса они сидели, молча глядя друг другу в глаза. Потом колдун поднял руки, кивнул, приказал:
- Говори!
- Демон Последнего Сна вернулся.
- В это трудно поверить, - тихо шепнул Ясур.
- Ты уже не молод, малыш, тебе будет невмоготу.
- Где он?
- Не знаю. Его пасть в песках бухты Йок.
- Он в океане?
- Не знаю, - повторила гостья, - тебе будет осень трудно. Я боюсь за тебя и за всех.
- Ты смотрела в сумрак?
- Да, малыш.
- Что видела?
- Я не понимаю твою силу. Я и раньше ее не знала, а теперь… Тебя швырнули в воду, как котенка. Ты спрятался в тайной обители. Где твой меч, самурай? Почему ты не убил пришельца?
Колдун медленно встал, невидимо рассек воздух рукой и замер перед гостьей с мечом. Не шевеля телом, метнул его. Меч молнией ударил в стальной щит, и тот распался. Будто бритва полоснула бумагу. Ясур подобрал меч, кинул его, и тот беззвучно исчез.
- Циркач! - гостья нахмурилась, искривила губы.
- На человеке, который бросил меня в океан, неодолимое табу древних шумерских царей. На нем и его потомках. Ты презираешь меня?
- Я боюсь. Эта жуткая тварь погубит тебя.
- Мне помогут.
- Кто?
- Возможно и ты, если захочешь. Захочешь ли? Ты пришла ко мне ночью в панцире одежд. Самодержавная власть укротила твой нрав. Ты стала робкой дрессированной львицей.
- Заблуждаешься, Ясур. Я чувствую тоску твоей плоти. Если ты протянешь руки, я расшнурую корсет. Но в сумраке я видела будущее. Утром я буду беременна девочкой. Родится раскосая принцесса. Суверны и Херст отвернутся от распутной королевы. Капитан не удержит власть. Ты все еще жаждешь победы Островной Империи?
- Но ведь можно…
- Нет. Мы оба знаем друг друга. Скажи и я разденусь прямо здесь.
Ясур медленно, как и вставал, опустился в позу лотоса, положил руки на колени, закрыл глаза, сказал хрипло:
- Уходи.
- Элис ревет, не просыхая. Она отличная массажистка, но мне надоело ее траурное платье. Прогоню, если не заменит.

Верта разбудило удушье. Липкий густой сладковатый смрад душил его. Почувствовал, что кто-то обнимает его за плечи. Нестерпимая боль ломала висок.
- Голова болит, - пробормотал он.
- Живой значит, - узнал он голос Кулапа.
Верт полулежал на чем-то вибрирующем и скользком. Если бы не рука клона, сполз бы вниз. Плотная, как одеяло, тьма окутывала их.
- Мы где?
- В дерьме, парень, в дерьме. Сожрали нас с потрохами.
Вдруг багровая короткая вспышка ослепила их, где-то внизу глухо зарокотало, ударило горячим. Верт вдохнул это жгучее, задохнулся и потерял сознание. Очнулся от укола в правую руку, со всхлипом вздохнул, открыл глаза и увидел каменистую осыпь предгорья. Прижавшись к нему всем телом, хрипел и ворочался Кулап. Верт попытался освободить руку, но липкие веревки врезались в тело. Оба они вместе с клоном были туго перетянуты ими, как сетью.
- Лежи парень не дергайся. Отдохну малость, - прохрипел Кулап, -дыши пока, выгоняй из себя вонючую дурь. Мне бы нож освободить.
Верт посмотрел на высокое голубое небо, закрыл глаза и глубоко задышал. Клон яростно взвыл, и Верт почувствовал, что веревки ослабли. Хотел встать на ноги, но сил не было совсем, и он тихо заплакал.
Они вернулись в бухту, обходя большое пятно черного песка, но одежда Верта и сеть исчезли.
- В деревню надо. Дойдешь? - с сомнением спросил Кулап, - перестань хныкать, как баба. Радоваться надо, что не сожрало оно нас.
- Кто?
- Чудище немыслимое. Слыхал я про него. Темряки рассказывали. Шаманы ихнии. Сонным демоном его называли. У них в холодной воде жил. Давно очень. Всю рыбу пожрал. Да и рыбаков, какие попадались. Потом северные колдуны его вроде бы прогнали. У нас вот появился. Невидимый он. Дух.
- Что же нас-то не сожрал? Слюной облепил только.
- Не знаю, не ведаю, - пожимал плечами клон первого уровня, однако знал. Трогал часто горячий материнский амулет, висевший на груди.
Дошли. Ноги в кровь изодрали о камни, но добрались до деревни. Трезвый Сукур мигал глазом, цикал зубом и молча смотрел на обнаженного в синяках и кровавых мозолях сына.

Якова Моисеевича извела бессонница. Под утро иногда забывался зыбкой дремотой, и сразу же перед закрытыми глазами выплывал друг страны Ясурума-сан. Меценат подмигивал узким глазом, ухмылялся и дул в него через трубку отравленной иглой. Ядовитая игла впивалась в профессора, и он просыпался с отчаянным воплем. Рыжая кошка Рагнеда брызгала из под одеяла и глядя на хозяина ошалелыми глазами тоже хрипло вопила. Яков Моисеевич боялся бессонницы, боялся визитов раскосого миллиардера и выпивал вечером полный стакан коньяка, считая что тот обладает свойством транквилизатора. Но покой и сон не приходили. У профессора запали щеки, вылезли острые скулы, слезились воспаленные глаза. Сестры отделения шептались и виновато улыбались шефу, когда он диковато смотрел на них.
- Влюбился в курву Таньку, - поджав губы, утверждала старшая сестра, - втрескался по уши, а стерва игнорирует, - информировала она коллектив на перекуре в ординаторской.
- И чего бабе надо? - изумился коллектив, - не гулящий, зарплата, квартира. Все при нем, а она нос воротит.
- Антисемитка, - догадалась старшая сестра.
- Ой! - вспомнила Зиночка и махнула рукой, - а Бориска ее прошлогодний кто? Турок что ли? Янычар обрезанный.
- Господи! Ты-то откуда знаешь? - вскинулась старшая.
Зиночка зарумянилась, сунула в рот сигарету горящим концом, плюнула в сердцах и закашлялась.
- Бабу ему надо, - дружно решил коллектив, - добрую и с понятием.
Профессор торопливо зашел в кабинет, заперся, поставил бутылку на стол, полез в ящик за стаканом и увидел их. Ясурума-сан, как и в день их встречи, был одет по европейской моде в серый элегантный костюм. Спутник его с обнаженным торсом греческого бога носил лишь блестящие шальвары алого шелка. Колдун пристально рассматривал хозяина кабинета. Взгляд бога был пуст. Оба молчали, скрестив на груди руки. Профессор грустно улыбнулся, налил полный стакан и, мерно двигая острым кадыком, выпил.
- Коньяк? - поинтересовался миллиардер.
- Скверный. Московского разлива, - пожаловался хозяин.
Японец поморщился и взглянул на спутника. Тот кивнул, простер перед собой руки, на которых тотчас оказался поднос с двумя пиалами. Утонувший в океане японец подошел и сел в гостевое кресло против хозяина. Полуголый бог поставил поднос на стол. Над пиалами поднимался ароматный парок. "Чай" - догадался профессор.
- Саке, - уточнил гость, - лечебный напиток. Чай вам уже не поможет.
- Это верно, - согласился профессор, - в острой фазе…
- Очень, очень острой, профессор, - поправил гость и аккуратно взял пиалу, - смелее, мой друг, - поощрил он хозяина и подвинул к нему вторую чашу. Напиток был действительно хорош. Профессор, не торопясь, выпил до капли и закрыл глаза. "Вот оно как бывает, - подумал он, - галлюцинация, осложненная слуховым, осязательным и вкусовым сопровождением. Никогда не слышал и нигде не читал. Комплексный многоплановый бред", - поставил он себе диагноз. Когда Яков Моисеевич поднял отяжелевшие веки, кабинет был пуст. Профессор положил руки на стол, уронил на них голову и мгновенно погрузился в топкий покойный сон без сновидений. Кто-то дернул дверь запертого кабинета. Потом шаги и голоса в отделении невропатологии смолкли, а его шеф спал, сидя за рабочим столом, окруженный тонким ароматом волшебной водки.
Многоплановый бред напрочь отрезал ночные кошмары, бессонницу и московский коньяк. Профессор и рыжая кошка перестали орать по утрам. Яков Моисеевич чуть порозовел и дикость в его глазах исчезла. Коллектив заметил, как он пару раз улыбнулся, перестал шептаться и внимательно приглядывался к пока еще стройной фигуре стервозной Таньки.
"Чушь, - убеждал себя профессор, - заснул и примерещилось. В шизоидном бреду не бывает босых Аполлонов в красных кальсонах." Он вспомнил теплую душистую водку и окончательно решил: - "Сон. Психически здоров. Вот печень изредка пошаливает, но это от гадкого коньяка. Попрошу Зинаиду принести немного спирта. Для дезинфекции. Иглы протирать. Тогда уж и шприцы нужно приказать… Господи! Ну кого я буду колоть? Алкоголиком становлюсь. Банальным алкашем с устойчивой зависимостью. Водка уже снится! Все. Начинаю новую жизнь. Ем молочное и ни капли!" И разумеется начал бы, характер у профессора был кремень, но в тот же день начальник отделения снова увидел утопленника. Японец по хозяйски развалился в кресле его кабинета и очевидным образом ждал его. Босой бог с пустым взглядом стоял у задернутого шторой окна. Войдя в кабинет, Яков Моисеевич поспешно запер дверь, упал в гостевое кресло, так как хозяйское было занято, прижал руку к левой стороне груди и безумным взглядом уставился на чашу с водкой. Мелькнула в мозгу соблазнительная мысль о немедленной, не взглянув на японца, смерти. Трусливую мысль он, однако, отринул и пошел к сейфу выбрать лекарство. "А шприца-то как раз и нет", - вспомнил он.
- Сядь шумер, - услышал он, - ты здоров, а я не приведение. Займи свое место.
Оглянувшись, Яков Моисеевич увидел, что галлюцинация освободила его кресло и склонилась в поклоне. Профессор сморщился, посмотрел на замершего у окна греческого бога и первый раз в жизни произнес про себя длиннющую многоэтажную фразу, которую слышал у попавшего к нему в отделение боцмана каботажного флота, когда сосед пролил ему на колени раскаленный рассольник. Колдун чуть заметно улыбнулся, а красавец в алых штанах посмотрел на него осмысленно.
- Я не знаю можно ли это перевести на шумерский, но твой дальний предок, шестипалый царь Луола-Тхо, одобрил бы твою горячность. Он тоже чтил богов и был любвеобилен, - японец еще ниже склонил голову с густым ежиком седых волос, - однако займи свое место, профессор, и выслушай меня. Я имел возможность оценить твою воинскую доблесть и пришел просить тебя о помощи, - меценат и покровитель имперской науки поджал тонкие губы, сел теперь уже в гостевое кресло, пригубил свою чашу, помолчал, - о воинском содействии. Железный канцлер королевы Виктории действовал иначе. Он грубо принуждал тебя. Неотесанный мужлан. Строптив, глуп и … наивен. Да-да, наивен и несведущ. Впрочем, чего еще ждать от прямого потомка дремучих полярных шаманов? Ну сделал, болван, карьеру при похотливом короле и трусливой королеве-отравительнице. Тайная канцелярия, пыточные подвалы, эшафоты, публичные казни на спортивных ристалищах…Не хочу о нем говорить. Ты меня понимаешь? - спросил он, интимно понизив голос, - потомственный самурай и родовитый шумер должны понимать друг друга.
Профессор, совершенно ничего не понимая, отпил из пиалы обжигающий напиток, пригладил глубокие залысины, спросил:
- Британская королева Виктория? Но ведь ее давно…
- Нет-нет, - замахал руками японец, - британская корона никак… Тебе надо выпить, профессор. Тебе непременно сейчас нужно выпить. Напиток богов! Твое здоровье соратник! - он поднял чашу, неловко чокнулся с хозяином, и оба они осушили чаши до дна. Профессор заметил при этом, что чаши тут же таинственным образом снова наполнились до краев. "Правильная посуда" - уважительно подумал потомок шестипалого царя. Потом они пили за удачу, за ратный труд, за воинскую хитрость, за воинскую мудрость предводителя, за победу, еще два раза за победу и за тех кто в море. Последний тост привел профессора в такое изумление, что он начал танцевать, сунув большие пальцы под мышки, и махая локтями, как крыльями, а имперский колдун и босоногий олимпиец, закатывая глаза и хлопая себя по бедрам выкрикивали хором:
- Дамы, дамы помогите Боре!
Помогите Боре, вам говорят!
Он наделал лужу в коридоре.
Шаг вперед и два назад.
Оказавшись неведомым образом в квартире профессора, они сидели на полу кухни и самурай липко приставал к шумеру:
- Ты прямо скажи. Без всяких там… - и он сделал неопределенные пассы левой рукой, - ты меня, как воина, уважаешь?
На что профессор, высасывая из бутылки остатки кефира, задумчиво ответил:
- Да, но в мой гелипоп… вертолет ты больше не лезь.
- Не полезу, - обещал японец, и они шепотом, чтобы не потревожить соседей, зачем-то крикнули "банзай!" Кошка, услыхав воинский клич самураев, жутко взвыла, взлетела на холодильник, подняла когтистую лапу и изготовилась к обороне.
Утром, приодев и отправив олимпийца в магазин, японец внятно изложил профессору цель своего визита.
- Жуткая тварь. Космический хищник. Умеет менять время и пространства своего обитания, поэтому практически бессмертен, - прикрыв глаза, задумчиво рассказывал он, - главное оружие - дурман. Подавляет психическую активность жертвы, после чего усваивает ее плоть.
- Как это?
- Как ты ветчину. Съедает. На планете бывал неоднократно. Выедал живность, насыщался и уходил. Во время его последней охоты на Земле мы встретились, - лицо японца затвердело, и он долго молчал, - я остался жив, но долго болел, а он ушел. С той поры в твоем мире минуло более двухсот годков, и он вернулся. Видимо не много пастбищ для него в нашей Вселенной. Проголодался.
- Двести лет? А в твоем? Мы в разных мирах?
- И в разных тоже, - непонятно согласился колдун, - но если его не прогнать, может он добраться до твоего города, твоего народа и твоего океана. Демон. Твои предки шумеры красиво назвали его "демоном последнего сна".
- Демон последнего сна, - эхом повторил профессор, - и ты тогда прогнал его?
- Не уверен, но он ушел.
- Думаешь, я смогу помочь тебе?
- Или я смогу помочь тебе, - тихо ответил колдун.
- Что за парень с тобой?
- Ученик. Аспирант по-твоему. С гор. У вас его племя называют монголами.
Монгол вернулся злой. Положил сумку на стол, сбросил с плеч хозяйский пиджак, брезгливо содрал рубашку и носки, сел у стены на пол.
- Успокой сердце Кастан, - строго сказал учитель.
- Платил за хлеб и иное, - сознался полуголый аспирант-олимпиец.
- Не сумел?
- Нет. Совсем плохой колдун. Прогонишь?
- Научу. Мне нужен хороший помощник.
Профессор выудил из сумки бутылку, налил кефир в пиалу, жадно выпил и увидел, что волшебная чаша снова полна кисломолочным продуктом. "Испортил ценную вещь" - с досадой подумал он.

Херст тайно от жены с наслаждением и страстью вкушал от даров земных. Утром в трапезной он испил кислый отвратительный напиток, изготовленный из коровьего молока, пожевал круглый хлебец и прикинулся сытым. Час потом провел в канцелярии, разбирая послания наместников и доносы осведомителей. Ждал когда королева с сыном до полудня уединятся в учебных классах. Яков дергал щекой и тоже ждал.
- В южных провинциях из прибрежных вод рыба ушла, а подале в океан ходить боятся. Будто пропадают в океане фелюги с рыбарями. Корвет с пушками просят для прояснения. Послать? - придерживая щеку спросил помощник.
- Пошли, - скучно ответил Херст. Вели пушкарям рыбу в бухты загонять.
- Напрасно шутишь, капитан. Без промысла подыхать начнут людишки в деревнях.
- Не поможет им корвет, - вздохнул Херст, - ты трапезничал ныне?
- Нет еще. Велел барашка на угольях испечь. Думаю, успели уже.
И вот теперь в дальнем подвале замка он рвал зубами нежное мясо, приправленное духовитыми травами, запивал его терпким красным вином из большого серебряного кубка, и вспоминал совсем молодую девку, которую сыскари приволокли к Якову и обвинили в черном привороте наместника центральной провинции. Наместника Херст велел отпустить, а девку одеть и оставит пока в пыточной каморе не трогая. Пока ее одевали девка, не ведая стыда, неотрывно смотрела на дыбу и висевшие на стене плети с крючьями. Воспоминание приятно волновало капитана "Карающей Десницы", и он захотел вместо вина испить пару чарок жгучего рома. Но ром оставлял после себя дурной запах, и королева наложила на него строгий запрет. Пригрозила отыскать и разбить все бутылки. Херст не стал рисковать, а Яков, хотя и ворчал, но тоже пил кислятину. Вдруг капитан услыхал чудной переливчатый звук и почувствовал горячее с правой стороны груди. Яков перестал жевать и удивленно на него посмотрел. Херст не сразу сообразил, что жжется трофейный бинокль лежащий в нагрудном кармане камзола. Вытерев сальные пальцы, он вытащил его, поднес к глазам и злобная гримаса перекосила сожженное солнцем морщинистое лицо. Ясно, как на соседнем стуле, увидел он в бинокле Ясура.
- Передай телеком королеве, капитан, - попросил Колдун.
- С державной властительницей сувернов ты сможешь говорить лишь посетив ее замок и испросив аудиенцию, сенатор. А эту игрушку с твоей мерзкой рожей я сейчас выкину в выгребную яму.
- Неудачное ты выбрал время для спора, Херст. Страшная беда у порога твоего замка, - колдун поднял тяжелые веки, и в его глазах полыхнула такая ярость, что вздрогнул и молча встал из-за стола капитан "Карающей Десницы".
Королева Виктория повесила на стену классной залы карту звездного неба и рассказывала сыну об ужасной красной планете предрекающей мор и буйство стихий на Земле. Херст, не раскрывая рта и сдерживая дыхание вошел и подал жене волшебную игрушку, которую проклятый островной колдун назвал телекомом. Королева с укором посмотрела на мужа.
- Опять пировал с Яковом? Зачем же тайно? Ладно, ступай. Погоди. Девицу малолетнюю, которую твои разбойники уличили в непотребной связи с наместником отпусти и дай ей горсть мелких коршей. А наместника… Жене его доложи о непотребстве мужа. Лютая баба. С него будет довольно. Ступай. И ты, сынок, отдохни. Ступай в оранжерею. Погуляй там, цветочки понюхай. Я за тобой приду.
Оставшись одна, королева поднесла к глазам бинокль, чуть поправила настройку.
- Ну что, малыш, обиделся? Почему не пришел? Я к тебе на страшные горы не заленилась. В игрушки со мной играешь? Ведь не дети уже.
- Прости, королева, за себя боюсь. Не время сейчас тебе рожать, а…
Перебила его старая колдунья молодым звонким смехом.
- Не силен ты в женских временах, малыш. Ну да ладно. Элис родит тебе самурая. У тебя она? Оставил меня без массажа жестокого.
- Да если захочешь, я…
- Оставь! Говори дело.
- Твоя воля, державная королева, - вздохнул колдун, - дело? Говорить тебе необходимо с ним.
- Я?! Совсем обезумел, самурай? - бела, как снег сделалась королева Виктория.
- Амулет у клона возьмешь. В сумрак загляни, да присмотрись. Одно из его воплощений должно помнить язык землян. В бухту одна пойдешь. Мы в прибрежных горах будем.
- Это кто же?
- Не один я. Войско есть из одного хилого шумера. Знакомца твоего. Дверь охранял, когда ты принца зачинала.
- Господи! Нашел соратничка! Успокоил.
- Заговори его. Пусть все вспомнит. И не бойся. Не тронет он тебя с амулетом. Не посмеет.
- Какая же сила в амулете клона?
- Не знаю, королева. Верю, что белая.

Принц ревел, пузырился слюной и отказывался есть горькую зеленую кашу.
- Ну еще три ложки, - уговаривала его мать.
- Кисель давай! Пусть лучше кисель! - орал принц.
- Хочешь с киселем?
- Не-е-ет! Твоя каша воняет злым котом, который исцарапал мне живот.
- Барсиком? - удивилась королева и понюхала горшочек.
- Да. Он злой, и хвост у него злой! - крикнул принц и выплюнул зеленую гадость.
- Ты снова кормил его бананом в оранжерее, - догадалась мать, - пустынные коты не едят фрукты. Покажи животик.
- Почему-у-у? Я его очистил.
Королева подняла рубашонку и осмотрела исполосованный красными ссадинами живот сына.
- Барсик тебя пожалел. Не любит он бананы. И варенье не любит, и зубную пасту, и мазь для ботиночек, и когда хвост наматывают на палку.
- Я уже два дня не наматывал, - всхлипывал принц, - а рыбу вонючую
почему жрет?
Королева Виктория растерянно посмотрела на сына.
- Ладно, пей кисель и иди к змее. Я заколдую дверь, чтобы никто не мешал нам и приду к тебе.
- Все же кота надо наказать, - по королевски сказал принц.
Большая зеленая с желтыми глазами змея была нарисована высоко на стене. Под ней стояла большая серебряная тренога с чашей. Колдунья положила в нее траву и разожгла жаровню. Пряный голубой дым клубами поднялся над треногой к высокому потолку. Она сильно ударила в бубен, отчего принц вздрогнул маленьким тельцем и испуганно посмотрел на мать, а та беззвучно шевеля губами бросила бубен на пол перед треногой. Старый бубен, увешанный по бокам грязными лохмотьями, утробно зарокотал, и дым над ним рассеялся.
- Когда глаза змеи станут красными, как огонь, ты уснешь и увидишь во сне земли сувернов, которыми будешь править, - под несмолкающий рокот бубна произнесла державная королева.
Принц кивнул и уставился на утонувшую в голубом дыму змею.
- Ты увидишь снежные горы и зеленые долины, - продолжала мать, - ты увидишь замки, города и деревни. Ты увидишь людей и клонов. Ты почувствуешь вековую дремучесть и безмерные страдания своих подданных. И ты поймешь и запомнишь сколь труден и извилист путь мудрого правления королевством сувернов.
- Да, мама, - уже совсем по королевски сказал сын.

Черный конь помнил дорогу. Королева дремала в седле, когда он неспешным аллюром зацокал подковами по центральной улице деревни. Мимо затуманенных дремотой глаз проплыла коряво нарисованная на серой стене пышногрудая обольстительница с кубком. Двери трактира были широко распахнуты, и оттуда несло смрадом дешевой камышовой водки. Королева поморщилась и посмотрела на бородатого оборванца шатко лепившегося к стене у босой ноги красавицы.
- Где живет одноглазый пьяница? Бывший пьяница, - поправилась королева, - месяц уже не пьет.
- Кузнец? Десять коршей и я провожу тебя к его дому.
Конь оскалил крупные зубы и грозно заржал.
- Пять… Пусть будет три корша, - сказал бородатый, глядя в глаза коня. Решив, что черный конь не возражает, он отвалился от стены и шаткой трусцой побежал по дороге.
Сукур гладил вздувшуюся щеку и вспоминал случайную ведьму наславшую на него эту лютую ломающую челюсть боль. Он потрогал языком проклятый зуб, охнул от молнии пронзившей его до пупа и увидел ту самую ведьму на смоляном коне. Сукур трясущимися губами пробормотал заклинание нечистой силы, но видение не исчезло, а соскочило с коня и без стука, по хозяйски, вошло в дом. Вместе с видением в дом ввалился бородатый дурак и попрошайка Супун. Это успокаивало, не мог деревенский шут быть вестником смерти.
- Вот он кузнец! Давай корши!
- Кошель на седле висит. Сам возьми.
- А конь позволит? Скажи ему.
- Бери, как договорился. Ступай.
В комнате пахло пылью и тухлой рыбой. Королева взглянула на висевший в углу комнаты витой рог горного козла, охраняющий достаток дома, смахнула с него пыль перчаткой.
- Эк тебя разнесло, болезный!
Сукур мигнул затекшим глазом и промолчал, не решаясь сказать, что думает.
- Сына-то нашел?
- В кузне он с клоном.
- А кузня где?
- За домом. Около леса.
- А ты почему не с ними?
Сукур не стал отвечать и отвернулся.
- Неблагодарный ты мужик, кузнец. Если бы не листик тот целебный, помер бы уже от падучей, а так жив. И зуб у тебя не болит боле. Отек на морде к вечеру опадет. Ищи невесту. Ну отпустил тебя зуб?
- Отпустил. А зачем наслала? - спросил кузнец, и крупная слеза избавления от муки потекла по вздувшейся щеке.
- Ну ты мудрец! - удивилась королева, - ладно, Сенека, ступай укажи кузню.
Потный Кулап играл тяжеленным молотом, а Верт калил в горне полосу металла и укладывал ее длинными щипцами на наковальню. Клону нравилась работа, и он удар за ударом оттягивал металл, превращая его в короткий поясной тесак. В жарком и дымном помещении оба были обнажены. Королева остановилась поодаль, любуясь работниками. Увидев даму, Верт бросил щипцы и прикрылся двумя руками.
- Сожжешь, дурак, - крикнул Кулап и ударом молота вышиб заготовку из горна. Потом обернулся, увидел гостей, спросил хозяина:
- Зачем бабу привел? Нужда какая или поглазеть? - поставил молот, ополоснул лицо из бочки и бесстыдно уставился оценивающим взглядом на королеву. Знал, что нет у него резона смущаться своим естеством.
- Хорош-хорош. Уяснила я, - улыбнулась гостья, - теперь можешь надеть штаны. Буду говорить с тобой о деле.
- Она мне зуб… - начал было Сукур, но королева властно подняла руку и он замолк.
- Откуда у тебя белый корень? Знаешь ли, что он тебя спас?
Кулап потрогал амулет, взглянул на гостью.
- А ты кто, госпожа? И как узнала про демона?
- Я твоя королева, парень. Дерзить мне не следует. Где корень взял?
- Королева? Суверны, хоть и болтают всякое, но любят тебя, - Кулап, не торопясь стал надевать штаны, - я клон первого уровня. Корень мама где-то нашла.
- Мать где?
- Мама умерла пока я служил в твоем войске, королева. Когда вернулся мне отдали корень.
- Как мать умерла?
- В горах. Упала в расщелину. Корень нашли в мертвой руке.
- Тебе ранее говорила о нем?
- Нет. Не упомню.
- Где же она могла?… А ты от кого клонирован?
- Не говорят нам, королева. Знаю лишь, что от воина погибшего в сече.
- Лицо мне твое знакомо, - королева помолчала, ждала пока клон выйдет к ней из под навеса кузни, - буду с демоном говорить в бухте. Белый корень мне для охраны нужен. Останусь жива, верну.
Кулап молча снял через голову цепь, протянул амулет королеве.
- С тобой пойду.
- Дурень! Сожрет он тебя беззащитного.
- Пойду.
- Не спорь с ним, госпожа, - вдруг сказал Сукур, - я такого упрямого клона не встречал никогда. И ножом ловко умеет. Тут неделю назад…
Но королева снова подняла руку и одноглазый кузнец умолк. Она подумала минуту, потом стала строга и прошла мимо клона под навес. Верт брызнул в темный угол, только глаза блестели оттуда. Колдунья сняла перчатку, нагнулась, подняла голой рукой еще розовую от жара заготовку и положила ее не наковальню. Потом взяла молот и с такой силой ударила заготовку, что густой сноп искр вырвался из металла, осветив кузницу и бледное лицо Верта.
- Меч. Длинный меч выкуешь. Калить коротко один раз. Возьмешь с собой. Ножны не нужны. Пусть будет обнаженный. Пойдешь рядом с конем, держась за стремя.
Упрямый клон первого уровня кивнул.
В горах королева остановила коня, вынула из седельного мешка мятую из почерневшего серебра трубу и протянула ее клону.
- Старайся громче.
Кулап злобно оскалился, взял трубу и прижал ее к губам. Рвущий душу вопль вознесся к небу и, отразившись от гор, эхом выкатился на берег океана. Тоскливо заржал конь. Демон соткался над бухтой, когда они были еще в предгорье. Он был громаден и расплывчато затмевал заходящее солнце. Мерцающая багровыми искрами бесформенная туша витала над пляжем бухты и прибрежными водами океана. Королева побелела и приказала:
- Еще!
Клон шарами надул щеки и повторил вопль громче и длиннее. Расплывчатая туша замерла, перестала мерцать, уплотнилась, сжавшись в тугой черный шар, и плюнула в них языком белого пламени, оплавившего камни дороги перед ними.
- Если увидишь близкий огонь, останови его мечом.
- Как? - выдохнул клон.
- Как щитом. Иди на три шага впереди коня.
Трижды еще демон старался сжечь их, но пламя, отразившись от меча, возвращалось к берегу океана. Третий огненный плевок был послабее, и Кулап, ловко отразив его, улыбнулся. Когда они спустились с гор, бухта была пуста, и над ней высвечивались первые бледные звезды. Клон поднес к губам трубу, но королева остановила его.
- Дальше не ходи. Возьми коня под уздцы и стой здесь. Будешь нужен, позову.
Королева спустилась на пляж и подошла к черному пятну. Океанский прибой вдруг замер. Волны едва лизали песок. Стало тихо.
- Ты ошибся, скиталец, - негромко, но очень слышно сказала королева, - это чужая звезда и чужая планета. Планета принадлежит людям. Ты нарушил мои владения. Ты сожрал моих подданных. Ты будешь наказан.
Вздыбился после ее слов черный песок бухты Йок, и из него вышел старец с длинными седыми патлами и черным морщинистым лицом. Ростом выходец был чуть ниже главной башни королевского замка. Осмотрев пришедших, он, видимо, почувствовал свою несообразность и торопливо уменьшился до человеческих размеров.
- Карать меня пришел? - спросил он слезливым девичьим голосом, - прости, родимый. Сбился невзначай. Их ведь вона сколько светятся! Нешто можно упомнить? И от которых пыль горячая глаза слепит. Да-да. Зажмурившись черти куда можно угодить. Автопилотам не научен. А хоть и умел бы, так здоровый каменюга в него как раз угодил. Он таперича только бренчать внутренностями может, ежели потрясти. Не гневайся царь-царевич король-королевич. Не со зла я, сдуру, от недомыслия, Я и грамоту не понимаю. За пенсию крест ставлю. А пенсия-то - смех один! На горючку не хватает. Я в тебя давеча полыхнул пару раз… Ой! Глянь-ка, еще каратели бегут, - заулыбался старик, - таперича вас ватага цельная… сиречь шайка или даже шалман, - сказал он почти мужским голосом и радостно хихикнул. Королева обернулась. К ним, прыгая через валуны, по серпантину несся Ясур. Профессор, хотя и отстал, но бежал стремительно. И тут на старца, оттянув меч на себя, чтобы рубить хлестким кистевым ударом, кинулся Кулап.
- Стой, дурак! - крикнула королева, но клон длинно прыгнул и ударил старика сверху в шею. Меч косо прошел через его грудь, отделив голову и правое плечо от туловища. Старец чуть шатнулся, быстро склеился, поправил руками голову и забормотал укоризненно басом:
- Ну чего, чего кидаешься? Ножик наточил и лезет. Не распускай грапки-то! Не распускай! Старый я ножичками драться. И эти еще бегут, - сказал старик, нагнулся, подобрал отсеченное мечом ухо, сдул с него песок и приладил на место, - нет, это становится невыносимым. Не ожидал. Наивное бессмысленное лихачество! Нечто подобное можно себе представить, например, в созвездии "Гончих Псов", но в тихой провинциальной, я бы сказал гастрономической галактике?… "Млечный путь"! - старик лекторским жестом воздел указующий перст, - заметьте, господа: - не кровавый, не путь порока и даже не каменистый, а млечный! Калорийный иными словами. Нет, это, извините, нонсенс. Это нарушение традиций и ритуала.
Кулап, проваливаясь в песок, беспомощно ползал у ног старика, держа меч двумя руками. Потом исхитрился встать на четвереньки, неловко размахнулся и ударил старика мечом по ногам.
- Ах уберите этого геронтофоба от меня! - взвизгнул старик и брезгливо пнул клона в живот.
- Мужчина! Я вижу вы денди и джентльмен, - обратился старик к королеве голосом назойливой портовой девки, - вы не могли бы объяснить бедной девушке, что тут происходит? Чем вызвана эта странная агрессивность? - он нагнулся, гибкой, будто в ней нет суставов, рукой обвил клона за талию и швырнул его к ногам королевы, - меня волнует твоя настойчивость. Я отдамся тебе за восемь шиллингов и пять пенсов.
Кулап секунду лежал распластанный на песке потом набычился и встал. Он повернул лицо к королеве, и она потупила взор. На клона первого уровня было страшно смотреть. Он глухо зарычал и кинулся бы вновь на старца, но запыхавшийся от бега Ясур удержал его.
- Мечом его не убить. В нем еще нет плоти для меча. Он пока лишь дух. Подождем шумера.
- Подбежавший профессор взглянул на бледную королеву и поправил очки.
- Вы здесь? Коллега? Гомеопат? - вспомнил он.
Королева махнула рукой, и это послужило сигналом. Они втроем бросились к старцу и Яков Моисеевич крепко обнял его за ноги.
- Я помню тебя, - удивился старик, - старый знакомый у моих ног. Восемь шиллингов и пять пенсов моя цена.
- Приемлемо, - сказал профессор и изо всех сил дернул ноги старца на себя. Демон не удержался и завалился на спину. Кулап тут же всем телом навалился ему на голову, а Ясур мечом рассек старца пополам.
- Нет, мы так не договаривались. Я боюсь щекотки, - визгливо хохотал демон под ними. Он сильно ударил ногой в лицо профессора, отшвырнул клона и молниеносным движением вырвал из рук Ясура меч.
- Ну как дети, как дети! - сетовал он и хотел встать, но в этот момент державная королева сувернов вонзила ему в грудь белый корень. Жуткий звериный вой заполнил бухту Йок и прокатился в горы. Старец исчез. Громадный, величиной с дом, бугристый шар с тысячью извивающихся щупальцев корчился на песке бухты. Отброшенные ужасом и воем люди стояли в растерянности и зачем-то зевали. Одна из щупальцев дотянулась до торчащего из шара корня, который стал черен, выдернула его, отчего звериный вопль сделался громче и тоскливее, а десяток других щупальцев схватили королеву и потащили ее к открывшемуся в шаре отверстию источавшему гнилостный смрад и дым. Ясур дотянулся до своего меча, жадно схватил его, сделал два мучительных шага к плененной королеве, коротко застонал и упал. Профессор понял все раньше других. Он не стал бороться с наплывающей тошной дремотой, а достал из нагрудного кармана плоскую металлическую коробочку, трудно, ломая ногти непослушных пальцев, открыл ее, проглотил три розовых таблетки и бросил коробочку Кулапу. Неотрывно глядя на королеву и тихо подвывая от слабости, клон высыпал оставшиеся таблетки в рот, потом перестал скулить, вырвал меч из рук самурая, оскалил зубы и пошел к королеве. Меч в его руке превратился в свистящий стальной круг. Сотни черных извивающихся змей оплели клона, но лишь десяткам удавалось вонзиться и рвать его плоть, остальные судорожно извивались в песке уже отсеченные. Тело воина окрасилось алой кровью и смрадной черной слизью демона. Неутомим и свиреп стал потомок воина павшего в сече. Перехватив меч в левую руку, правой он обнял спящую королеву Викторию, отнес ее профессору, вручил ему меч и только после этого позволил себе упасть на песок. Лишь гость этого странного мира мутно видел как ушел в черный песок бухты Йок бугристый шар, как через минуту выплеснулся до темного звездного неба огненный смерч в океане.
- Смотри, коллега, - тихо прошептала королева в объятиях Якова Моисеевича, и показала рукой на меркнущую звезду, - он ушел.

- Амулет… - прошептал Кулап, не открывая глаза, и попытался поднять руку.
- Я нашла его. У него будет золотая цепь.
Черный конь, осторожно ступая по каменистой тропе, вез клона первого уровня. Люди шли по серпантину пешком.
- Ты оставишь его в деревне? - спросил колдун.
- Отвезу его в замок. Через неделю он будет здоров.
- Я болел больше года. Он спас тебе жизнь и достоин награды.
- Я награжу его по королевски.
Самурай вопросительно взглянул на нее.
- Я рожу ему принцессу.