Записки псевдосумасшедшего

* * * * * * * * * * * * * * *
Я пишу на каком-то клочке, залитой кровью, бумаге. Кровь повсюду.
Она преследует меня. Я не знаю, сколько сейчас времени, какой сегодня день, число, месяц, год. Время потеряло для меня свою значимость.
Еще совсем недавно я бы не поверил собственным словам, я верил в то, что все изменится, и с нетерпением ждал этого момента. Но сейчас я точно знаю, что нечего ждать от будущего, все уже решено и будет идти по-прежнему. Я смирился с судьбой, я забыл свое прошлое, свое имя и перестал на что-либо обращать внимание.
Я просто существую, и это будет длиться долго, возможно, всегда.

* * * * * * * * * * * * * *
С каким трудом мне удается доставать листки. Все они почему-то испачканы терпкой алой жидкостью. Почему? Это плата за грехи, за грехи, которые я никогда в жизни не совершал и не совершу.
О чем я пишу, кому я пишу? Какой смысл в этих словах? В этих или каких-либо еще. Я уже несколько лет не слышал своего голоса, я не видел своего лица, я не знаю кто я. Меня называют сумасшедшим. Сумасшедшим.
Но я не сходил с ума, я всегда стоял на месте и мозг мой работал нормально. Нормально. Я это знаю точно. Он и сейчас пока еще функционирует.
Я сумасшедший. Ха-ха. Мне смешно. Первый раз мне так весело. Как трудно, однако, улыбаться. Мышцы лица уже так долго бездействовали, что едва растягиваются и образуют какую-то жалкую улыбочку. Я это чувствую не физически, где-то там внутри. Физически я уже давно ничего не ощущаю.
Я - сумасшедший.

* * * * * * * * * * * * *
Сегодня я поверил в то, что совершенно не нужен людям, мне казалось, что обо мне забыли, забыли о моем существовании, о том, что я пока еще человек. Человек - когда-то это звучало для нас гордо.
Мои тревоги развеялись чуть позже. Санитар принес мне скудный завтрак и молча оставил поднос. Молча, не сказав ни слова, он повернулся и вышел из комнаты.
Вкус каши, заботливо приготовленной местным поваром, напоминал пластиковое месиво. С таким же успехом я мог бы съесть ложку, вилку, тарелку, мне не доверяют железа. Только пластмасса. Интересно, чего они боятся?
Чай был с привкусом жидкого пластика. Даже не хочется думать, на чем они его заваривают, хоть бы сахар иногда клали.

* * * * * * * * * * * *
Я видел сон. Когда я проснулся и долго лежал с открытыми глазами, сон продолжал существовать внутри меня. Он прокручивался несколько раз подряд, не желая останавливаться, словно кто-то нажимал кнопку Rew и снова и снова просматривал любимый фрагмент фильма.
Сон был цветным. Очень долго я не видел подобного. В моих глазах стояла яркая солнечная картина. Мне снились Галапагоские острова. Я никогда там не был, но все выглядело очень реалистично: шум океана, пение птиц, песок, экзотические растения и их запахи. Я загорал на солнце, попивая коктейль.
Самое главное - я различал все оттенки цветов, потому что, живя здесь, в полумраке, я уже думал, что утратил навсегда эту способность. Здесь мир стал для меня черно-белым, все вокруг серое, я чувствовал себя кошкой. Я верил в то, что я кошка. Но теперь я точно знаю, что я небезнадежен. А сон все продолжает крутиться в моей голове по кругу, безостановочно, как карусель. Когда-то я катался на карусели.

* * * * * * * * * * *
Я начал забывать слова. Начал забывать все. Вот уже и сейчас не помню, что хотел сказать, какие слова мне нужны. Одиночество. Одиночество довлеет надо мной. Оно, как реклама, неприятно и неизбежно. От него не уйти, оно либо есть, либо его нет. Словно одинокий парусник в открытом море, бросает меня по волнам и не приносит ни к какому берегу. Среди людей я один.
С удовольствием бы посмотрел этот … ммм … не помню, рекламой который… Телевизор!

* * * * * * * * * *
Мне было 20 с чем-то. Я шел один. Возвращался со свидания. Ни один фонарь не освещал дороги. Я думал о чем-то своем и не заметил сразу, на что наткнулась моя нога. Это был труп молодой девушки. Вокруг нее была лужица крови. Я с детства люблю кровь, мне нравится запах крови.
Когда меня забрали в участок, я был весь заляпан кровью. Несколько часов я просидел, склоняясь над трупом. Я не мог пошевелиться, я не дышал, я смотрел в глаза мертвой девушки, не отрываясь. Она была красива. Безумно красива. Даже лейкоциты с эритроцитами на ее бледном безжизненном лице ничуть не портили ее изящества. Я попробовал на вкус ее кровь. Солоноватая.
Рядом валялся нож. Я зажал его в своей руке и не мог выпустить. Я кромсал ее тело, не останавливаясь, удар за ударом, холодное лезвие ножа дырявило плоть.

* * * * * * * * *
На одном из ударов приехал патруль. С огромным трудом служители правопорядка оттащили меня от мертвой девушки. Я был в шоке и не понимал, что делаю. Врачи признали меня психически неуравновешенным. Суд направил меня на лечение в психиатрическую клинику. Это было давно. Шли годы, меня лечили, но вылечивали.
Я лежал в общей палате, и, поначалу, все было хорошо. Я принимал таблетки, ходил на процедуры, чувствовал себя в порядке. Почему-то я не задумывался над тем, что сделал, мне казался вполне естественным факт моего пребывания в клинике для душевнобольных. Все это я воспринимал, как затянувшийся сон, который должен был вот-вот закончиться.
Так шли дни: таблетки, процедуры, отдых. Но однажды рыжий назвал меня маньяком. Он долго с ухмылкой смотрел на меня, а затем спросил: "Сколько человек ты покалечил?" Я вопросительно взглянул на него и ничего не ответил. "Сколько человек ты покалечил?" - повторил он. "Я не понимаю вашего вопроса" - приз-

* * * * * * * *
нался я. Он разразился громким пронзительным смехом, от которого по всему моему телу побежали мурашки.
- Можешь не прикидываться, - начал он свою тираду. - Я вижу тебя насквозь. Мне известно о тебе все. Вспомни, как ты сюда попал, ты же изнасиловал и убил 13 человек. Ха - ха - ха! Ты же маньяк! Ты псих!
Никто в жизни не оскорблял меня подобным образом. Я никогда не был маньяком. Именно так я ему и сказал. И не знаю, что на меня нашло, только увидев, что мои слова его не убедили, я накинулся на него и стал царапать его лицо. Из свежих царапин сочилась кровь. Она была рыжеватой, как он сам, и неприятной на вкус. У плохого человека - плохая кровь.
Санитары надели на меня смирительную рубашку и вкололи мне успокоительное. Пришел в себя я уже поздно вечером. Меня перевели в отдельную палату, как особо буйного и ненадежного.

* * * * * * *
Там было очень темно и неуютно. Кроме кровати, стола и одного стула в комнате ничего не было. Сквозь маленькое окошко, находившееся под самым потолком, едва просачивался свет. Никаких жизненных условий. Почти пустая комната и дверь, ведущая в туалет.
Некоторое время я пытался привыкнуть к темноте. Возможно, я что упустил, не смог разглядеть. Когда же я убедился, что все выглядело именно так, и ничего нового там не могло появиться и не появится, я пришел в ярость и стал биться в дверь и требовать, чтобы меня перевели обратно.
Снова появились санитары и сделали мне укол. Так продолжалось несколько дней. Я не видел себя в зеркале, но чувствовал, что сильно похудел и стал ужасно выглядеть. Меня посадили в камеру, тюремную камеру. Другого названия для моих новых апартаментов я не смог найти.
Постепенно я привык к жаре, являющейся бессменной частью комнаты, к темноте, к прикрученным к полу предметам мебели, к шуму сливного бачка, служившим единственным звуковым эффектом, нарушающим полную тишину, к одиночеству и бесконечным уколам, якобы успокаивающим мою психику.

* * * * * *
Я решил изменить тактику. Больше я не кричал на медицинский персонал, вел себя абсолютно спокойно. Но успеха это не принесло. Никто не собирался меня снова переводить в общую палату. На меня попросту не обращали внимания. Раз в неделю ко мне приходил врач, осматривал меня и, не сказав ни слова, уходил. Дважды в день меня водили на процедуру, трижды санитар приносил мне еду. Все санитары обращались со мной, как с животным, толкали в спину, когда вели мыться и брить бороду, смеялись надо мной, называли ненормальным. Я терпел, лишь бы выйти когда-нибудь отсюда.
Но время шло, а ничего не менялось. По моим подсчетам (я вел календарь на стене) уже полгода я лежал в отдельной палате. На одиннадцатом году своего пребывания здесь я перестал считать дни и полностью утратил интерес к жизни.
Однажды я зачем-то полез под кровать. Я был очень удивлен, когда обнаружил там

* * * * *
тетрадку. Она неизвестно сколько пролежала под моей кроватью, а я ничего не знал об этом. Я даже подумать не мог о подобном. С нетерпением и с невероятным волнением я раскрыл тетрадь. Она была исписана чьим-то мелким торопливым почерком.
Это был дневник, его писал предыдущий обитатель этой комнаты. Я прочитал дневник от корки до корки 2 раза. Я хотел выучить его наизусть. Еще бы, вот уже несколько лет я вообще не читал. Удивительно, как я не забыл буквы. Когда я начал учить слова, появился санитар. Он, конечно, отнял у меня тетрадку, лишив меня внезапно появившегося развлечения.
Я накинулся на него, пытаясь забрать тетрадь, но он успел выбежать, и через несколько минут мне сделали укол. Целых три месяца после этого мне кололи успокоительное. Не понимаю, почему мне нельзя даже читать, ведь это пытки почище Гестапо.
Прочитав дневник, я тоже решил вести какие-то записи. Мой предшественник прожил здесь четыре с половиной года, что случилось с ним дальше - мне неизвестно. И вот, пока я еще не совсем тронулся, я начал писать.

* * * *
Первая записка была сделана на салфетке такой же, как эта. В тот день на подносе оказалось вместо положенной одной салфетки две. Впрочем, такое случалось нередко, но раньше я бессмысленно использовал обе, теперь же я знал, зачем нужна вторая.
Писал я карандашом (этим самым, которым пишу и сейчас), это единственное, что осталось у меня от жизни в общей палате. Но почему-то все салфетки пачкались кровью. Так получилось, что кровь сопровождает меня всюду, она стала смыслом моей жизни. Мне нравится запах крови.
Я знал, что ничего, абсолютно ничего не изменится. Я обречен на вечное жительство в этой комнате. До самой смерти.
Мои записки - это единственное, что у меня осталось в этой жизни. Я уже не помню, были ли у меня родственники, друзья, знакомые. Однажды ко мне приходила ко мне моя девушка, но, увидев меня, она расплакалась и даже не заговорила со мной. Давно это было.… Кажется, я был музыкантом, а может кем-нибудь еще. Теперь это уже неважно.

* * *
Я видел паука. Он спустился ко мне вниз по своей паутине, улыбнулся и сказал: "Привет!"
- Здравствуй - не сразу ответил я ему.
- Ну, ты и псих! Ха - ха! Ха - ха - ха! - сказал он напоследок и скрылся из виду.
Весь день после этого разговора перед глазами моими мелькали разные пьяные рожи. Они смеялись надо мной и называли меня сумасшедшим. Они знали, что я ничего не смогу сделать им, и поэтому с каждым разом все сильнее измывались надо мной.
Я понимал, что их не существует, что все это лишь плод моих фантазий - галлюцинации, но все выглядело вполне правдоподобно. Поэтому я зажался в углу, закрыл глаза и обхватил голову руками. Но рожи все мелькали. Это продолжалось до тех пор, пока не пришел санитар. Как только он вошел, рожи исчезли.
Мне сделали еще один укол, и я немного успокоился. Что это было? Неужели я действительно схожу с ума? Да нет, не похоже, я еще что-то соображаю. Надеюсь, это было временное явление.

* *
Интересно, какой он мир? Как он выглядит снаружи? Кажется, я уже лет двести не был на улице. Я не вижу никого кроме медперсонала, все их лица мне осточертели, хочется увидеть нормальный человеческий взгляд, какое-нибудь детское личико, улыбающееся всему на свете. Но я смотрю лишь на 8, выученных мной досконально, физиономий. И ничего больше.
Может быть, мир захватили роботы, и уже не осталось никого в живых, кроме нашей, забытой Богом, больницы. А может быть, как раз таки все наоборот, все счастливы, на земле царит мир. Я не знаю. Для меня мир - это моя комната - душная и мрачная.
Иногда мне кажется, что совсем скоро не будет лечебниц для душевнобольных, все поймут, что подобные клиники бессмысленны, станут разрушать их и выпустят меня наружу. Все увидят, что я вполне нормальный, и я буду жить долго и счастливо. Мне так этого хочется.

*
Он звал меня. Я не знаю, кто он как его зовут, но знаю точно, что сегодня утром он звал меня к себе. Он обещал мне, что я буду счастлив. Я ему сказал, что пока не готов, что мне и здесь хорошо. Он рассмеялся и исчез. Я соврал ему, и он это знал. Вот уже третий раз он посетил меня. Первый раз был очень давно, еще в общей. Я тогда сильно испугался, но он сказал, что его не надо бояться, он пришел с миром и желает всего-навсего познакомиться.
Второй раз, это было несколько лет назад, мы вели с ним продолжительную беседу, в ходе которой он рассказал мне, что рыжий был убит. Когда рыжий в очередной раз заговорил об астральных связях, Джек не выдержал и толкнул его. Тот ударился об стенку головой. Астральные связи прекратились.
И вот теперь он звал меня к себе, он обещал мне, что там будет кровь, много крови. Я не маньяк, я просто люблю запах крови. Я всегда пробую ее на вкус, сравнивая с собственной. Но я отказался. Я буду жить здесь до последнего вздоха. Если уж я должен здесь находиться, то ничего не поделаешь. Я буду жить, окончательно потеряв надежду, забыв свое прошлое, перестав разговаривать. Так надо. Я буду жить.

Вечером его нашли в своей кровати. Он перегрыз себе вены. Кровь медленно стекала на пол. Он любил кровь.